Скрытые намерения
Эбби попыталась вызвать любые воспоминания о нем. Может, припомнится, как он ее обнимал? Или тот момент, когда они вместе подстригали цветы для букета? Так ничего и не проявилось. У нее были такие живые и яркие воспоминания о детстве, но отец каким-то образом ускользал сквозь трещины в сознании, не оставив после себя практически ничего.
После выхода из дома Нормана Льюиса в Северной Каролине Эбби уже в пятый раз перечитала статью. Это была коротенькая заметка – такого рода, какую и ожидаешь от местной газетки, – восхваляющая яркие букеты и добрый нрав Дэвида. Журналист упомянул, что Дэвид женат и имеет одну дочь. Во время очень короткого интервью ее отец цитировал Библию, и эту цитату она очень хорошо знала. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут»[7].
Любимая цитата Моисея Уилкокса в его проповедях.
Отложив статью в сторону, Эбби осторожно вывалила содержимое сумки на стол. Книгу о секте Уилкокса тоже отодвинула в сторонку. А потом рассортировала документы на несколько отдельных стопок. Показания свидетелей и протоколы допросов – в одну, всякие газетные публикации – в другую; в третью стопку попали полицейские рапорты.
Стопка отчетов о вскрытии оказалась самой высокой.
Эбби пересчитала их. Пятьдесят девять, как и говорил Норман. Изучила имена на каждом из отчетов. Однозначно опознаны были только тридцать три человека. Джордж Флетчер оказался пятым снизу. Отчета о вскрытии другого Джорджа не имелось.
Начала она с протоколов допроса трех выживших. «Абихейл Ричардсон» – значилось на верхнем. Это было имя, которое выбрал для нее Моисей Уилкокс, и от него по коже у нее поползли мурашки. Никто уже много лет не называл Эбби именем, данным ей при рождении. То есть никто, пока два месяца назад она опять не повстречала Иден.
Быстро пробежав взглядом несколько строчек расшифровки беседы с самой собой, Эбби попыталась припомнить, как все это происходило. Напечатанные на бумаге слова не пробудили никаких воспоминаний, никаких эмоций. Она в основном отмалчивалась, время от времени что-то односложно отвечая. При беседе присутствовал социальный работник, который через какое-то время прервал беседу. Продолжения не последовало.
Эбби перевернула страницу, и из-под нее вывалились несколько фотографий, застав ее врасплох. Она попыталась поймать их – неуклюже ухитрилась ухватить одну, слегка смяв ее. Снимки были частью отчета, в котором приводились полученные ею травмы. Фото, которое она держала в руке, представляло собой заснятый крупным планом ожог у нее на затылке. Наклонившись, Эбби подобрала два других снимка. На одном из них – ее протянутые к объективу руки ладонями вниз, все расцарапанные, просто живого места нет: результат частого и грубого мытья рук, принятого в секте Уилкокса.
На третьем фото – она в детстве, в отделе полиции: сидит, опустив голову и сложив руки на коленях, глядя в никуда. Из-под золотистых волос торчит оттопыренное ухо, отчего вид у нее еще более беспомощный и потерянный. Никакой официальной ценности это фото не представляло – оно документально не фиксировало никаких физических повреждений, и вроде не было никакой причины, почему оно попало в отчет. Как будто фотограф, засняв ее раны, уловил другую, более глубокую рану и тоже попытался ее задокументировать.
Положив эти фото на стол, Эбби открыла самую толстую папку в стопке. Исходный полицейский рапорт. Она пролистала его. Пятнадцать страниц, описывающих ту сумбурную ночь. В общих чертах. И толстый коричневый конверт. Плотно запечатанный несколькими полосками клейкой ленты. В какой-то момент Норман наверняка решил удостовериться в том, что никогда не откроет его. Эбби подержала конверт в руке, ощущая его вес и уже предполагая, что в нем обнаружит.
Вскрыв его, она осторожно покопалась внутри – пальцы скользнули по глянцевой бумаге. Опять фотографии. Эбби вынула их.
На первой было то, что осталось от большого помещения, – сплошные руины, дым и пепел, завивающиеся в воздухе. И тела. Десятки изломанных, обгоревших тел повсюду. Следующее фото оказалось даже еще хуже – обгоревший до неузнаваемости труп крупным планом, скорчившийся в углу. А потом третий снимок, с горой из нескольких тел возле закрытой двери. На следующем – смутно узнаваемая в черном силуэте пара, запечатленная в том, что могло быть последним объятием…
Эбби затолкала фото обратно в конверт, испустила долгий прерывистый вздох, глаза ее наполнились слезами. Черт бы все это побрал!
Нельзя позволить прошлому так вот подкрасться к ней! Придется поработать с этими бумагами, заставляя себя отделять документы от своих воспоминаний, своего горя и чувства вины. А для этого требовался кофе. Времени уже начало одиннадцатого, а впереди у нее три или четыре часа работы.
Пройдя на кухню, Эбби приготовила себе целую колбу кофе, прекрасно зная, что позже пожалеет об этом. Закончив ночные труды, она всегда пыталась заснуть, но обнаруживала, что разум ее по-прежнему в полной боевой готовности. И в конце концов все-таки засыпала в половине шестого утра – лишь для того, чтобы почти сразу же проснуться от звона будильника. А потом весь день чувствовала себя как в аду, выслушивая бесконечные шуточки своего напарника Уилла о ходячих мертвецах.
Но альтернативой было не пить кофе, и это звучало совсем уж не весело.
Возвращаться за обеденный стол не хотелось. Эбби так и чувствовала, как стопки бумаг на нем маячат у нее за спиной. Так что осталась на кухне и, налив себе чашку кофе, потягивала его маленькими глотками, глядя в окно. По тротуару шлепал мелкий дождик. Эбби позволила себе ни о чем не думать, заполнив свой разум шумом дождя. Застыть в блаженной неподвижности, ненадолго отрешиться от всего.
Но надолго отогнать все эти мысли не вышло, и вскоре они опять пролезли в голову. Что-то в фотографиях, которые она видела, не давало ей покоя. Что-то, что не билось с оставшимися у нее с той поры воспоминаниями, противоречило им. Что именно? И где другой Джордж? Уж не он ли годами притворялся Исааком? Зачем ему это делать?
Достав свой телефон, Эбби открыла в мессенджере свою переписку с «Исааком». Длинную, с сотнями, а может, даже тысячами сообщений в обе стороны. За последние недели она уже несколько раз прокручивала чат от начала до конца, перечитывая сообщения, ужасаясь и морщась от отвращения – наконец осознав, сколько информации выдала этому самозванцу, думая, что общается с другом детства. И теперь, узнав правду, окончательно поняла, что информация шла практически только в одну сторону. Она рассказывала ему о своей жизни, а он утешал ее, расспрашивал о подробностях, почти ничего не рассказывая о себе. Идеальный слушатель. Надо было понять это еще много лет назад. В конце концов, будучи полицейским переговорщиком, она ежедневно занималась тем же самым. Узнав правду, и Эбби, и Иден попытались связаться с этим другим Исааком, самозванцем. Но он уже понял, что они это выяснили. Ведь они сами предупредили, что приедут повидаться с ним, в конце-то концов. И понял, что произойдет, как только они встретят настоящего Исаака, после чего просто игнорировал все их сообщения.
Эбби захотелось подтолкнуть его, выбить из колеи, заставить подать голос, поэтому она отправила ему изображение мемориального камня. Затем добавила текст: «Одного имени не хватает».
Минуту подождала хоть какой-то реакции, но ничего не произошло. Сообщение было отправлено, но не имелось никаких признаков того, что он его вообще видел.
Отложив телефон, Эбби повернулась обратно к столовой, и сердце у нее дрогнуло от страха, когда она мельком увидела стоящую там фигуру.
О боже, это всего лишь Саманта…
Ее дочь стояла рядом со всеми этими вещами из скрытого прошлого Эбби. С кипой бумаг в руках.
Нет, нет, нет…
– Сэм? – тихо позвала Эбби.
Саманта подняла голову от страницы, безучастно встретив ее взгляд. Эбби пришло в голову, что она не слышала ни скрипа двери, ни обычно громких шагов дочери. Неужели Сэм намеренно бесшумно прокралась из своей спальни?
– Вот уж не знала, что община Уилкокса имела какое-то отношение к наркотикам, – ровным голосом произнесла Сэм, кладя газетную вырезку, которую читала, обратно на стол – одну из тех статей, освещающих массовое убийство в секте, которые Норман вырезал и хранил все эти годы. – В смысле… То есть я понимала, что они сделали что-то, что привлекло внимание копов, но никогда особо об этом не задумывалась.
– Сэм… уже поздно. – Эбби подошла к столу.
– Я хотела поговорить. Про твою поездку, – отозвалась та, опуская на стол остальные бумаги. Расшифровку беседы с Эбби – Абихейл, состоявшейся много лет назад. Фотографии семилетней Абихейл. Сэм явно сосредоточилась на документах, которые только что просматривала Эбби. Но, по крайней мере, не успела залезть в конверт.
Эбби оказалась на словесном минном поле. Другой родитель на ее месте попытался бы солгать, или изобразить гнев, или прикинуться дурачком. Но у Эбби сработали инстинкты переговорщика. Если вам нечего сказать, то в большинстве случаев лучше всего просто промолчать. Так что вместо всяких слов она взяла отчеты о вскрытии и аккуратно уложила их вместе с коричневым конвертом обратно в сумку. Что бы дальше ни случилось, ей не хотелось, чтобы дочь смотрела на все эти фото обугленных человеческих тел.
– Это ты, верно? – Сэм постучала пальцем по снимку.
– Да, – тихо ответила Эбби. Сэм и раньше видела ее фотографии в детстве, хотя и не в столь раннем.
– Ты жила в общине Уилкокса.
Эбби встретилась с ней взглядом.
– В секте Уилкокса. Я была одной из выживших.
– Раньше тебя звали Абихейл?
– Да.
– Почему ты изменила имя?
– Так назвал меня Моисей Уилкокс, когда я родилась. Я начала ненавидеть это имя. – Эбби ненадолго задумалась. – А кроме того, учителя в школе постоянно неправильно произносили его, и дети смеялись надо мной. Я спросила бабушку, можно ли мне его изменить, и она согласилась.
– Сколько тебе было лет? – Сэм сохраняла невозмутимое выражение лица, но Эбби было не одурачить. За этим спокойным фасадом явно назревал ураган.
– Семь, в ночь пожара, – сказала Эбби.
– Семь, – эхом повторила Сэм. – Ты всегда говорила мне, что тебя удочерили еще младенцем. Что ты не помнишь своих биологических родителей.
– Дважды! – не сдержавшись, выпалила Эбби.
– Что?
– Я говорила тебе это не всегда. Я говорила тебе это всего лишь дважды.
Это было легко вспомнить. Потому что всегда легко вспомнить, когда именно ты так нагло соврал своему собственному ребенку. Это вам не какая-то там безобидная ложь вроде того, что Санта все равно попадет в дом, даже если у вас нет дымохода. Это та ложь, которая, как ты знаешь, уже не укладывается ни в какие рамки. О которой, как ты знаешь, тебе однажды придется горько пожалеть.
– Не все ли равно, два раза или двадцать? Ты позволяешь мне думать… – Сэм закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Явно едва сдерживаясь. – Почему ты не сказала мне правду?
– Сначала ты была слишком мала, а потом…
– Нет. Не вешай мне лапшу на уши! Все-таки есть способы рассказать об этом маленьким детям. Например, ты могла бы сказать: «Мама выросла в плохой семье». – Сэм изменила голос, имитируя слащавый, покровительственный тон. – «Но потом однажды ночью случился пожар, и мама сбежала, а дедушка с бабушкой удочерили ее, и все они были счастливы, потому что мама наконец нашла семью, которая полюбила ее».
– Ладно, – сказала Эбби. Горло у нее сжалось.
– Ты рассказала мне, как дети появляются на свет, когда мне было всего четыре годика! Ты могла бы найти способ объяснить и это. Ты ведь вроде неплохо владеешь словом.
– Я не хотела говорить об этом.
– Тогда давай поговорим об этом сейчас. – Сэм скрестила руки на груди.
– Хорошо, но давай-ка на полтона ниже. Я не хочу, чтобы Бен проснулся.
– Не то, не дай бог, он услышит правду.
– Сэм, прошу тебя…
– Ладно, хорошо, – уже тише произнесла дочь.
– Я родилась в секте Уилкокса, – начала Эбби. – Мы называли это Семьей. Моих родителей завербовали в конце семидесятых. Вскоре после вступления в секту они поженились. Лидера секты, как ты, вероятно, уже знаешь, звали Моисей Уилкокс.
– Почему ты сказала «завербовали»? Это же не армия.
– Люди почти никогда не присоединяются к секте. Их вербуют. Ими манипулируют, и они постепенно втягиваются. – Заметив нечто в глазах у Сэм, Эбби добавила: – Я понимаю, как это звучит… Ты думаешь, что любой, кто присоединяется к секте, тупой на всю голову. Но это очень далеко от истины. Лидерам культа не нужны тупые люди. Им нужны умные люди, благодаря которым все колесики будут исправно вертеться. Твоя биологическая бабушка была педиатром, а твой дедушка – инженером.
– Это было… типа… ужасно?
– Для некоторых. Но только не для меня. Хотя кое-что из этого было не слишком-то хорошо… Постоянные проповеди, и Моисей Уилкокс заставлял нас все время мыть руки. По нескольку часов. Пока руки у нас не начинали кровоточить.
Глаза Сэм расширились, на них навернулись слезы.
– Но я любила этих людей, – продолжала Эбби. – И секта дала мне цель. Так что все было не так уж плохо.
– Какого рода цель?
– Сэм, я не думаю, что нам следует обсуждать все это прямо сейчас…
– Какого рода цель, мам?
Эбби вздохнула.
– Я должна была вырасти и вы́носить отпрысков Мессии. Считалось, что у них будут крылья и они защитят нас во время грядущего апокалипсиса.
Вид у Сэм стал уже совсем бледный.
– Мессии… ты имеешь в виду Моисея, верно? Он собирался использовать тебя как какую-то племенную, гм… – Губы у нее задрожали.
– Да, но он никогда даже не прикасался ко мне, – поспешно ответила Эбби. – Полиция узнала о наркотиках. Была осада, а потом вспыхнул пожар. И все погибли в огне.
Некоторые истины могут оставаться скрытыми навсегда. Сэм никогда не узнает, что как раз ее мать заперла на засов помещение, в котором находилась вся община, – следуя распоряжениям Моисея Уилкокса. И что это была ее вина, что никто не смог выбраться, когда начался пожар.
Эбби вымученно улыбнулась дочери.
– А потом дедушка с бабушкой удочерили меня и все были счастливы, потому что мама нашла семью, которая полюбила ее.
Сэм не стала улыбаться в ответ.
– Я спрашивала папу, зачем ты летала в Северную Каролину, и он мне не сказал. И знаешь, однажды я еще поинтересовалась у него, как так вышло, что тебя удочерили, и он ответил: «Спроси у мамы».
– Я сказала ему, что, когда ты станешь постарше…
– И еще бабушка однажды откровенно солгала мне. Я спросила ее, какой ты была в младенческом возрасте, и она сказала, что ты была очень милым ребенком.
– Послушай, Сэм…
Та сжала кулачки.
– Ты не просто соврала мне! Ты и всем остальным велела врать! От тебя я вполне могла бы ждать лжи. Но от папы… И от бабушки…
Эбби почувствовала себя так, словно Сэм врезала ей под дых.
– Ты говоришь так, как будто я лгу тебе каждый день, – дрожащим голосом произнесла она.
– Ну почти.
– Я не лгу. Не считая…
– Я спрашиваю, как прошел твой день, и ты говоришь, что все было отлично, но я-то вижу, что это далеко не так! Я спрашиваю, почему вы с папой расстались, и ты говоришь, что вы просто разлюбили друг друга, а это чушь собачья – даже папа рассказал мне о своем романе! Когда у дедушки случился сердечный приступ, ты сначала сказала мне, что у него грипп…
– Ладно! – Эбби хлопнула ладонью по столу. – Я лгу, хорошо? Да, я не идеальна. Иногда я лгу.
Сэм с отвращением уставилась на нее, по щеке у нее скатилась слеза. А затем она молча развернулась и ушла.
– Сэм!
Дочь закрыла за собой дверь своей спальни. Даже не хлопнула ею. Не закатила истерику. Все было по-настоящему.
Глава 9
Средняя школа имени Христофора Колумба представляла собой мрачное угловатое сооружение, напомнившее Гусенице его собственные школьные годы. Оранжево-коричневые стены, окна с толстыми железными решетками и пыльными стеклами… У тех немногих учеников, которых ему удалось мельком углядеть, был тот несколько ошалело-пришибленный вид, который приходит с осознанием того, что каникулы остались позади.
Он несколько раз объехал вокруг школы, изучая обстановку. Три этажа; окна на нижнем этаже зарешечены. Входов несколько, но все они закрыты. Школьный двор и баскетбольная площадка на задах огорожены проволочной сеткой.
Отъехав на пару кварталов, Гусеница подрулил к тротуару. Заглушил мотор и достал свой телефон. В чате накопилось несколько новых непрочитанных сообщений, и он быстро просмотрел их. Красная Королева и Шляпник уже были где-то неподалеку. Гусеница набрал ответ, сообщив им, где находится, и попросив подойти к своей машине. Лишний раз напоминать им о необходимости соблюдать осторожность и убедиться, что за ними не следят, не было нужды.
Стал ждать, внимательно изучая улицу и то и дело заглядывая в зеркала заднего вида. Казалось, что сейчас он выставлен на всеобщее обозрение, – какая жалость, что стекла у него в машине не тонированные! Любой из прохожих мог оказаться соглядатаем Круга или агентом, который каким-то образом следил за ним. Поборов инстинктивное желание пригнуться, Гусеница откинулся на спинку сиденья, делая вид, будто возится с радио. Есть! В его сторону двигалась какая-то пара. Мужчина указал на его машину, женщина кивнула, и они ускорили шаг. Рука Гусеницы потянулась к карману, ощущая успокаивающее присутствие пистолета.
Мужчина открыл переднюю пассажирскую дверцу и скользнул внутрь, женщина присоединилась к ним на заднем сиденье.
– Круг не сможет добраться до нас, – произнес мужчина.
Гусеница сглотнул, в горле у него пересохло.
– И не сможет остановить того, что надвигается, – закончил он кодовую фразу за собеседника.
– Гусеница? – Мужчина протянул руку. – Я Шляпник.
Это было странно – наконец-то лично встретиться со Шляпником. В каком-то смысле они уже были очень близкими друзьями. Общались друг с другом в чате чуть ли не каждый день. Шляпник был одним из самых сильных людей, которых он только знал. Уволенный с работы без видимой причины и сталкивающийся с одной несправедливостью за другой, он все же сумел встать на ноги, и теперь у него была прибыльная работа независимого видеоредактора. Он был верен их делу и хорошо знал, кто его друзья. И кто его враги.
– Рад в конце концов нормально познакомиться. – Гусеница пожал ему руку.
Хватка у Шляпника оказалась железной – он явно принадлежал к тем людям, которые уверены, что протянутую руку надо стискивать изо всех сил. Это был крупный дородный детина с коротко остриженными волосами, с толстой и влажной нижней губой. И выглядел моложе, чем предполагал Гусеница, – пожалуй, всего лет на двадцать с небольшим. Когда Шляпник наконец отпустил его руку, она была липкой.
– А ты, значит, Красная Королева, – сказал Гусеница, оглядываясь назад.
На форуме та частенько казалась робкой и неуверенной, но Гусеницу было этим не обмануть. Когда они обсуждали то, что Круг творил с детьми, Королева приходила в ярость. Ее описания того, что она сделала бы с этими людьми, если б смогла их найти, нередко вызывали у него улыбку.
Он неловко вывернул руку, чтобы обменяться с ней рукопожатием, и женщина на заднем сиденье ухватила его за два пальца, несколько напряженно улыбаясь. Она оказалась примерно его возраста, лет сорока пяти, – блондинка, с носом на удивление маленьким и острым, как крошечный карандаш. Ярко-красная помада на губах, жемчужные серьги, массивное жемчужное ожерелье…
– Просто не могу поверить, что мы наконец-то встретились, – произнесла она. – Можете называть меня просто Альма.
* * *Альма улыбнулась Гусенице. Лицо у него было доброе, и она сразу почувствовала облегчение. Незадолго до этого встретившись со Шляпником, Альма была едва ли не напугана его резкой и враждебной манерой держаться и беспокоилась, что Гусеница окажется таким же. Но тот выглядел чуть ли не лапочкой – пушистые каштановые волосы и теплые карие глаза.
Гусеницу она знала больше года, и у них было много задушевных бесед. Несмотря на то что на форуме он вел себя жестко, Альма знала, что душа у него добрая. Не так давно от него ушла жена, разбив ему сердце. Он отказывался говорить об этом, но она чувствовала, как сильно это его задело. Наверное, теперь, когда они наконец встретились, можно было бы помочь ему открыться, снять камень с души.
– Знаешь, – пробурчал Шляпник, – мы используем прозвища не просто так. Называть нам свое настоящее имя – глупо и неосторожно.
– Извини, – машинально отозвалась Альма. – Но я хочу сказать… Теперь, когда мы наконец встретились лично, я уже вижу, кто вы такие. И могу доверять вам. Не похоже, чтобы вы оказались агентами Круга.
– Дело не в этом, – отрезал Шляпник. – А что, если они схватят нас? И станут пытать? Мы ведь не сможем выдать то, чего не знаем, верно?
– Ты прав, я про это не подумала, – кротко ответила она.
Он был абсолютно прав, но ему не стоило так к этому придираться. Ей не нравился Шляпник, хотя Альма изо всех сил старалась этого не показывать. Его посты на форуме всегда были немного жутковатыми. Всякий раз, когда они разоблачали женщину-агента Круга, он называл ту словом на букву «п». И однажды сказал об одной из них, что она «заслуживает, чтобы ее изнасиловали». Кто-то сказал ему, что это уже переходит всяческие границы, и Шляпник возразил, что раз уж Круг так поступает с детьми, то его прихвостни, разумеется, заслуживают того же. Это переросло в очень шумный спор, и больше он такого не говорил. Но все же Альма помнила это.
– Я проверил школу как раз перед вашим приходом, – сообщил Гусеница.
– Угу, – буркнул Шляпник. – Я тоже мимо прошелся. И буквально только что сказал Альме, что нашел просто-таки идеальный наблюдательный пункт.
– Наблюдательный? – удивленно переспросил Гусеница. – Разве мы не идем внутрь?
– Они нам не дадут, – сказал Шляпник. Голос его прозвучал резко, а изо рта вылетела капля слюны, шлепнувшись на приборную панель, чего он вроде даже не заметил.
Они продолжали спорить друг с другом, и Альма чувствовала себя исключенной из разговора, сидя на заднем сиденье машины. Она была полностью согласна с Гусеницей. Эти бедные детишки прямо сейчас находятся в школе. Альма представила себе, как они, напуганные, плачут по своим матерям, не зная, какая ужасная судьба может их ждать. Сердце у нее сжало, будто тисками. Нет! Надо войти внутрь. Нельзя допустить, чтобы эти дети страдали даже на секунду дольше, чем это необходимо!
– Я тоже думала, что мы туда зайдем, – полушепотом произнесла она.
– Послушайте, как я уже говорил, входная дверь закрыта и на ней домофон, – нетерпеливо сказал Шляпник. – Они не впустят нас, сколько бы мы ни звонили. Боковые двери будут заперты. Лучше подождать, пока не появятся педофилы.
* * *Засунутые в карманы руки Шляпника сжались в кулаки. Что-то в голосе Альмы задело его. Не хватало еще, чтобы и здесь на него кто-нибудь нудел! И зачем эта тупая овца назвала им свое имя? Неужели она думает, что все это какая-то игра?
Он оглянулся на нее. Да и одета как старая бабка. Жемчужные серьги, мешковатый свитер… Фальшивого вида ярко-красная помада, которая ничуть не делает ее краше.
Шляпник всегда думал, что Красная Королева намного моложе. Он представлял ее примерно своего возраста и типа как красоткой вроде той цыпочки из фильма Тарантино. Ему нравилось общаться с ней на форуме, пусть даже некоторые его замечания вызывали у нее раздражение. Но встреча с ней в реальной жизни обернулась разочарованием.
– Педофилы могут быть уже внутри школы, – сказал Гусеница. – Наконец-то у нас есть четкая инфа. Предлагаю зайти и слегка осмотреться. А если нас не впустят, можно найти подходящее место и подождать.
Гусеница, по крайней мере, вел себя как профи. Шляпник окинул его долгим взглядом. Мужик казался резким и сосредоточенным. Они оба были одними из самых опытных Стражей на форуме, и Шляпник был рад, что этот человек будет прикрывать ему спину. Тем не менее не похоже на то, чтобы кто-то тут успел назначить его боссом.
– Послушай, я не против войти, но как мы собираемся это проделать? – спросил он. – Постучим в дверь и попросим впустить нас?
– Ну, можно просто держаться поближе к входной двери, – объяснил Гусеница. – Готов поспорить, люди постоянно входят и выходят. Как только кому-нибудь откроют, все, что от нас требуется, это спокойно войти внутрь вслед за остальными. Вряд ли нас кто-нибудь остановит.
– Не слишком-то похоже на план, – продолжал сомневаться Шляпник.
– Открой-ка бардачок, – распорядился Гусеница. – Там есть кое-что для вас обоих.
Шляпник нахмурился, затем откинул крышку. Потребовалось мгновение, чтобы понять, на что он смотрит. Глаза его расширились. Два пистолета! Он взял один, ощутив его внушительный вес.
– О нет, – выпалила Альма у него из-за спины. – Нам это не понадобится!