Тонкая грань

Компас любви

Каким долгим казался ему этот день! Но и он наконец-то близился к финалу. Все, кто хотел поздравить Максима с юбилеем, пришли и поздравили. Ожидаемые в таких случаях слова были произнесены, и теперь ему не терпелось уйти с работы, чтобы остаться одному. Он не любил свои дни рождения, давно уже не отмечал их и не понимал, почему так радуются порой своим праздникам другие. «Ну стал ещё на год старше, и что?» – с недоумением вопрошал он. И уж тем более теперь, когда ему исполнилось сорок (есть ведь народная примета: эту дату вообще не отмечать), он не испытывал никакой радости. Он не стал устраивать никаких застолий, а только принёс на работу шампанского, конфет: неудобно совсем уж без внимания оставлять поздравляющих. А они всё шли и шли – коллеги, клиенты, просто знакомые – с букетами и какими-то дурацкими, совершенно не нужными ему подарками, которыми был завален уже весь стол. Он с грустью смотрел на все эти подношения и прикидывал, куда бы их потом сбагрить.

Максим провёл ладонью по стопке громоздившихся перед ним финансовых отчётов – вот что действительно привлекает его, как ни глупо в этом признаться. Работа захватывает, а всё остальное кажется пошлым и скучным. Среди коллег – ни одного интересного человека, с кем хотелось бы общаться. Сплошные стереотипы, знаешь наперёд, кто что подумает и скажет. «Я превратился в сухаря, – подумал он. – Успешный финансовый директор. Бумажный червь».

Возможно, в силу своего математического образования он подспудно выстроил свою жизнь согласно жёсткому алгоритму: к сорока годам в ней присутствовало только то, что было ему действительно необходимо, а всё остальное он, не задумываясь, отметал. Многие считали его чудаком, а то и скрягой: при таком положении и зарплате обходиться скромной квартирой в отдалённом районе, ездить на подержанном ниссане, не иметь «статусных» вещей! Но Максима всё и так устраивало, и он не собирался никому в угоду сдавать свои позиции. У руководства на отличном счету – классный профессионал! Так о чём ещё волноваться?

Максим взглянул в окно: ранние декабрьские сумерки уже почти полностью окутали город, казавшийся озябшим и унылым. И настроение под стать. «В Египет, что ли, махнуть? – подумал он с тоской. – Но что Египет? Пыль, жара, переполненные пляжи, тупые лица отдыхающих… Неужели так и проживу всю оставшуюся жизнь – с этими отчётами, бесконечной зимой, вечной изморозью за окнами? Жуть какая-то…»

Тихий стук в дверь прервал его безрадостные размышления.

– Да? – отозвался он.

Дверь осторожно приоткрылась, и на пороге появилась невысокая светловолосая женщина – коллега из соседнего департамента, с которым они делили тринадцатый этаж престижного банковского здания.

– Здравствуйте, – робко сказала она, глядя на него с едва заметной улыбкой и поправляя светлые пряди волос, – я не поздно?

– Нет-нет, что вы, проходите, – Максим встал и сделал приглашающий жест, силясь вспомнить, как её зовут, то ли Вера, то ли Надя…

– Я с днём рождения вас поздравить! – сказала она. Голос её прозвучал как-то не вполне естественно, с хрипотцой, волновалась, что ли.

– Спасибо, спасибо! – ответил Максим, испытывая смущение от того, что не может вспомнить имени женщины, с которой бок о бок работал уже несколько лет. – Хотите шампанского?

– О нет, спасибо.

Он взглянул на неё, и тут то ли вспомнил, то ли понял, что она, в общем-то, ему нравится, что какое-то время назад он вроде бы даже довольно часто думал о ней. Что, встречаясь с ней в коридорах или на каких-нибудь мероприятиях, он задерживался на ней взглядом: что-то притягивало в ней, этой худощавой женщине, будто за её неброской внешностью скрывалась какая-то тайна, о которой можно было лишь догадываться.

И сейчас, глядя в её глубокие карие, с синеватым отливом, глаза, он опять почувствовал, как что-то заколебалось у него в груди, забеспокоило, разволновало.

– С днём рождения! – повторила она, словно желая вернуть его к действительности, и протянула ему небольшой сверток.

Максим развернул бумагу, торопясь от смущения, и увидел нечто вроде деревянной круглой коробки, покрытой красным лаком.

«Шкатулка, что ли?» – с удивлением подумал он, открывая маленький металлический замочек на выпуклой крышке, покрытой инкрустацией.

Но это оказалась не шкатулка, а компас – старинный диковинный компас, сделанный, по всей видимости, где-то в Азии.

– Это папа в своё время из Индии привёз, – пояснила она. – Он этот компас в глубинке, на каком-то развале купил. Говорят, он очень старый и не совсем обычный…

– Тем не менее функционирует, – с удовольствием отметил Максим, глядя, как задрожала, заметалась тонкая стрелка, приноравливаясь к движениям его руки. – Вот, стрелка показывает прямо на вас, значит, тут – север, – отметил он со знанием дела.

– Вы думаете, это поэтому? – спросила она с улыбкой, и внезапно вспыхнувшая в её глазах синева почти затмила их карюю сущность. Она помолчала, а потом неуверенно произнесла: – Он указывает на…

Зазвонил телефон. И пока Максим отвечал на звонок, женщина, помахав рукой, исчезла за дверью. Но какая-то непонятная истома продолжала волновать его, сжимала грудь. И было жаль, что она так быстро ушла.

Максим положил компас в портфель, окинул взглядом свой заставленный цветами и коробками кабинет, глубоко вздохнул.

«Люба, – вспомнил он, заводя свой ниссан, – ну, конечно же, Люба, вот как её зовут».

Пока он ехал домой привычным маршрутом, по узким московским улицам и переулкам, колыхание сердца постепенно улеглось, уступив место тихой, приятной, трудно объяснимой истоме. Максим даже замурлыкал какую-то песенку – настолько ему было хорошо.

На следующее утро он передал своей секретарше все полученные накануне букеты, сдвинул в сторону коробки и пакеты, освобождая место для новой партии отчётов, и приступил к привычной работе.

День выдался солнечный, ясный – казалось, декабрь решил позаимствовать у весны немного тепла и беспечности. Небо высвободилось из плена серой хмари, и солнечный свет щедро заливал всё пространство вокруг, будто приглашая оторваться от дел и предаться беспричинной, нежданной радости.

Максим посмотрел в окно и на секунду замер, вспомнив свой вчерашний разговор с Любой. «Что это за глупость я давеча сморозил? – с удивлением подумал он. – Сказал, что там – север. У нас же окна выходят на юг, значит, север – тут, а вовсе не там, где она стояла… Неисправный, видимо, этот компас».

И, вздохнув, он снова погрузился в работу.

Яви собой чудо

Когда пробки на въезде в центр стали совсем уж чудовищными и дорога на работу превратилась в многочасовое мучение, Игорь перешёл на общественный транспорт. Это оказалось и удобнее, и быстрее. До дизайнерского бюро, в котором он работал, шла прямая ветка метро, и теперь в дороге, вместо того чтобы трепать себе нервы, он с удовольствием читал. Он вообще был любителем хороших книг, посещал все столичные книжные ярмарки, загружая обычно рюкзак под завязку. Дополнительный час чтения в сутки – совсем неплохо, за месяц удавалось проглотить несколько книг.

Иногда он отрывался в пути от чтения и предавался второму любимому занятию – разглядыванию пассажиров. Довольно быстро он понял, что благодаря поездкам в метро он получил уникальную возможность увидеть своих соотечественников, причём вживую, а не на экране, как раньше. К сожалению, увиденное не слишком вдохновляло. Изо дня в день перед его взором проходили всё те же типажи: утром – невыспавшиеся, апатичные люди, вечером – усталые клерки, рабочие, студенты, возвращающиеся домой после напряжённого дня. Он пытался всматриваться в их лица, определять род занятий, интересы, но чаще всего видел лишь безразличные лица, уткнувшиеся в гаджеты, – по ним невозможно было что-либо угадать.

Встречались, правда, и пассажиры с вполне фактурной внешностью: попадались интересные стройные женщины с роскошными волосами, высокие статные мужчины с правильными чертами лица, но их общий вид – какая-то внутренняя опустошённость, равнодушие, нелепая одежда – превращал их в безликих статистов, сливающихся в серую невзрачную толпу. Иногда Игорю хотелось растормошить кого-нибудь из них и сказать: «Эй, проснись! Вернись к жизни! Она прекрасна – в ней столько красок, музыки, поэзии! Так стань же достойным её – яви собой чудо! Ведь это совсем не сложно – требуется всего лишь минимум усилий». И он мысленно видел, как преображаются на глазах находящиеся рядом люди – становятся яркими, живыми.

Ведь возможно же такое в Париже! (По крайней мере так было до недавнего времени, пока иммигрантов там не стало почти столько же, сколько парижан.) Приезжая в Париж, Игорь мог часами сидеть в каком-нибудь открытом кафе, лицом к улице, наблюдая за прохожими и делая быстрые зарисовки в альбоме. Это никогда не надоедало: каждый человек был по-своему интересен и красив – независимо от возраста. А Амстердам! Там, конечно, в публике нет и четверти французского шарма, но зато желание проявить свою индивидуальность переливает через край. Кого там только не увидишь! Авангард-парад, бурлящая река самобытности. Да… У нас почему-то складывается иначе. Тяготы быта, повседневная суета, общие заботы выдавливают эстетику из повседневной жизни.

В тот осенний день Игорь, покачиваясь в вагоне метро, рассматривал по привычке пассажиров, когда его внимание неожиданно привлекла молодая женщина, стоящая чуть поодаль. Её лицо показалось ему определённо знакомым. Высокая, темноволосая, с мягкими чертами лица. Под дугами бровей – большие тёмно-карие глаза с неподвижным взглядом. Он окинул её взглядом – чёрная кожаная куртка с оторочкой искусственным мехом под леопарда, зелёные бриджи, высокие кожаные сапоги. Никаких украшений. Небольшая сумка через плечо. Усталый, отрешённый вид. Ничего особенного. Ничего. Но где-то он её точно видел.

Женщина поправила прядь волос, и он заметил на её мизинце маленькое кольцо с камнем. И тут же вспомнил: Форнарина! Это была она. Италия, Галерея Уффици, три месяца назад. Эта женщина была копией портрета работы Себастьяно дель Пьомбо. Игорь провёл тогда немало времени перед очаровавшей его картиной. Да, тот же овал лица и припухлость щёк, нос, и полные губы, и волосы… Пятнистая меховая накидка на плече и даже это кольцо на мизинце. Поразительно! Однако при всей схожести с известным портретом его попутчица была разительно другой. В её взгляде не было той глубины и зовущей тайны, в лице – той лёгкой, скрытой иронии, во всём облике – того величия и достоинства. Его современница казалась размытой, тусклой копией оригинала шестнадцатого века. В то же время Игорю было очевидно, что именно можно сделать, чтобы наполнить её магической привлекательностью, заставить её засверкать: ей надо было изменить совсем немного в своей внешности и – чуть больше – в своём мироощущении.

Игорь уже подъезжал к своей станции, когда понял, что он просто обязан протянуть ей этот ключ, одним поворотом которого она сможет изменить свою жизнь. Он быстро сделал запись в блокноте и, выходя, вложил листок ей в руку, почувствовав на мгновение металлический холодок её кольца.

Она развернула записку – «Галерея Уффици. Пьомбо».

«Что это? – рассеянно подумала она. – Ресторан? Клуб? Надо будет узнать… Да, но он не написал, когда и во сколько!»

Подружки

День выдался морозный, ясный и солнечный. Татьяна Львовна быстро собралась и вышла на улицу. Она любила такую погоду. «Татьяна, русская душою… любила русскую зиму…» – это словно и про неё писал поэт.

Перейдя трамвайные пути, Татьяна Львовна увидела на углу Ольгу Ивановну – та уже поджидала её. Накануне они сговорились пойти погулять в парк поблизости. С тех пор как обе вышли на пенсию пару лет назад, они часто предпринимали совместные прогулки.

На Ольге Ивановне был спортивный голубой пуховик и светлая вязаная шапка с помпоном; сама она казалась издалека молодой и изящной. «Совсем как девушка», – подумала Татьяна Львовна и тоже подтянулась, приосанилась. Она с годами несколько располнела и не могла уже похвастаться стройной фигурой, как прежде, но всё-таки старалась держаться в форме.

– Здравствуй, дорогая! – выдвинулась ей навстречу Ольга Ивановна. – Какой денёк чудесный, одно удовольствие прогуляться! А какая у тебя шубка чудесная! По-моему, я её раньше не видела?

– Да что ты, ей сто лет! – ответила Татьяна Львовна, беря подругу под руку.

Вместе они направились по недавно расчищенной от снега аллее к парку.

– Как твой бок, отпустило? – участливо поинтересовалась Ольга Ивановна.

– Да, слава богу! Помазала той мазью, что ты сказала, – и всё прошло.

– Ну и хорошо!

Они прошли к замёрзшим прудам, где в небольших полыньях плавали утки, побросали им хлеба, наблюдая за красивыми, с синими полосами селезнями и невзрачными бурыми уточками, посидели немного на лавочке, а потом направились вверх, на холмы, чтобы оттуда полюбоваться открывающейся панорамой на городские кварталы.

– Смотри-ка, как левая сторона отстроилась! – изумилась Ольга Ивановна, глядя на стоящие поодаль дома. – Всё строят и строят, скоро места свободного не останется. А ведь когда мы сюда только заехали, здесь сплошной пустырь был. Мужу тут не нравилось, говорил: голо очень. А я люблю просторы.

Гуляли они долго, переходя с места на место, но усталости не чувствовали. Свежий морозный воздух бодрил, придавал сил.

– Смотри, какие мы с тобой молодцы! – заметила Татьяна Львовна. – Уже больше двух часов ходим – и хоть бы что!

От долгой ходьбы на припекающем солнце она даже немного распарилась и расстегнула шубу.

– А что нам! – живо отозвалась Ольга Ивановна. – Какие наши годы! Ты, например, так хорошо выглядишь, тьфу-тьфу, что тебе больше сорока пяти никак не дашь!

– Да ладно тебе! – отмахнулась подруга. – Вот ты действительно как девушка! Такая стройная! И лицо гладкое, совсем без морщин.

Довольные собой, они бодрым шагом продолжили свой маршрут и спустились на плоскую террасу, где стоял длинный застеклённый павильон, в котором по временам устраивались разные мероприятия. Сейчас, под шапкой белого снега он, правда, выглядел довольно сиротливо. Подойдя ближе, Татьяна Львовна заметила афишу на стене.

– Да тут сейчас выставка проходит! – обратилась она к подруге. – «Художники Замоскворечья». Пойдём посмотрим?

Подойдя к кассе, они заглянули в окошко.

– Для пенсионеров билеты по сто рублей, – ответила им сонная кассирша.

Лица у наших подружек так и вытянулись. Они достали кошельки, расплатились и взяли билеты.

– Какая бестактная женщина! – возмутилась Ольга Ивановна, едва они отошли от кассы. – Даже не спросила, сколько нам лет. Сразу: «Пенсионерам – по сто рублей».

– Да это она из вредности, – успокоила её подруга. – Есть такие люди, которых так и тянет гадости сказать, чтобы настроение другим испортить.

После осмотра выставки они ещё немного прошлись по парку и остались вполне довольны проведённым днём.

Когда они направлялись к выходу вдоль аллеи, мимо них лихо промчался на лыжах седой мужчина в спортивном костюме.

– Слушай, может, и нам лыжами заняться? – предложила Ольга Ивановна, провожая взглядом мужчину.

– Да что ты, – возразила Татьяна Львовна, – у меня ни лыж, ни костюма нет.

– Так всё можно купить… Смотри, какие тут орлы летают! И мы будем с тобой как ласточки!

– Да уж, – протянула Татьяна Львовна, доставая из кармана зазвонивший телефон.

– А знаешь, Тань, – продолжила Ольга Ивановна, – даже когда мы с тобой состаримся, это будет не страшно. Главное ведь, чтобы близкий человек рядом был, хоть один. Чтоб можно было поделиться своими впечатлениями, мыслями. Правда? Чтобы просто кто-то слушал тебя, но не в пол-уха, а внимательно, сочувственно, вот как ты.

Татьяна Львовна взяла её под локоть.

– Да, конечно, – рассеянно ответила она, убирая телефон. – Быть бы только здоровыми, а там пусть говорят, кто что хочет…

Фиолетовый цветок

Июль выдался сухой, жаркий. Уже с утра небо обретало тускло-голубой, будто выгоревший цвет, и даже после полудня, когда солнце начинало медленно клониться к закату, в воздухе ощущались горячие потоки, хаотично перемещаемые лёгким беспокойным ветром. На даче летний зной переносился, конечно, легче, чем в городе: большой сад, заросший старыми деревьями и кустарником, давал много тени, да и на просторной открытой веранде никогда не бывало жарко. Сергей и Елена, обычно проводившие отпуск за границей, в этом году решили не предпринимать дальних поездок и сняли дачу в Подмосковье. Андрейка, их шестилетний сын, быстро сдружился с соседскими ребятами и целыми днями пропадал на оврагах за подлеском. Елена с удовольствием занималась хозяйством, ходила в лес за грибами и ягодами, возвращаясь с полной корзинкой, а Сергей с утра пораньше устраивался на террасе с ноутбуком – отпуск отпуском, а надо закончить и сдать исследование, которое их лаборатория в Астрономическом центре вела почти три года совместно с коллегами из Венгрии, и теперь наступал срок сдачи доклада для международного журнала. Работа эта, собственно, была уже закончена, но он снова и снова возвращался к текстам и графикам, придирчиво вникая в малейшие вызывающие сомнение тезисы. Он работал с упоением: тема исследования гравитационных волн, предсказанных ещё Альбертом Эйнштейном, недавно получила экспериментальное подтверждение, что доказывало существование искривлений пространства – времени, а это позволяло теоретически узнать о давно произошедших событиях в жизни Вселенной. Астрономия стояла на пороге захватывающих открытий. Погружаясь в научные тексты, всматриваясь в фотографии, полученные из космоса, Сергей напрочь забывал о происходящем вокруг, ощущая себя пульсирующей точкой в бесконечной темной Вселенной, развивающейся миллиарды лет по своим собственным законам. Время в этом случае тоже текло по своим законам: порой ему казалось, что он провёл у компьютера не более получаса, а на деле проходило несколько часов. Вот и теперь Сергей как бы издалека услышал голос Лены, зовущей их с Андрейкой к завтраку.

– Иду-иду, – откликнулся он, с трудом выныривая из бездны космического океана. Закрыл ноутбук и с удивлением осмотрелся по сторонам, будто заново узнавая привычное место.

Лена накрыла тем временем завтрак на веранде. На столе стояла большая тарелка с творожниками, сметана в горшочке, малиновое варенье – всё, как они любили с Андрейкой. Они с сыном принялись за еду, а Лена пошла нарвать во дворе мелиссы, чтобы добавить в заварку, – чай с ней получался необыкновенно душистым. Сергей посмотрел вслед жене, и тут его снова коснулось чувство некой тревожности, которое он временами испытывал в последние дни. Что-то изменилось в поведении Лены. За внешним спокойствием в ней угадывалось напряжение, она стала молчалива, неулыбчива, исчезла былая непринуждённость их общения и молчания. Да, он заметил это уже несколько дней назад, но значения этому сразу не придал. Занятый целыми днями работой, просто отметил про себя вскользь эту перемену, но тут же списал её на возможное временное недомогание жены. Но теперь вспомнил опять, и, когда Лена ставила на стол заварной фарфоровый чайник, внимательно посмотрел на неё. Лена не ответила на его взгляд. В лучах тёплого солнечного света она показалась ему очень красивой, но несколько уставшей. Светлые волосы спускаются ровной волной на плечи, лицо ровное, слегла загорелое, с лёгкими веснушками около носа, тонкие губы, в изгибе которых будто застыла горечь. Ему захотелось встать, обнять её за плечи, поцеловать и спросить: «Ленка, что с тобой? Что не так?» Но глядя на её задумчивое лицо, он понимал, что это невозможно, что этим только всё испортишь – она вдруг может взорваться, заплакать и сказать что-то такое, отчего наступит безысходность. Но почему, почему?..

– Андрейка, ты доел? – обратилась Лена к сыну. – Пойдём сходим в деревню за молоком.

– Я с ребятами на речку договорился, – заныл было Андрейка, слезая с табуретки.

Лена вытерла ему рот салфеткой и похлопала по спине:

– Собирайся, мы быстро. А потом к ребятам пойдёшь.

– А папа с нами пойдёт? А, пап? – Андрейка вопрошающе уставился на отца.

Сергей не успел ответить ему, как Лена уже потянула сына за руку:

– Нет, папа не пойдёт. Он занят, у него много работы.

И опять – не глядя на него, без упрёков, но сухо, отстранённо.

– Пап, а ты мой велик ещё не починил?

– Сегодня починю, сынок, – Сергей встал из-за стола. – Вот прямо сейчас и займусь этим.

В самом деле, третий день обещает сыну выпрямить погнутые спицы на велосипеде и всё никак не соберется. Сергей вошёл в сарай и выкатил оттуда велосипед, поблёскивающий на солнце металлической рамой. Андрейка, уже зашагавший было с матерью к калитке, остановился и запыхтел:

– Па, а это долго? Мам, а может, мы подождём?

– Пойдём-пойдём! – Лена потянула его за руку. – Я же сказала тебе: папа занят. Потерпи, когда-нибудь починит.

Как только они скрылись за калиткой, Сергей оттолкнул ногой велосипед. «Когда-нибудь починит» – сколько желчи, сколько укора в этих словах! Почему она так злится на него? Что с ней? Что с нами? Ему стало вдруг жутко при мысли, что возникшая между ними неизвестно почему трещина будет теперь углубляться и никогда-никогда не сядут они больше рядом, обнявшись, не пошутят, не поговорят запросто о том, что волнует, да и просто – о чём угодно. «Видимо, это из-за моей работы, – подумал он. – Сижу целыми днями за ноутом, никакого внимания семье. Но Ленка, дорогая, я просто сейчас в цейтноте!» Вздохнув, он запрокинул голову и посмотрел в небо. На бледно-голубом своде медленно плыло одинокое облачко. Он вспомнил, что уже довольно давно у них не было близости, Лена с наступлением темноты сразу ложилась спать, ссылаясь на усталость. «А что, если она кого-то полюбила? – внезапно подумал он. – Какого-нибудь ловеласа из своего банка. Такая красивая женщина, наверняка к ней клеятся всякие на работе». И тут же поморщился: «О чём это я? Какие пошлости лезут в голову!» Он снова посмотрел в небо. Как далеко всё то, чем он занимается, от нужд и забот большинства людей – бездонный загадочный космос, гравитационные волны, искривления пространства и времени… Но искривляются, видимо, со временем и души, и отношения.

Лена с Андрейкой шли по дорожке среди высокой травы, в которой то и дело мелькали цветы – пестрая мать-и-мачеха, голубые васильки, бордовые головки репейника. Разнотравье источало богатый аромат, хотелось зачерпнуть его ладонями, умыться им, испить. Над травой и цветами низко летали бабочки и толстые жужжащие шмели.

– Мама, смотри, какая большая бабочка полетела! Это адмирал? – Андрейка дёрнул Лену за руку и остановился, открыв рот.

– Да, наверное… – рассеянно ответила она. – Пойдем, тётя Дуся уже, наверное, заждалась нас.

Лена шла будто во сне. Бабочки, цветы, ароматы – такая красота вокруг, а на сердце всё равно грусть. Что-то не так у них с Сергеем в последнее время. Он совсем перестал замечать их с сыном, стал холодным, ушёл в себя. Может, ему наскучила семейная жизнь? Ведь такому талантливому человеку, как он, нужна, наверное, полная свобода. Он исследует космос, разбирается в сложнейших вопросах мироздания, а что могут ему дать они с Андрейкой?

Они перешли железную дорогу, и, когда спускались с насыпи, взгляд Лены вдруг выхватил среди травы необыкновенный цветок. Он стоял прямо, опушённый продолговатыми листьями, вознёсся к небу конус из ярко-фиолетовых, тесно прижатых друг к другу колокольчиков – от широких снизу, до совсем мелких наверху. Она никогда не видела раньше ничего подобного и даже не знала названия этого цветка. Наклонилась – цветок издавал тонкий приятный аромат.

– Андрейка, смотри, какое чудо! – Лена с восхищением разглядывая фиолетовую вязь. – Создает же Бог красоту!

– На ракету похож, – задумчиво ответил Андрейка.

Лена собралась уже было сорвать необычный цветок, но подумала, что лучше это сделать на обратном пути: как бы он не завял, пока они будут ходить за молоком по жаре.

Пройдя пыльной деревенской улочкой, они остановились у небольшого деревянного дома, огороженного резным полинявшим от времени забором.

– Дуся! – позвала Лена. – Дуся!

В дверях появилась полная женщина, обвязанная крест-накрест серым платком. Посмотрела из-под руки на дорогу и заспешила к ним вперевалку.

– Ой, это вы! Что-то вы сегодня припозднились, – она виновато взглянула на Лену. – Думала, уж не придёте. Только недавно последнюю банку отдала.

Лена, расстроенная услышанным, молча смотрела на Дусю. Так любили они с сыном деревенское парное молоко! Какая жалость!