Появившиеся после войны публикации наглядно говорили о том, что если Черчиллю была дорога его репутация, ему следовало сказать свое слово о Второй мировой войне. Выступая в апреле 1944 года в палате общин, он заметил, что «не намерен провести оставшиеся дни, объясняя или утаивая что-нибудь из сказанного раньше, тем более извиняясь за это»
. Но последовавшая серия нелицеприятных трактовок других авторов наводила на иные выводы. Да и без упомянутых откровений Батчера, Ингерсолла и Рузвельта-младшего было понятно, что необходимо вновь позаботиться об изложении собственной версии событий.
Во время одного из послевоенных выступлений Черчилль признал сложность управления историей: «История развивается по странным и непредсказуемым направлениям. Мы слабо способны контролировать будущее и совсем не в состоянии контролировать прошлое»
. О том, что единственное правильное решение – самому взяться за управление историческим восприятием, Черчилль откровенно сказал на одном из заседаний палаты общин в январе 1948 года, заметив, что «для всех партий будет только лучше, если прошлое останется истории, особенно если я сам собираюсь написать эту историю»
.
Казалось бы, ситуация с написанием книги была понятной и недостатка причин для творческого путешествия не было. Но время шло, а автор так и не брался за литературное осмысление недавних событий. Чем была вызвана столь неожиданная задержка? Резонов несколько. Первый касался налогов. Это была давняя проблема хозяина Чартвелла. В его творческом наследии сохранилось множество высказываний, посвященных не самому популярному у населения средству пополнения государственного бюджета. Например, «налоги – зло, необходимое зло, но все равно зло, и чем их меньше, тем лучше», или: «мысль о том, что, взимая налоги, страна может добиться процветания, является одной из самых незрелых иллюзий, которые только могут опьянить человеческий ум»
.
В подобных высказываниях в Черчилле больше говорил политик, признающий важность налогообложения и в то же время призывающий не обманывать себя возможностями этой меры. Что касается Черчилля-автора, то его взгляд на налоги сводился к желанию минимизировать их в отношении собственных финансов. А последнее было весьма существенным. После назначения в сентябре 1939 года на должность первого лорда Адмиралтейства Черчилль был вынужден официально приостановить свою профессиональную деятельность в качестве литератора. При нарушении этого обязательства каждое написанное им слово попадало под сложную систему налогообложения, заставляя отчислять в казну 19 шиллингов и 6 пенсов с каждого фунта[10 - 1 фунт стерлингов равен 20 шиллингам. В настоящее время, после введения в 1971 году десятичной денежной системы, 1 шиллинг равен 5 пенсам, а 1 фунт – соответственно 100 пенсам. До 1971 года 1 шиллинг равнялся 12 пенсам, а 1 фунт – 240 пенсам.] то есть 97,5 % дохода. Именно поэтому, публикуя сборники речей, Черчилль был вынужден обращаться к услугам редакторов – сначала своего сына, затем Чарльза Ида. Но эта уловка была бесполезна в свете нового произведения. А писать, «когда государство забирает у тебя весь заработок»
, Черчилль не хотел.
Для выхода из налогового тупика Ид предложил назвать новую книгу «Собственная история Мировой войны Уинстона Черчилля (рассказанная во время бесед с Чарльзом Идом)». На своем участии Ид не настаивал. Черчилль мог поведать историю любому другому редактору, которого сочтет достойным. Главное, чтобы он рассказывал, а не писал, избегая, таким образом, драконовских выплат. Совет Ида не получил дальнейшего развития. Также рассматривался вариант, предложенный американскими издателями, – выкупить бумаги Черчилля и привлечь Ида для их редактирования. Но и это не состоялось.
Для консультаций и выработки наилучшей стратегии политик обратился к одному из ведущих специалистов в области налогового законодательства Лесли Грэхем-Диксону. Последний предложил сложную схему с передачей документов специальному Фонду, который следовало создать до того, как Черчилль возобновит литературную деятельность. Переданные Фонду документы смогут с небольшими налоговыми выплатами быть проданы издателям. А те в свою очередь привлекут Черчилля для написания на основе этих документов книги. Таким образом, автор мог бы заплатить только подоходный налог с контракта, не идущий ни в какое сравнение с теми суммами, которые выручит Фонд за продажу документов.
Черчиллю идея понравилась. В апреле 1946 года он распорядился использовать все документы, хранящиеся в его поместье в Чартвелле, для создания нового Фонда. Архив был разделен на четыре части. Вторая часть была посвящена «Второй великой войне» и охватывала период с 1934 до июля 1945 года. Именно эти документы и лягут в основу будущих мемуаров.
Литературный Фонд был создан 31 июля 1946 года. Попечителями Фонда стали близкие политику люди: Клементина Черчилль, Брендан Брекен (1901–1958) и профессор Фредерик Линдеман (1886–1957). Они имели право размещать в Фонде документы, а также передавать по своему усмотрению все доходы от его деятельности детям и внукам автора. При этом сам политик и его супруга не получали ничего. Кроме того, были приняты дополнительные меры, позволяющие избежать выплат налога на наследство, если в течение первых пяти лет существования Фонда Черчилль скончается
. Внуки и правнуки британского политика должны быть ему благодарны. Своим решением о создании Фонда и последующей литературной деятельностью он фактически обеспечил их безбедное существование на десятилетия вперед.
Не менее серьезным препятствием, охлаждающим литературные порывы автора, была проблема с правами на использование официальных бумаг, которым в новой книге отводилась роль каркаса. Впервые со сложностью использования в своих текстах государственных документов Черчилль столкнулся в 1902 году, приступив к работе над биографией своего отца. Но за прошедшие сорок лет в этом вопросе многое изменилось, причем не в пользу автора.
Вектор последовавшим метаморфозам был задан 1916 году, когда первым министром Короны был назначен Дэвид Ллойд Джордж. До этого времени заседания британского правительства не протоколировались. Отчетом обо всех дискуссиях в правительстве служило личное письмо премьер-министра монарху. Новый глава правительства, погруженный в решение проблем военного времени и не имеющий времени для ежевечернего изложения многочасовых обсуждений в письменной форме, а также понимающий необходимость совершенствования системы документооборота, создал дополнительный орган – секретариат кабинета министров. Среди прочего, функции секретариата включали ведение протоколов правительственных заседаний. Руководителем новой структуры был назначен Морис Паскаль Хэнки (1877–1963), до этого занимающий аналогичный пост в Комитете имперской обороны. Именно Хэнки 9 декабря 1916 года составил первый протокол, фиксировавший обсуждения и принятые решения британского правительства.
После окончания Первой мировой войны Хэнки выступил против использования правительственных бумаг в личных целях. Им была подготовлена специальная инструкция, предусматривающая, что «протоколы заседаний и другие документы не являются собственностью членов кабинета». Также инструкция предписывала, что «после того как министр покидает свой пост, секретарь кабинета должен забрать у него или, в случае его кончины, у его душеприказчиков все официальные бумаги»
.
Несмотря на старания Хэнки, правительство не стало утверждать эти положения. Что в принципе и не удивительно. Многие министры собирались использовать накопившиеся документы в своих мемуарах. А что до секретности, то ее сохранение и так обеспечивалось существующей процедурой, запрещавшей обнародовать официальные документы без предварительного одобрения короля. В итоге после утомительных прений был найден компромисс, сохранивший за политиками право собственности на государственные бумаги, но запрещавший свободное цитирование.
Новые правила получили вольную трактовку у некоторых политиков. Среди них был и Уинстон Черчилль, начавший в 1919 году работу над описанием прошедшей войны, – «Мировой кризис». Столкнувшись после выхода первого тома с неприятными вопросами относительно обильного цитирования бумаг Адмиралтейства, при работе над последующими томами Черчилль стал согласовывать текст с Хэнки. В последующие годы через руки Хэнки прошли аналогичные сочинения других авторов, в частности многотомные воспоминания Ллойд Джорджа, что превратило секретаря кабинета в неофициального цензора политических мемуаров.
Новые изменения в правилах цитирования правительственных документов произошли в 1934 году после выхода биографии лидера Лейбористской партии Джорджа Лэнсбери (1859–1940), написанной его сыном Эдгаром Айзеком Лэнсбери (1887–1935). В своем сочинении Лэнсбери-младший процитировал без разрешения два меморандума правительства. Проведенное разбирательство признало его виновным в разглашении государственной тайны. Тираж новой книги был отозван для внесения купирующих правок.
Эпизод с Лэнсбери повлиял на всех. Заместитель Хэнки Руперт Бесвик Хауортс (1880–1964) составил новые правила, согласно которым после ухода в отставку министры должны были передавать в секретариат кабинета все официальные бумаги. При этом за ними сохранялось право получить в случае необходимости доступ ко всем касающимся их лично документам за все время пребывания в должности. Правда, подобное обращение могло состояться только после согласования с правительством.
В отличие от предложений Хэнки 1919 года, новые правила были утверждены. Восьмидесяти семи министрам, экс-министрам и душеприказчикам были направлены требования о возвращении правительственных бумаг. Девять политиков подчиниться отказались. Уинстон Черчилль был в их числе. В своем ответе Хауортсу он сослался на устоявшуюся практику. Черчилль привел пример своего отца, передавшего все документы периода руководства Министерством по делам Индии и Казначейством душеприказчикам, с гарантией того, что ни одно слово из этих бумаг не будет предано огласке без согласования с ответственными министрами. Именно это разрешение Уинстон и получил во время работы над биографией отца. Аналогично он поступит и с имеющимися у него документами, передав их душеприказчикам. Вносить же какие-либо изменения в заведенный порядок он считал нецелесообразным
.
Понимая, что с такой персоной, как Черчилль, Хауортс не справится, дальнейшее решение вопроса с отставным политиком Хэнки взял на себя. В июне 1935 года он направил экс-министру объемное послание, в котором указал, что правила изменились и эти изменения утверждены правительством
. В ответ Черчилль сообщил, что ему нечего добавить к предыдущему письму, адресованному Хауортсу. Правда, на будущее он решил уточнить, что именно секретарь понимает под «документами правительства». Если речь идет о протоколах заседаний кабмина, то бумагами такого рода он не располагает. У него есть только документы, которые надиктованы им лично и которые обсуждались в правительстве. Но эти бумаги представляют для него большую ценность, поскольку время от времени он вынужден обращаться к ним, чтобы освежить в памяти тот или иной факт. Кроме того, у него есть документы, которые так и не были преданы огласке; еще имеются черновики и копии личных посланий, нередко конфиденциального и секретного характера, которые направлялись отдельным коллегам. Наконец, за последние двадцать лет документов скопилось так много, что структурировать их, выделив те, которые просит Хэнки, будет очень тяжело и потребует много времени
.
Хэнки ответил через девять дней, объяснив, что под «документами правительства» понимаются все бумаги, которые рассматривались на заседаниях правительства и Комитета имперской обороны, а также подотчетных им комитетах. Для того чтобы облегчить Черчиллю поиск необходимых к передаче материалов, он сослался на записи Казначейства, согласно которым после ухода из Минфина экс-министр забрал с собой два ящика с документами под номерами V и VI. Кроме того, для разбора и систематизации архива Хэнки готов был направить двух «надежных и опытных» членов своей команды
.
Загнанный в угол, Черчилль вначале тянул время, а затем, в апреле 1936 года, пригласил Хэнки к себе в Чартвелл. Результатом этой беседы стало возвращение документов, касающихся руководства Минфином в 1924–1929 годах
. Это было продуманное решение. О событиях второй половины 1920-х годов Черчилль писать не собирался. Отдавая эти документы, он дал возможность Хэнки получить желаемое и почувствовать себя победителем. Более важные бумаги, касающиеся руководства Министерством по делам колоний в период с 1921 по 1922 год, так и остались в его архивах.
Имея неприятный опыт общения с секретариатом кабинета, Черчилль сделал для себя долгоиграющие выводы и, руководя Адмиралтейством в 1939–1940 годах, а также военным правительством, постарался всем документам, исходящим от его имени, придать статус «личных бумаг». В сентябре 1945 года, направляясь отдыхать на Комо, он взял некоторые из правительственных файлов с собой, приступив к их изучению уже в самолете. Поймав на себе удивленный взгляд одного из сопровождавших, он жадно произнес: «Они мои, и я могу их опубликовать»
.
На самом деле эти документы ему не принадлежали, и он это прекрасно знал. После окончания войны произошли новые изменения в правилах использования и хранения правительственных бумаг. Преемник Хэнки Эдвард Бриджес выступил с инициативой возвращения официальных бумаг в секретариат кабинета министров. В очередной раз Черчиллю пришлось отстаивать право на «свои» документы. Правда, в отличие от предыдущих случаев, его влияние в решении подобных вопросов значительно возросло. Хотя и оно не было безграничным.
В ходе обсуждений 23 мая 1945 года правительство Черчилля утвердило новые правила, которые включали три существенных положения: уходя в отставку, министры могли взять с собой все меморандумы и другие государственные бумаги, составленные ими лично; старшие министры (входящие в состав кабинета) имели право получить в любой момент доступ в секретариате кабмина к тем документам, которые были адресованы им во время работы в министерстве; цитирование и публикация документов без разрешения правительства, находящегося в момент цитирования или публикации у власти, запрещались.
В соответствии с этими положениями, покидая пост премьер-министра, Черчилль забрал с собой все «свои» директивы, меморандумы, письма, телеграммы и записки. Но это было еще не все. Новые правила разделяли право хранения и право использования документов. Если Черчилль хотел опираться на свой архив, а он, разумеется, хотел (и шестьдесят восемь томов документов, собранные его секретарями и посвященные каждому месяцу войны, а также шестьсот массивных папок, оставшихся на хранении в подвале здания секретариата кабмина, служили манящим подспорьем), то теперь он попадал в зависимость от нового премьера Эттли и секретаря кабинета Бриджеса. Преемник Хэнки собирался придерживаться жесткой политики в отношении издания послевоенных мемуаров. По большей части, именно от него теперь зависела судьба многих реминисценций на Туманном Альбионе
.
Весной 1946 года с очередным томом воспоминаний, охватывающих период с 1933 по 1940 год, собирался выступить адмирал флота Альфред Чэтфилд (1873–1967). О публикации ряда документов, касающихся милитаризации Германии в 1930-х годах, также задумался экс-заместитель главы МИД Роберт Гилберт Ванситтарт (1881–1957). Опасаясь, что эти проекты откроют дорогу целой серии послевоенных мемуаров, Эттли попросил Бриджеса в срочном порядке подготовить новые правила использования правительственных документов. Проект был подготовлен в мае 1946 года и допускал цитирование правительственных бумаг «только в исключительных случаях».
Черчилль был неприятно удивлен этим нововведением. Двадцать первого мая он пригласил Бриджеса к себе. Он процитировал несколько фрагментов из своей переписки с Ллойд-Джорджем периода 1934–1935 годов, когда обсуждался вопрос о передаче документов в секретариат кабинета министров. Тем самым он недвусмысленно дал понять, что будет бороться за право использования собранного за годы войны архива.
Беседа с экс-премьером произвела на Бриджеса впечатление. Он посоветовал Эттли до окончательного утверждения новых правил заручиться поддержкой своего предшественника
. Черчилль также не сидел сложа руки, направив после встречи с Бриджесом развернутое послание главе правительства, где сообщал о поддержке предложенных изменений. Единственное, он считал необходимым предусмотреть «исключительный» подход для премьер-министров. Являясь в свое время главными ответственными за все принимаемые правительством решения, они должны быть вправе «объяснять и защищать» свои поступки после отставки.
Для усиления позиции Черчилль сослался на прецедент – предоставление в годы войны дополнительных прав в рассматриваемом вопросе экс-премьеру Стэнли Болдуину (1867–1947), а также на критические публикации Батчера и Ингерсолла, для ответа на которые у него должны быть развязаны руки. Черчилль любил, защищая свою точку зрения, использовать сразу несколько аргументов. Так и на этот раз, рассмотрев проблему с разных сторон, он добавил еще один довод: использование документов с демонстрацией, как и почему принимались решения, «определенно вызовет симпатии к нашей стране»
.
В сентябре 1946 года Черчилль вновь обратился к Бриджесу. На этот раз он сообщил о своем желании написать «британскую военную историю». При создании нового произведения он хотел опираться на «собственные тексты» военного периода. Другими словами, он собирался использовать документы, исходящие от его имени. При этом Черчилль не возражал против согласования текста с правительством Его Величества. «Мне кажется, я имею право на цитирование правительственных бумаг, если я решил рассказать свою версию событий, – заключил экс-премьер. – К тому же подобное описание в интересах нашей страны, и, возможно, я единственный человек, кто способен это сделать»
.
Бриджес с пониманием отнесся к этому предложению. В своем ходатайстве Клементу Эттли он отметил, что «мистер Черчилль выразил готовность сотрудничать с правительством, чтобы избежать в своей книге огласки фактов, которые могут навредить общественному мнению». По словам секретаря, «было бы очень полезно, если бы примеру мистера Черчилля последовали и другие авторы»
.
Предложение лидера оппозиции было рассмотрено на заседании кабинета министров 10 октября 1946 года. Не считая опасений, высказанных заочно главой внешнеполитического ведомства Эрнестом Бевином (1881–1951), в целом кабинет согласился предоставить бывшему главе правительства разрешение на использование в своих мемуарах меморандумов, директив, записок и других правительственных документов, упоминаемых им в последнем обращении к Бриджесу. Также было оговорено, что перед публикацией текст книги следует передать в правительство для рассмотрения и внесения необходимых корректировок в свете существующей на момент издания политической обстановки.
Сообщая Черчиллю о результатах заседания, Бриджес добавил: «Как видите, все предложения приняты на сто процентов без условий и оговорок». Также он заверил писателя, что «я и все мои коллеги в секретариате кабинета министров всегда готовы оказать вам любую помощь по вопросам, связанным с этими документами», все «сочтут за честь быть полезными вам, как и вы были полезны нашей стране»
. Этой же политики будет придерживаться преемник Бриджеса Норман Брук (1902–1967), который в августе 1947 года признал, что секретариат должен оказывать «повсеместною поддержку и помощь мистеру Черчиллю»
