– Как? Я же был пьян! – вытирая слёзы, сказал Конько. – А за пьяное вождение уже точно под суд и без предупреждения.
– Да-а, дела, – произнёс Бородька, не зная, что делать дальше.
– И почему такие законы только к лошадям относятся? – жалобно продолжал водитель.
– Предрассудки, – сказал Козлов. – Хотя в других краях такое есть в отношении верблюдов и слонов.
Но от этого Конько легче не стало. Тогда я, решив его утешить, заметил:
– Конько, ты же конь. Для тебя-то, наверное, наказание не таким страшным будет?
После этого Конько совсем разрыдался.
– Ладно, – проникшись сочувствием, сказал Бородька и повернулся ко мне. – Сынитар, давай слезем, и все втроём пойдём по тротуару, а когда обойдём пробку, поедем по дороге.
Козлов уже слез с мустанга и принялся мне помогать, но я не дал ему этого сделать.
– Нет, никуда я не пойду. Не видишь, я пьяный. К тому же при исполнении. Что твари скажут, когда увидят, как я в форме по тротуару волочусь.
– Ты в баре также в форме был, – возразил мне Бородька.
– Ну, так я там сидел. И здесь сидеть буду. Так ничего не заметно.
После минутного замешательства – как нам быть дальше, мне в голову пришла идея:
– Значит так, ты, Бородька, пойдёшь по тротуару, а ты, Конько, встанешь на ноги и пронесёшь меня на спине до конца пробки. А я, чтобы не упасть, буду держаться за твою шею.
Так мы и сделали. Бородька спешно шёл впереди, пытаясь как можно дальше оторваться от нас, чтобы не быть причастным к моей транспортировке. А мы с Конько, довольные (он тем, что избежал проблем с законом, я – что не упал в глазах граждан, как служитель правопорядка) быстро нагоняли Козлова и, смеясь, кричали ему: «Беее!»
III
Спустя изрядное количество времени мы наконец-таки прибыли к дому убитого, большому роскошному двухэтажному особняку, но никого там не застали из наших, если не считать судмедэксперта Грызо Бобёри, который уже собирался было уходить, но мы с Бородькой попросили его задержаться и вместе отправились к месту преступления.
Мы поднялись на второй этаж и вошли в обставленный дорогой мебелью кабинет. Пол был покрыт золотым кафелем, а на стене висели два человеческих черепа, которые, по правде говоря, должны быть в музее. Что касается мебели: по центру левой стены находился шкаф, справа у двери стоял кожаный диван, а напротив него, у дальней стены, стол, за которым сидела огромная с проломленным лысым черепом туша, уткнувшаяся мордой в лежавший на столе серебряный поднос, до краёв наполненный кровью. Напротив трупа располагался пустующий стул, а позади открытое настежь окно.
– Что здесь произошло? – задал я вопрос Бобёри, подходя к убитому.
– Смерть возникла в результате удара тупым предметом по…
– В чём это у него вся голова? Это что, скорлупа? – перебил я судмедэксперта.
– Это скорлупа от страусиного яйца, а как оно сюда попало, это ваше дело. Единственное, что я могу с точностью сказать, страусиное яйцо – это и есть орудие убийства, – проговорил Бобёри и запнулся, увидев, как я наливаю в рюмку коньяк, стоявший на столе. – Что, Волков, похмеляетесь?
– А это не твоё дело, – ответил я ему и вылил в себя содержимое рюмки.
– Вы что, забыли, от чего умер ваш отец?
– Я тебе сказал, это не твоё дело! – со злостью накинулся я на него. – Ты в чужие дела не лезь! Ты лучше за жёнушкой своей присмотри.
Тут Бобёри в ярости уронил на пол свой чемоданчик и принялся снимать чехол со своего хвоста.
– Простите его, – вмешался в перепалку Козлов, поднимая с пола чемоданчик и беря за руку Бобёри, – вы же видите, он пьян, он не думает, что говорит, – сказал Бородька и выпроводил сопевшего судмедэксперта из кабинета.
Я тем временем снова приблизился к трупу с намерением подробнее его осмотреть. Но ничего нового обнаружить мне не удалось: всё та же лысая голова в луже крови и остатках разбитого яйца.
– Да-а, ну и дела, – сказал я входившему в кабинет Бородьке. – Подмога приехала?
– Да.
– Иди скажи им, чтобы занялись своей работой. Пусть соберут тут всё, что осталось от яйца, и труп пусть не забудут. А ты тем временем разыщи свидетелей, – сказал я, позёвывая, – а я пока вздремну.
Я лёг на диван и сразу заснул.
Когда я очнулся, трупа уже не было. На часах, висевших над окном, было полседьмого. Потянувшись на диване, я встал и подошёл к судейскому столу. На нём всё так же лежал испачканный поднос для еды (я его убрал под стол), в одном углу лежала папка с судейскими делами, а в другом стояли рюмка с бутылкой коньяка и фотография в рамке: судья со своей женой Умкой. Дверь кабинета открылась, и вошёл Бородька.
– А, проснулся? – сказал он и сел на стул напротив меня.
– Ну, что выяснил? Докладывай, – сказал я и сделал глоток из бутылки.
– В домеее в момееент убееейства находились три твари: телохранитель судьи, повар и жена. Все они ожидают внизу.
– Кто обнаружил труп?
– Телохранитель.
– Ладно, веди его сюда… Хорошо бы управиться со всем этим до темноты, – проговорил я, повернувшись к открытому окну.
Козлов вышел из кабинета и вскоре привёл первого свидетеля. За спиной Бородьки чуть выше уровня его головы из дверного проёма выглянула огромная совиная рожа. Испугавшись, я отпрянул от стола, но тут свидетель появился во весь рост. Это был филин обычного для себя роста, но довольно-таки крупного телосложения, особенно выделялась его голова. Размахивая крыльями, он влетел в кабинет и по приглашению Козлова уселся напротив меня. Козлов расположился на диване. Собравшись с мыслями, я недоумённо обратился к филину:
– Вы были личным телохранителем убитого?
Он кивнул головой.
После небольшого замешательства я вспомнил о допросе.
– А как вас зовут?
– Ночнико Филлини.
– И вы, Филлини, были личным телохранителем Михайло Медведева? Огромного трёхметрового лысого медведя? – спросил я, не веря своим глазам и ушам.
– Да.
– Извините меня за вопрос, но… почему вы?
Свидетель мигом поднялся в воздух и, вытянув ноги (он был босой), по-кошачьи продемонстрировал нам своё оружие: огромные, острые, десятисантиметровые когти. Зависнув над стулом, Филлини посмотрел на нас и спросил:
– Ну как?