Окончив школу в Советском Союзе (с золотой медалью), мама поступила на факультет журналистики МГУ, который тоже успешно закончила, выпустившись тележурналистом (дома с самого начала 70-х хранится пленка заснятого с экрана телевизора на любительскую камеру фрагмента новогоднего «Огонька» на Шаболовке, где мама принимала участие, правда только в качестве статиста за столиком). Все дороги были для нее открыты[8 - Мама начала работать на центральном телевидении в редакции телевизионных программ.], но вот тут-то и произошел слом, связанный с рождением детей. Если меня еще пытались как-то сбагрить в детский сад или отдать на воспитание папиной маме – бабушке Лизе, то мой младший брат Сергей, появившийся на свет через три года после меня, был довольно проблемным в плане здоровья ребенком и требовал к себе повышенного внимания. Оставшись с ним дома, мама так в итоге полноценно на работу и не вышла, хотя и сменила несколько работ, среди которых Издательство «Наука»[9 - Удивительно, но там же в свое – гораздо более позднее – время, ожидая очередных вступительных экзаменов в институт, работала экспедитором моя будущая жена Наташа (а под ее началом служил курьером будущий артист Малого Театра и голос Ватсона из телесериала BBC «Шерлок» Василий Зотов).] и администрация Музея обороны Москвы в Олимпийской деревне. Около музея стояли настоящие пушки и «Катюша», по которым мы с братом любили лазать. Кажется они и сейчас там.
Последним местом работы мамы была кафедра международного права и международных отношений Дипломатической академии Министерства иностранных дел РФ, где она двадцать пять лет служила методистом. И хотя на пенсию ее там проводили с цветами и тортиками, о какой-то карьере говорить не приходится.
Папа, Виктор Андреевич (тоже еще в детстве крещеный в православную веру своей религиозной мамой, но никогда это не афишировавший), в честь отца которого я был наречен, напротив всю свою жизнь ставил перед собой нереальные планы и добивался их реализации. Рано потеряв отца (муж бабушки Лизы Андрей Алексеевич умер задолго до моего рождения), будучи сыном малограмотной уборщицы, папа одновременно старался и заработать денег, чтобы помочь маме, и получить хорошее образование. Так он оказался в стройотряде, в ранней молодости поставив галочку рядом с одним из трех обязательных классических пунктов «построить дом», и успел поработать фотографом, и поступил на экономический факультет МГУ, самостоятельно подготовившись к экзаменам, разумеется, не имея никакого блата.
Хотя кроме названного, у папы был еще и первый юношеский разряд по плаванию и водному поло, жизнь его пошла по совершенно другой – комсомольско-партийной линии. Искренне веря в идеалы коммунизма[10 - Надо отдать папе должное: даже сейчас, когда идея в ранее существовавшем виде обанкротилась, и он сам это прекрасно понимает, он принципиально не отказывается как от пропаганды коммунизма, так и от атеистической картины мира, которая тоже, откровенно говоря, никакой критики не выдерживает, и папа это тоже понимает, хотя и не показывает виду.], папа сперва оказался в райкоме комсомола, затем в Московском горкоме комсомола в отделе пропаганды, и к середине восьмидесятых – в столичном горкоме партии в международном отделе. Я не видел его за работой, но предполагаю, что знание экономических трудов Маркса, полученное в МГУ, позволяло ему быть достаточно убедительным в дискуссиях с проклятыми оппонентами.
В горкоме партии, кроме встреч с многочисленными прославленными деятелями науки и искусства, произошла личная встреча папы с только что приехавшим в Москву Ельциным, из которой он вынес для себя убеждение, что с этим человеком нельзя идти в разведку. В дальнейшем я всегда опирался на это его ощущение, даже когда вокруг меня все были за Бориса Николаевича, а тот что было сил ездил общественным транспортом, хотя ему было никуда не надо. Время показало, что мы с папой были правы.
Примерно в те же дни Горбачев затеял «перестройку» и «ускорение» (не путать с «matryoshka» и «balalaika»), и после обманчивого ощущения глотка свободы все стало рушиться. Пока еще не все рухнуло, папа успел поучаствовать в российско-американском велопробеге: сначала американцы прилетали к нам и ехали из Москвы в Санкт-Петербург (а может быть тогда это еще был Ленинград), затем на следующий год наши летели в США и проезжали их поперек с востока на запад через центральные штаты. Хотя меня напрямую и не коснулось это путешествие, но из рассказов папы я выяснил, что простые американцы гораздо ближе нам по духу и по ежедневным проблемам, которые им приходится решать, чем мы привыкли думать[11 - Был и еще один рассказ, повлиявший на меня. Где-то в середине велопробега они останавливались не то в селе, не то в деревне. Из местной церкви вышел батюшка в рясе и бороде. Тогда такие встречи казались необычными. Туристы полезли к нему с вопросами: а как церковь оценивает деятельность Горбачева, все эти перестройки, гласность, ускорение? Батюшка улыбнулся и отвечает: рано еще говорить, вот пройдет лет шестьсот, тогда посмотрим. Никогда раньше мне не приходило в голову смотреть на мир по таким углом. Любопытно, что этот, в общем-то, религиозный посыл мне принес мой атеистический папа.]. Я в этом лишний раз убедился лично в начале 90-х, когда два месяца провел в США (об этом позже), но и отправлялся туда уже подготовленный.
Примерно в то же время папа, поняв, что т.н. «политическая карьера» бесперспективна, немного поскитавшись по чужим бизнесам, организовал компанию по производству биологически-активных добавок ООО «Здоровье нации», которая работает по сей день, то есть примерно тридцать лет.
4. ПОРТФЕЛЬ КИМ ИР СЕНА
Папина «партийная» работа не только оказалась базой для создания моей семьи (ведь со своей будущей женой Наташей я познакомился во время школьной поездки в Бельгию, куда наша директриса взяла меня исключительно из-за номенклатурной родословной), но и периодически позволяет мне затыкать за пояс слишком уж раззадорившихся собеседников. Когда они начинают рассказывать о своих удивительных приключениях, я, конечно, могу поделиться историей возникновения нашей семейной реликвии – фотографией дедушки с Юрием Гагариным и автографом первого космонавта на ее обороте, или более скромной историей опять же фотографии легендарного хоккейного голкипера Владислава Третьяка с опять же адресным именным автографом… Но есть у меня история покруче.
В мае 1984 года папа позвонил домой и спросил, дома ли я. Я оказался дома. Мне было велено одеться в парадную пионерскую форму и ждать машину, которая заберет меня в аэропорт Внуково. Как мне объяснили, прилетал какой-то высокопоставленный кореец, которого нужно было встретить в том числе от лица пионерской организации СССР. В пришедшей машине кроме водителя и, кажется, какого-то сопровождающего оказалась судя по всему также наскоро собранная пионерская девочка, которая тоже плохо понимала, что происходит.
Вскоре мы оказались в аэропорту. Мы немного порепетировали вышагивание к месту встречи с синхронным «салютованием» – знаком пионерского приветствия – и стали ждать, когда позовут. Вокруг сновали какие-то «официальные лица» и суетились журналисты, часть из которых была похожа на наших, а у части разрез глаз выдавал корейское происхождение. Кое-кому из них мы даже попозировали.
Наконец, все вдруг резко затихло и успокоилось, никуда вышагивать не пришлось, нас просто поставили в одну линейку со встречающими. Будь я постарше и пообразованнее, я наверняка узнал бы среди них Министра иностранных дел СССР Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе, родившегося, кстати, в один день с моим старшим сыном, но тогда я не знал ни состав нашего правительства, ни тем более день рождения первенца.
К нашей линейке вышел хорошо одетый кореец плотного телосложения, прошел вдоль нас и поочередно пожал всем руки. Нам с пионерской девочкой тоже, хотя салют отдать мы все равно успели. Продлилось это протокольное мероприятие меньше минуты.
Не знаю, узнал бы я в ухоженном корейце Ким Ир Сена, будь я постарше и пообразованнее, но это был именно он.
Затем кто-то из членов корейской делегации вывел нас на улицу. Мы подошли к седану представительского класса, кореец открыл багажник и нашим взглядам предстал ряд одинаковых кожаных портфелей, штук двадцать. Мы с пионерской девочкой получили по одному и стали свободны.
Уже дома было установлено, что в портфеле (который и сам по себе был неплохим подарком) оказалось несколько красиво расписанных жестяных коробок с печеньями, и, главное, две коробки механических карандашей с тоненькими сменными грифелями, которые я никогда раньше не видел. Карандаши эти и запасные грифели к ним я использовал очень экономно, потому что понимал, что других таких у меня не будет никогда, а вот печенье мы съели довольно быстро. Хотя жестяные коробки от них, допускаю, до сих пор хранятся где-нибудь на даче в сарае, храня, в свою очередь, что-то внутри себя. Любопытно, что стало с портфелем…
Конечно, такой истории мало кто может что-то противопоставить. Но самое интересное другое. Есть такая теория – теория шести рукопожатий. Она, правда, доковидная, но возьмем ее за основу как условную базу. Благодаря рукопожатию Ким Ир Сена от, скажем, Сталина меня отделяет одно рукопожатие. От Ленина и всех революционеров 1917 года, генералов Великой Отечественной – два. Правда, от Сталина меня отделяет и одно рукопожатие дедушки, ведь он был переводчиком Сталина на Ялтинской конференции. И сразу получается, что два – до Черчилля и Рузвельта. Через Сталина – до Молотова два рукопожатия, до Риббентропа три, и, стало быть, до Гитлера – четыре. Хвалиться тут нечем, просто констатирую.
А папа, для примера и к слову, лично встречался с Фиделем Кастро, когда тот приезжал в СССР. Получается, до кубинского лидера у меня одно рукопожатие, и всего-то два – до Че Гевары!
Ну и раз уж такая пьянка… Еще один мой хороший знакомый, тоже путешественник в Бельгию, Наташин одноклассник Никита Ким (кстати, мастер спорта по шахматам, близкий сподвижник Кирсана Илюмжинова в его шахматных делах, радиоведущий и журналист газеты «Спорт-Экспресс») побывал в Голливуде и выложил в соцсети фотографию, где он здоровается за руку с Вуди Харрельсоном. Выходит, до Вуди у меня одно рукопожатие, а практически до всего Голливуда (вставьте сюда любую интересующую вас фамилию американского актера или актрисы за последние тридцать лет) – два. До большинства режиссеров (Спилберг, Коппола, Тарантино, Линч, Финчер, Триер, Михалков) – два, ну от силы три.
Это, что называется, по горизонтали. А если по вертикали, в глубь веков… Самая моя старшая родственница, которую я застал – прабабушка Надя, мама маминой мамы. Она умерла в 1992 году, не дожив несколько дней до своего столетия. Прабабушка родилась в Российской Империи в XIX веке, революцию 1905 года видела глазами совершенно сознательного подростка, потом у нее на глазах случились февральская и октябрьская революции, перед этим – Первая мировая война (где она была сестрой милосердия, что запечатлел хранящийся в семье фотографический снимок), а позже – Великая Отечественная. В заключение своей жизни – а бабушка до самого конца была со светлой головой – она стала свидетельницей распада СССР.
К сожалению, я плохо знаю нашу родословную, но если предположить, что отцом прабабушки был мужчина не моложе тридцати пяти лет, то получается, что он родился при крепостном праве и уж точно был свидетелем гибели российского императора Александра Второго. А если и его отцом был мужчина не моложе тридцати пяти лет, то это уже современник Пушкина, родившийся вскоре после войны с Наполеоном.
К чему я все это? К тому, что мир гораздо меньше, а история намного короче, чем нам кажется. Мы привыкли мерить историю сиюминутными сущностями. Когда я родился, Битлз уже считались ретро-музыкой, хотя Джона Леннона еще не застрелили, а потому ливерпульская четверка еще не стала настоящей легендой. И время только ускоряется. Дети мои сегодня говорят «это старая песня (клип, кино), ей уже три года», а мне до сих пор кажется, что «Nevermind» Нирваны, «Get A Grip» Аэросмита или «Violator» Депеш Мод – довольно свежие релизы, хотя им… более тридцати лет[12 - Но тут, возможно, дело в том, что с тех пор меня ничто так не потрясало, а это, допускаю, субъективный фактор.]!
С другой стороны, даже нам, старым бойцам, сложно представить себе мир без смартфонов и интернета, а ведь и этим устройствам и технологиям всего-то тридцать лет… А кому-то 3G на фоне обещанного 5G кажется рудиментом.
Поэтому мир не просто сжат. Мир еще и крайне субъективен. Никогда не надо забывать об этом, особенно в спорах. При самой безусловной истине и двух взаимоисключающих точках зрения правы могут оказаться оба. Просто каждый – для себя.
5. ТЕПЛЫЙ СТАН
Но я в своей хронологии прервался на том, что с улицы Винокурова перебрался с родителями на край города – Теплый Стан. Отсюда, стало быть, и продолжим.
Теплый Стан – это район Москвы, в котором я поселился в три года и живу до сих пор, сменив несколько домов на одном пятачке. Из окон каждого из них я вижу все дома, в которых жил, а прежде видел все дома, в которых поселиться мне еще только предстояло.
В детский сад (который потом прошли все мои дети) я походил, кажется, несколько дней, перетащил домой все понравившиеся мне игрушки (помню, особенно мне пришелся по вкусу тяжелый металлический танк зеленого цвета, размером со спичечный коробок) и полностью потерял интерес к этому учреждению. Чувствовал я там себя очень плохо, совершенно не мог есть то, чем там кормили, и в итоге навсегда утратил возможность питаться гречкой и творожной запеканкой, а способность пить компот из сухофруктов вернулась лишь спустя годы. Зато там был Алеша Попов, научивший меня «махать руками» – навык, с которым я вполне мог бы участвовать в программе «Слабо?»: кисти полностью расслабляются и при частых взмахах пальцы так стучат в ладони, что их слышно. В детстве я не знал, что таким образом опроверг старинную китайскую мудрость о невозможности хлопать одной рукой. Использовал я этот навык, как правило, для выражения переполнявших меня положительных эмоций, то есть в моменты, когда взрослые говорят «вот это по-настоящему круто!» или еще более короткие и емкие выражения. Родители безуспешно пытались отучить меня от этой казавшейся им странной привычки, но, признаюсь, я до сих пор могу сорваться на такие странные аплодисменты в особо волнительные моменты. Впрочем, в нынешние толерантные времена, когда узаконенных странностей стало гораздо больше, а сами странности стали куда любопытнее, это редко у кого вызывает интерес.
В результате все детство со мной просидела бабушка Лиза, Елизавета Ивановна, о которой я уже говорил. Она возила меня на шее в прямом и переносном смысле, пока мое место закономерно не занял мой младший брат Сережа.
Я помню Теплый Стан в глине и новостройках. Помню, как на опушку в тридцати метрах от первого подъезда, из леса выходили лоси, а уж зайцы, лисы и белки в шаговой доступности были обычным делом. Говорят, в нашем лесу видели даже кабанов.
Помню, как за грибами можно было ходить, никуда не ходя. Пятнадцатиминутная прогулка по краю леса гарантировала суп из сыроежек, козлят и дождевиков. Дождевик, кстати, кто не знает, – удивительный гриб! Возникающий белой россыпью пузырьков вскоре после обильного дождя, в первые два-три дня он обладает нежной мякотью и изысканным вкусом, годен для употребления как в супе, так и в жаренном виде. Гриб не требует чистки и, кажется, я ни разу не видел его червивым. Но если не сорвать его вовремя, мякоть дождевика очень быстро превращается в пыль, серую труху. Наступив на такой гриб, можно решить, что пошел дым, поэтому его второе имя – «дедушкин табак». Помню, как мы развлекались с мальчишками, притапливая в лужах вскрытые старые дождевики: из-под воды шли пузыри с дымом, и все это напоминало извержение подводного вулкана. А еще в таких лужах была лягушачья икра и головастики, у которых вскоре появлялись лапки и исчезал хвостик. Если лужа была очень большая, мы с мальчишками плавали по ней на плотах, которые собирали из листов пенопласта, почему-то в изобилии валявшихся вокруг строительных площадок, а они в Теплом Стане тогда были повсеместно.
Углубление в теплостанский лес на час-два гарантировало встречу уже со всеми благородными грибами нашей полосы, а также малиной, земляникой, щавелем, а для бесстрашных и безрассудных предлагались кусты орешника, в которых действительно можно было без труда найти орехи, являющиеся предметом вожделения не только детей с частично коренными зубами, но и тех самых белок.
Это было чудесное время, когда люди боялись зверей больше, чем звери людей, а грибы и ягоды, кажется, не боялись никого. Сегодня, когда Теплый Стан из окраинного спального района после прирезания к городу Новомосковского округа оказался географическим центром Москвы (а значит и мира!), наш лес объявили заказником и обнесли черным железным забором. На территории заказника запретили разводить костры, хотя во времена моего детства пикники в лесу были очень популярны, и первый шашлык, плохо замаринованный и недожаренный, хотя и подгоревший, я попробовал именно там, и был он невероятно вкусным! А пропавшие за это время с вытоптанной москвичами и новыми москвичами территории представители флоры и фауны отчего-то не спешат сюда возвращаться. Лишь изредка, отдавая пустотой в пришедшем в запустение лесу, выдает свою бездушную маршевую дробь по мертвому дереву красноголовый дятел, и звуки этого марша, к сожалению, отнюдь не внушают оптимизма.
Главное, я не только помню людей из того времени, но и со многими из них поддерживаю контакт. Где-то лет с пяти я знаю Олю Попову, с кем мы ходили за грибами и которая стала художником и дизайнером интерьеров. Восемь лет я, как и с Олей Поповой, проучился в одном классе с Мишей Пучковским, с которым мы кидались виниловыми пластинками с балкона девятого этажа и чудом никого не поранили, – ныне, как он себя называет, «фронтменом» группы «Улица Тюленева», возрожденной после длительного анабиоза и уверенно штурмующей эфиры интернет-радиостанций. Через них я узнаю новости о других своих старинных товарищах. С некоторыми нас через годы сблизили соцсети. Если бы не они, я бы усомнился в достоверности собственного рассказа о Теплом Стане – настолько он был другим во времена моего детства.
Что ж, район родился и рос практически вместе со мной. Дуб, на который мы с мальчишками забирались высоко-высоко, аж захватывало дух, кажется мне теперь совсем не таким высоким, а ветки, служившие нам ступенями, пообломались под тяжестью разросшейся кроны или обпилены заботливым инструментом работника лесного хозяйства в соответствии с установленными нормами безопасности. Поле, где мы собирали пачки из-под сигарет, в которых искали «счастливые метки» (служебные типографские символы), сперва на долгое время покрылось просторным торговым павильоном, где последние лет двадцать сидел «Перекресток», но и его снесли ради строительства метро, и контуры станции уже совершенно очевидны. На месте огромного гаражного хозяйства высится жилой комплекс «Теплый Край», а из маршрутов моего детства остались, может быть, один или два автобуса.
Сейчас у моего района вот такой возраст и вот такое настроение. Но я надеюсь, что это тоже пройдет. И что если не наступит вторая молодость, то вторая зрелость будет не хуже первой.
6. А ДАЛЬШЕ?[13 - Косность описаний событий конца февраля 2022 года и последующих месяцев в этом разделе обусловлена жесткостью и неопределенностью законодательства. Приношу извинения читателям.]
Вот так соберешься описать свою жизнь, потому что тебе вот-вот сорок восемь и к пятидесяти как раз закончишь, а тут – снова здорово, да пуще прежнего…
И кажется, что много уже повидал на своем веку: пожил в СССР, посмотрел перестройку, увидел крах Союза с локальными межнациональными конфликтами в бывших республиках, пережил девяностые, которые иначе как «лихими» и вправду не назовешь, со всеми их чеченскими войнами, повсеместным терроризмом (от грохота взрыва дома на Каширском шоссе я в пять утра проснулся в Теплом Стане и сразу понял, что это, а потом из новостей узнал детали) и повальным бандитизмом. Августовский путч и расстрел Белого дома в 1993 году, когда по Москве свободно курсировали танки с боевыми зарядами.
Помню, как пришел Путин, обещавший мочить террористов в сортирах и выдававший впоследствии подобных «мемов» не один десяток. Помню, как мы катали его фамилию на языке словно какой-то новый необычный фрукт, который пробуешь впервые и никак не можешь понять, что за вкус. «Тучные» нулевые помню – годы растущего изобилия и укрепляющейся стабильности, вездесущее «потреблятство» и профуканные мной турецкие курорты буквально за бесценок. Потом десятые, когда вдруг выяснилось, что ставленник Ельцина Путин, вроде бы по убеждениям либерал и капиталист, совершенно не намерен продолжать «ельцинский курс», хотя и похоронил предшественника с императорскими почестями, а Чубайс как и прежде кажется заговоренным и неприкасаемым.
И вперемешку: Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия – ориентированные на Россию земли и народы, за которые россиян теперь, мягко говоря, недолюбливают в Молдове и Грузии (хотя грузины в 2018 году встречали нас с таким радушием, как, кажется, никто и никогда). Саакашвили, жующий галстук, плещущие друг другу воду в лицо Жириновский и Немцов, застреленный в последствии прямо у стен Кремля, Беслан и «Норд-Ост» на Дубровке, взрывы то тут, то там, удивительный кандидат в Президенты России фармацевтический магнат Брынцалов, коробка из-под ксерокса, полная долларов, которые вроде бы должны были пойти на теневое финансирование избирательной кампании Ельцина. Позорный тур «Голосуй или проиграешь!», о котором теперь стыдливо помалкивают все наши звезды, многие из которых поют и пляшут до сих пор. Прекращение и возобновление парадов Победы, возникновение Бессмертного полка, превращение ветеранов из марширующих колонн в мерцающие слабым светом вкрапления в толпу людей, не имеющих к Победе никакого отношения.
Программа «Окна», не знавшая, что может быть «Дом-2», заново рожденный и медленно умерщвленный коммерцией КВН, «Вокруг смеха» раз в месяц и «Веселые ребята»[14 - Про Кнышева, создателя «Веселых ребят», расскажу отдельно.] раз в год, «Утренняя почта» с Юрием Николаевым и одной популярной капиталистической песней на пять программ. А «Будильник», «АБВГДейка» (с племянником клоуна Клепы из этой программы – Олегом Додоновым[15 - Про него – в разделе истории Студийного проекта «ТИТРЫ»] – я познакомился в 2019 году и узнал, что Клепа был хорошим музыкантом и, в частности, аккомпанировал Лемешеву), «В гостях у сказки», «Спокойной ночи, малыши»?
Оппозиционная газета «День», превратившаяся после принудительного закрытия в газету «Завтра», Невзоров и его крутящиеся «60 секунд», Проханов и Лимонов, снова Жириновский и Явлинский, Попов и Гайдар, Руцкой и Лебедь, Хасбулатов и Баркашов.
Вспомним и Зимнюю Олимпиаду в Сочи, где российская команда собрала невероятный урожай медалей и вышла на первую строчку турнирной таблицы. И чемпионат мира по футболу, наводнивший иностранными болельщиками улицы наших городов: помню бесконечные братания на Никольской с людьми, которые иначе здесь никогда бы ни оказались, так как живут на другом конце диаметра земного шара… И взлетающий куда-то в небо международный рейтинг России в сознании простого иностранного обывателя…
А потом вдруг шарах! – «Крымская весна» и все быстрее крутящаяся после этого воронка: санкции, давление на наших олимпийских спортсменов, очередной обвал рубля, невероятная напряженность отношений с Украиной, которая только усиливалась с годами. Восставший за свои права безо всяких очевидных перспектив украинский юго-восток, писатель Захар Прилепин с оружием в руках и последующие бытописания этих странных событий, где Россия и есть, и нет одновременно. И подспудное ощущение правильности и справедливости долгожданного происходящего, которое невозможно объяснить ни экономикой, ни другими рациональными константами.
А потом вдруг снова шарах! – придуманная пандемия, из-за искусственного паралича медицинских структур и вранья властей, реально забирающая реальные жизни. И стало понятно, что мир, каким мы его знали, близится к концу, хотя того, что произошло дальше и свело новости о ковиде на нет, не ожидал никто.
Про каждую из этих строчек я готов отдельно рассказывать часами. Ну сколько можно на сорок лет сознательной жизни? Ну вроде уже хватает. Уже можно писать, как оно все было, и то многое приврешь и напутаешь – слишком уж большой объем информации…
А вот такого еще не изволите-с? – спрашивает голос сверху, и ты понимаешь, что все, что происходило у тебя в жизни до сих пор, было просто тренировкой, подготовкой к тому, чтобы ты вынес и это. Чтобы хватило сил и холодного ума проанализировать, понять и запомнить немыслимое еще вчера: специальная военная операция.[16 - Этот абзац особенно пострадал от цензуры.]
Ощущение такое, что время летит все быстрее, в этом вихре все труднее дышать, и кажется, что это все же объективный процесс, а не возрастные изменения. Плотность событий неимоверная. И вот в таком состоянии я должен абстрагироваться от сиюминутного, отринуть все текущее и сосредоточиться на том, что для сегодняшнего дня, откровенно говоря, никакого значения не имеет.
Но если честно, я делаю это постоянно, так что мне не привыкать. Поэтому я еду дальше, покажу и расскажу, что знаю. Присаживайтесь рядом, может оказаться интересно. И если не хотите, то не пристегивайтесь – это абсолютно безопасно, хотя кого-то местами трясти может основательно.
