Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861
В самом деле, друже мой дорогой, как бы это было хорошо, ежели б ты заехал в мой добрый уголок? Не найдешь здесь памятников искусства, но найдешь теплые сердца, которые знают тебя и любят с давних дней – и тебе, поэту, – человеку чувств и сердца, не было бы дурно между ними. Прожив несколько дней с ними – высказав тебе все, что я думал и чувствовал без тебя, чему я мог хотя в маленькой части выучиться, и чему выучиться не мог, – я бы повез тебя к моей знакомой, о которой ты так прекрасно мне пишешь. Она живет в 140 верстах от меня, и потому я не могу посещать ее часто, но по крайней мере два раза в год я буду ее навещать, чтобы подышать этой атмосферой изящного и прекрасного, а как же приятно было бы мне совершать зимою это путешествие с тобою. Ты хочешь знать ее имя и фамилию? Имена ничему не учат, однако ж я не хочу оставить желания твоего не исполненным. Эта прекрасная женщина, по имени Елена Скирмунт, еще молодая, богатая и получившая самое тщательное воспитание. Муж у нее молодой и дельный человек, которого она любит и уважает. Натура Елены немного эксцентрическая, и я бы желал видеть ее или незамужнею, посвятившею себя одному искусству, или как жену немного более человечественною, но так создал уже ее Бог. Ты знаешь растение, которого листья так удивительно чувствительны, что дотронуться их нельзя – ежели сядет на них самая маленькая мушка, они свертываются. Есть что-то соответственного этому растению в натуре этой женщины. Она понимает практическую жизнь нашу; все люди в доме ее любят, она занята их нуждами, больных лечит, заботится всем – сверх того, не испугалась бы опасности, напротив, я думаю, нашла*[2]бы в ней удовольствие; но наши страсти, все грубое и материальное ее пугает, – это чистота воплощенная, хотя у нее уже двое детей. Она глубоко религиозна, может быть, даже немного мистически религиозна. Училась многому и много знает, все вопросы настоящего времени ее занимают, любовь родины горячая, эстетическое чувство удивительное, – одним словом, очень богатая и щедро одаренная натура. Может быть, и для каких-то физиологических причин, ей даже непонятных, жалеет, что у нее есть муж, которому она воздает полную справедливость, в пользу которого отказалась от значительного имения, и жалеет, что у нее есть дети. Я тебе, может быть, слишком много сказал уже об ней, но я уверен, что это останется при тебе, если б ты даже посетил наш уголок. Одна анормальная ей сторона, это та, что она не довольно мать. Это много – я согласен – но уверен, что это происходит от каких-то особенностей ее натуры, она не создана для жизни, предназначенной всем женщинам, и ты бы, верной нашел живое удовольствие в обществе ее, и не осудил ее, как осуждают многие ее сестры, которые не в состоянии даже понимать ее, при всей доброте своей. Я уверен, что со временем она по самому чувству долга разобьет в себе то, в чем еще есть недостаток. Теперь это чистая, прямая, мыслящая, и чувствующая, и любящая всё изящное женщина.
Но кроме ее, есть у меня еще другая знакомая, подруга ее, – тоже глубоко религиозная и любящая целой душою искусство. Она на днях должна возвратиться из Рима, где прожила несколько месяцев. Училась искусству прежде в Вильно, потом в Варшаве, наконец в Дрездене и Риме. Одна из замечательных женщин у нас, по своему образованию и теплоте души – по евангелическим просто чувствам. Мы бы и там поехали, ежели б ты пожелал.
Видишь, как мне бы хотелось заманить тебя в Рачкевичи, однако поезжай в Петерб[ург], потому что там найдешь более – что там может созреть и воплотиться твое создание, твоя евангельская притча. А ежели, совершив это, ты пожелаешь увидеть дорогую родину свою, то не забывай меня – направь дорогу на Слуцк и заезжай в Рачкевичи. Как я тебе буду благодарен! Как я буду счастлив!
Брат у меня женится, и я в первых числах января буду на его свадьбе, в Могилевской губ[ернии]. Ежели б ты в это время проезжал по Московско-Бобруйскому шоссе, то на почтовой станции Криштополь спроси обо мне. Иначе ищи меня в Рачкевичах и пиши в Рачкевичи.
С возвратом издателя «Виленского альбома» разговорюсь с ним насчет твоих приволжских видов – не думаю однако ж, чтобы он их там поместил – для этого нужно бы иного, более нам близкого или лучше сказать, менее чуждого сюжета.
Виды Актау я давно отправил к Сигизмунду и надеюсь, что он их тебе переменит в деньги. Здесь при всем желании мне не удалось…
Бюрно теперь в Петербурге – ежели б ты пожелал писать к нему, то посылай письмо к Сигизмунду и адресуй в Военную академию. Сигизмунд теперь в академии.
Михаил был в этом году в Варшаве, с женою, и посетил даже меня в Рачкевичах. Он недавно возвратился в Оренбург и, верно, потому ты не получил от него ответа.
Извини неразборчивость почерка – пишу самым скверным еврейским пером, а перочинного ножика у меня нет.
Прощай, друже мой дорогой – и люби твоего
Бронислава.
Старика мои благодарят тебя за память и жмут дружески твои руки.
Прощай еще раз – до свидания когда-нибудь.
220. Т. Г. Шевченка до I. П. Клопотовського
6 листопада 1857. Нижній Новгород
Нижний.
6 ноября
1857.
Други мои, искренние мои, сущие в Астрахани, мир и любовь с вами вовіки.
Сатана, он же и Иван Рогожин, не терпящий света истины и враг всяких добрых помышлений и намерений наших, самый сей сатана, кровный родич, а може, и единоутробный брат німецький, перейшов мені шлях в Нижнем Новегороді і не допустив мене, німецький син, до столиці. Полиция, родная сестра Йвана Рогожина, остановила мене в Нижнем и до вчорашнього дня сама не знала, для чого вона мене остановила, а вчора формально объявила мені, что я нахожуся под ее секретным материнским надзором и что мені свыше воспрещено жить и даже переїзжать через столиці. Так от що мені наробив враг рода человеческого Иван Рогожин! А я, недотепний, забув на той час надіть на себе хрестообразную амуницию. А то б нічого сього не було. Розумний лях по шкоді.
Тепер думаю так зробить. Проживу зиму отут з добрими людьми, а весною, як Бог поможе, з моїм добрим капітаном Кишкиным попливу вниз по матушке по Волге, і буду собі рисовать ее прекрасные берега. Та може, дасть Бог, і з вами побачуся, як здорові будете, други мої іскреннії. Та, може, ще раз уночі підемо з Незабутовским под предводительством Ивана Рогожина и щирого друга його Перфіла шукать сестер милосердія, щоб змилосердилися. Дай-то Боже! Я буду сердечно радий, побачивши вас здорових, веселих і щирих друзей моих.
Мені тут добре, весело, читаю так, що аж опух читаючи. Журнали всі до одного передо мною, и даже… «Le Nord» и прочее.
Не забувайте мене, друга вашого щирого і щасливого
Т. Шевченка.
Вибачте мені, други мои, що я вам так мало пишу. Дасть Бог, як начитаюся, то напишу білше. Як побачите А. П. Козаченка, то поцілуйте його за мене.
Адрес:
В Нижний Новгород
Его высокоблагородию
Павлу Абрамовичу
Овсянникову
с передачею такому-то.
На конверті:
В г. Астрахань.
Его благородию
Ивану Петровичу
Клопотовскому.
В собственном доме.
221. М. О. Брилкіна до Т. Г. Шевченка
8 листопада 1857. Нижній Новгород
Дядя Шевченочко!
Сегодня исполнилось семь лет, что Аделаида Алексеевна из Барышень превратилась в Даму. – Она принимает поздравления (выражаясь Вашим придворным языком). И просит кушать.
Ваш Н. Брылкин.
На четвертій сторінці:
Пешего казачьего войска рядовому и вместе с тем художественному пану Тарасу Шевченко
От Н. А. Брылкина
222. Т. Г. Шевченка до А. І. Толстої
12 листопада 1857. Нижній Новгород
Мой друже милый, мой единый! Моя благородная, моя святая заступнице! Бог-сердцеведец наградит вас за ваше дружески родственное участие в моем безвыходном положении. Вы так искренно, с такою теплою любо[вь]ю указываете путь, которым я могу достигнуть моей возлюбленной Академии. Благодарю вас, мой друже милый, мой единый. Завтра же пишу графу Федору Петровичу письмо, и в ожидании благих последствий молюся и уповаю.
Со дня отбытия моего (со 2 августа) из Новопетровского укрепления я совершенно счастлив, и в особенности сегодня. По прибытии в Нижний Новгород неумолимая полиция разрушила мое блаженство, и то на несколько дней. Вскоре я пришел в себя от этого неожиданного щелчка и, как человек, испытанный подобными щелчками, сказал сам себе – все к лучшему. Я совершенно верую в это старое изречение, и на сей раз уверенность моя вполне оправдалась. Мне необходим был промежуток между Северной Пальмирой и киргизской пустыней, а иначе я явился бы к вам настоящим киргизом. А теперь с помощию добрых людей я понемногу делаюся похожим на человека. Дело в том, что я в продолжение этих 10-ти лет, кроме «Русского инвалида», ничего не читал. Так можете себе вообразить, каким бы я чудаком безграмотным явился в обществе грамотных людей. Теперь же я, благодаря моих здешних друзей, завален книгами и запоем читаю, или, правильнее, отчитываюсь, а осенняя грязь мне удивительно как много помогла в этом сладком деле. Я прочитал уже все, что появилось замечательного в нашей литературе в продолжение этого времени. Теперь остались мне одни журналы за нынешний год, и я наслаждаюся ими, как самым утонченным лакомством. И выходит, что все к лучшему, что нет худа без добра. Пока позволяла погода, я сделал несколько рисунков с здешних старинных церквей. Оригинальная, и даже изящная, архитектура. А теперь во время слякоти и грязи делаю изредка портреты карандашом, а все остальные часы дня и ночи читаю. Вот и все мои теперешние занятия, которыми я бесконечно доволен.
Вчера, получивши ваше дорогое, неоцененное письмо, отправился я к В[ладимиру] И[вановичу] Далю, но не нашел его дома. Сегодня отнесу на почту письмо и пойду опять к В[ладимиру] И[вановичу].
Прощайте, не прощайте, до свидания, мой милый, мой единый друже! Скоро два часа, и мне не хочется упустить сегоднишнюю почту. Завтра пишу графу Федору Петровичу. А пока целую его чудотворящую святую руку и молю милосердого Господа осенить вас и все семейство ваше своим святым, нетленным кровом. До свидания, моя сестро, Богу милая!
Вечно искренний и благодарный
Т. Шевченко.
Не спрашивая, знаю, откуда и какие мои деньги у вас, только прошу вас, сохраните эту великую чистую жертву у себя до нашего свидания. Я теперь, слава Богу, кое-как приоделся и в деньгах нужды не имею.
Нижний Новгород.
1857.
Ноября 12.
223. Т. Г. Шевченка до І. О. Ускова
12 листопада 1857. Нижній Новгород
12 ноября 1857.
Нижний Новгород.
Многоуважаемый Ираклий Александрович, давно уже я собираюсь описать вам все случившееся со мною со дня, в который я послал вам мое письмо из Астрахани, т. е. с 10 августа. Но для этого описания недоставало главного материала, т. е. конца, заключения этого на диво курьезного путешествия.
22 августа выехал я из Астрахани вместе с семейством А. А. Сапожникова, с которым мы возобновили наше старое знакомство. 19 сентября прибыли мы благополучно и весело в Нижний Новгород, и того же дня полицеймейстер объявил мне, что я за настоящим указом об отставке должен отправиться обратно в Оренбург. Такое милое предложение меня немного озадачило, но я вскоре оправился, т. е. заболел, и сам написал в Оренбург и добрых людей просил написать о себе прямо Катенину, прося его развязать сей гордиев узел как-нибудь помягче. Пока этот таинственный узел развязывался, я хворал, бродил по грязным нижегородским улицам и скучал до ипохондрии. Наконец, вчера здешний военный губернатор получает от генерал-губернатора оренбургского, у[ральского] и с[амарского] подробное объяснение моего увольнения от военной службы. Объяснения эти вчера же прочитаны мне. В них изображено, что я, бывший художник, имею право поселиться где мне угодно в пределах Российской империи, кроме столиц. А около столиц даже мимо проезжать запрещено. Сегодня же написал я моим друзьям в Петербург об этой катастрофе и в ожидании будущих благ поселился в Нижнем Новегороде.
Мне здесь пока хорошо. Нижегородская аристократия принимает меня радушно и за работу платит, не торгуясь. 25 р[у]б[лей] сереб[ром] за портрет, нарисованный карандашом. Деньги у меня есть. Костюм себе построил первого сорта, начиная с голландского белья, и вдобавок запустил бороду, настоящее помело. А книгами и журналами, по милости моих новых друзей, вся комната завалена, просто купаюся в чтении. Теперь мне только недостает столицы, а то все, слава Богу, имею, начиная с здоровья. Столицу я не раньше надеюся увидеть, как через год. И я теперь не знаю, что мне делать с письмами Киреевского и с вашей доверенностью. Напишите мне.
Весело ли у вас? Здорова ли Агафья Емельяновна? Здоровы ли мои большие друзья Наташенька и Наденька? Не посылаю им гостинца потому, что Нижний Новгород без ярманки та же деревня, еще хуже по дороговизне самых необходимых вещей.
Газетные новости вам известны, о них и говорить нечего, а не газетные не стоют того, чтобы об них говорить. Занимает теперь всех самый животрепещущий вопрос о том, как освободить крестьян от крепостного состояния. С новым годом дожидают правительственных распоряжений по этому вопросу.
Прощайте, Ираклий Александрович, желаю вам здоровья и счастия. Целую от души моих больших друзей Наташеньку и Наденьку и свидетельствую мое глубочайшее почтение Агафье Емельяновне. И остаюся благодарный вам
Т. Шевченко.
Кланяюся Жуйковым, Бурцовым и моему старому незабвенному другу Мостовскому.
Адрес:
В Нижний Новгород.
Его высокоблагородию
Павлу Абрамовичу
Овсянникову.
224. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкіна
12 листопада 1857. Нижній Новгород
Нижний Новгород. Ноября 12, 1857 г.
Друже мій давній, друже мій єдиний! Із далекої киргизької пустині, із тяжкої неволі вітав я тебе, мій голубе сизий, щирими сердечними поклонами. Не знаю тілько, чи доходили вони до тебе, до твого щирого великого серця? Та що з того, хоч і доходили? Якби-то нам побачиться, якби-то нам хоть часиночку подивиться один на одного, хоть годиночку поговорить з тобою, друже мій єдиний! Я ожив би, я напоїв би своє серце твоїми тихими речами, неначе живущою водою!
Тепер я в Нижнім Новігороді, на волі, – на такій волі, як собака на прив’язі. Так щоб подивиться мені на тебе, великий мій друже, я, сидячи отут, от що видумав: чи не найдеться коло Москви якого-небудь села, дачі або хутора з добрим чоловіком? Якщо єсть у тебе такий чолов’яга з теплою хатою, то напиши мені, батьку, брате мій рідний! А я і приїду хоч на один день, хоч на одну годиночку. Зробімо так, мій славний друже! А якого б я тобі гостинця привіз ік празнику! уже так що гостинець! Порадься з своїм розумним серцем, мій друже єдиний! Та якщо можна буде побачиться нам і поколядувать на сих святках укупі, то поколядуєм. А до того року Бог знає, чи дождемося. Вибач мені, моє серце, за мою щирость, і як і щó придумаєш, то напиши мені, а тим часом оставайся здоровий і веселий і не забувай искреннего твого друга й поклонника
Т. Шевченка.
Адрес: В Нижний Новгород. Его в[ысоко]благородию Павлу Абрамовичу Овсянникову.
Чи не писав тобі чого-небудь про мене старий кошовий із Чорноморії – Яков Герасимович Кухаренко? Я йому ще з Новопетровського укрепления послав дещо і просив його, щоб він з тобою поділився, та й досі не маю од його ніякої чутки.
225. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка
19 листопада 1857. С.-Петербург
19 ноября, С.-Петербург.
Много виноват я пред тобою, мой дорогой друг Тарас, что до сих пор не отвечал тебе: все это время у меня дело как в котле кипит, а сверх того, твое письмо я в день получения передал Пант[елеймону] Алекс[андровичу] и до сих пор не могу вырвать; но на днях освобожусь и тогда напишу побольше.
Что ж ты ничего не скажешь о себе? А я-то с нетерпением жду каждый день от тебя известия. Неужели из Оренбурга нет до сих пор ничего?
На днях будет ехать из Вятки сюда чрез Нижний брат Федор; он, вероятно, будет видеться с Далем; постарайся и ты увидеться и расскажи ему побольше, нежели на письме. Все здоровы.
Весь твой Мих. Лазаревский.
Пант[елей]мон Ал[ександрович] тогда же обещал отправить к тебе книги.
226. П. О. Куліша до Т. Г. Шевченка
26 листопада 1857. С.-Петербург
Хотів я послать тобі, мій друже шановний Тарасе, дещо з нових книжок, которі в мене друкуються, да трудно набрать по листку із-під великих куп друкованого паперу. Нехай, як доведу все до ладу, тоді й пришлю. Побачиш, які дива в нас творяться: уже й каміння починає вопіяти! Де ж бак не диво, що московка преобразилась в українку да такі повісті вдрала, що хоть би й тобі, мій друже, то пришились би в міру! Ось побачиш, що на світі степові квітки.
Стілько в мене роботи, що і в голові не вміщається. Вибачай, що коротко пишу і про твоє дороге писання не споминаю. Коротко про його що й писати! а широко – ніколи, далебі! Ось напиши лишень до мене, як і що ти думаєш-гадаєш, то я тобі на всяке слово одвітуватиму, вибравши добру годину. А тепер твій приятель зараз їде, то й не схаменешся, з якого конця починати.
Чи получив ти мої книги? Як вони тобі здались? Пиши гуляючи про всячину, бо Господь знає, коли побачимось.
Спасибі ж тобі, велике спасибі за «Ченця». Се мені дорога буде пам’ятка!
Твій довіку
П. Куліш.
1857, ноября 26,
С.-Петерб[ург].
Адрес: такому-то, в собственной типографии, на углу Вознесенского и Екатерингофского проспектов, в доме Лея.
На четвертій сторінці:
Високоповажному панові Тарасу Григоровичу Шевченкові прошу до рук подати.
227. М. С. Щепкіна до Т. Г. Шевченка
27 листопада 1857. Москва
От 27 ноября 1857 года.
Не знаю, получил ли мое письмо ты, мій друже, которое была ответом на твое писание, хотя не вполне удовлетворительным? Теперь же извещаю, что ежели тебе очень хочется увидеть мою старую фигуру, то можно приехать: у сына под Москвой в 40 верстах есть дача, Никольское, не доезжая Москвы за две станции, Богородского уезда, с Купавинской станции, версты три от дороги по Владимирскому тракту, – то ежели не раздумал, то все-таки прежде извести аккуратно, когда выедешь, потому что нужно приготовить комнату для житья, то есть дня за два до приезда нужно протопить. И как, вероятно, будешь ехать с почтовыми дилижансами, то чтобы знать день, когда нужно выслать шкапу. Потом еще вопрос, – может быть и нескромный: есть ли средства для этой поездки? Ежели нет, то не церемонься – извести: хотя, признаюсь, и грустно, что это все на один или на два дни, потому что и мне отлучаться в настоящее время, пока еще служу искусству, неудобно. Потом нужно иметь вид; я, ведь, ничего не знаю в делах, но я думаю. …Муравлев даст тебе вид какой-нибудь на проезд в Богородской уезд, в село Никольское для того, чтобы повидаться с старыми знакомыми; и ежели все это будет очень затруднительно, то не приехать ли мне в Нижний, и это не для того только, чтобы повидаться, а поговорить бы многое нужно, может быть, моя старая голова навела и твою на добрую мысль; а для того, чтобы только повидаться, нам делать такие расходы жирно. Богатые находят удовольствие в исполнении всех своих желаний, а я, напротив, нахожу величайшее наслаждение, если откажу себе в удовольствии, которое мне не по средствам… Обо всем этом помиркуй хорошенько и извести аккуратно; как и на что решиться. – Не взыщи, что я пишу просто, но имя друга, которым Вы мене подарили, заставляет меня быть таким. Прощай, жду ответа! Да! Варвара Николаевна Репнина, которой я читал твое письмо, просила меня передать тебе ее душевный поклон; ну, еще прощай, заболтался, да что делать? Это болезнь старости.
Твой Михайло Щепкин.
228. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського
29 листопада 1857. Нижній Новгород
Милий мій друже! Позавчора чортові не було чого робить, то він носив мене в Балахну, трохи не за тридцять верст од Нижнього, а Федор якраз в той день і переїхав через Нижній. І що б йому було підождать до завтра. Недобрий він, поцілуй його за мене.
Письмо твоє, нашвидку писане, я получив і дякую тобі за його, а то вже я думав, що ти, крий Боже, занедужав. Ти пишеш, чи получив я отставку із Оренбурга. Получив. Чисту получив. А ще до [по]лучения ції поганої отставки писав я графині Н[астасії] І[ванівні] і графу Ф[едору] П[етровичу] письма. Не знаю, чи получили вони їх, чи ні. Довідайся, будь ласкав, та й напиши мені. І напиши мені, чи до ладу я написав письмо графу Ф[едору] П[етровичу], бо я на такі химерні письма не великий майстер. Та не забудь спитать у графині Н[астасії] І[ванівни], чи був у неї з моїм поклоном Сапожников.
Подякуй доброго і розумного Куліша за його «Чорну раду» і за «Записки о Ю[жной] Р[уси]». Я вже в другий раз читаю «Чорну раду» і як прочитаю, то напишу йому прездоровенний мадригал. А поки що буде, послав я йому з Варенцовим «Москалеву криницю» і «Ченця». Та якби був знав, що він має од Щепкіна, то послав би що-небудь друге, у мене єсть багато дечого, тілько все-то те понедороблюване. Як заста[не] оце письмо Варенцова в Петербурге, то перешли мені з ним наші народные думы, изданные Метлинским. Або хоч почтою перешли, бо я ще і не бачив ції хваленої книги.
Нарисовав я карандашем для тебе своє поличіє, та нема з ким переслать його, а по почті боюся зотреться. Думав переслать з Федором, так чорт, враг добрых наших помышлений, бачиш, що зробив.
Пише мені старий Щепкін і просить, щоб я приїхав до його на праздники в гости. В саму Москву мені їхать не можна; то він просить мене до свого сина на хутір, десь недалеко коло Москви. Я жду од [його] на днях письма, він мені напише, де той хутір і коли туда можна приїхать. А що якби і ти, взявши Куліша та й Семена з собою, та й ви приїхали на той благодатний хутір. А дуже б добре було. Я тобі напишу, як получу од старого письмо. А поки що прощай, не забувай великої просьби твого искреннего
Т. Шевченка.
18 ноября.
Нижний.
229. Т. Г. Шевченка до П. О. Куліша
4–5 грудня 1857. Нижній Новгород
5 декабря 1857 г.
Спасибі тобі, Богу милий друже мій великий, за твої дуже добрі подарунки, і особливе, спасибі тобі за «Чорну раду». Я вже її двічі прочитав, прочитаю і третій раз, і все-таки не скажу більш нічого, як спасибі. Добре, дуже добре ти зробив, що надрюкував «Чорну раду» по-нашому. Я її прочитав і в «Руській беседі», і там вона добра, але по-нашому лучче. Розумний, дуже розумний і сердечний эпилог вийшов; тілько ти дуже вже, аж надто дуже, підпустив мені пахучого курева; так дуже, що я трохи не вчадів.
Не знав я, що в тебе єсть «Москалева криниця» і «Чернець» од Щепкіна, а то б я тобі послав що-небудь інше. У мене багато дечого зібралось через десять літ, та не знаю, що мені робить з моїм добром, – як його пустить в люде.
Спасибі тобі за «Наймичку». Чи не найдеш там у панночки-хуторяночки в альбомі мого «Івана Гуса»? Добре було б, якби найшов, а то шкода буде, як пропаде.
Що се за дивний, чудний чолов’яга Л. Жемчужников! Поцілуй його за мене, як побачиш. Ще ось що. Чи багато в тебе преномерантів на «Записки о Южной Руси»? Боже мій, як би мені хотілося, щоб ти зробив свої «Записки о Южной Руси» постоянным периодическим изданием на шталт журнала. Нам з тобою треба б добре поговорить о сім святім ділі. Зроби ти ось що. Старий Щепкін на тім тижні хоче до мене приїхать в гості; а що, якби і ти, молодий, забіг за ним в Москву та вкупочці і прилетіли б до мене. Дуже б, дуже б добре ви зробили, други мои искреннии! Тут би ми порадились з старим майстром і насчет твоїх «Записок», і насчет мого нікчемного добра. Прилітай, мій голубе сизий, хоч на тиждень, хоч на один день. Може, Варенцов не виїхав ще з Петербурга: то от би з ним разом і приїхав. Я жду тебе, а ти стань мені за рідного брата: поцілуй свою любу жіночку за мене і за себе, та й гайда на залізний шлях.
Поцілуй Маркевича за мене за його ноти; добре, дуже добре, а особливо «Морозенко»: він мені живісінько нагадав нашу милую безталанную Україну. Цілую Михайла, Федора і Семена. Федорові скажи, що я вчора бачився з Кебером, і він його цілує.
Остаюся, ждучи тебе, мій друже єдиний! Остаюся твій искренний Т. Шевченко.
Чи не трапиться в тебе «Літопись» Величка? Як поїдеш, то возьми з собою, а як не поїдеш, то передай Варенцову.
230. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкіна
4–5 грудня 1857. Нижній Новгород
5 декабря 1857 г.
Спасибі тобі, Богу милий мій друже, за твої сердечнії, ласкавії письма. Спасибі тобі за приглашение в село Никольское, а тричі разом спасибі тобі за те, що ти хочеш сам приїхать в Нижній. О, як би ти добре зробив, якби приїхав! Тут би тебе, преславного, на руках понесли твої безчисленнії поклонники. Щасливий ти, дуже щасливий, мій славний, мій великий друже! Всі тебе бачили, всі до єдиного руського чоловіка, всі тебе знають і з любов’ю повторяють «твое обаятельное прославленное имя».