как листву с берёз.
Поздно. Воскресение.
Развели мосты…
Горькие, осенние,
жёлтые цветы.
* * *
Под контролем всё. Я не зеваю.
Рано утром выхожу к трамваю.
Я стою, со всех сторон зажатый
страхами. Похоже, вышел рано.
Мне трамвай нанёс такую травму,
каковой я в жизни не припомню.
Командир, трамвайный шеф, вожатый,
отчего ты не привёз её мне?
Отчего, скажи, какая сила
душу мою всю перекосила?
Вот опять я выхожу из дома
и ловлю такси, но цель похода
непонятна: я не слышу грома —
на пустых полях аэродрома
тишины нелётная погода.
Где же ты? Куда запропастилась?
Может быть, давно уже простилась
с тем, что быт мой глухо неустроен,
что мой чайник сильно закопчённый,
что проблемы налетели роем —
маленькие жалящие пчёлы?
Где ты? Отзовись! Пусть далеко ты,
может, это Южная Дакота,
или уже мчишься по Вермонту?
Там не обнаружить мастерскую —
чувств не принимают для ремонта, —
ну а я, как в клетке волк, тоскую.
Я не сплю – я никакой не соня,
вздрагиваю: вроде бы клаксонят.
Нет, не ты. В окне – скопленье пятен,
сцепленных водою дождевою.
Это – призрак. Он, как ночь, невнятен,
лунною кивая головою.
* * *
Весь день мы на Пречистенке
дурачимся с тобой.
В лицо цветка тычинками
дождь тычется слепой.
Мы от него не прячемся
и, в общем-то, правы:
то грустное дурачество —
последнее, увы.
Вагоны ждут на станции,
и ждут уже давно.
