Неспящая. Двоедушники
Легко сказать!
Женщин начали брать в оперативные подразделения дружин только в этом году. Конечно, женщины и раньше работали в дружинах – в офисных кабинетах, но на контактные должности прежде брали только мужчин. Их как бы не жалко, а нас будто бы берегли. Интересно, в эту благостную чушь кто-нибудь ещё верит?..
– Я понимаю, утешение так себе… – Никита наклонился к самому моему уху. – Но ты же знаешь: даже если бы правила поменяли намного раньше, тебя в дружину всё равно не взяли бы.
– Да, умеешь ты утешить, – прошипела я. – Вот уж талант!
– По-моему, смириться с тем, что мечта не осуществима в принципе ни при каких обстоятельствах, куда легче, чем знать, что…
– Всё, хватит!
Никита замолчал, вздохнул и, обхватив меня за плечи, притянул к себе. Ну да, такое утешение куда лучше, чем ерунду нести.
Да, я мечтала поступить в надзорную дружину. Всегда мечтала, с тех самых пор, как Эрика взяли туда на службу, а я практически поселилась в штабе на Черняховского. Вся эта бумажная волокита с протоколами меня, конечно, не сильно вдохновляла. Но я бы привыкла, если надо. А уж тем более я справилась бы с живыми кикиморами.
Я же в рейды с ребятами ходила. Освоила разные профессиональные приёмы. Много узнала у Эрика на передержке. Драться научилась худо-бедно – Макс знает, сам учил. Да и вообще, я прижилась в дружине, но то, что меня допускали до дела и брали в рейды, было нарушением. На это нарушение тогдашний начальник сознательно закрывал глаза, но потом и он меня оттуда погнал. Никто никогда не взял бы меня на службу официально, тут Никита прав. Во-первых, я – поднадзорная кикимора, во-вторых, женщина. И если второе препятствие устранили, первое никогда никуда не денется. Я ведь кикимора, а это необратимо.
– Не грусти, – проговорил Никита у меня над ухом и ещё крепче сжал мои плечи.
– Да всё нормально.
Тут открылась дверь, и Эрик, продолжая что-то рассказывать, пропустил в столовую молодую женщину в форменной куртке. Женщина держала традиционную для дружинников папку-планшет: в прочном чехле для гаджета было ещё отделение для бланков.
Разговоры вокруг сразу же оборвались.
Рука Никиты, обнимающая меня, судорожно дёрнулась.
Я взглянула на него. На его лице застыло выражение искреннего изумления.
– Никита, ты чего?
– Да всё в порядке, – пробормотал он.
– Ты что, знаешь её?!
– Угу, – промычал он. – Были знакомы. Давно.
Эрик всё ещё что-то вполголоса говорил нашей гостье.
Мужчинам, конечно, виднее, насколько она была хорошенькая. Но в целом, пожалуй, да. Фигура стройная, хотя больше спортивная, чем женственная. По крайней мере, в форменной одежде она выглядела очень естественно. Стрижка, короткая и по-мальчишески озорная, тоже шла ей. Никакой косметики я не углядела, но и так было очевидно, что глаза на месте, и они довольно большие, а губы красивые и не теряются на лице даже без помады. И это при том, что юной барышней её точно не назовёшь: за тридцать, и хорошо так за тридцать.
– Ребята, – начал Эрик, оглядывая столовую. – Все здесь? Опоздавшие подтянулись?
Я помахала ему, Эрик кивнул и продолжил:
– Нам прислали нового надзирателя. Формальную процедуру вы все прекрасно знаете, так что тратить время впустую не будем, – он оглянулся на женщину. – Прошу, приступайте!
– Добрый день! – произнесла она, подходя к ближайшему столу. Голос низкий, приятный, такие всегда располагают к себе. – Для начала представлюсь. Сегодня я назначена надзирателем к каждому из вас. Если вас тревожит, почему опять новый, должна сразу успокоить: это не означает ничего плохого. Никаких нареканий к вам или к вашему общему опекуну, – женщина качнула головой, указывая на Эрика, – у руководства дружины нет. Просто оно считает вашу коммуну этакой экспериментальной площадкой и хорошим способом для новичка освоиться на территории. Новичок – это в данном случае я. Нет, с кикиморами я работаю очень давно, но в этот регион я перевелась только что. Вам будет совсем несложно запомнить моё имя, я надеюсь. Меня зовут Мария Иванова.
– Очень приятно! – послышался откуда-то из угла весёлый мужской голос.
– Мне тоже, – кивнула она – правда, без улыбки. – Ваш опекун только что показал мне, как здесь всё у вас устроено, и я под впечатлением. Это очень удобное место, оно разумно организовано, и если вам тут нравится, то я уверена, вы больше всех остальных заинтересованы, чтобы эта коммуна жила и дальше, а значит, вы уважаете все предписанные правила. Сегодня мы с вами поступим следующим образом. Вспомним, как в школе проходила перекличка по классному журналу: так я постараюсь познакомиться и запомнить каждого. Затем я раздам вам бланки протоколов первого надзорного посещения. Коллективными усилиями мы их заполним…
Ага, надзиратель первого типа. Что ж, это просто редкая удача в наше время.
– Вопросы есть? – уточнила Мария Иванова.
– Есть! – раздался тот же голос. – Вы замужем?
Эрик, который всё это время опирался о стену, сложив руки на груди, укоризненно покачал головой.
Иванова пожала плечами:
– Я имела в виду вопросы по делу. Личные вопросы я обсуждаю только с близкими друзьями. И что-то мне кажется, что близкими друзьями мы с вами так и не станем: скорее всего, через некоторое время появится ещё новичок, и вам опять переназначат надзирателя.
Она открыла чехол, оживила экран планшета.
– Давайте быстро пройдём по списку. Виноградова Анастасия…
Ребята отзывались по очереди. Кто поднимал руку, кто привставал, кто-то – кого из-за других было совсем не видно – вставал в полный рост. Иванова доброжелательно кивала, иногда задавала какой-нибудь вопрос, потом благодарила и зачитывала очередную фамилию. Дело шло довольно быстро.
– Измайлова Лада!
Никита снял руку с моего плеча, и я встала, скрипя стулом.
Иванова взглянула на меня, чуть сощурилась:
– Это вы – племянница господина Малера?
Я кивнула. Она, кажется, была не прочь ещё о чём-то спросить, но передумала и только чуть улыбнулась:
– Спасибо… Корышев Никита!
Пока я опускалась на стул, Никита встал в полный рост.
И вот тут Иванова зависла. Полная аналогия с внезапно подвисшим процессором. Небольшой такой ступор. Что интересно: на её лице ничего такого особенного не отразилось. Ни очевидного удивления, ни радости, ни, напротив, недовольства. Просто зависание, как оно есть.
– Это вы, – начала она, наконец, – вы второй учредитель коммуны?
– Да, я, – подтвердил Никита.
Иванова вгляделась в свой планшет, нажала на строчку в списке и, когда планшет мигнул, углубилась в чтение. Видимо, вошла в досье Никиты. Не знаю уж, что она там вычитала, но оторвавшись от планшета, она любезна кивнула:
– Благодарю… Следующий… Малер Вера!
Закончила Иванова свою перекличку быстро. Да и что там тянуть – всего восемнадцать человек, тем более трое в коконе. Немного больше времени, чем остальные, у неё занял Серёжка – весельчак из дальнего угла столовой. Ему не терпелось допытаться до подробностей личной жизни надзирателя.
– Что ж, – сказала Иванова, когда все были опрошены. – Пожалуй, мы несколько изменим первоначальный план…
Тут я напряглась. Если события пойдут не по первому варианту, всё может затянуться. Брошенные в автомобиле Ирина с младенцем не давали мне покоя.
– Мы не будем сейчас заниматься протоколами, – объявила Иванова. – Я оставлю бланки вашему опекуну. Среди вас есть очень опытные люди, которые в состоянии всё правильно заполнить сами и товарищу помочь. В следующий свой визит – это будет по графику через неделю – я соберу бумаги.
О, намечался хороший поворот. Надзирательница не собиралась задерживаться на нашей территории ни одной лишней минуты даже ради протоколов.
– Всем спасибо, все свободны, – возвестила Иванова и принялась отсчитывать бланки.
Столовая быстро опустела. Вера ушла вместе со всеми, и с Ивановой остались только мы трое.
Она протянула Эрику пачку бланков.
– Мне давайте, – сказала я. – Эрику не до бумажек ваших, его наверху коконы ждут.
Иванова отвернулась от Эрика, задумалась на секунду и подала пачку Никите.
– Вы, Лада, тоже обычно заняты наверху, как я успела прочитать в досье, – сказала она, не глядя на меня. – А вот господин Корышев, который здесь ещё и официальное лицо, вполне может взять на себя формальности… Задержитесь на минутку, Никита. Я вас проинструктирую.
Эрик за её спиной многозначительно кивнул мне на дверь, и сам первый вышел из столовой.
Я поплелась за ним. В коридоре Эрик сразу же остановился:
– Ну, что там у Ирины?
– Всё в порядке, раз не звонила.
– Как эта дама нас покинет, сразу вези их назад.
– Мог бы не напоминать!
Сверху спустился встревоженный Арсений.
– Эрик, там в каморке шум какой-то!
– А Вера где?
Арсений только руками развёл. Эрик помчался наверх.
А я сделала пару осторожных шагов и вернулась к столовой. Дверь была не то чтобы из картона, но такая – для порядка и приличий, а не чтобы наглухо запираться. Услышать, что там происходит, можно было.
Судя по звукам, там ничего не происходило. Или я уже что-то прошляпила.
– …Если бы я знала, что учредитель Корышев – это ты… – произнесла Иванова медленно и задумчиво.
– То что? – уточнил Никита.
– Отказалась бы, конечно же. Не думаешь же ты, что я нарочно сюда вызвалась?
– Не думаю.
– Я вообще решила, что тебя давно нет в живых.
– Почему?
Она ответила не сразу.
– Я тебя искала. И не нашла, нигде. Ни в одной базе.
– Искала? Зачем?
– Хотела убедиться, что с тобой всё хорошо. Но Никиты Богданова нигде не было. Убыл, но никуда не прибыл. Кто же мог подумать, что твои документы были фальшивыми…
– Со мной и было всё хорошо, ты зря волновалась, – подтвердил Никита уже мягче. – Ну, а документы… Тогда маман впервые участвовала в каких-то серьёзных выборах. Вот она и справила мне бумаги для интерната на липовую фамилию, а то вдруг журналисты прознали бы. Какие-то связи напрягла – боялась анкету себе испортить. Я как только в Питер вернулся, восстановил всё, как положено, и больше с собой такое проделывать никому не позволяю. Чихал я на её анкеты.
Они оба снова помолчали.
– Зря ты меня искала. Договорились же: забыть и никогда больше не тревожить, не замечать, не мешать. Я так и делал.
– Теперь и я так и делаю, давно уже. Думаю, меня тут очень быстро заменят. Дурацкая практика, если честно, но сейчас будет очень кстати. А пока… надеюсь, ты справишься с протоколами?
– Без проблем.
– Ну и хорошо.
Дверь столовой двинулась – видимо, Иванова взялась за ручку, чтобы выйти.
– Маша! – Никита позвал её и замолчал.
– Что? – с досадой переспросила она.
– Я тебе очень благодарен.
– Это всё, что ты можешь мне сказать?
– Сейчас – да.
– Сейчас? А завтра? Или через неделю?
– Ты неправильно поняла. Сейчас – это вообще. Через столько лет я могу сказать только, что благодарен.
– Тогда лучше бы ты, Богданов, был неблагодарной скотиной, – проговорила она так, что в каждом слове я почувствовала злость. – Ох, простите – господин Корышев, конечно!
– Маша…
Она резко распахнула дверь и вышла в коридор. Само собой, я не могла испариться оттуда в одну секунду, поэтому мне ничего не оставалось, как смотреть ей в лицо и глазами хлопать.
– Вы что тут? – проговорила она в замешательстве. – Что-то хотите?
– Ничего не хочу. Парня своего жду, – пояснила я. – Вы не волнуйтесь, я ему помогу с протоколами. Я их знаете, сколько видала?
– Замечательно, – спокойно кивнула Иванова. – Всего хорошего, мне нужно ехать.
Она прошла к выходу, дверь за ней захлопнулась. Через некоторое время послышался звук отъезжающей машины.
Я оглянулась на Никиту. Он стоял в дверях столовой, низко наклонив голову, и сгибал в трубочку пачку бланков.
– Что ты документы мнёшь?!
Спохватившись, Никита расправил бумаги.
– Ник, ты расскажешь мне?
Он поморщился и промолчал, глядя в сторону.
Я обняла его.
– Никит, не смей! – прошептала я, прижимаясь к нему покрепче. – Я понимаю, тут что-то прошлое, что болит ещё до сих пор… Не вздумай раскисать! Ты что?! Это же ты меня держишь, а не наоборот! Мне же не справиться с тобой… с вами двоими…
– Нормально всё, – коротко отозвался он, обхватил меня, покачал немного из стороны в сторону. – Эх ты, Ладка… Кто кого держит – ещё большой вопрос…
– Ой! Мне же за Ириной возвращаться надо!
– Давай, вперёд! – усмехнулся Никита. – Сейчас бумаги закину, да надо с ребятами брёвна поровнее переложить, пока ещё можно на улице что-то разглядеть. А то их с лесовоза скинули, как попало.
Глава 6
Машина так и стояла в лесном тупике. Двигатель работал, свет в салоне не горел.
Ирина встретила меня тревожной улыбкой.
– Ну, как у вас тут дела? – спросила я, забираясь на водительское место.
– Всё хорошо, – отозвалась Ира. – Сидим, всё спокойно. Вот только человек какой-то мимо прошёл. В зелёной куртке с этими… как их… с отражателями на рукавах. Может, из ваших?
– Нет у нас вроде ни у кого зелёных курток… Когда прошёл?
– С полчаса назад, может, больше.
– Тем более. Полчаса назад мы все в столовке сидели, надзирателя слушали… Да мало ли кто тут шастает – лес-то ничей, в смысле – общий. Ну, прошёл и прошёл, забудь.
– Он к машине подходил, заглядывал в окно. Увидел меня, рукой так сделал… как бы извинился, и дальше пошёл.
– Ну, так ты позвонила бы, если испугалась.
– Я и позвонила, – вздохнула Ирина. – Не вам, Алёше.
– Алёше, знаешь ли, далековато бежать выручать вас.
– Ну, я не для этого позвонила. Просто он умеет что-нибудь сказать так, что сразу ничего не страшно.
Ох, ну надо же. Великий гуманист и психолог Марецкий, кто бы мог подумать.
Я осторожно, чтобы не засесть в снегу, развернула машину, и мы поехали обратно к бараку.
Снаружи была ещё не такая уж непроглядная темень, но изнутри казалось, что на улице темнее, чем на самом деле. Проехать по дороге можно было и так, силуэты деревьев были ещё хорошо различимы, но, чтобы вписаться в поворот без лишних приключений, пришлось включить фары.
На повороте яркий свет фар выхватил среди деревьев два силуэта. Кто-то повыше в зелёной куртке с отражателями на рукавах крепко обнимал девушку в оранжевом стёганом пуховике.
– Вот! Вот этот подходил! – воскликнула Ирина за моей спиной.
– Ага, понятно, – буркнула я.
За полгода я выучила весь гардероб обитателей нашей коммуны. Мужчина точно был не из наших. Зато я прекрасно знала оранжевый пуховик Вероники. Кажется, она, наконец, дозвонилась, куда хотела…
Водворив Ирину обратно в её комнатку, я заглянула в изолятор. За ребятами в коконах присматривал Арсений. Кажется, он слегка волновался, но заверил меня, что помощь ему не нужна. Обосновался он в предбаннике изолятора очень основательно: ноутбук на столике, большой термос – чтобы поминутно в столовку не бегать за чаем – и примерно половина большого пирога с повидлом.
Я спустилась вниз, в комнату Эрика.
Он сидел на кровати, согнувшись и сцепив пальцы на затылке. Босой и без рубашки. Когда я вошла, выпрямился и вопросительно взглянул:
– Что?
– «Что?!» Это я у тебя хочу спросить. Что происходит?
Эрик нахмурился:
– Ирину привезла?
– Конечно, привезла. Эрик, ещё раз! Какого чёрта творится?
– Где?
– Здесь. У тебя. У вас с Вероникой.
Эрик вздохнул и встал.
– Эрик, где Вера?
– Понятия не имею, – отрезал он и потянулся за висящей на спинке стула рубашкой.
– Вот как это ты не имеешь понятия?
– Вот так.
Он неторопливо застегнул рубашку, ещё раз вздохнул и взглянул на меня исподлобья.
– Чего ты от меня хочешь, Ладка? – устало спросил Эрик. – Что тебе непонятно? По-моему, всё ясно и так – что ты меня пытаешь? Если бы она не была, как все вы тут, завязана на мою опеку, она уже ушла бы от меня.
– Как это?!
– Ты не знаешь, как женщины уходят? – немного желчно уточнил он.
– Что случилось?! Что вдруг могло случиться?!
– Лада… – Эрик нетерпеливо дёрнул рукой. – Ну, какое «вдруг»? Ты же видишь, как она изменилась за последнее время. Я тоже сначала радовался, что горе её притупляется, и она начинает видеть что-то вокруг… Но она пришла в себя окончательно и обнаружила, что я ей не особо-то и нужен. Точнее, не нужен вовсе.
– Эрик, этого быть не может!
– Может – не может, – усмехнулся он. – Но так оно и есть.
– Она сама тебе сказала?
– Нет, не сказала. Но я не такой уж слепой, каким кажусь.
– Ты знаешь, где она сейчас?
– Не знаю, – глухо буркнул Эрик. – Вероятно, там, где сейчас ей быть важнее, чем дежурить в изоляторе.
– И ты вот просто так позволяешь всему этому происходить?!
– А что я должен делать? К трубе её приковать?
– Эрик!
– Пожалуйста, избавь меня от упрёков, – строго сказал дядя.
Это были не упрёки. Было ужасно обидно за Эрика. И жаль его до слёз. И как же я обозлилась на Веронику!..
– Я не поняла, почему ты оставил дежурить Арсения? То ты ему тройную дозу успокоительного даёшь, то вдруг такие поручения!
– У него правильные волнения, надо только понизить их градус. И дать парню соответствующий опыт. И я с каждым днём убеждаюсь, что он не пойдёт самовольно шляться, где попало, когда на его попечении люди…
Эрик осёкся, потом будто бы отмахнулся от чего-то невидимого и встряхнул головой:
– Всё, Ладка, завязывай с этим допросом. Не будем тратить время на бессмысленные разговоры.
– Как скажешь.
Дверь в комнату резко распахнулась, и ввалилась Вероника, на ходу снимая свой оранжевый пуховик.
Мы оба уставились на неё.
Она казалась… счастливой! Радостной, умиротворённой, спокойной. Прямо катарсис какой-то.
Эрик молча взял со стула носки, натянул их, сунул ноги в туфли и, ни к кому конкретно не обращаясь, сообщил:
– Я наверх. К ужину спущусь.
И ушёл.
Вероника посмотрела ему вслед, пожала плечами.
– Нигде не ёкает? – уточнила я у неё.
Она посмотрела на меня невинно, непонимающе.
– Я тебя не узнаю, – сказала я. – Совсем. Что же ты с ним делаешь?
Вероника усмехнулась:
– А что я делаю?
– Хорош прикидываться! Где ты ухажёра своего раздобыла? На сайте знакомств? Или в местном магазине повстречала? – Какого ухажёра? – прищурилась Вероника.
– Такого! С которым ты только что под ёлками обжималась.
Улыбка сошла с её лица.
– Вера, ты совсем дурочка, что ли? За что ты так с Эриком? Ему же больно! Что ж ты такая деревянная стала?!
Она смотрела на меня и… Я так и не поняла, что произошло. Глаза её быстро наполнились слезами, и крупные капли побежали по щекам, срываясь на пол. А губы сложились в брезгливую и злобную гримасу. И одно с другим как-то совсем не вязалось.
– Уходи из моей комнаты! – процедила она. – Сейчас же!
Я вышла и, каюсь, не удержалась – хлопнула дверью как следует.
Глава 7
В дровяном сарае было холодно, как в морозилке.
Никита под единственной лампочкой, свисающей с потолка, ковырялся во внутренностях бензопилы: готовил инструмент к грядущим трудовым подвигам. Ну, то есть Никита, конечно, руками-то сам шевелил, что-то там смазывал, подтягивал, но я знала, что Никита Корышев сносно умеет управляться только с наружными кнопками и рычагами всякой разной техники. Это я не наговариваю, это он сам признался. Так что влезть внутрь, разобрать-собрать – этим, конечно, занимался Макс.
В общем, пила благополучно проходила плановый техосмотр, а я как пришла, так и стояла на одном месте и тарахтела без умолку, вываливая на Никиту всю пережитую досаду и всё негодование, которое накопилось во мне за сегодня.
Никита слушал, изредка поглядывая на меня, но не перебивал, да и вообще больше смотрел на свои железки.
– …и я не знаю, что с этим делать! Что-то нехорошее происходит! – закончила я свой длинный монолог.
– Да, – печально протянул Никита. – Судя по всему, хорошего мало.
– Эрик не хочет меня слушать. Старательно изображает фаталиста.
Никита вздохнул:
– Не обижайся на него. Он не хочет об этом говорить, и мне, в принципе, понятно, почему.
– И почему?
– Он считает, что ничего не поправить, – пожал плечами Никита. – Винит наверняка себя. И вообще… Малер из тех мужиков, которые готовы стоять насмерть за других, но не умеют сражаться за себя. Хорошим парням обычно катастрофически не везёт в личной жизни.
– То есть, ты – исключение?
Никита нахмурился:
– Чувствую подвох, но не пойму… А-а-а, – усмехнулся он. – Нет, Лада. И я не исключение. Я – правило.
– Ну да, конечно! Ты хочешь сказать?!..
Я уже почти обиделась, но он укоризненно покачал головой:
– Я – не хороший, вот в чём всё дело. Так что повезло мне с тобой не потому, что я хороший парень, а потому что удача всегда абсолютно нелогична и совершенно аморальна.
Он замолчал, потом на всякий случай добавил:
– Это я от имени Корышева заявляю, если что.
– А Макс как считает?
– У Макса другая теория насчёт хороших парней и их личной жизни, – проворчал Никита. – И мне казалось, что с Максом ты утрясла этот вопрос уже давно и окончательно.
Я только фыркнула.
– Никит, а ты уверен, что ничего не поправить? Ты же говорил, что чёрной кикиморе легче, чем обычной. Почему же с Вероникой всё так плохо?!
Никита пожал плечами:
– Поддерживать ритм коконов нам, чёрным, конечно, намного легче. В остальном всё примерно одинаково.
Поддерживать ритм коконов легче!.. Одно это уже огромный плюс. Вот я, например – обычная кикимора третьей группы; допустим, неделю, две, а то и три – четыре не сплю, бодра и весела, и вдруг за какую-то пару минут все силы уходят, ноги заплетаются, голова отказывает – и бряк в кокон, в глубокий беспробудный сон дней на десять. А чёрные кикиморы – которые пережили смерть и воскрешение – чувствуют, что «хотят спать» уже за несколько дней, могут натренироваться оттягивать кокон, если очень нужно. То есть могут имитировать обычную жизнь здорового человека, и иногда им удаётся обмануть даже надзорную дружину.
– А ты не мог бы поговорить с Вероникой? Как чёрная кикимора с чёрной кикиморой? С тобой она может быть более откровенной.
Никита покачал головой:
– Я уже говорил с ней.
– Когда ты успел?! Почему не сказал мне?
– А вот именно потому, что откровенной Вероника не была, разговор получился пустым и неприятным, и рассказывать тут совершенно нечего, – пояснил Никита. – Так, извини, я пошумлю немного.
Он включил пилу. В замкнутом пространстве пустого сарая звук был совершенно непереносимым.
– Отлично, всё работает, – сказал Никита, выключив свой агрегат.
Он отнёс пилу к стенке, положил, прикрыл куском мешковины, а потом вернулся ко мне.
– Значит, говоришь, она плакала и одновременно была в ярости? – переспросил он, вытирая руки жуткой тряпкой, воняющей растворителем.
– Угу.
– Есть только одно правдоподобное объяснение всему, что происходит с Вероникой. Правда, когда я спрашивал её, прямого ответа не получил. Но это ничего не значит. Факты нам в помощь. А если исходить из фактов, то… – Никита задумался, глядя в сторону, вздохнул и перевёл взгляд на меня. – Я думаю, что с некоторых пор наша Вероника больше не одна.
– Подселенец?!
– Подселенка, – уточнил Никита. – Футляры используются строго по гендерной принадлежности. Так что внутри нашей Вероники, похоже, обосновалась некая дама, причём на постоянной основе.
– В смысле?
– Если бы подселенка приходила в футляр, а потом уходила и через некоторое время вновь возвращалась, Вероника на какой-то период полностью становилась бы собой. Но она ведь уже долго собой не была, так ведь?
– Так.
– Значит, подселенка – не гостья, а постоянная. Вероника не смогла сопротивляться, сдалась. Она не в силах противостоять тому, что происходит, – заключил Никита мрачно.
Возразить мне было нечего.
Никита бросил тряпку туда же, поближе к пиле.
– Ну, ладно, здесь я всё закончил, – вздохнул он. – Пойдём, поваляемся.
«Поваляться» – так мы называли наши кикиморские ночные бдения. Мозг бодрствует, спать не собирается. А тело устаёт, оно же бегает туда-сюда, таскает тяжести, работает в наклон, играет в волейбол, танцует и поёт и всё такое прочее. Телу надо хорошо питаться и ежедневно валяться по несколько часов в полном покое на удобной поверхности, чтобы ноги уверенно носили.
– Хорошо, пойдём валяться, – согласилась я.
Мы с Никитой повернулись к двери и остановились.
В дверном проёме стояла Вероника в своём оранжевом пуховике.
– Привет, рыжая, – усмехнулся Никита. Он часто называл так Веронику, и она никогда не обижалась. Да и трудно было обижаться на Никиту. В этом беззлобном прозвище было что-то такое домашнее, будто старший брат дразнит маленькую сестрёнку.