Тал Жайлау. Библио-роман
Алма уставилась на реку, пытаясь увидеть ту самую незримую протоку, по которой приплывал святой.
– По правде говоря, мазар Коркыта смыло водой, и его кости лежат где-то там, – неопределенно указал он в сторону берега реки. – Кстати, вы не слышали историю про сорок девушек, погибших здесь?
– Сорок погибших девушек? – ошеломленно спросила Алма. – Расскажите, пожалуйста. Очень интересно.
– Тоже древняя легенда. Говорят, сорок молодых девушек услышали мелодию Коркыта и захотели увидеть предмет, который издаёт этот прекрасный звук. Долгим был их путь, и они очень истощились. Когда они вступили в поселение Дешт-и-Кыпчак, 39 девушек погибло от голода, и только последняя хромая девушка смогла добраться до цели, ведь она шла с козой, которая давала ей пропитание. Но недолго длилось её счастье, так как, увидев Коркыт-ата, играющего на кобызе, она упала замертво.
– Ужас какой, – пробормотала Алма. – Зачем молодым девушкам идти на неведомый звук, да еще рискуя жизнью?
– Неважно, была ли такая история в реальности, но она метафорична, – сняв очки, задумчиво протер их, Галым.– Сила искусства выше жизни. Дух вечен, и в музыке он находит бессмертие.
– Ничего не поняла.
– Коркыт искал бессмертие и нашел его через звук кобыза. И нашел бессмертие в духовном звуке. Звук, который услышали девушки, тоже сделал их бессмертными, сменив их физическую оболочку на духовную, бессмертную. Искусство никогда не умирает.
В этот момент громкий автомобильный сигнал привлек их внимание. Она оглянулась и увидела долговязого мужчину в кепке, державшего в руках ветку и книгу. Это было знаком, по которому она должна была узнать встречающего ее человека. Она досадливо оглядела его. Так не хотелось расставаться с этим уютным смотрителем. И хотелось слушать и слушать его сказочные истории, очаровывавшие своим волшебством и иллюзорностью. Но этот худой мужчина в кепке вернул ее в реальность, напомнив о цели поездки и почему-то, о прошлых разочарованиях.
– Увы, мне нужно ехать, – расстроенно взяла она сумку из рук Галыма. – Нужно ехать, хотя и очень не хочется. А хочется и дальше бродить здесь между зданиями, слушая божественную мелодию кобыза. И впитывать мудрость ваших слов. Вы великолепный рассказчик.
– Только разговорились, – тоже расстроился смотритель. – Приезжайте тогда в субботу, у нас тут будет международный фестиваль «Коркыт и музыка Великой степи». Сюда съедутся ученые, музыканты, писатели, поэты, культурные и общественные деятели. Я был бы рад увидеть вас.
– Я не обещаю, что приеду. Но очень хотела бы, – в нерешительности стояла она, не желая расставаться с интересным собеседником. – Теперь мой путь и время не принадлежат мне.
– Но только вы решаете, как ими распорядиться, – пожал ее руку Галым. – Прощайте. И надеюсь, скоро свидимся.
Она молча стала спускаться к ожидавшему ее водителю.
– Я почему-то уверен, что вы еще вернетесь сюда, – крикнул ей вдогонку Галым. – Ведь сюда возвращаются познавшие.
– Познавшие! Познавшие! – гудели за ним трубы, играя музыку ветра.
– Я надеюсь, Галым! – крикнула она, не оборачиваясь. – Я надеюсь, что познаю и вернусь.
А водитель уже заводил двигатель.
Глава 9. Азия Дауысы
1994 год, Алматы.
Перед глазами все расплывалось. Словно в фильме, где специально замедлили кадры, чтобы в тягучих фрагментах зритель мог лучше разглядеть все то, что происходит внутри. Но Алма чувствовала себя так, будто она была как внутри, так и снаружи. Кадры иногда ускорялись, и она подвисала, отстав от бурно текущих буйных, но непонятных фрагментов, уходящих, как поезд, вперед. И оказавшись в некоем странном межкадрье, она судорожно двигала локтями, чтобы выплыть из этого расплывчатого болота вязких образов. Алма не помнила частностей или подробностей. У нее сбился четкий хронометраж, по которому она строго двигалась в своей повседневной жизни. Здесь все было по-другому. Здесь была другая реальность, которую создавал Арман, превращая, словно волшебник, все вокруг в некую мистерию. Иногда не хватало сил и палитры эмоций, чтобы ощутить всю полноту той радости и восторга, которые окружали ее в эту ночь. И она с удивлением находила в себе все новые и новые ощущения, о существовании которых даже не догадывалась. Порой, бурлящие внутренние эмоциональные потоки не совпадали с тем, что происходило вокруг. Словно было две Алмы: одна, парила где-то там, высоко в небе, где рядом был Арман, и вечное синее небо, наполненное нежностью, любовью и безумной радостью. А другая, глупо улыбалась, с удивлением озираясь на огромный стадион Медео, прожектора, ночное небо и буйство, творящееся вокруг. И эти два мира то сливались, то расходились.
Алма даже не помнила, как вообще они оказалась здесь? Все произошло так быстро и неожиданно, что она внезапно осознала, что сидит среди зрителей концерта «Азия Дауысы» на Медео.
– Азия Да-Да-Дауысы, – неслось откуда-то издалека, с крошечной сцены снизу, где было много света, неонов, красных огней и странных верблюдов, величественно восседающих рядом со смешно прыгающими артистами на сцене.
– Верблюды, – глупо хихикала она. – Верблюды. – Показывала она пальцем туда.
Но ее никто не слышал, потому что было шумно. Ее голос тонул среди всего этого дикого гвалта и сумбурного веселья, творящегося вокруг. Все сиденья были заняты выпускниками, которые прыгали, пили, кричали, полной силой ощущая свою свободу и взрослость. Вокруг слышалась радостная и в то же пестрая разноголосица из пьяных голосов одноклассников, пьющих прямо из бутылки шампанское, оглушительной музыки и аплодисментов зрителей. И в этом тумане всеобщей радости, Алма вдруг четко осознала, что она находится здесь и сейчас. И нет никакой другой реальности, кроме этой. Реальности, где рядом находится Арман, а вокруг высятся утыканные зелеными елями горы, и сверху мерцают только зажегшиеся молодые звезды на небосклоне. Это восторженная реальность, которую она хотела бы растянуть до бесконечности.
– Арман, Арман – где мы? – бессвязно шептала она, и голова кружилась от избытка ощущений, которых было так много в эту ночь, что она не успевала переварить. Слишком много для домашней девочки, слишком громко для тихой школьницы.
– Это же Медео? Медео? – вдруг кричала она и, закрыв глаза, на миг застывала, вспоминая школьный бал, автобус, дорогу, и другие фрагменты изменившей ей памяти, временами ярко вспыхивающие в ее блуждающем воображении.
– Хочешь еще? – хлопнул кто-то ее по плечу. Она вяло открыла глаза и увидела вечно улыбающегося Талгата, присевшего рядом. Он курил папиросу со сладковатым, тошнотворным запахом. Жадно затянувшись, Талгат на миг задержал дым внутри, и замер. И, не выпуская дым, он молча протянул ей дымящуюся папиросу. Алма подняла было руку, чтобы тоже затянуться, и заправски замереть, как это картинно сделал Талгат. Но кто-то перехватил ее руку.
– Ты уже достаточно покурила, – раздался требовательный голос Армана.– Для первого раза тебе этого более достаточно. И вообще, не связывайся с этой гадостью, она многих людей сгубила.
– Арман, разреши хоть чуточку, – стала жалобно клянчить Алма. – Обещаю, больше не буду.
– А кто будет нести до дому? Мне потом придется нести тебя на руках.
– На руках? – глупо захихикала она и уткнулась в его плечо: – Я хочу, чтобы ты нес меня на руках. Высоко-высоко. Далеко-далеко. К тем звездам на вершине.
– К тем звездам? – оценивающе посмотрел Арман на вершину плотины, куда вели белеющие в ночи ступеньки.
– Танцуем все! – закричал одноклассник Игорь и изо всех сил засвистел, заснув пальцы в рот, одновременно подпрыгивая на на сиденье. Другие выпускники тоже забрались ногами на сиденье, и затанцевали, подпевая выступающим на сцене артистам. А остальные продолжали пить алкоголь, расположившись группами между рядами. И не было рядом с этими разнузданными юнцами вчерашних учителей, кроме веселья и хаоса.
– А кто это поет? – прищурившись, стала разглядывать тоненькую фигурку на сцене Алма.
– Это Патриция Каас.
– Патриция Ка-а-ас? – восторженно воскликнула Алма. —Я же обожаю ее песни Ур-ра! Браво! – стала она хлопать, неуклюже подпрыгивая на сиденье.– Ур-ра! Браво! – подхватили ее возглас одноклассники, подняв пластиковые стаканы. – Пьем за окончание школы.
Выглаженные платья и костюмы уже помялись. Прически растрепались. У выпускниц потекла тушь, но им было уже все равно. Торжественная, гладкая часть вечера прошла. И теперь можно и радостно помяться. Временами ругаясь, матерясь, толкаясь и веселясь, они пытались прорваться вниз, где на большой площадке, недалеко от сцены танцевали люди. Но суровые полицейские оттесняли их обратно, а особо буйных забирали с собой. И с каждым разом выпускников становилось все меньше и меньше: часть заснула прямо на скамейках, другую забрала полиция.
Талгат все-таки всунул Алме папиросу, незаметно от Армана. И она, воровато оглядываясь, судорожно затянулась. Едкий, сладкий дым обжег ее рот и легкие, из глаз потекли слезы. В горле запершило. Алма с трудом выдохнула дым и надрывно закашлялась. Голова резко закружилась.
– Ха-ха-ха! Шшшш, – зашуршал голос Талгата, а сам он превратился в пернатое существо с головой ящерицы. – Я же говорил.
– Я же говорил! Я же говорил! – шипел в ее голове звериный шепот.
Дальнейшее она помнила смутно. Пышные хвои на горе Мохнатка вдруг превратились в косматые чудовища, пытающиеся схватить ее своими длинными лапами.
– Спаси, Арман! Меня окружают драконы! – испуганно прижималась она к Арману. А тот лишь посмеивался, шутливо отгоняя, словно сказочный герой, грозных монстров. И снова звучал едкий, как его «папироска», трескучий смех Талгата, превратившийся в воронье карканье:
– Кар! Кар! Я же говорил! Кара! Кар! Ха-ха-ха!
Сидевшая рядом Айгуль из 11 б вдруг стала похожа на мультяшную героиню Гайку. Она что-то быстро тараторила, но Алма не успевала понять смысл сказанного, и лишь хохотала. А огромное ущелье хохотало вместе с ней, кружась в безумном хороводе с беснующейся толпой, звездами, прожекторами и томной Патрицией Каас, которая выводила мурлыкающе и томное:
Il joue avec mon cœur
Il triche avec ma vie
Il dit des mots menteurs
Et moi je crois tout c’qu’il dit
Leschansonsqu’ilmechante
А перед глазами плыл откуда-то появившийся в воздухе загадочный петроглиф.
….
Равномерно качаясь, пыхтя, Арман нес ее на руках по ступенькам. И каждый следующий шаг давался ему тяжелее. Временами он останавливался, чтобы передохнуть. Но, чуть отдышавшись, упрямо шел дальше, не выпуская из рук девушку.
А Алма все больше трезвела. С каждым шагом ее голова прояснялась и одновременно становилась тяжелей. Руки бессильно болтались, вздрагивая от каждого шага. А ноги гудели, и новые, лакированные туфли на высоких каблуках, сильно сжимали ступни. Она потянулась, чтобы сбросить ненавистные туфли, но ничего не получилось. И она безвольно откинулась на руках Армана, считая ступеньки, по которым они шли.
– Раз-да-три!
Вот уже они прошли сотни шагов, а конца этим ступенькам все не было и не было. Алма сбилась со счета, и стала заново считать. Но голова так сильно болела, что она опять сбилась и, рассердившись, бросила это дело. Она слегка приподнялась и посмотрела через плечо Армана вниз. Концерт давно закончился, и стадион был пуст. Не было ни артистов, ни музыки, ни даже автобусов рядом со стадионом. Ущелье утопало в безмолвной темноте.
– Арман, а куда ты меня несешь? – осторожно спросила она.
– Я всего лишь выполняю твою просьбу, ведь ты просила отнести тебя к звездам.
– Звезды находятся на плотине?
– Оттуда к ним близко, – задыхаясь от ходьбы, отрывисто ответил он. – Я загадал, что если пройду с тобой все эти 842 ступеньки, то нам будут доступны любые вершины в жизни. И по жизни нам легко будет идти.
– Но позволь мне пойти самой. Я вижу, как тебе тяжело. Опусти меня на землю, и я пойду рядом.
– Нет, милая. Я должен пройти весь путь с тобой на руках. В этом и суть пути. Я мужчина, а ты моя женщина. Я пронесу тебя через все невзгоды, которые могут встретиться на нашем пути.
Алма недовольно замолчала и откинула голову назад. А перед глазами раскинулось огромное небесное одеяло с бесчисленными мириадами звезд. Они были настолько живыми и близкими, что она невольно протянула руку, чтобы потрогать их. Но звезды лишь казались близкими и были такими же далекими, как и эта вершина, до которой они никак не могли дойти. Каждый шаг Армана отдавался гулким звуком в тяжелой голове Алмы. Мозоли нестерпимо саднили.
– А как мы доедем до дому? —беспокойно спросила она. – Ведь автобусы все уехали?
– Неважно, – отмахнулся Арман. – Доедем, долетим, доплывем. Важно дойти наверх, а остальное вторично.
Ох и упрям же этот Арман! В своем желании добиться своего, он становился неистовым.
– Раз-два. Раз-два-три! – Она, словно тюк на верблюде, безвольно раскачивалась на руках Армана. С каждым шагом становилось прохладнее и трезвее, а весь радостный кураж куда-то улетучился. Уже не грели ни Медео, ни эти ступеньки, ни даже сам Арман. Никого вокруг не было, а наверху их ждала пугающая темнота. Ей вдруг стало страшно.
– Пошли домой, Арман. Прошу тебя, – взмолилась она. – Может быть, мы дойдем в другой раз, но не сегодня? Позволь мне слезть с твоих рук, я устала. Я не хочу идти дальше. —закапризничала она.
Тяжело дыша, Арман остановился. Пот лил градом с его высокого лба. Обреченно посмотрев наверх, он тяжело вздохнул. Было далеко до вершины, а он уже выдохся. Арман нехотя поставил ее на ноги.
– Может быть, немного отдохнем, и продолжим наш путь? – неуверенно сказал он, успокаивая сбившееся дыхание. – Но мы должны обязательно пройти все ступеньки, чтобы сбылись наши желания.
– Нет, – решительно сказала Алма. – У нас все лето впереди, еще много раз дойдем. А сейчас я хочу домой.
И, сняв туфли, пошла вниз, осторожно ступая босыми ногами по каменным ступенькам. Арман хотел остановить ее, но она ушла так далеко, что он уже и сам был рад, что не придется опять ее тащить. А ведь они не прошли и половину пути.
Он стоял в замешательстве, не решаясь идти за ней, и в то же время ему было жалко сходить с пути, ведь столько уже пройдено. А своенравная Алма уходила все дальше и дальше. Удрученно вздохнув, Арман досадливо махнул рукой, и понуро поплелся за Алмой.
– Ты не наденешь свои туфли? – крикнул он ей вслед. – Ведь холодно. Ты можешь простудиться.
– Я от них устала, хочу идти босиком, – упрямо отозвалась она. – Идти до самого дома.
Они спустились к стадиону, и, обойдя его, пошли пешком к светящемуся внизу яркими огнями городу.
Глава 10. Степной беркут
Сверху беркуту было видно многое. Отсюдаь, с высоты его полета, земля выглядела выпуклой и маленькой. А домики становились крошечными, как и люди, словно муравьи, копошившиеся возле своих коробочек. Они были заняты таким же крошечными, как и они, рутинными делами. И только он, степной орел, царь выси и король безграничного горизонта, величественно парил, снисходительно разглядывая земную суету. Разглядывал, чтобы камнем упасть вниз и молниеносно схватить добычу, которую долго высматривал. Но только подальше от людей. В глухой тишине, где были его, беркута, степные земли.
Но в последнее время его степь изменилась. Живность, которой он питался, стала исчезать. Стало меньше птиц, сурков, зверьков и сайгаков. И порой, чтобы поймать иную добычу, приходилось долго парить в небе, выискивая хотя бы тушканчика, а то и просто маленькую мышку, на которых он раньше и не позарился бы. Степь его все больше и больше унижала.
Некоторые его молодые собратья от отчаянья и голода, повадились подбирать остатки человеческой еды, подворовывая в поселениях. Это было унизительно для беркута. И это было опасно, ведь люди никогда не приносили хорошего степным орлам. Люди жадно захватывали все земли в округе, наводнили степи железными коробками, отравляли воздух своими творениями. Люди запускали огненное железо ввысь, разрывая священное небо. И эти хвостатые огненные чудовища с оглушающим ревом устремлялись в небо, пугая животных, птиц и их, степных правителей выси. От этой огненной отравы все вокруг вымирало. Гибли травы, вымирали животные, исчезали птицы. А потом все замирало, и в степи надолго устанавливалась мертвая тишина.
Орел с ужасом вспоминал эти хвостатые чудовища. Когда раздавался гул, предшествующий полету этих чудовищ, он улетал в сторону моря, где наловчился ловить рыбу. Но и там были шумные и жадные люди, убивающие море и рыбу. А солнце, видя человеческую жестокость, беспощадно выжигало и без того высохшую землю, покрывая песками все вокруг. Море постепенно превращалось в песок.
Трудно стало охотиться белоголовому орлу. Он давно не пробовал мясо сайгака, ведь жадные люди перестреляли их. А другие животные внезапно исчезли после того, как стали падать эти железные птицы.
Беркут и раньше не любил людей, стараясь держаться от них подальше. Но после всего этого, стал их еще больше ненавидеть. И стал мстить им, воруя их скот, птицу и другую живность. А однажды, прямо со двора унес маленького пса. Сделал это специально, чтобы заставить замолчать это крикливое существо, мешающее ему.
Беркут боялся людей, как и все в округе. Все звери и птицы пытались избегать этих жестоких, жадных и шумных существ. Но еще больше, он их ненавидел.
Беркут вошел во вкус, и теперь нападал лишь на стада, воруя ягнят. И с каждым разом он воровал чаще и жестче. Люди виноваты в том, что живность исчезла в округе. Так пусть платят за это.
Паря недалеко от местности Кумтас, он заметил на склоне холма небольшую отару. Его зоркий взгляд заметил среди них еле державшихся на тоненьких, неокрепших ножках новорожденных ягнят. Вот она, добыча и возможность принести птенцам корм. Но в то же время это и большой риск. Когда имеешь дело с людьми, возможны всякие неожиданности.
Беркут сделал несколько кругов, выискивая самого слабого и маленького ягненка. Но даже самый маленький уже был достаточно крупным, чтобы можно было его мгновенно унести. А скорость – вопрос выживания, ведь рядом бегала большая собака. Да и пастух, наверное, рядом, и не преминет пальнуть в него.
Орел поискал глазами пастуха и нашел его, мирно дремавшего в тени саксаула. Старый чабан вряд ли успел бы защитить стадо, но собака была очень резвой и уже заливалась лаем при виде большой птицы.
Белоголовый сделал еще несколько кругов вокруг отары и решил не рисковать. Лучше он поищет добычу поменьше. Он еще разберется с этой отарой, и утрет нос горластому псу. А пока поищет добычи поменьше. Подойдут и ласточки, хотя бы вон те, что парой летели вдоль реки. Он уже немолод, и ему нужно беречь силы.
Но внезапно послышался звук двигателя. Из-за холма вынырнул автомобиль, и, грохоча железом, затрясся по пыльной дороге вдоль реки. Ласточки, увидев хищника, быстро спикировали вниз и полетели рядом с автомобилем, буквально прижавшись к нему. Беркут, уже стремительно летевший вниз к своим жертвам, увернулся от несущегося прямо на него автомобиля, и гневно, взмахнув крыльями, воспарил опять в свою привычную высь. Опять человек со своим шумным железом. И снова он некстати. Человек всегда некстати в этих краях. Беркут сердито развернулся и полетел в сторону моря, надеясь, что хоть там нет людей.
….
Водитель должен был встретить ее в Кызылорде, но она решила сама доехать до мемориального комплекса, чтобы увидеть его сама. Шофер был неразговорчивым, мрачным мужчиной, всю дорогу не проронившим ни слова. Он молча крутил руль, уставившись на дорогу, временами ловко уворачиваясь от кочек и ям.
Молчала и Алма, угрюмо рассматривая парящего в небе орла. Как бы она хотела хоть на миг оказаться птицей, чтобы улететь из этой давящей молчаливым дребезжанием, машины. И заодно от города, от степи, от реки и, возможно, даже от гор. Туда, где совершенно новый ландшафт и неизведанные ощущения. Туда, где новый смысл и другие ощущения. Улететь от тоскливого комфорта быта и однообразия ее серой жизни, которая стала так очевидна в этой странной дороге. Уйти от того, что казалось, так долго грело ее все эти годы, но оказалось бессмысленным холодом. Но птица обязательно где-то садится, никто не может улететь далеко от земли. Так и она должна найти свое дерево, на ветке которой нашла бы свое место. Ведь сбежав из своей библиотеки, она так и не сбежала от своих мыслей.
Рядом летели ласточки. А орел куда-то исчез, видимо ему тоже стало тоскливо от вида этого нелюдимого водителя и старой колымаги. И небо как-то сразу стало пустым и тоскливым, а яркая синева словно на глазах посерела.
В одном из оврагов автомобиль так резко крутануло вбок, что Алма невольно вскрикнула, ухватившись за ручку.
– Осторожней!
Но водитель умело выровнял баранку и, переключив со скрежетом коробку передач, невозмутимо прибавил скорость, подскакивая на ухабах в некой безмолвной дикости. Он чем-то напоминал одноклассника Алмы Жабая своей нелюдимостью и немой остервенелостью, с которой вел автомобиль. Наверное, такой же своенравный упрямец, каким был Жабай.
Тем временем они поднялись на холм, где чуть замедлились, пока водитель опять со скрипом не переключил скорость передач. И тут же рванули вниз к реке, словно каскадеры, прыгая на бугорках, рискуя вылететь и перевернуться. Но теперь Алма была мстительно беззвучна и вызывающе хладнокровна: дикарь больше не испугает ее.
Подъехав к берегу, они остановились. У реки их ждал невысокий коренастый мужчина в длинных, выше колена резиновых сапогах и теплом меховом жилете, надетом поверх водолазки. Обветренное угрюмое лицо и цепкие глаза, испытующе рассматривающие пассажирку из-под лохматых бровей, были такими же, как и у водителя. Но у речного мужчины был низкий, покатый лоб и широкий нос с оттопыренными ноздрями. А водитель был горбонос. Они совершенно не были похожи, но что-то их неуловимо роднило. То, что обычно бывает у внешне непохожих членов одной семьи.
Водитель заглушил двигатель и, вместо того, чтобы выйти, молча уставился на мужчину через окно. А тот, вместо того чтобы поздороваться, внимательно и даже враждебно разглядывал пассажирку, буравя ее глубоко посаженными волчьими глазками. Алме стало неуютно. Насмотревшись, мужчина неторопливо подошел к машине и не спеша оглядел салон. И лишь потом слегка кивнул водителю, словно разрешал ему выйти. Тоже немой, подумалось Алме, и, сердито распахнув дверь, она демонстративно вышла из машины. Речной мужчина слегка усмехнулся и пошел к реке. А за ним пошел водитель.
Алма, недоуменно оглядываясь, на миг застыла на месте, удивленная демонстративным равнодушием немых незнакомцев. Ноте уходили все дальше к реке, и ей пришлось последовать за ними, взвалив на плечо свою сумку. Ее неприятно удивила эта бестактная и грубая встреча. Впечатление от неведомого Тал Жайлау пока было неприятным. Она опять стала тихо ругать себя, укоряя за то, что согласилась на эту авантюру. Так они шли втроем, двое угрюмых мужчин впереди и сердитая женщина позади. Наконец они дошли до лодки и взобрались в нее. Алма уселась на корме, подложив под себя сумку. И молча уставилась на реку.
На работе у Алмы почти не было разговоров. Ее замкнутость не способствовала широкому общению. В библиотеке порой можно не разговаривать неделями. Но здесь ей хотелось общения. Ей хотелось хоть какими-то словами разбавить утомительное однообразие дороги. И она с удовольствием осталась бы там, у мемориала Коркыта, где был словоохотливый и учтивый смотритель Галым. Глаза бы ее не видели этих безмолвных спутников. Но уже поздно, и назад дороги нет.
Тем временем речник оттолкнулся веслом, и они отплыли от берега. Алма продолжала безучастно сидеть на корме, равнодушно разглядывая водную гладь реки, которая и то, наверное, была живее этих молчунов.
Через некоторое время перед ними показалась роща, где от реки уходила протока, заросшая камышами. Они свернули по ней, и Алма слегка наклонилась, прикрываясь руками от стеблей, бьющих по лицу, и невольно оглянулась назад. Угрюмая пара, почему-то странно улыбаясь, наблюдала за ее неловкими попытками. Неожиданно эти люди умеют улыбаться, и от этого почему-то стало легче на душе. Она тоже улыбнулась им и опустила руку в реку, чтобы зачерпнуть немного воды.
Временами, об лодку что-то ударялось, и сбоку раздавался всплеск и кругами расходился по воде. А иногда среди камышей мелькали какие-то животные, которых отсюда не было видно.
Наконец они подплыли к деревянному причалу, возле которого были привязаны еще несколько таких же деревянных лодок. Все лодки, почему-то, были без моторов.
Перед ними предстал аул, состоящий из множества юрт, расположенных по кругу. А сзади них высилось что-то большое и громоздкое, похожее на башню. Уже темнело, и в некоторых из юрт зажигались огни. Среди юрт никого не было видно.