Шляпник достал другой пистолет, держа по одному в каждой руке. Представил, как идет по коридору, вооруженный до зубов. За ним, в ногу, – Гусеница и Альма. Все разбегаются, когда они втроем целеустремленно шагают по школе в поисках педофилов, сдуру оказавшихся на линии огня.
– Это на самый крайний случай, просто для самозащиты, – сказал Гусеница. – Мы же не знаем, сколько их там.
– Да! – выдохнул Шляпник. Сердце у него учащенно забилось, челюсти сжались в напряженной улыбке. – Да, хорошо, давай так и поступим.
Глава 10
26 СЕНТЯБРЯ 1988 ГОДА
Запах жареной курицы, казалось, пропитал всю квартиру, дразня Нила – нашептывая истории об этой хрустящей корочке, сочном мясе внутри, соленой картошечке…
В животе у него заурчало, и ему, как и каждый день, захотелось, чтобы его отец поскорей вернулся домой.
Это было странное, мучительное правило. Нилу не разрешали перекусывать днем, чтобы он не испортил себе аппетит перед ужином. Но они не могли сесть за стол без отца. Ужинать полагается только всей семьей. Хотя никто не знал, когда появится его отец. Иногда он возвращался домой к пяти, а в другие дни приходил только после девяти вечера.
– Мама, – жалобно произнес Нил. – Очень есть хочется.
– Твой папа скоро будет дома, – с улыбкой отозвалась мать.
– Можно мне хоть немножечко?
– Нет, я хочу, чтобы мы поели все вместе.
Он никак не мог этого понять. Во время еды они никогда не разговаривали. Может, разве что папа попросит маму передать ему соль. Или мама прикрикнет на него самого, чтобы он сидел прямо и не горбился. Но, конечно, это совсем не то, что мама имела в виду.
– Но, мам…
– Может, еще немного почитаем, пока ждем папу?
– Хорошо, – мгновенно согласился он, пока она не передумала.
– Давай сюда. – Мать похлопала по дивану рядом с собой.
Нил запрыгнул на диван, сразу привалившись к ней. Был только один правильный способ почитать вместе мамой – уютно устроившись у нее под мышкой, когда она еще крепче прижимала его к себе, окутывая своим теплом. Мать наклонилась к столу и, взяв книгу, перелистнула несколько страниц.
– На чем мы в тот раз остановились? – спросила она.
– Когда Алиса стала очень маленькой, а потом убежала от щенка. – Нил прикрыл глаза, представляя себе Алису, пробирающуюся сквозь высокие стебли травы. Он всегда мог живо вообразить себе все, что читала ему мама.
– Ну да, точно.
Найдя нужную страницу, мама начала читать. Алиса только что встретила гусеницу, которая курила кальян.
– А что такое кальян? – тут же спросил Нил.
– Это такая штука, которую курят.
– Как сигареты?
– Нет… Больше похоже на трубку, – неопределенно ответила мама. Откашлявшись, она продолжила чтение: – «И вот наконец гусеница вынула кальян изо рта и обратилась к ней томным, сонным голосом…»
– А что значит томным?
– Ну, вроде бы как вялым.
– У гусеницы была слабость? Она болела?
– Нет, я так не думаю.
– Наверное, она разболелась, потому что курила. В школе говорили, что от сигарет можно заболеть.
– Наверное. А теперь дай-ка мне почитать. «“Кто ты?” – спросила гусеница».
Мать изменила голос, изображая гусеницу, сделала его густым и раскатистым. Дрожь восторга пробежала у него по шее. Это было то, что он больше всего любил, когда мать читала ему, – как она изображала разные голоса. Нил уже и сам умел читать, но пока это было трудно, и у него не получалось подражать всяким голосам, как у мамы.
Мать продолжала читать – Алиса и гусеница разговаривали друг с другом. Голос Алисы был писклявым и детским, а у гусеницы походил на голос учителя физкультуры Нила.
А потом, посреди этого разговора, вошел папа. И сам воздух в комнате, казалось, вдруг изменился.
Иногда, раз в неделю или две, папа приходил домой жутко злой. Вот и сейчас Нил сразу понял это по тому, как тот захлопнул за собой дверь и бросил свою сумку на пол. А также по тому, как напряглась мама.
– Привет, милый, – сказала она, и голос у нее прозвучал почти как у Алисы в книге. Слишком уж высоко и пискляво. Не похоже на обычный мамин голос. – Рада, что ты дома, – ужин уже готов.
Он проигнорировал ее слова, войдя в кухню. Нил услышал, как открылся холодильник, а затем – резкое шипение, когда папа открыл банку пива.
Мама встала и молча посмотрела на Нила. Тот инстинктивно понял, что с ужином придется еще немного подождать. И что, наверное, сегодня вечером они все-таки не будут есть его вместе, как одна семья. Она прошла вслед за отцом на кухню.
– Как дела на работе? – услышал Нил ее вопрос.
– Меня уволили.
– Почему?
– Очередное сокращение. Но все это чушь собачья! Никаких сокращений не было. Это они хотели, чтобы я убрался! Вот что происходит, когда человек настаивает на технике безопасности. Им это не нравится. Я слишком усложнил им жизнь.
Нилу был уже хорошо знаком этот тон. Он не знал, кто такие «они», но папа всегда рычал, когда произносил это слово. Иногда «они» хотели увеличить налоги. Или превращали район в помойку. Или повышали арендную плату, потому что «они» были слишком жадными.
– Может, завтра тебе стоит поговорить со своим начальником, – сказала мама. – Скажи ему, что…
Вдруг какой-то приглушенный стук. Резкий крик мамы. Нил забился в угол дивана.
– Все кончено! – выкрикнул папа. – Ты хочешь, чтобы я приполз к ним обратно, позволил им переступить через меня? Именно это, по-твоему, я должен сделать?
Мама ничего не ответила, а папа продолжал кричать на нее. Нил не мог этого вынести. Он схватил книгу, побежал в свою комнату и, закрыв за собой дверь, спрятался в своей кровати под одеялом. Даже из-за закрытой двери он все еще мог слышать приглушенные крики своего отца. Они кинули его. Они хотели унизить его. Но он не доставит им такого удовольствия.
Нил был в ужасе от них. Он закрыл глаза, прислушиваясь к словам своего отца и пытаясь представить, кто же они такие, но так и не смог. Это не было похоже на истории, которые читала ему мама, – на образы, которые он мог легко вызвать в своем воображении. Они оставались в вечной темноте, превращая страну в ад, нанимали нелегальных иммигрантов, крали средства к существованию у честных людей, разрушали телевидение и превращали Рождество в способ отнять у людей деньги.
Пытаясь заглушить крики отца, Нил открыл книгу и начал читать вслух, с усилием произнося каждое слово.
«Кто ты?» – спросила гусеница.
Глава 11
Эбби уставилась затуманенным взором на свой монитор, жалея, что не сказалась больной. Прошлая ночь оказалась даже еще хуже, чем она изначально предполагала. После разговора с Сэм она все-таки просмотрела привезенные с собой бумаги, но никак не могла ни на чем сосредоточиться – все продолжала думать о том, что ей следовало сказать дочери во время их разговора, или о том, что должна была сказать перед тем, как отправиться в эту поездку, или даже еще задолго до того. Много лет назад. Призрак Прошедшего Рождества, видимо, все еще витал и в январе, и за неимением скупых богатых стариков вроде дядюшки Скруджа предпочел помучить картинками прошлого ни в чем не повинную Эбби. После нескольких часов чтения полицейских отчетов и протоколов допросов она засунула все бумаги обратно в сумку и отправилась в постель. Где провела еще несколько бессонных часов, планируя и оттачивая свой утренний разговор с Сэм.
Но, как оказалось, совершенно без толку. Когда утром Эбби проснулась, проспав от силы пару часов, дочь уже ушла – оставив записку, в которой говорилось, что ее подбросят в школу родители ее подруги Фионы. Попытки дозвониться до нее оказались безуспешными.
Так что Эбби лишь вздохнула и решила, что нынешним утром все равно не сможет нормально поработать, несмотря ни на что. Порылась в своей сумке и достала коричневый конверт. Вынула из него фотографии и еще раз перебрала их.
Прошлой ночью она уже проделывала это несколько раз, и хотя на них все еще было больно смотреть, теперь это было вполне терпимо. Эбби не спеша просмотрела их одну за другой, пытаясь обнаружить то, что смутно обеспокоило ее прошлой ночью. Может, это был кто-то, кого она узнала на этих фотографиях? Или что-то на них недостающее?
Дойдя до фото тел, сваленных перед закрытой дверью, Эбби остановилась.
Закрытая дверь… В голове ярко вспыхнула картинка той ночи.
Дверь всего в паре шагов – Абихейл уже тянется к засову, чтобы выпустить их.
Внезапно рука у нее на плече – отдергивает ее назад, резко разворачивает.
Она кричит от злости и страха, пытается вырваться.
И тут оглушительный взрыв – ударная волна отбрасывает ее в сторону. Вдруг жгучая боль в затылке, пламя поглощает их обоих…
Дверь буквально взорвалась. Она вспомнила, как оглянулась через плечо. Увидев вырвавшееся из-за нее пламя, Исаак оттащил ее назад.
Эбби достала из своей сумки схему места происшествия – большую, с указанным методом триангуляции местоположением каждого из тел в столовой и в кухне. Четыре тела лежали у задней двери столовой, в каких-то дюймах друг от друга.
Задняя дверь, ведущая в кухню…
Ну конечно! На кухню из столовой вела еще одна дверь, через которую заносили еду и выносили грязную посуду. И рядом с ней – бесформенная куча тел. Люди пытались выбраться. Но не смогли. Дверь была заперта.
В последние недели, с тех пор как вспомнились события той ночи, ей казалось, что она заперла паству Уилкокса в помещении, из которого не было другого выхода. Но все-таки был еще один выход, и кто-то другой запер его. По всей вероятности, сам Моисей Уилкокс – как раз перед тем, как поджечь кухню. И все обитатели общины сгорели заживо, за исключением трех выживших детей.
И еще Джордж, чьего имени не хватало на мемориальном камне. И куда же девался этот Джордж?
Может, его там просто не было? Хотя в этом нет ни малейшего смысла. Все были учтены. Пятьдесят девять погибших и трое выживших. Всего шестьдесят два человека.
Вот разве что только погибло не пятьдесят девять человек… На кухне взорвались газовые баллоны, оставив после себя полный хаос. Возможно, судмедэксперт допустил ошибку – большинство вскрытий проводилось в местном морге, а они не приспособлены для того, чтобы иметь дело со столь масштабными бедствиями. Прошлой ночью Эбби уже просмотрела отчеты о вскрытиях, но все шло к тому, что сегодня ей предстояло проделать это еще раз, более тщательно.
Она покачала головой. Мысли путались, трудно было рассуждать связно. Требовалось обсудить это с кем-нибудь еще. Эбби мельком подумала про Иден, но сразу отмела эту идею. Ее выжившим товарищам по несчастью вряд ли захочется опять вспоминать ту ночь.
Нет, нужен кто-то другой. Кто-то, кому она доверяет. Кто-то, на кого она могла бы опереться.
Глава 12
Детектив Джонатан Карвер сражался с кофемашиной у себя в отделе. Та опять засорилась, уже в третий раз за этот месяц. По мнению Карвера, проблемная кофеварка была натуральным проклятием 115-го райотдела – почище одержимости его начальника документооборотом, или мерзкого запаха в мужском туалете, или даже, не поверите, самой преступности во всех ее проявлениях.
Никто, кроме Карвера, эту чертову штуковину не чистил, и это была лишь одна из проблем. Кофемашине уже было по меньшей мере лет двадцать. Карвер все никак не мог понять, почему руководство отказывается заказать новую. Чтобы нормально выполнять свою работу, все копы нуждаются в постоянном употреблении кофеина.
Едва он отсоединил перепускной шланг, в маленькую кухоньку вошли Диллард и Андерсон.
– Привет, Карвер, – сказал Диллард. – Кофеварка опять накрылась?
Карвер лишь закатил глаза и что-то неразборчиво хмыкнул в ответ. У Дилларда была манера задавать якобы риторические вопросы, на которые, тем не менее, он всегда ждал ответа.
– Так что? Перестала работать?
– Да, Диллард, перестала работать. Ты думаешь, я ковыряюсь с ней чисто ради забавы?
– Вообще-то, нет. Я так и думал, что она опять перестала работать.
Вытащив клапан, Карвер промыл его в раковине, в то время как Андерсон и Диллард стояли у него за спиной, ожидая, когда же волшебный аппарат с живительной жидкостью возобновит работу.
Тут у него зазвонил телефон. Поставив клапан на место, Карвер глянул на экран. Сообщение от Эбби.
Привет.
Он улыбнулся.
Привет:) Как поездка?
Много непонятного. Можем встретиться сегодня вечером? Мне нужно с тобой об этом поговорить.
Конечно!
Они с Эбби не спешили. Совсем не спешили. Можно сказать, плелись нога за ногу. И хотя ему очень хотелось, чтобы события развивались быстрее, он знал, что сейчас вся жизнь Эбби находится в полном раздрае. Ради нее он был готов ждать, не предъявляя никаких собственных требований. У них уже было несколько свиданий. Она дважды приглашала его на ужин, один раз со своими детьми. Представила его как человека, с которым встречается, покраснев при этих словах. Саманта, ее четырнадцатилетняя дочь, ошеломленно улыбнулась ему, а мальчишка помладше с серьезным видом обменялся с ним рукопожатием.
– …не хочу, чтобы эти психи болтались вокруг школы, – говорил тем временем Андерсон.
– Какие еще психи? – спросил Карвер, вновь подсоединяя шланг. – «Эм-си-тринадцать» опять пометила ту школу?
Банда под таким названием нацелилась на одну из районных школ, регулярно украшая ее стены цифрой тринадцать, нанесенной краской из аэрозольного баллончика. Начальник отдела приказал патрульным каждый час проезжать мимо, но эти уроды все равно продолжали возвращаться. Это было все равно что отмахиваться от мух.
– Нет, я не про наши школы, – сказал Диллард. – Диспетчер только что получил уведомление от федералов. Эти психованные Стражи решили, что в школе на территории сто девятого отдела торгуют детьми.
– Стражи? – Карвер нахмурился. – Это которым повсюду международный заговор мерещится?
– Угу. Похоже, сегодня утром в их группах было много разговоров на эту тему, и федералы присматривают за ними, – ответил Андерсон. – Они беспокоятся, как бы кто-то из них не объявился сегодня в этой школе. Так что теперь посылают кого-то это проверить. Как будто у нас недостаточно реальных проблем без кучки психов, выдумывающих всякую хрень…
Карвер, нахмурившись, прикрутил заднюю панель машины на место.
– На земле сто девятого, говоришь? Как называется эта школа?
Средняя школа, в которой училась дочь Эбби, находилась как раз на территории 109-го отдела полиции.
– Как там ее? Школа Христофора Колумба? – спросил Андерсон у Дилларда.
Карвер отложил отвертку, вдруг ощутив беспокойство.
– Мне надо идти.
– А как же машина? – заволновался Диллард. – Эй, Карвер, а как же машина?
Но тот уже направлялся к выходу. Может, он и делал из мухи слона. Скорее всего, все это было ни о чем…
Наверняка.
Глава 13
Любой, кто сейчас посмотрел бы на них, решил бы, что это пара родителей, решивших забрать своего ребенка пораньше. Или, по крайней мере, Гусеница на это надеялся.
Они с Альмой стояли перед школой, в нескольких шагах от главного входа. Дубак был просто зверский – пронизывающий холод пробирался за воротник и сквозь обувь, доставляя постоянную ноющую боль. Он пожалел, что у него нет ни шапки, ни перчаток, ни носков потолще. Нос и уши Альмы порозовели, и она безостановочно дрожала.
Сколько уже прошло времени? Пять минут? Десять? Слишком много. Их план не сработал. Он чувствовал себя так, будто торчит тут всем напоказ. Всякий раз, когда Гусеница засовывал замерзшую руку в карман, она натыкалась на пистолет, холодный и тяжелый. В машине пистолет заставил его почувствовать себя сильным. А здесь, если бы какой-нибудь коп остановился, чтобы обыскать их…
Они – это пара, ожидающая своего ребенка, напомнил он себе. И это было важно – оно того стоило. Гусеница представил себе похищенных детей, которых держат где-то в этой школе. Наверное, в подвале. И этих отчаявшихся родителей, которые просто ждут вестей о своих детях. Неужели они окончательно потеряли надежду? Что бы они почувствовали, если б Гусеница появился сейчас перед ними с их детьми в целости и сохранности? Он представил себе их лица, переполненные благодарностью. Свои руки на детских плечах.
В этот момент главная дверь школы открылась и оттуда вышла женщина в угловатых очках, закутанная в тяжелое пальто. Гусеница мгновенно двинулся с места, как будто все это время шел ко входу, стараясь не спешить, даже когда дверь начала закрываться. Его глаза были прикованы к быстро уменьшающемуся проему, который уже превратился в крошечный зазор, в трещину.
Он поймал дверь, просунув пальцы в щель толщиной в дюйм, и улыбнулся женщине. Она нерешительно улыбнулась в ответ. Гусеница был готов к объяснениям, если она спросит, кто он такой. Мол, его сын опять ввязался в драку. Ему позвонили, потребовали забрать его. Эти слова уже были готовы сорваться у него с уст – торопливо, панически.
Но женщина просто еще раз взглянула на Альму и на него и ушла.
Гусеница выдохнул, сердце бешено колотилось у него в груди. Он почти слышал свой собственный пульс, размеренное и быстрое «тук-тук-тук». Толкнул дверь, придержав ее для Альмы, и она не спеша шагнула за порог.
И тут же рядом возник Шляпник – быстро шагая, одна рука в кармане, он присоединился к ним, и они втроем оказались внутри, позволив двери закрыться за ними.
Гусеница уже довольно давно не видел школу изнутри – залитый белым светом коридор, мрачные коричнево-оранжевые двери классных комнат, ряды шкафчиков…
– Итак, мы на месте, – глухо пробурчал Шляпник. – Куда теперь?
Где бы клика обделывала свои делишки? Подвал выглядел вполне подходяще, но, может, они устроят все это в каком-нибудь пустом классе? Хватит ли у них наглости использовать актовый зал? Гусеница и понятия не имел. По какой-то причине он не загадывал так далеко вперед. Предполагал, что, едва оказавшись внутри, они увидят какие-то подсказки. Воровато выглядящих мужчин, куда-то спешащих… Может, заплаканных детей…
Гусеница огляделся, а затем быстро опустил голову, уткнув подбородок в грудь; сердце забилось еще быстрей.
– Камеры, – прошептал он. – Не показывайте свои лица.
– Непохоже, что здесь что-то происходит, – заметила Альма. – Может, нам стоит выйти обратно на улицу?
– А чего ты ожидала? – буркнул Шляпник, голос которого вновь приобрел ту резкую, агрессивную интонацию. – Вывески с надписью «Педомаркет вон в той стороне»?
Надо было продолжать двигаться.
– Камеры наблюдения, – произнес Гусеница. – Если мы сможем просмотреть картинки с камер, то, пожалуй, сумеем их найти.
– И как мы это сделаем?
– Надо найти кабинет секретаря. Готов поспорить, они следят за этим оттуда.
– Да ну? И они просто позволят нам их просмотреть?
– Можно попробовать. Если нас попросят уйти, мы уйдем.
Гусеница поискал глазами кого-нибудь, чтобы спросить, где находится кабинет секретаря. Например, кого-нибудь из учеников. Сердце у него не переставало размеренно колотиться в груди, и казалось, будто каждый удар отдается вибрацией где-то в самой школе. Словно ровный и мощный барабанный бой.
* * *Бум… бум… бум… Четкий ритм барабанов уже давно сотрясал музыкальную комнату, когда Саманта коснулась смычком струн своей электрической скрипки. Они играли в течение всего последнего часа – все члены рок-группы прогуливали уроки, чтобы выкроить драгоценное время для репетиций. Работали они над своей кавер-версией «Блэк Бетти», одной из любимых песен Сэм. Обычно, когда они репетировали, ее разум был полностью поглощен музыкой; все ее бесконечные мысли и тревоги исчезали, уступая место ритму и мелодии.
Однако нынешним утром голова у нее была слишком переполнена – мысли путались, вставая между ней и музыкой. Она все время пропускала момент своего вступления, выбиваясь из общего ритма.
Ее мать выросла в секте. Секте Уилкокса. И была одной из немногих выживших.
Как им удавалось скрывать это от нее? Папе, маме, ее бабушке с дедушкой… Все эти годы! Все те разы, когда она спрашивала о биологических родителях своей мамы, получая уклончивые ответы или откровенную ложь.
Ритм барабанов изменился, став хаотичным, темп устремился вперед в такт лихорадочным мыслям Сэм. Культ религиозных фанатиков. Ночь пожара. Ее мама, совсем еще ребенок, посреди всего этого…
Она уже просмотрела по диагонали книгу о секте Уилкокса, которую нашла в маминых вещах. А потом еще и погуглила. До прошлой ночи Сэм знала лишь самые основные факты. Существовала некая секта, почти все члены которой погибли. Еще одна ужасная история, вроде Джонстауна или «Ветви Давидовой»[8]. Теперь она знала намного больше – наверное, даже слишком много. О многочисленных женах Моисея Уилкокса. О горячей вере членов секты в то, что приближается конец света и что многочисленные крылатые дети Уилкокса защитят их в последующей священной войне. О ночи пожара.
У мамы был шрам от ожога на задней части шеи. Когда Сэм однажды спросила ее об этом, мама сказала, что она получила его еще во младенчестве – до того, как ее удочерили. Но это оказалось неправдой, так ведь?
– Ну давай же, Сэм!
Разочарованный вой вернул ее к действительности.
– Простите, – пролепетала она. Фиона и Рэй уставились на нее. Кровь бросилась ей в лицо. – Я отвлеклась.
– Это же твое драгоценное соло, – заметил Рэй.
– Я знаю! Какая-то я сегодня рассеянная…
– Может, попробуем заменить на гитарное соло? – предложил он.
Сэм обменялась взглядами с Фионой, сидевшей за ударной установкой. Та закатила глаза и выставила свою палочку, словно огромный средний палец, нацеленный на Рэя.
– Может, хватит уже про гитарное соло, Рэй? – сказала она. – В нашей версии после соло на барабанах идет соло на скрипке – в этом-то весь и смысл, согласен? Иначе мы просто еще одна тупоголовая группа, переигрывающая все тот же хит сорокалетней давности.
– Фи, заткнись, никто не спрашивал…
– Не пососешь ли, Рэй? – Фиона умудрилась изобразить своей барабанной палочкой крайне непристойный жест. – Может, просто поиграем?
Сэм ухмыльнулась Фионе, которая подмигнула ей в ответ и пощелкала палочками друг о друга, задавая темп. Раз-два-три…
* * *– Сэр, – с высокомерной холодностью произнесла сидящая за письменным столом женщина. – Ничем не могу вам помочь. Я даже не понимаю, чего вы хотите.
Челюсти Гусеницы крепко сжаты, обе руки в карманах, правая сжимает пистолет. Секретарше, судя по всему, хорошо за пятьдесят – черные с проседью волосы, недовольно поджатые губы. Она могла бы помочь им спасти человеческие жизни одним движением пальца, но предпочла отчитывать его, как будто одного из учеников этой школы.
В окне позади нее ему было видно улицу, на которой они оставили машину. Кабинет располагался на верхнем этаже – его оказалось легко найти, как только один из учеников, которого они расспросили, показал им дорогу.
– Послушайте, говорю же вам… – негромко ответил Гусеница, стараясь держать себя в руках. – Мы отслеживали переписку одной преступной группы, и у нас есть все основания полагать, что они используют именно эту школу…
– Вы из полиции?
– Нет, мэм, мы независимая организация. Нам просто нужно, чтобы вы просмотрели трансляцию с камер наблюдения, и…
– Я сделала это прямо перед тем, как вы вошли. И не заметила ничего необычного.
Она врала? Работала под дурачка? Гусеница подумал о детях, плачущих где-то в этой школе. У него не было времени на всю эту чушь.
– Мы предпочли бы сами судить об этом. Если вы позволите нам взглянуть на изображения с камер, то мы скоро уйдем.
– Если вы хотите увидеть запись с вашим ребенком, вам нужно отправить запрос, и мы свяжемся с вами.
– Может, нам и вправду стоит уйти, – нервно произнесла Альма у него за спиной.
Работала ли секретарша заодно с ними? Или она из тех многих, кем они манипулируют? Как тут разберешь…
– Вы не понимаете – речь идет не о каком-то одном ребенке.
– Тельма, эти люди беспокоят тебя? – послышался низкий хрипловатый голос.
Гусеница оглянулся через плечо. В комнату вошел крупный мужчина в коричневой куртке, с подозрением прищурив глаза. Учитель? Или, может, кто-то из школьной охраны? Гусеница ощутил укол паники. Он тоже работает с ними?
– Нет, мистер Рамирес, все в порядке. Я думаю, они уже уходят.
– Да, – сказала Альма.
– Нет уж! – прорычал Шляпник. – Черта с два! – Он обошел стол, нависнув над секретаршей. – Покажите нам эти долбаные картинки с камер!
Она испуганно глянула на него.
– Мне очень жаль, но…
– Показывай! – взревел Шляпник.
– Эй, а ну-ка убирайтесь, черт бы вас… – заорал Рамирес.
Альма что-то крикнула. Гусеница застыл с широко раскрытыми глазами, крепко сжимая рукоятку пистолета в кармане. Шляпник двигался очень быстро – воздетая рука его мелькнула в воздухе, сильно ударив секретаршу по голове рукояткой пистолета. Она ахнула, падая со стула. Рамирес двинулся вперед, всем телом напирая на Гусеницу. Тот вытащил руки из карманов, чтобы защититься, и в одной из них оказался пистолет.