Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965
В связи с тем, что по роду своей деятельности Келли находился в Чартвелле гораздо чаще остальных членов команды, то со временем его начали привлекать не только для поддержания архива в нужном состоянии, но и для работы с текстом. Он стал для автора еще одним кругом контроля, выверяя факты, а также выявляя противоречия, незаконченности и ошибки. В чем-то его функции были схожи с теми, что выполнял Дикин во время работы над «Мальборо». Но проблема заключалась в том, что Келли уступал своему предшественнику в знании истории. Кроме того, он был лишен обаяния Дикина и не пользовался популярностью в Чартвелле. Во время совместных обедов рядом с ним мало кто хотел сидеть, и среди членов семьи Черчилля, а также его секретарей стремление не оказаться рядом с Келли напоминало своего рода соревнование151. «Денис был печальной фигурой, склонной к несчастным случаям», – вспоминает о нем последний личный секретарь нашего героя Энтони Монтагю Браун (1923–2013)152. Однако преданность делу была очевидной, и хотя над мелкими недостатками Келли посмеивались, его место в «Синдикате» оставалось неизменным и неоспоримым.
В октябре 1946 года Черчилль встретился с еще двумя потенциальными кандидатами для работы с документами: Джеймсом Биссом Джоллом (1918–1994), в будущем профессором международной истории в Лондонской школе экономики, заслуженным профессором в Университете Лондона, а также членом Британской академии, и Алистером Фрэнсисом Бачэном (1918–1976), с 1959 по 1969 год директором Института стратегических исследований, профессором международных отношений Оксфордского университета. Черчилль принял Джолла в своем кабинете лидера оппозиции в палате общин. Он спросил, есть ли у него автомобиль для беспрепятственного путешествия в Чартвелл и обратно. «Правительство Его Величества согласилось предоставить в мое распоряжение документы, относящиеся к периоду моего руководства кабинетом, – добавил он. – Когда вы увидите эти бумаги, то будете поражены, насколько часто я оказывался прав»153. Ни Джолл, ни Бачэн так и не станут членами «Синдиката».
Помимо сформированного творческого коллектива Черчилль также привлекал людей со стороны. Причем их участие носило различный характер. Одни помогали своими воспоминаниями: например, дипломат Оливер Чарльз Харви (1893–1968) предоставил дневниковые записи периода работы личным секретарем Энтони Идена, а министр финансов в правительстве Эттли Ричард Стаффорд Криппс (1889–1952) поделился своими реминисценциями о событиях 1939 года; также поделились воспоминаниями члены близкого окружения – личный врач лорд Моран и личный секретарь Джон Колвилл. Другие выступали в роли экспертов, проверяя готовые куски. Среди них были военные: например, занимавший в годы войны пост главы штаба ВВС маршал авиации Чарльз Фредерик Алджернон Портал (1893–1971), главный маршал авиации Кейт Родни Парк (1892–1975), главный маршал авиации Альфред Гай Роланд Гэррод (1891–1965); политики – бывший военный министр Альфред Дафф Купер (1890–1954); дипломаты Роберт Ванситтарт и Орм Гартон Сарджент (1884–1962); друзья – Фредерик Линдеман, Эдвард Марш (1872–1953), Десмонд Мортон (1891–1971), Уильям Камроуз и Эмери Ривз; издатели – Десмонд Флауэр (1907–1997), Генри Люс, Генри Александр Лафлин (1892–1977) из Houghton Mifflin Со., Дэниел Лонгвелл (1899–1968) и Вальтер Грабнер (1909–1976) из Life; молодые ученые – философ Исайя Берлин (1909–1997), профессор Реджинальд Виктор Джонс (1911–1997)154. Черчилль также обращался к зарубежным политикам, например к бывшему премьер-министру Франции (занимавшему этот пост в марте – июне 1940 года) Полю Рейно (1878–1966). Не исключал наш герой и общения с немцами. В частности, фрагмент, посвященный послевоенному восстановлению Германии, обсуждался с рейхсканцлером Веймарской республики с 1930 по 1932 год Генрихом Брюнингом (1885–1970). Упоминая экс-канцлера на страницах своей книги, Черчилль охарактеризовал его как «католика из Вестфалии и патриота, стремящегося воссоздать прежнюю Германию в современном демократическом виде»155.
Приведенный список будет неполным без упоминания Нормана Брука, который не просто прочитал весь текст до публикации, дав свои комментарии о целесообразности сохранения того или иного эпизода, абзаца или даже фразы, но и проделал это несколько раз. Он настолько вовлекся в творческий процесс, что не жалел личного времени для кропотливого изучения трех, а иногда и четырех редакций с порой непосредственным участием в написании отдельных кусков. Проявленная Бруком активность была настолько высока, что некоторые исследователи рассматривают его как шестого члена «Синдиката»156.
Отдельного упоминания достойна супруга Черчилля. Клементина как никто могла повлиять на упрямый характер своего мужа, и порой это влияние было весьма кстати. «Все фрагменты, посвященные военно-морским вопросам, больше напоминают материал, написанный моряком для моряков, а не результат работы мастера повествования, который творит для широкой аудитории», – упрекала она увлекающегося автора157. Черчилль раздражался, багровел, но вносил коррективы.
После описания состава и функционала сформированной команды невольно возникают два вопроса. Первый – насколько эффективен был новый творческий коллектив. И второй – к чему в этом огромном перечне участников сводилась роль самого Черчилля, то есть насколько самостоятельным произведением может считаться книга, на титуле которой стоит только одно имя?
Относительно первого вопроса. Тот факт, что британский политик смог реализовать свой замысел, заслужив при этом много лестных отзывов, должен наводить на мысль, что «Синдикат» поработал на славу и его деятельность можно считать эффективной. С подобным выводом трудно поспорить. И тем не менее он не полностью передает сложившуюся картину. На самом деле эффективность оказалось гораздо выше, чем представляется на первый взгляд. Команда смогла успешно преодолеть не только внешние проблемы: сбор и обработка материала, подготовка черновых записей, проверка фактов, уточнение деталей и прочее, – для чего, собственно говоря, она и создавалась, – но и проблемы внутренние, ставшие следствиями выбранного метода работы. Каждый член «Синдиката», ответственно подходя к возложенным на него обязанностям, считал, что результат его работы будет тем лучше, чем больше он найдет документов и чем подробнее составит сопроводительную записку. В итоге это привело к тому, что поток исходных материалов, который и так был значителен, пугающе превысил допустимые пределы. Учитывая, что каждая из записок готовилась в индивидуальном стиле, а сам Черчилль взял за практику работать над несколькими томами одновременно, весь проект был поставлен на грань управляемости. И здесь огромную роль сыграли Дикин, а также сам Черчилль – они смогли не только направить обильный и бесформенный поток фактов, оценок, воспоминаний, предложений, черновиков и документов в жесткое русло упругого повествования, но и провести масштабную стилистическую правку.
Не обходилось, конечно, и без ошибок. Например, в девятой главе первой книги первого тома: «Воздушные и морские проблемы (1935–1939 годы)», упоминая о своей роли в научно-техническом развитии противовоздушной обороны, Черчилль пишет: «Я предложил две идеи, объяснение которых можно найти в приложении»158. Но при этом в само приложение документ, на который сослался автор, из-за спешки не был включен. По мнению профессора Кембриджского университета Дэвида Рейнольдса, оно и к лучшему. У читателей сложилось впечатление, что Черчилль был одним из первых среди политиков, кто стал активным сторонником использования радара[13]. В действительности он проникся возможностями этого устройства лишь в 1939 году, после посещения секретной базы на побережья Суффолка159.
Частично в ответе на вопрос об эффективности творческого коллектива содержится ответ и относительно авторства. Но это еще не все. Несмотря на серьезное влияние членов «Синдиката», первостепенная роль принадлежала все-таки Черчиллю. Да, он делегировал исследовательскую работу своей команде, да, он обильно снабжал повествование документами и официальными бумагами, да, он не брезговал включать в текст черновики, подготовленные помощниками, но на протяжении всего процесса работы над книгой он продолжал оставаться единственным ее автором. В том понимании, что он, и только он, определял содержание книги, смысл и трактовку описываемых событий, приводимые факты и используемые документы. «Его помощники лишь помогали написать ему хорошо то, что он хотел написать», – объясняет профессор Джеффри Бест160.
Черчилль доверял своей команде, настояв, чтобы при написании черновиков они руководствовались двумя правилами: «хронология ключ повествования, но предмет может взять свое» и «излагай мысли максимально ясно, используя как можно меньше слов»161. В какие-то фрагменты подготовленных материалов он вносил минимальные изменения, как, например, в черновик Паунэлла о захвате Польши в сентябре 1939 года, а какие-то, наоборот, подвергал значительной коррекции. Так, например, стало с началом четвертой главы первого тома, описывающей восхождение Гитлера. За основу был взят черновик Дикина. В процессе редакции Черчилль усилил некоторые прилагательные, переписал отдельные фразы, а также добавил драматизма. Если в первоначальном варианте имя будущего поработителя Германии встречается уже в начале второго предложения, то Черчилль переносит его в конец абзаца, создавая подобие литературного крещендо:
В октябре 1918 года, во время английской газовой атаки под Комином, один немецкий ефрейтор от хлора на время потерял зрение. Пока он лежал в госпитале в Померании, на Германию обрушились поражение и революция. Сын незаметного австрийского таможенного чиновника, он в юности лелеял мечту стать великим художником. После неудачных попыток поступить в Академию художеств в Вене он жил в бедности сначала в австрийской столице, а затем в Мюнхене. Иногда работая маляром, а часто выполняя любую случайную работу, он испытывал материальные лишения и копил в себе жестокую, хотя и скрытую обиду на мир, закрывший ему путь к успеху. Но личные невзгоды не привели его в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую благородную аномалию: он еще больше проникся непомерно сильным чувством верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и германским народом. Когда началась война, он со страстной готовностью схватился за оружие и прослужил четыре года в баварском полку, на Западном фронте. Таково было начало карьеры Адольфа Гитлера162.
В среднем, текст рукописи выдерживал от шести до двенадцати редакций, прежде чем отправлялся издателям. На этом работа не заканчивалась. Сродни Бальзаку, Черчилль любил вносить правки в уже готовый текст, постоянно что-то добавляя, уточняя или переписывая, чем, разумеется, вызывал раздражение у сотрудников типографии и издателей.
Относительно самого творческого процесса написания текста, последний не слишком отличался от практики, которой автор придерживался в 1930-е годы. Все оживало после того, как один из помощников привозил вечером из типографии гранки, представлявшие собой результаты диктовки предыдущего вечера. После формального приветствия Черчилль начинал жадно изучать материалы. Затем следовал отдых в ванной и обед. За едой, которая содержала не только несколько блюд, но и несколько видов спиртных напитков: шерри – с супом, шампанское – с главным блюдом, портвейн – с сыром и бренди – с кофе, Черчилль вновь погружался в чтение рукописи. Ближе к ночи начинался самый ответственный этап – диктовка нового текста, длившаяся несколько часов. Затем обработанные секретарями записи, а также сделанные Черчиллем коррекции (обычно ручкой с красными чернилами) запечатывались в конверт и направлялись в типографию для печати нового текста163.
Пытаясь идти в ногу со временем, Черчилль рассматривал варианты ускорения и облегчения творческого процесса. В частности, он обратился к американской компании Sound Scribner, попросив их прислать совершенную звукозаписывающую аппаратуру с самыми чувствительными микрофонами. Оборудование было привезено в Чартвелл, смонтировано, настроено и продемонстрировано требовательному клиенту. Черчилль был в восторге164.
Через несколько дней в Чартвелл приехал Бивербрук. Решив удивить своего старого друга технической новинкой, Черчилль повел гостя в кабинет. Прикрепив на лацкан пиджака микрофон, который соединялся с аппаратурой длинным проводом, он начал ходить по кабинету взад-вперед, произнося какой-то текст. Увлекшись декламацией, Черчилль запутался в проводе, сорвал микрофон и прервал запись. В тот день всем секретарям был дан отгул, поэтому починить устройство оказалось некому165.
Вскоре Черчилль отказался от звукозаписи, вновь вернувшись к более близкой ему диктовке. «Я уже слишком стар для подобного рода вещей, – объяснит он Вальтеру Грабнеру. – Я думаю, что буду обращаться к помощи секретарей до тех пор, пока смогу себе это позволить. Кроме того, мне нравится видеть их рядом, когда я работаю»166. Последнее дополнение было существенным. По словам Келли, в процессе диктовки Черчиллю «необходима была реакция человека, которую машина дать не могла»167. После ухода Кэтлин Хилл у Черчилля появился новый секретарь – Элизабет Джиллиат, которая проработала с ним девять с половиной лет.
Помимо разработки общей концепции, определения состава исходных данных, отбора материалов, написания кусков-связок, редакции черновиков помощников, Черчилль также готовил все фрагменты, содержащие личные воспоминания. Наряду с неизвестными широкой публике документами, реминисценции автора являлись еще одной привлекательной чертой нового сочинения. Но у этого светлого пятна была и своя теневая сторона. Диктуя эти куски, Черчилль опирался на собственную память – весьма ненадежный инструмент, к тому же то, о чем он говорил, было очень трудно проверить. Даже Исмей, несмотря на всю его скрупулезность, как правило, оказывался бессилен в этом вопросе. Так, в пятом томе, описывая посещение поместья Рузвельта Гайд-парк после первой Квебекской конференции в августе 1943-го, Черчилль привел диалог с Гарри Гопкинсом (1890–1946), хотя на самом деле упомянутая беседа британского премьера с помощником президента США в Гайд-парке состоялась годом позже – в сентябре 1944-го.
Черчилль трижды гостил в Гайд-парке: в июне 1942-го, в августе 1943-го и сентябре 1944 года. Неудивительно, что эти визиты наложились друг на друга. Промах, кстати, был относительно быстро замечен после публикации в США. В британском издании была сделана коррекция с переносом фрагмента в следующий, том. В американском же издании эпизод встречался сразу в двух томах: в пятом и шестом. Черчилль вновь перепутает встречи с Рузвельтом в Гайд-парке, когда при описании атомного проекта укажет, что соглашение о взаимном сотрудничестве в атомной сфере было достигнуто в июне 1942-го, вместо сентября 1944 года. Эта ошибка окажется гораздо серьезнее, на протяжении нескольких десятилетий вводя в заблуждение историков168.
Если в описанных выше случаях ошибки были связаны с несовершенством памяти, то некоторые искажения допускались сознательно. К таким эпизодам можно отнести назначение автора на пост премьер-министра. Все решилось на встрече главы правительства Чемберлена с руководителем МИД Эдвардом Галифаксом (1881–1959) и первом лордом Адмиралтейства. Черчилль указал, что встреча состоялась 10 мая 1940 года – в день начала масштабного наступления вермахта в Западной Европе, тем самым увязывая решение о своем назначении на пост первого министра короля с активизацией боевых действий. На самом деле беседа трех членов Консервативной партии прошла за день до описываемых событий – 9 мая169.
Рассмотрев творческий метод, перейдем к описанию процесса создания нового произведения.
Черчилль приступил к работе еще до того, как ему удалось окончательно решить вопросы с налоговыми выплатами, издателями и получением прав на использование официальных документов. В мае 1946 года он начал диктовать текст о событиях, приведших к началу войны. Первым читателем этого фрагмента стал Исмей, отметивший «увлекательный характер» описания, который «воскрешал в памяти поразительные события». Исмей также подготовил первую корректуру и направил автору свои воспоминания170. Через месяц генерал передал новые материалы, посвященные норвежской кампании 1940 года. На это же время приходится диктовка Черчиллем собственных воспоминаний о событиях связанных с Норвегией171.
В августе 1946 года экс-премьер отправился отдыхать на Женевское озеро. Он остановился на одной из вилл, расположенных на швейцарском побережье. Помещения были обставлены мебелью эпохи Людовика XIV, вокруг шато высажены цветы, а из Санкт-Морица приглашен один из лучших шеф-поваров. «Мы чудесно проводим здесь время, с комфортом и сохранением строгой защиты нашей частной жизни», – делился Черчилль с одним из своих друзей172.
Бо́льшую часть каникул Черчилль проводил, выходя на пленэр. Также он возобновил работу над книгой, приступив к описанию событий мая 1940 года (вторжение вермахта во Францию). Кроме собственных документов в его распоряжении были дневники и отчеты главнокомандующего британскими экспедиционными силами во Франции фельдмаршала Джона Стэндиша, 6-го виконта Горта (1886–1946). Для получения дополнительных сведений он обратился к фельдмаршалу Алану Бруку, командующему в момент битвы за Францию 2-м армейским корпусом. В ответ Брук направил двенадцатистраничный материал с картами. «Полагаю, что этот отчет, основанный на дневниковых записях, которые я вел в те дни, вполне достоверен», – пояснил военачальник173.
По мере подготовки различных фрагментов о событиях 1939–1940 годов у Черчилля стала постепенно складываться структура и план-проспект нового произведения. В октябре 1946 года он сообщил Камроузу, что планирует написать четыре или пять томов, каждый из которых будет, помимо основной части, содержать «массивные приложения» с документами. Первые два тома он рассчитывал завершить к концу 1947-го, с последующей публикацией в газетах в 1948 году174.
В следующие два с половиной месяца были внесены очередные коррективы. В январе 1947 года Черчилль представил новый план с разбивкой на пять томов. Это вйдение сохранилось и позволяет не только понять, как мыслился труд изначально, но и оценить, каким изменениям подверглось произведение в процессе своего создания:
Том 1.
Книга 1. Между войнами, 1919–1939 годы
Книга 2. Сумерки войны, с сентября 1939 по май 1940 года
Книга 3. Полномасштабная война (10 мая – 31 декабря 1940 года)
Том 2.1941 год
Книга 1. В одиночестве
Книга 2. Россия, подвергшаяся нападению
Книга 3. Пёрл-Харбор
Том 3.1942 год
Книга 1. Япония атакует
Книга 2. Эль-Аламейн и Сталинград
Книга 3. «Торч»[14]
Том 4.1943 и 1944 годы. Превосходство
Книга 1. Освобождение Африки
Книга 2. Поражение Италии
Книга 3. Тегеран
Том 5.1944–1945 годы. Победа
Книга 1. Анцио[15]
Книга 2. День-Д и Рим
Книга 3. Ялта Книга 4. Потсдам175.
Когда речь заходит о столь масштабном произведении, трудно обеспечить совпадение плана с реальностью. Однако расхождений оказалось гораздо больше, чем можно ожидать. Как правило, первоочередные задачи просматриваются более четко и подвергаются менее существенным переделкам, чем в отдаленной перспективе. Но в случае с военными мемуарами изменения начались с самого начала. Во-первых, автор отказался от трех- и четырехкнижья каждого тома, перейдя к двухкнижью. Во-вторых, то, что изначально планировалось изложить в первом томе, в итоге разрослось на два тома. Осенью 1946 года Черчилль рассчитывал описать события, предшествовавшие началу войны в пяти главах. В январе 1947 года этот объем увеличился до одиннадцати глав, в июле – до семнадцати, в октябре – до двадцати четырех. В окончательной редакции первая книга первого тома «От войны к войне (1919–1939 годы)» будет несколько сокращена и включит в себя двадцать одну главу. Вторая книга первого тома, «Сумерки войны», останется неизменной, сохранив в публикации свое первоначальное название. Гораздо более серьезные изменения коснутся материала, описывающего период с мая по декабрь 1940 года, который первоначально планировало включить в третью книгу первого тома. Эти восемь месяцев, ставшие «звездным часом» британского премьера, имели для Черчилля особое значение. Их описание увеличилось в процессе работы до полноценного тома.
Изменения в содержании первого тома окажутся существенными для всего проекта, приведя не только к необходимости появления дополнительного шестого тома, но и изменив баланс всего произведения с утяжелением первой части.
Согласовав предварительную концепцию с издателями, Черчилль продолжил работу. Одним из событий, отвлекших в 1947 году его внимание от литературной деятельности, стала операция по удалению грыжи живота. Впервые он столкнулся с этим заболеванием еще во время учебы в Хэрроу. Тогда он наблюдался у видного специалиста в области хирургии грыж сэра Уильяма Маккормака (1836–1901). Учитывая начальный характер заболевания, врач посоветовал воздержаться от хирургического вмешательства176.
На протяжении следующих шести десятилетий грыжевая опухоль не слишком беспокоила британского политика. Черчилль практически полностью забыл о ней до сентября 1945 года, когда старая болезнь снова дала о себе знать. Так же, как Уильям Маккормак больше полувека назад, личный врач политика лорд Моран счел операцию преждевременной и предложил ограничиться грыжевым бандажом177. Постепенно опухоль стала увеличиваться, и меньше чем через два года пришлось решать вопрос о ее удалении.
Операция прошла 11 июня 1947 года. Черчилль приехал в больницу с двумя томами эссе Томаса Бабингтона Маколея (1800–1859). «Они меня утешают и успокаивают», – сказал он удивленному медперсоналу.
– Передайте мне этот том, – обратился он к врачу.
Открыв книгу на рецензии Маколея, посвященной сочинению немецкого историка Леопольда фон Ранке (1795–1886) «Римские папы, их церковь и государство в XVI и XVII веке», он стал читать вслух любимый и часто цитируемый им фрагмент:
– «На земле нет и никогда не было результата человеческой деятельности больше достойного изучения, чем Римско-католическая церковь. История этой церкви объединяет в себе две великие эпохи человеческой цивилизации. Ни один общественный институт не существует с тех давних пор, когда жертвенный дым развевался над Пантеоном и когда леопарды с тиграми прыгали в амфитеатре Флавия».
Он продолжал читать предложение за предложением, наслаждаясь красотой языка. А врачи наслаждались самой сценой. Не каждый день они могли наблюдать в больничной палате спасителя нации, который читал вслух Маколея, упиваясь декламируемыми фразами.
– Замечательный образец английской литературы, – закончив чтение, произнес Черчилль. – Удивительное умение пользоваться словом, – добавил он, закрывая книгу178.
Операцию провел хирург Томас Данхилл (1876–1957), который верой и правдой служил трем поколениям монарших особ[16]. Операция продлилась больше двух часов и прошла успешно. Последней фразой пациента перед общим наркозом было: «Разбудите меня как можно скорее. У меня слишком много дел»179. У него действительно было много дел. И одно из них касалось продолжения начатой работы над книгой.
В июле 1947 года Черчилль завершил черновой вариант первого тома, который вскоре был показан издателям. Казалось, работа продвигалась вперед быстрыми темпами, но на самом деле проект отставал от графика. На январь следующего года была запланирована публикация первых фрагментов в Life. Оставалось всего несколько месяцев, а в наличии имелась лишь первая версия, далекая от совершенства.
Издатели постарались задобрить автора, подарив ему нового рыжего пуделя – Руфуса Второго, заменившего предшественника, который в октябре 1947 года погиб под колесами автобуса. Но это не помогло. В начале октября была представлена новая «предварительно полуфинальная версия», а в конце месяца – «предварительно финальная». Несмотря на оптимистичные названия, подготовленный материал не отвечал ожидаемому качеству. Генри Люс был неприятно удивлен обилием официальных документов, постоянно прерывающих повествование. Вызвало у него раздражение и отсутствие «аналитической проницательности» в объяснении причин слабости некоторых политиков 1930-х годов. Он лично озвучил свои претензии автору180.
Черчилль ответил, что не следует рассматривать переданный на ознакомление текст как конечную версию. По сути, это лишь структурированный по темам и собранный в хронологическом порядке материал, требующий значительной доработки. Если же говорить о поставленном вопросе – «почему лидеры были настолько глупы и слабы», – то ответ заключатся в том, что в предвоенные годы «даже по фундаментальным вопросам», даже «среди добропорядочных людей» отсутствовала «согласованная, последовательная и настойчивая политика»181.