Тал Жайлау. Библио-роман
Речник спрыгнул на берег и привязал лодку к деревянному колышку. Кивнув Алме, он молча пошел к аулу. Второй же остался сидеть на месте, невозмутимо наблюдая за действиями своего товарища.
Алма тяжело взяла сумку. Плечо заныло от тяжести сумки и дороги. Но горбоносый даже не шелохнулся, и продолжал сидеть на своем месте, не предложив помощь. Странные, однако, люди. В них словно нет никакого такта, ничего человеческого. Да и люди ли они вообще? Нарочито вздохнув, Алма стала перелазить через борт. Лодка задрожала, и она чуть не упала. Но горбоносый словно окаменели даже не посмотрел в ее сторону. Боже мой! Куда же она попала.
Наконец она сошла на берег и пошла следом за речником. Идти было тяжело, ботинки утопали в песке. Иногда она спотыкалась о невидимые в темноте кустарники, и тогда начинала ругаться вслух. Но она поскорее хотела дойти до любого дома, где звучала человеческая речь. Долгое молчание действовало угнетающе.
Алма с трудом доплелась до ближней юрты, где возле входа дожидался речник, и, не глядя на него, сердито вошла внутрь, протискиваясь через узкую дверцу. Внутри было светло и тепло. Приятный запах еды сразу ударил в ее нос, и она поняла, как же проголодалась. Целый день во рту не было ни крошки.
И самое главное, внутри был живой человек, который умел разговаривать. И человек, увидев ее, радостно всплеснул руками. Это была молодая девушка, одетая в простое белое платье, подпоясанное широким ремнем.
– О, наконец-то. Мы вас заждались, – восторженно воскликнула молодая девушка и, подбежав к ней, подхватила ее сумку. – Ужин уже давно ждет вас.
В центре стоял низенький столик со скромной снедью.
– Присаживайтесь за стол! – пригласила она к столу.
Алма часто забывала поесть, за что мама ее ругала, считая, что кто недостаточно серьезно относится к еде, тот никогда не выйдет замуж. Но сейчас она от голода чувствовала слабость, и еда была как нельзя кстати.
– Спасибо большое, – благодарно улыбнулась Алма, и внутри разлилась приятная усталость от чего-то человеческого, которого она была лишена все это время. Теперь можно расслабиться, она, наконец, доехала. И, пожалуй, все не так уж и плохо.
Речник не стал заходить внутрь и незаметно исчез в темноте. А Алма только и была рада, словно избавилась от тяжелого груза.
– Меня зовут Зере, – представилась миловидная женщина, разливая чай.– Я буду вашим сочитателем.
– Сочитателем? – удивленно спросила Алма, нетерпеливо отламывая кусочек лепешки. – Что это такое?
– Это значит, что теперь мы с вами самые близкие друзья, – почему-то радостно рассмеялась девушка.
Что же, сочитатель звучит не страшно, усмехнулась Алма, и отпила глоток горячего травяного варева, которое девушка назвала чаем. Б-р-р-р! Такой чай она не сможет пить.
Она с любопытством огляделась. В отличие от искусственно-праздничных, временных юрт, которые устанавливались в городе на Наурыз, эта была обжито-жилой. В ней явно жили люди. Это чувствовалось во всем – в стеганых одеялах-корпе, сложенных на сундуке. В кухонной утвари, аккуратно расположенной вдоль стены. В легком беспорядке и запахе, который выдавал жизнь пространства. Но аромат юрты был не просто живой, но и разнобразный. В нем смешались запахи еды, душистых трав, реки и почему-то книг. Алма еще раз оглядела слабо освещенное пространство юрты, но нигде не увидела книг. Но тем не менее здесь пахло книгами. Она ни с чем не спутает этот знакомый аромат, состоящий из запаха горького миндаля, яблочных семечек, ванилина и краски, подтверждающие, что здесь есть выдержанные временем, достаточно пожившие книги.
Алма взглянула наверх, куда через открытый шанырак43 прямо в небо струился дым из очага.
А кипящий на тлеющих угольках чайник временами шипел, нетерпеливо выплескивая воду из чайника.
– Дорога не утомила вас? – спросила Зере.
– Нет, не очень, – соврала Алма. Хотя, она очень устала от дороги. Но больше всего утомили мрачные спутники и та тоскливая неопределенность, которая не покидала ее все это время. Но то ли эта милая хозяйка, то ли чай, а может скромная, но вкусная еда растопили в ней остатки тяжести, и ей стало неожиданно легче. – Только ребята были неразговорчивы.
– Ах, эти двое, – рассмеялась девушка, обнажив щербинку на верхних зубах. – Это молчальники. Слова из них не вытащишь. Но у нас не все такие.
– Это тоже сочитальники? – ехидно спросила Алма.
– Эти – нет, они книжники, – почему-то опять рассмеялась она.
– А-а-а, книжники, – иронично ухмыльнулась Алма, словно поняла все то, что говорит эта странная девушка. – Ну что же, это прекрасно. Осталось узнать, кто такие эти загадочные книжники.
– Да вы завтра все узнаете, – пододвинула к ней тарелку Зере. – А сейчас поешьте.
….
После того как поели, накатила такая усталость, что сразу захотелось спать. Зере постелила ей рядом с собой. Затушив горящую керосиновую лампаду, она улеглась спать. В юрте стало тихо, только были слышны ровное дыхание девушки и странный далекий звук, словно кто-то играл печальную, дребезжащую мелодию.
Несмотря на усталость и сонливость, Алма никак не могла заснуть. Ворочаясь с боку на бок, она пролежала больше часа с открытыми глазами. Через круглый купол юрты на нее смотрел кусочек звездного неба. Было достаточно прохладно, и Алма натянула одеяло почти до самых глаз.
Пытаясь не разбудить соседку, она незаметно вытащила из сумки телефон и включила его. Но мобильной сети не было, и аппарат, немного помолчав, вдруг запиликал и «разряженно» выключился. Алма оглянулась по сторонам, пытаясь найти какой-нибудь источник питания, но не было никакого намека на существование электричества.
– Здравствуй, средневековье! – почему-то прошептала она. – Прощай, цивилизация!
И, обреченно вздохнув, откинула голову на подушку и бессильно закрыла глаза, слушая далекую и печальную мелодию, льющуюся откуда-то свысока.
Глава 11. Аманат султана Алима
Лахор, XII век.
Ар стоял на стене города и разглядывал тяжелые корабли, заходящие в форт Шахи-кала44, и вспоминал свой родной Сейхун. Там, откуда был родом, он никогда не видел таких огромных и быстроходных галер. Да и сама река была не столь многолюдной и судоходной. Сейхун тек ровно и беспечно, не отвлекаясь на суету различных суден. Так же, и тысячи лет назад. Сейхун был нетороплив и неспешен, и его воды принадлежали только ему, а не людям. А здесь, на реке Рави, рябило в глазах от обилия различных кораблей и лодок. Здесь было шумно, многолюдно, и суетливо, река была словно встревоженный улей, а между кораблями сновали маленькие и маневровые парисалы45.
В последнее время Ар все чаще вспоминал Сейхун. После разговора с султаном Алимом, что-то надломилось в нем, и прежняя жизнь показалась невыносимо пустой и напрасной. Он занимался тем, для чего не был рожден. Но был ли выбор у пленника, ведь ему нужно было выживать? Он стал воином поневоле и просто пытался делать свою работу хорошо.
Дала Ар с улыбкой наблюдал за потрескавшимся парисалом, которым правил загоревший до черноты мальчишка, и невольно вспоминал свое детство в родном Дженде. Свою лодку, которая была спрятана в роще Тал су. Таким же, как этот маленький лодочник, смуглым мальчишкой он ходил ночью на рыбу. И наловив больших сазанов, он тайком возвращался в свою каморку, в небольшую пристройку при Доме Чтения, где провел свои шестнадцать лет. А утром как ни в чем не бывало приступал к своим обязанностям прилежного ученика Хранителя Книг. Кроме дяди, у него никого не было. Дядя заменил ему и отца, и мать и стал его наставником и учителем. И не было для него никого на этом свете ближе дяди. Он научил его писать, читать. Дядя, Хранитель Книг города Дженда научил его любить письмена. И Дала Ар отдавал все свое свободное время любимым книгам. У него не было друзей, у него были лишь книги.
А теперь он сам стал Хранителем Книг, и нет рядом дяди, который мог бы его научить. Ему нужно было спасать книги, хотя нужно было спасать страну, ведь вражеское кольцо сжималось вокруг Газнауи. Они уже потеряли Газну и Забулистан, и им пришлось бежать в Лахор, их последний оплот.
…..
О существовании Дома Мысли46 Газны знали не все. Это было сокровенное сооружение, скрытое от посторонних глаз. Простым жителям было необязательно знать о нем, но Дала Ар давно знал, что это величественное здание, находящееся в южной части47, было тем самым Домом, о котором ходят легенды. Говорили, что внутри книгохранилища живут древние старцы, которым по тысяче лет. И они никогда не выходят наружу, так как от солнечного света могут мигом рассыпаться в прах.
Сама арка была отгорожена от хисара48 высокими стенами, а на входе, у ворот стоял грозный караул, который никого не пропускал внутрь. Дала Ару можно было дозволено входить во дворец, ведь он считался другом падишаха. Но сам Дом Мысли оставался запретным и для него. И лишь во время прогулки с правителем по аллеям дворцового двора. Дала Ар украдкой издалека видел таинственную китапхану, спрятанную в глубине Сада Поэтов. Он не был писарем, лекарем книг или поэтом, которые могли попасть в заветное здание. Он всего лишь простой сотник, живший в рабаде49. Пусть он даже друг правителя, но никакого права у него не было входить в это ставшее сакральным книгохранилище.
Дала Ар давно не держал книг и даже представить не мог, что когда-нибудь может войти в этот Дом Мысли, в котором скрыты многие тайны мира. Он был счастлив уже тем, что султан оказывал ему честь своим вниманием. И пусть правитель считает, что он должник Ара, но ведь тысячи воинов хотели бы оказаться на его месте. И хотели бы быть рядом с правителем во время его вечерней прогулки, чтобы быть готовым в любой момент отдать свою жизнь. Разве это не высшая награда для воина?
Но Дала Ар даже не мог мечтать, что правитель может ему доверить самое сокровенное дома Газнауи – книги. И после того вечера возле мечети Газны, Дала Ара не сомкнул глаз до самого утра. Впервые за долгое время он испытал волнение. Даже перед большими сражениями у него не было такого беспокойства, как после предложения падишаха. И словно не было многих лет воинской жизни, он вновь окунулся в ощущение книжного трепета и благоговения, которое оставил там, на своем шестнадцатом году жизни джендского переписчика.
Наутро, как только пропели первые петухи, Дала Ар вскочил со своего ложа и быстрыми шагами направился в сторону Дома Мысли. Показав караулу печать Хранителя, он прошел мимо них и в смятении медленно стал подходить к зданию. Он походил перед входом, словно пытался найти точку силы и уверенности, с которой ему будет бестрепетно зайти внутрь. Но волнение не проходило. Книгохранилище величественно высилось среди деревьев, позволяя солнцу играть бликами на позолоченных дверях своих.
Обреченно вздохнув. Дала Ар бережно взялся за ручку и осторожно открыл дверь. Его затвердевшее в битвах сердце стало мягким и трепетно билось, словно испуганная лань. Тело, привыкшее к суровым походам и грубой казарменной жизни, внезапно охватила мелкая дрожь. Задержав дыхание, он сделал первый шаг в прохладную темноту здания, и на него пахнуло ароматом до боли знакомых, но давно забытых запахов пергамента и высохших красок. О Всевышний, дай мне сил выдержать это волнение!
Перед ним предстал огромный зал, увенчанный величественными сводами и арками с красивой резьбой. Зал был в несколько раз больше его, джендской библиотеки. Вдоль высоких стен с живописным орнаментом почти до самого купольного потолка тянулись овальные, слегка округленные книжные полки, уставленные книгами, рукописями и свитками.
– О, Всевышний! Благодарю! Я даже не мечтал снова увидеть книги! – растроганно воскликнул он. И корпевшие над книгами переписчики с недоумением оглянулись на вошедшего высокого воина, опоясанного мечом. В Дом Мысли запрещено входить с оружием. Как же стража могла пропустить его? Писари настороженно переглянулись между собой.
Дала Ар, заметив их тревогу, почтительно поклонился, прижав руки к груди.
– Я приветствую вас, достопочтенные алимы50. Меня зовут Дала Ар, я сотник кавалерии султана. По велению Великого падишаха с сегодняшнего дня я назначен Хранителем Книг Газнауи! – торжественно объявил он.
Худой писарь с длинной седой бородой, удивленно крякнул. Но мигом оценив ситуацию, проворно вскочил с места, и, подобрав длинный подол белого хитона, живо подбежал к нему. Подобострастно поклонившись в пояс, он прохрипел трескучим, кашляющим голосом:
– Добро Пожаловать, о Хранитель! Я старший писарь Сельфан Рисами. Мы в вашем распоряжении, господин!
Другие писари тоже поднялись, и почтительно встали возле книжных полок, готовые к приказам.
– Не отвлекайтесь, друзья мои, всего лишь доверенный хранитель, – приветливо поднял он руку. – Я вас не буду отвлекать от работы. Занимайтесь своим делом. – И, дружелюбно улыбнувшись переписчикам, пошел дальше по залу, осматривая помещение и книги. Некоторые книги повторялись. Он сам много раз переписывал самые популярные книги, ведь основной способ собирания библиотек – копирование. И самые востребованные книги обычно имелись в нескольких копиях. Дала Ар только одну «Книгу о Коркыт ата» переписывал десятки раз, а сам оригинал хранился у правителя Дженда. Но больше всех он переписывал Коран. Именно на копировании Корана переписчики отрабатывали мастерство. Эта работа требует много усердия и терпения. И труд состоит не только в написании книги, но и в ее сохранении для потомков.
Пальцы призывно задрожали и Дала Ару захотелось немедленно начать переписывать какую-либо книгу. Воровато оглянувшись, словно совершал что-то запретное, он взял в руки коричневую книгу, стоявшую на ближайшей полке. Это был массивный том, обернутый в красную кожу. На обложке книги стоял штамп дома Газнауи:
«Дворец Алима Газнауи, царя царей, хана ханов, Великого султана и защитника правоверных, которому Всевышний даровал чуткие уши и зоркие очи, чтобы разыскивал творения писателей этой земли»51.
А снизу персидской вязью было выведено:
«Переведено с подлинника писарем его величества, рабом Аллаха, Максудом Фарани».
Вдохнув запах сухого пергамента, Дала Ар на миг зажмурил от удовольствия глаза, и в сердце кольнула тоска по маленькому миру в каморке Дженда. Миру, который давно занесло песками памяти. И сейчас он бы даже не вспомнил, как выглядит тот самый Дженд, который он покинул много лет назад. Боже, какое же это блаженство, вот так просто нюхать запах книги, стоя в беспечной тиши величественного Дома Мысли!
Наконец он раскрыл книгу. Это был массивный том, знаменитая «Большая книга о музыке»52Абу Насра ибн Мухаммед аль-Фараби. Ар часто путал Абу Ибрахим аль-Фараби53 и Абу Наср Фараби. Но дядя когда-то объяснил простое отличие: один писал о литературе54, другой об Аристотеле.
Прошло уже много времени с тех пор, как он зашел в книгохранилище. Незаметно зазвучал вечерний азан, и в хранилище стало темнеть. Но Дала Ар никак не мог насытиться и жадно хватал книгу за книгой, ласково гладя обложку и нюхая ветхие страницы, словно пытаясь восполнить все то, что он упустил за эти годы вынужденного отсутствия чтения. Перед глазами мелькали труды ученых, мыслителей, поэтов и писателей: Йоллыг-тегин Ижань-хан55, Юсуф Баласагуни, Махмуд Кашгари, Фирдоуси, Ибн-Сина, Ахмада Яссави, Су Сун, аль-Хорезми, Ибн Турк, Аль-Аббас аль-Джаухари, Рудаки, Шайзала и других.
Книги были на арабском, персидском, тюркском, ромейском, китайском и других языках. Но, в основном, преобладали переведенные труды на арабском языке.
Ар владел арабским языком с детства. Это был обязательный язык любого книгохранителя, ведь многие труды были написаны на арабском. Персидский он знал обрывочно, и то больше через общение с гуридскими купцами в Дженде. Но в Газне Дала Ар в совершенстве овладел этим языком и даже научился ругать своих воинов. В его войске было много воинов из различных стран, и Дала Ар живо интересовался другими языками. Он научился бегло говорить на индийском, ромейском, саклабском и даже немного понимал речь китайцев. А Браас научил его некоторым словам из алеманского и бельгийского языков.
Но Дала Ар растерял навыки чтения, и сейчас ему приходилось вспоминать те буквы, что он учил в детстве. И, словно только научившийся читать ученик, он по слогам выговаривал уже давно забытые слова.
Душа Дала Ара с детства тяготела к поэзии. Он и сам, бывало, сочинял стихи, ведь рифмы часто сопровождают лекарей книг. Но перед величием древних трудов хранители считали поэзию баловством. Но только не Ар, который поклонялся поэзии. И, войдя в помещение, где была собрана сокровищница мировой поэзии, он чуть не подпрыгнул от радости, увидев изобилие книг.
Уже наступила ночь. Писари, отпросившись, уже ушли спать. А Дала Ар, зажегши лампаду, продолжал упиваться красивыми слогами и гармоничными рифмами, читая мувашшахи, дастаны, касыды, рубаи, саджи-макамы, газели56. И никак не мог напиться этой живительной влагой, которой так долго не хватало в суровых военных буднях.
….
Первые дни Дала Ар проводил в китапхане дни и ночи. А вокруг творился хаос. Враги осадили город и готовились к нападению. Их было много, и каждый день в их стан прибывали новые силы. Среди них были и предатели, бывшие подданные Газнауи. Видя мощь противника, часть князей перешла на сторону неприятеля, и силы Газны таяли на глазах.
В этих условиях предаваться спасительному чтению в Доме Мысли было не только преступно, но и опасно. И Дала Ар, взяв себя в руки, начал действовать. Он объединил всех писарей и приказал им собирать книги в тюки. Газна, очевидно, падет, а книги должны быть спасены. Их задачей было вывезти книги в Лахор. И с этого дня их работа закипела. Они складывали книги в огромные тюки. А под покровом ночи, укладывали тюки на верблюдов и по тайным тропам, в сопровождении небольшого отряда, отправляли книжные караваны в Лахор. Вокруг города уже летали стрелы, возле стены шли первые бои, а книгохранители работали, не покладая рук, пока не вышел из города последний верблюд, навьюченный свитками, манускриптами и книгами. И только после этого Доверенный Хранитель Правителя наконец облегченно вздохнул. Он выполнил свой долг, теперь нужно защищать город.
Враг уже лез на стены города, предместья полыхали огнем. Удушливый дым доносился до города, вызывая страх и стоны людей. И горожане испуганно прятались в домах, обреченно ожидая конца. Все говорило о том, что городу осталось жить считанные дни. В городе не хватало еды и воды, и тогда султан приказал вывести женщин и детей через секретный ход, а всем мужчинам, способным держать меч, выйти на стены для защиты города.
Но, несмотря на отчаянное сопротивление горожан, враг прорвал линию обороны, и в город хлынула армия неприятеля. Они быстро заполнили улицы, дома и площадь. Враги рубили мечами, протыкали копьями, стреляли из луков и не щадили никого. И вскоре все улицы города были залиты кровью.
Оставшиеся защитники, взяв в плотное кольцо правителя, стали с боем прорываться сквозь вражеское окружение. И с большими потерями, но им все же удалось уйти в Индию, в последний оплот их государства – город Лахор, ставший приютом и убежищем для когда-то славного и непобедимого войска. А Газна окончательно пала.
……
Лахор был другим городом. Он отличался от Газны своей пестротой, влажностью воздуха и обилием зелени. В Лахоре люди были мягче, нежели в Газне. И порой создавалось ощущение, что этот город никогда не видел войны. Но безмятежность была обманчивой, город готовился к осаде. После Газны, стрелы неприятеля были устремлены в сторону Лахора, и пока жив султан и свободен Лахор, война будет продолжаться. А если падет Лахор, то падет и Дом Мысли. Ведь книги уже некуда дальше везти. И за этот город они должны биться до последнего.
Дала Ар разместил книги в огромном доме местного купца. Помещение было достаточно сухим и идеальным для временного хранения книг. И сейчас его мысли были лишь о надвигающейся осаде.
На стену поднялся хмурый Браас. За эти годы он осунулся, постарел и уже мало интересовался битвами, все больше ища утешения в гончарном деле. В Газне у него была даже своя мастерская. И ему, как и всем им, было трудно покидать город, ставший второй родиной, как для него, так и для Дала Ара.
Браас был в простой, крестьянской рубахе на выпуск и не был даже подпоясан мечом. Длинная, седая борода доходила почти до груди. Он был похож на бродягу, случайно оказавшегося в городе, а не на опытного ратника, когда-то наводившего ужас на врагов. И всем своим видом он словно показывал, что устал от войны.
Встав рядом с Дала Аром, он стал разглядывать вместе с ним корабли на реке.
– В нашем городе тоже есть порт, – проговорил он вслух, слушая суетливые крики рабочих в порту. – И у нас тоже есть большие корабли. Они приплывают из далеких стран, везя диковинные товары из заморских стран. А еще у нас сильный флот. И рыбы много. – печально добавил он и тяжело вздохнул.
Дала Ар молчал. У каждого из них есть свой город, который хотелось бы увидеть. Но разве это возможно? Теперь у них нет другого пути, как пасть за этот город.
– Послушай, Ар, а может, вернемся на родину? Может, сбежим? Хотя это даже не побег, ведь мы всего лишь гулямы, наемники на чужбине, и у нас есть своя родина. Ты прекрасно знаешь, что мы не удержим город. Армия противника слишком сильна. Вся эта суета, по сути, временная отсрочка неизбежного конца.
– Вся наша жизнь – отсрочка конца, – невозмутимо отозвался Дала Ар. – Нам лишь остается ждать.
– Лучше долгий и счастливый конец, чем короткий и быстрый.
– А кто там ждет нас, Браас? У меня там никого нет. Здесь теперь мой дом. Здесь моя родина.
– Меня ждут дети. Возможно, жена. Я уже старый, Ар. И хочу напоследок увидеть семью, родные земли. Разве ты не хочешь увидеть свой Дженд? Зачем тебе этот султан? Зачем нам служить ему, словно верные псы?
Ар с укором посмотрел на своего друга:
– Опасные речи ведешь, Браас! Мы с тобой солдаты, и должны быть верны воинской клятве!
– Ха ха, какая еще клятва? – рассмеялся Брасс. – Мы как были рабами, так ими и остались. А у рабов нет клятв.
И, досадливо махнув рукой на Ара, стал спускаться вниз, сердито бубня под нос: – Тоже мне, верный клятве. Через несколько дней здесь все будет полыхать от огня. И от твоей клятвы останется один лишь прах.
Дала Ару стало жалко своего старого боевого товарища. В последнее время Браас совсем потерял покой и все больше тосковал по своей далекой родине. Дала Ар с удовольствием отправился бы с ним, чтобы увидеть далекую загадочную родину друга. Но сейчас в условиях войны это будет предательством и нарушением военной присяги, данной султану. Правитель оказал ему доверие, и он не мог его подвести. Да и Браас, возможно, не доехал бы до своего города. На его пути лежали воинственные земли, через которые трудно было бы пройти бывшему наемнику и воину.
Сейчас не время предаваться унылым мыслям. Сейчас время готовиться к защите. Враг уже недалеко. И бежать больше некуда. И нужно быть бдительным, чтобы не допустить падения Лахора.
….
Но в этот раз враг пришел неожиданно быстро. Он подкупил стражу, состоящую из наемников, и вероломно напал на город под покровом ночи. Застигнутые врасплох, защитники были мгновенно разбиты. Лишь небольшая горстка горожан отчаянно дралась небольшими островками в разных местах. Они защищали город, в котором родились. Город, без которого не могли представить существования. Город, который стал смыслом их жизни. И они стояли насмерть, став последними бастионами на пути огромной массы врага.
Но враг никого не жалел. Он рубил без разбору и детей и женщин. И везде были слышны крики отчаяния, мольбы о прощении и стоны. К концу дня остались только небольшие островки сопротивления, и Лахор, как и Газна, запылала огнем.
В пылу сражений был ранен Браас, и Ар, бросившись на выручку другу, вынес его на своих плечах. Погрузив Брааса на своего коня, поскакал в сторону цитадели, где воины все еще держались, защищая правителя. Битва шла на площади перед самым дворцом. Оставив раненого Брааса в безопасном укрытии под деревом, Ар выхватил меч и на всем скаку влетел в гущу сражения. Где-то мелькал и сам султан, окровавленный, растерзанный, оборванный. Хищно улыбаясь, он сверкал белыми зубами и остервенело рубил нападавших. Он рубился почти один, и возле него не осталось почти никого из стражи, а неприятель уже окружал его.
Спешившись, Дала Ар пробился к правителю и умелыми взмахами меча разорвал плотное кольцо врагов вокруг. Так же, как в том бою под Гиндукушем. Но внезапно просвистела стрела и вонзилась в грудь султанаа. Враг все-таки достал его. И тут же со всех сторон засвистели стрелы, добивая последних защитников, корчащихся от ран. Стрелы летели без разбору, убивая и своих, и чужих. И одновременно, на площадь ворвалась вражеская конница, оглашая победным кличем все вокруг. Ар затащил султана во дворец, и захлопнул тяжелые двери, задвинув засов. Сломав древко стрелы в ране султана, он собирался было взвалить правителя на себя и попробовать уйти через секретный лаз. Но султан знаком руки остановил его и, выплевывая кровь, с трудом прохрипел: