Рай начинается вчера

– Спасибо, не хочу, – покачал я головой. – Водка сказать не то может.

– Да и то верно! – согласился Варрава, присаживаясь на скрипнувший диван.

– Тогда, может, чефиру?

– Не люблю я его, – ответил я, доставая сигареты.

– А я, пожалуй, выпью! Не обессудь, – развел он руками, – привычка. Сам понимаешь.

Не ответив, я чиркнул спичкой и, подкуривая сигарету, через облачко дыма посмотрел на него.

Лет шестидесяти, с сильными залысинами, поджарой жилистой фигурой, умным лицом и жестким взглядом, Варрава производил впечатление человека, привыкшего повелевать. Уверенные движения дополняли это впечатление. В определенных кругах он был очень хорошо известен, и я слышал о нем. Вор в законе с более чем тридцатилетним стажем, он в свое время был третейским судьей при разборках. Поговаривали, что в своих суждениях Варрава был жестким и безжалостным, но судил справедливо. В более узких кругах ходила осторожная мысль и о том, что держал он общак.

– Удивляешься, что позвал тебя? – отхлебнув из кружки, спросил Варрава, подвигая ко мне поближе пепельницу.

– Удивляются девки, когда беременеют, – ответил я, сбив с сигареты пепел.

Варрава улыбнулся.

– И то верно.

Улыбка у него была открытая и удивительно смягчала резкие черты его лица. Но жесткий пронизывающий взгляд серых глаз портил ее, вызывая странное впечатление, словно он украл ее у другого человека, доброго и отзывчивого.

– Знаешь, Михай, не буду я перед тобой расшаркиваться и порожняки гонять, – погасил улыбку Варрава. – Я думаю, ни к чему это нам. Не в тех чинах мы. Пригласил я тебя, чтобы поговорить о серьезном деле. Так сказать, по-родственному. Мы ведь с тобой в какой-то мере родственники, – внимательно посмотрел он мне в глаза.

– Родственники! Это, наверное, когда у моего деда сарай горел, твой на нем руки грел или сало коптил, – вспомнив слова Яковлевича, не удержался я.

Варрава, откинувшись на диван, вновь мягко улыбнулся.

– Вижу, что твой язык, Михай, за словом в боковой карман не любит лазить.

– Какой есть.

– Но это и хорошо, – не обиделся он. – Не люблю я людей, которые мягко стелют! На их перинах жестко спать приходится. А я за свою жизнь уже устал жестко спать.

Затянувшись сигаретой, я не ответил.

– Михай, а ты Мазара помнишь? – внезапно спросил Варрава, внимательно наблюдая за мной.

– Помню! – с любопытством взглянул я на него. – А к чему ты меня спрашиваешь о нем?

Мазара я помнил хорошо. В свое время это был авторитетнейший вор в законе, так сказать, патриарх преступного мира.

– А к тому, Михай, спрашиваю, что люди быстро забывают тех, кто что-то значил в их жизни, – с легкой грустью ответил Варрава. – А он, насколько я знаю, и для тебя кое-что сделал. И то, что ты не забыл его, это хорошо. Негоже таких людей забывать! Не много таких, как Мазар, было.

Я промолчал, ожидая, что он скажет дальше.

– Насколько я знаю, – продолжал Варрава, – он был твоим «крестным».

– Был, – ответил я. – Только к чему ты это все ведешь, Варрава?

– А к тому, Михай, что слухами земля полнится!

Вновь посмотрел он на меня своим пронизывающим взглядом.

– К тому, что Мазар был и моим «крестным», когда и меня «короновали». Вот и выходит, что у нас с тобой, Михай, один «крестный» на двоих. Один! Вот потому ты здесь, и потому я говорю с тобой.

Внимательно выслушав его, я опять промолчал.

– Чем заняться думаешь? – подкуривая сигарету, спросил Варрава.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Понимаю! – с легкой грустью посмотрел он на меня. – Понимаю твои чувства. Сам не раз испытывал это на своей шкуре. Когда сидим, то кажется, что на воле тебя ждет некая другая и светлая, полная надежд, жизнь. А когда выходишь, то видишь, что тебя на воле-то особо и не ждали! И все темно, как в заколоченной бочке! Ни просвета, ни надежд…

– Слушай, Варрава, – перебил я его, – можешь считать, что твое лирическое вступление мне понравилось. Но я думаю, ты меня не для этого пригласил.

– Не для этого! – сделав глубокую затяжку и выпустив дым, ответил он. – Не для этого. Ну что же, тогда перейдем от лирики к прозе. Не хочешь пойти ко мне? Я понимаю, что предложение для тебя неожиданное, потому и не требую ответа сразу. Шаг серьезный, а серьезные дела надо серьезно решать.

– Знаешь, Варрава, – чуть помедлив, подкурил я новую сигарету, – когда я к тебе ехал, то не знал, зачем еду и о чем мы будем говорить с тобой. Врать не буду. За предложение твое благодарю. Но понимаешь, я всегда был вольной птицей и ни под кем не любил ходить. Сам знаешь, «нанялся – что продался».

– Все мы кому-то продаемся, – сухо ответил Варрава. – Все! Только цена разная. Я тебя не в шестерки зову. Шестерок у меня хватает, – кивнул он в сторону двери. – Мне серьезные люди нужны! Для серьезных дел. А дела эти не за горами… Ты сколько на воле? А?!! Я отвечу за тебя. Без году неделя. И еще не разобрался, что к чему! Правильно? Молчишь?!! Ну, это и понятно. А я, Михай, поболе твоего на воле-волюшке! И вот что хочу тебе сказать. В стране начался бардак! Реформы денежные, купоны, талоны и прочая ересь! К чему бы это?!! – подался он чуть вперед.

– Не знаю, – честно ответил я. – Еще не думал.

– Правильно! – слегка хлопнул Варрава ладонью по столу. – В этом болоте трудно вот так сразу разобраться. И я бы не разобрался, если бы умные люди не просветили вовремя. Я постарше тебя буду и еще застал в лагерях политических… Не этих обиженных крикунов, не успевших пролезть к кормушке! А еще тех!.. – неопределенно взмахнул он рукой.

– Так сказать, «врагов» народа. Среди них, конечно, тоже разные были! Но были и умнейшие люди. А я всегда, Михай, к знаниям тянулся! – усмехнулся Варрава. – Так вот, я еще цуцынком был, когда мне один из них сказал, что страна наша обречена и погубят ее детишки «бывших», так сказать. Для меня тогда его слова бредом больного показались! Чтобы наша «непокабилимая» да рухнула?!! Но тот бывший профессор смотрел дальше, чем я и подумать мог! Он на многое мне глаза открыл. А потом я и сам начал над его словами задумываться, что, к чему и как!

– Вот скажи мне, – затушил сигарету Варрава, – кто в основном в лагерях в последние годы чалится?!! А?!! В основном мужик, Михай! Мужик! Его закатывают в тюрягу, как кильку в банку. Ты вот скажи мне, много ты детишек чинуш разных-всяких видел?!! Я думаю, не много. И я их не много встречал. К чему бы это?!! Молчишь! Да к тому это, что законы наши писаны для мелочи всякой-разной. Одними для других они писаны. Внешне это еще не совсем заметно, но, поверь мне, разрыв этот, как дыра на сопревших прахарях, будет расползаться! Будет, Михай!

Варрава с силой поднялся, по-кошачьи пройдясь по комнате.

– Будет! Все правильно мне тогда тот профессор говорил. Что зона – это лакмусовая бумага общества! И по тем, кто сидит, можно многое сказать о стране. И гласность, болтовня эта голимая, для кого?!! Для них? – посмотрел он вверх. – Да нет! Не для них, а для лохов разных. Во все смутные времена эту гребаную гласность, как кость, кидали голодным. И пока те за нее грызлись, как псы, мясная туша исчезала. Вот и сейчас к тому идет. Магазины пустые, промышленность буксовать начала. Да-а-а, – подошел к окну Варрава, – все верно профессор мне тогда говорил! Как в воду глядел! – тихо, словно для себя, сказал он.

– Передел, Михай, в стране начался. Дербанить ее начали! А передел – это борьба за интересы. А интересы… Одним словом, борьба за бабки! За такие бабки, что нам с нашими нищими общаками и не снились! А где большие бабки, там и кровь большая. …Она уже начала литься! Но ее, поверь, будет все больше и больше. Война, Михай, начинается. Война! А война – дело серьезное! И кто сейчас вырвет себе кусок пожирнее и при этом уцелеет, тот и будет банковать да распоряжаться мошной. А мошна – это власть! Неограниченная власть! И чтобы ее взять, надо объединяться. Время одиночек проходит, Михай! Увы, но проходит! Вон, возьми «Коза ностру». Чем она сильна?!! Да тем, что это организация!.. А мы все стараемся с кастетом да финкой драп-хохотунчик с забулдыги в подворотне снять! Ну, на жирный конец, «цеховика» потрусить! Ну а на худой конец – сберкассу, к примеру! – пристально посмотрел на меня Варрава. – Но все это не то! Не то! Чем мы хуже этих итальяшек?!! Да ничем. Сейчас время пришло свою «Коза ностру» создавать и пролезть… нет, взять власть! А там свои законы напишем! Для себя напишем! Менты с прокуратурой под нашу дудку плясать будут! Как мы скажем!

– Ну не все плясать, Варрава, будут под твою дудку, – вспомнив Яковлевича, затушил я сигарету. – Не надейся.

– А нам все и не нужны. Нам те нужны, кто в проруби плавает, как кое-что. Те, кто, только и ждут, «куда пойти, куда податься, кому за три рубля отдаться»! Те, кто, как шлюхи дешевые, только и ждут, кто им на целковый больше заплатит. Вот говорю я тебе, – забарабанил пальцами по подоконнику Варрава, – и вижу, что ты слушаешь меня, как я тогда слушал того профессора. Но поверь мне, это не бред! Вот потому я и ищу умных и преданных людей! Людей, способных на серьезные дела! Таких людей, чтобы заточкой меж ребер втихаря не ткнули!

– А ты, Варрава, уверен, что я тебе предан буду?!! – повернулся я к нему.

– Уверен! – твердо ответил он и внезапно вновь улыбнулся своей обаятельной улыбкой: – Я, Михай, с кондачка ничего не люблю делать! Жизнь научила. Мне Мазар о тебе перед своей смертью – упокой его душу – говорил. А его рекомендации для меня много значат. Ты сам знаешь, умный был человек! По-своему профессор! Он, кстати, и про кипиш в державе говорил.

Некоторое время мы молчали.

– Не знаю, что и сказать, – нарушил я молчание. – Мне, Варрава, подумать надо.

– А ничего и не надо сейчас говорить, – ответил он, вновь усевшись на скрипнувший диван. – Подумай, поразмышляй на досуге. А через неделю у меня день рождения будет. Серьезные люди соберутся! О делах насущных говорить будем. И я буду рад среди них и тебя видеть.

– У меня, боюсь, Варрава, денег на подарок не хватит, – сказал я поднимаясь.

– Ну-у, Михай! – мягко засмеялся он. – Я из того возраста, когда меня детские подарки интересовали, давным-давно вышел. Так что по этому поводу не переживай. Как говорится, лучший подарок это ты!

– Думай, Михай! Думай! – провожая меня к двери, сказал Варрава. – Я о серьезных вещах говорил. И поверь, я не каждому об этом говорю. А там, даст Бог, будем как у Христа за пазухой!

– Сомневаюсь я, что у Христа за пазухой места на всех хватит, – серьезно посмотрев в лицо Варраве, сказал я, выходя из комнаты. – Сильно сомневаюсь!

– 11 -

Утро – вечера…

Мудро сказано: «утро – вечера мудренее». Утром ночные страхи и тревоги человека растворяются и одеваются мысли его в невидимые одежды лжи и обмана, чтобы мог человек общаться с подобными себе. И вроде снова все ничего. И снова в суете забот своих мечется человек. И жизнь его продолжается.

Но вот вновь ночные сумерки, расползаясь, как чернильное пятно по воде, скрывают дневной свет, и обнажаются вновь распутной девкой мысли человека. И вновь остается человек наедине с собой, словно маленький ребенок, брошенный кем-то в дебрях лесных. И из дебрей души его появляются тогда невидимые существа, несущие страх. И страх этот, словно дикий осиный рой, безжалостно жалит и жалит человека. И нет от него никакого спасения! И, выматывая, выжигает он человека до боли душевной, ослабляя волю его.

«Как быть?!! Что делать мне? Не знаю! Ничего не знаю! Да-а, странная штука – жизнь, если не сказать более. Век живи, как говорится, а все равно, как двоечник у доски на экзамене. Ни знаний в голове, ни шпаргалки под рукой. Вроде и не мальчик уже, и хлебнул от жизни – на двоих хватит! Ведь столько лет за решеткой! А тюрьма далеко не пионерский лагерь! Там ты, как щенок, брошенный в воду, быстро по жизни учишься плавать. Там все поставлено на кон. Как выжить и не потерять себя? Там все, словно без кожи, и любое прикосновение отдается болью душевной, да еще какой! Только подумать, ведь сам судьбы человеческие вершил! «Вершитель!» И советы другим давал. Учил других! Только сам себе не можешь совета дать. Сам в себе разобраться-то и не можешь! Возьми и подумай, а кто твою судьбу за тебя вершит?!! Не знаешь?!! Ничего ты не знаешь! Точно как двоечник на экзамене! Рыскаешь по сторонам, с мольбой в глазах ждешь подсказки, но лишь равнодушие и усмешки видишь в ответ. И к кому обратиться, не знаешь! И видишь, что учитель уже недовольно посматривает на тебя, думая, что делать с тобой. А ты всем своим «лопоухим» видом беззвучно кричишь: «Помогите! Хоть кто-нибудь, помогите!» Но нет ответа! Нет!»

Повзрослев, я почувствовал, что во мне, вернее в моей душе, живут или существуют некие неподвластные моему разуму существа. Кто они были, мне было не совсем понятно. А может, мне это просто казалось, и их не было вовсе. Может, это был просто мой внутренний голос или моя интуиция, или накопленный мною жизненный опыт, или все вместе взятое. Точно ответить я не мог. Честно сказать, я не знал. Знал я лишь одно. В сложные жизненные моменты они, появляясь во мне, были моими единственными советчиками и помощниками.

Первое существо, которое я ощутил в себе, было существо, называемое мной «Романтический Юноша». Оно было доброе и открытое. Фантазер и мечтатель, готовый отдать страждущим последнюю свою рубаху. «Романтический Юноша» легко увлекался всем новым, ярким и был очень неравнодушен к женскому полу. Но, постоянно находясь в поиске новых идей, он из-за своей доверчивости часто влипал в различные неприятные истории.

Второе существо, появившееся во мне несколько позже, я стал называть «Практик». В отличие от «Романтического Юноши», это было осторожное и не совсем доверчивое существо. «Практик» осмотрительно подходил к любому делу, и хотя в нем нет-нет и проскальзывало что-то от романтика, существом он был далеко не романтическим. Ему, как и «Романтическому Юноше», тоже очень нравились женщины, но уже не все подряд, и из-за них он уже не кидался во все тяжкое. В делах «Практик» был честен и порядочен. Чужого не брал, но и забрать у него то, что принадлежало ему, было не совсем просто. Даже совсем непросто.

Третье и последнее существо, которое появилось во мне, я называл «Циник». Это было жесткое бесстрашное существо, не верящее никому и ничему. «Циник» был вечно настороже и, невзирая на личности, готов был в любой момент дать отпор кому угодно. «Циник» был резок и едок на язык и, ставя свои интересы превыше всего, не колеблясь, шел на все, защищая их. Женщин он не любил и не верил ни единому их слову. В делах, в отличие от «Практика», «Циник» был еще более серьезен и огрехов не прощал никому, а романтические бредни вообще не вызывали у него ничего, кроме сарказма. Больше всего «Циник» спорил с «Романтическим Юношей» и, как я подозревал, сильно недолюбливал того.

Когда эта совсем не «Святая Троица» начинала во мне свои споры, то голова от них шла у меня кругом. По-своему я, наверное, любил каждого, хотя кое-кого из них тайно и побаивался.

Вот и сейчас, лежа в кровати и смотря в пустоту, я и не заметил, как мягко и невидимо появился из души моей «Романтический Юноша».

– Ну что ты мучаешься, Саша? – участливо спросил он. – Что ты опять терзаешься?!! Ну не все же так плохо, как ты думаешь! Ты на воле, и это главное! Жить тебе есть где, ты не один и не голодный. Тетя Паша относится к тебе как к родному сыну! И с деньгами все как-то образуется. Не будет же все так постоянно. Ты всего-ничего, как освободился… Так что ты хочешь?!! Все, в конце концов, образуется! Что-то все равно придумается. А с Варравой тебе не стоит связываться. Ты подумай хорошо, что тебе это даст! Да ничего хорошего! Мягко стелет он, да жестко спать тебе будет… Разве ты не понимаешь, чего он хочет? Будешь у него на побегушках его интересы решать. «Нанялся – что продался!» Оно тебе надо?!! Ты и сам прекрасно знаешь, кто он. Не мне тебе говорить. А если что, то он тебя же и уроет! Так что хватит! И вообще… тебе, что, еще не надоела такая жизнь?!! Или ты мало хлебнул?!! Хватит! Ничего хорошего из этого не получится! Хм, к Христу за пазуху… Под крест на кладбище с ним быстрее попадешь! Да что об этом говорить?!! Завязывать надо! За-вя-зы-вать! Ты своей жизнью и маме век укоротил. В позоре за такого сына жила. Пожалей ее хотя бы после смерти. Как она тебя в своем последнем письме умоляла! Неужели не исполнишь ее последнюю волю?!! Да и о тете Паше подумай: что с ней будет? Она и так за тебя переживает, а то вовсе доконаешь ее. Так что, Саша, как ни трудно, но пора тебе завязывать. Пора!

– Да-а! Как всегда, блестящая речь! – раздался язвительный голос так же незаметно появившегося «Практика». – Ничего не скажешь, просто блестящая! Аж слезу вышибает! И, главное, все так просто и понятно: «Завязывать! Образуется!» Да-а! Мне вот только интересно узнать, что образуется и как образуется?!! Ты вместо своих лозунгов лучше дай ему конкретный совет, что ему делать. На какие шиши ему жить, лучше скажи. Не может же он вечно на шее у тетки сидеть!

– Да что ты ему соль на рану сыплешь! – набросился «Романтический Юноша» на «Практика». – Жить! Будет жить! Он еще мужчина при силе, с руками и головой! И с работой как-то разрешится! Ему, вон, и Яковлевич помочь обещал.

– Вот-вот, обещал! – ехидно улыбнулся «Практик». – А куда и кем, не сказал ему твой Яковлевич?!! Ты что, вообще не врубаешься, кто ему этот Яковлевич?!! Он ему, что, отец родной?!! Мент он! Как ни крути, мент, он и есть мент. И ничего хорошего от этого не получится. Он и оглянуться не успеет, как его за такое общение вмиг на ножи поставят. Ну что призадумался, оратор? – снова ухмыльнулся «Практик».

– Ничего я не задумался! – возмутился «Романтический Юноша». – У других хуже бывает! Приходят с зоны, и даже жить негде! А у него ситуация другая!

– Да, у нас ситуация другая! – язвительно перебил «Романтического Юношу» «Практик». – Та же морда только в профиль. Ты все так любишь разрисовывать, что лучше бы «червонцы» рисовал, чем свои пустые советы давать. А то за твоей мазней, как всегда, ничего дельного. Ты конкретно предложи, куда ему идти, как ты говоришь, работать. Что он может? Ну! Что молчишь?!! Давай, телись быстрее! Не знаешь?!! Ну так я тебе скажу! Никуда! Никуда он не сможет пойти работать. И дело даже не в том, что он не умеет ничего делать. Дело в том, что даже если бы он и умел что-то делать, кто возьмет его?!!

– Ну, может, сначала на рынок грузчиком пойти?!! – растерянно посмотрел на «Практика» «Романтический Юноша». – Ну а там поднакопит денег и, может, торговать начнет…

– М-да! – вздохнул «Практик», с сожалением, как на умалишенного, посмотрев на «Романтического Юношу». – Торговать! Такими, как ты! Ты вообще соображаешь, что советуешь ему?!! Кому он там нужен?!! Ну и, как я тебе уже не раз втирал, он вор в законе. А это не очень способствует его желанию взять и завязать. От этого на рыночной тележке далеко не ускачешь. У него сугубо специфическая профессия. А на том рынке с его прошлым его быстрехо подставят. И как ему на твоем рынке будет «весело», можно только представить. И это только в лучшем случае.

– Хорошо! – согласился «Романтический Юноша». – Давай оставим рынок. Но тогда можно будет занять денег и начать собственное дело. При его авторитете ему не откажут, а долги отдаст, когда раскрутится.

– Гениально! – воскликнул «Практик». – Какая счастливая мысль! Ты, как всегда, подкидываешь прекрасные идеи. Занять! Как это я не подумал об этом? Как не подумал?!! А то я только и думаю, как бы ему не вляпаться из-за твоих советов. Занять можно, но только, если что не так пойдет, как отдавать? И чем отдавать? Ну я уже не беру, у кого занять? Или тебе все же сказать, под кем общак? Сказать, или сам догадаешься? За это «занять» его быстро на ножи поставят. Тогда точняк, по полной раскрутимся.

– Хорошо, если тебя не устраивают мои советы, что ты можешь ему предложить? Что?!! – вспылил «Романтический Юноша», набрасываясь на «Практика».

– Я думаю, надо принимать предложение Варравы, – спокойно ответил тот.

– Я так и думал! – взвился от возмущения «Романтический Юноша». – Я этого и боялся, что ты его опять потянешь, куда ему не надо. Вот тогда его точно на ножи поставят! Точнее не бывает! От Варравы он уже никуда не спрыгнет!

– Не понтуйся, спрыгнем! – едва уловимо усмехнулся «Практик». – Спрыгнем, если все по уму сделаем. Сначала пойдем, осмотримся…

– Осмотримся! – возмутился «Романтический Юноша». – Он что, в зоопарк собирается сходить?!! На макак посмотреть?!! …Там осмотришься! Ты что, не знаешь, что туда вход, как в мышеловку, только в один конец. Чем так, то лучше свою банду сколотить.

– Ну вот, это уже лучше! – согласился «Практик». – Оказывается, бывают и у тебя просветы в мыслях.

– Просветы! Мои просветы,.. ему завязывать надо! Еще раз влетит, и из тюрьмы перед своими похоронами выйдет. …Если доживет!

– Завяжет… – призадумался «Практик». – Придет время – все завяжем! Но мое мнение: свою банду сейчас не время сколачивать. Надо идти к Варраве…

– Под Варраву! Под, а не к Варраве! Ты, умник, называй вещи своими именами! – снова задохнулся от возмущения «Романтический Юноша».

– Да какая разница, – отмахнулся от него «Практик». – Сейчас главное – осмотреться и обтереться. А там постепенно и свою братву в банду Варраве введем. Вон, и Писарь уже в городе без дела шарится.

– Писарь! Ты что, забыл, что Писарь его не любит! – оборвал «Практика» «Романтический Юноша».

– Почему забыл? – невозмутимо ответил тот. – Терпеть не может, но относится с уважением! А там скоро и Шалый откинется. Ну и так… еще есть пара верных корешей…

– Слушай, куда ты его опять тянешь?!! – с возмущением сопротивлялся «Романтический Юноша». – Да Варрава его размажет, если что-то заподозрит! Ты что, думаешь, он дурней его и не поймет, если мы поперек горла ему станем?!!

– Да что ты раскаркался: «Варрава! Варрава!»? – раздался раздраженный голос неожиданно появившегося «Циника». – Напугал ежа голым задом.

При виде «Циника» «Романтический Юноша» недовольно поморщился.

– Что кривишься? – зашипел тот на «Романтического Юношу». – Мне твое кривлянье до фени. Ты что, забыл, кто он? Ты что, забыл, какой у него авторитет? Да его слово не меньше, чем у Варравы, вес имеет. А то, что Варрава общак держит и конами своими козыряет, мне ни о чем не говорит. Какого… он тогда его в дело зовет? Не врубаешься?… Варраве он нужен, чтобы и другие знали, кто у него в подельниках ходит. Ты думаешь, Варрава ничего не знает о Яшке-Кастете? Зна-ает! – снова зашипел «Циник». – Он много чего знает, потому и понтуется сам. У Яшки-Кастета авторитета поболе, чем у Варравы, было. И где он? Молчишь?

– Яшка – то было другое, – пробовал неуверенно защищаться «Романтический Юноша».

– Он прав! – вступился за «Романтического Юношу» «Практик».

– Что «другое»? – «укусил» обоих своим взглядом «Циник». – Яшку-Кастета полстраны знало. Ну и что? Уделали? Уделали! Да еще как красиво. И вспомните… Никто и не рыпнулся потом. Потому по уму все сделано было.

– Тогда время другое было! – возразил «Цинику» «Практик». – У Варравы, видно, тяги среди чинуш да ментов появились.

– Вот-вот, и я о том же базарю. Он на двух нарах сразу покемарить хочет. А так не бывает. Я думаю, отказываться ему не стоит, и надо идти к Варраве. Надо к нему ближе быть. Так нам всем будет спокойней. А там посмотрим. Сечете, о чем я вам втираю? – по-волчьи оскалился «Циник».

«Романтический Юноша» с «Практиком» настороженно переглянулись.

– Ну, че примолкли?!! Боталы проглотили? – презрительно процедил «Циник». – Ну этот понятно, – небрежно покосился он на «Романтического Юношу». – Ну а ты че примолк? – впился он взглядом в «Практика». – Ты же сам гнал, что к Варраве чухать надо.

– Надо… – колеблясь, ответил «Практик». – Надо! Но надо еще все взвесить, чтобы по уму все было. Чтобы ему не вляпаться…

– Вот и взвесим все по уму. Когда у Варравы в дружбанах будем, – сверкнул взглядом «Циник», обрывая его. – Только мне не по нутру то, что ты недобазариваешь мне.

– Что это я недоговариваю тебе? – осторожно спросил «Практик». – Поясни!

– Ты не добазариваешь, что Варраву побаиваешься.

– Я побаиваюсь?!! – задохнулся от возмущения «Практик».

– Ты, – спокойно ответил ему «Циник». – Ты и с Кастетом тогда все на меня свалил. Все пел мне, что надо осмотреться. Если бы я тебя слушал, то его бы уже и в помине не было бы. И мы были бы непонятно где.

– В общем, решать будем так, – тяжело посмотрел «Циник» на притихшего «Практика». – Двигаем к Варраве, осматриваемся, наводим свои связи, вводим в его шоблу своих, а там видно будет. Не все сразу. И хватит ему мозги дырявить. У него нет другого пути.

После его слов «Практик» с «Романтическим Юношей» как-то сникли и незаметно исчезли. Последним меня покидал «Циник». Напоследок он без всяких эмоций жестко сказал: