Дем Санд. Странствия меча

Атаман, всё более приходя в себя, поливал меня в три захода с перебором и присвистом. Но к осуществлению своих нездоровых шильно-тачальных фантазий приступить не решался. Неуверенными междометиями его поддерживала гномелла, то и дело косившаяся в сторону харийца Жмура. Ей и невдомек, что пустынник просто оглушен, и через часик-другой очнётся. Только голова у него поболит, и фингалы – вокруг всех глаз появятся.

Объясняться ни с ней, ни с кем-то ещё из них не хотелось. Меня начало откровенно воротить от этой «гоп-компании». Настроение упало ниже ватерлинии, лимит дипломатичности был исчерпан до предела. Дыхательные упражнения уже не помогали, как и попытки вспомнить Канон Аарок.

Одному из тролланов надоело, что визгливая ругань и слюни атамана влетают прямехонько в его мясистое, оттопыренное ухо. Он оставил предводителя на попечение своего собрата, и попёр на меня, помахивая не весть откуда взятым кистенем. Зрелище получилось впечатляющим. На вас когда-нибудь нападал булыган, весом в пару центнеров?! То-то же! Бодрая такая каменюга на толстых ногах и с ухватистыми ручищами. Ещё и вооружённая. При всей кажущейся громоздкости, тролланы на диво шустры, правда, на коротких дистанциях.

Тяжелый шарик кистеня недвусмысленно устремился мне в голову. А вот это уже совсем не вежливо.

В глазах мутилось от боли в боку, но тело работало само. Поэтому грозный удар свистнул впустую, а троллан получил в рожу скомканным плащом. На его почти квадратной голове плащ повис на манер косынки траурного цвета, закрыв всякий обзор. И пока он пытался его сбросить, вместо кистеня в его руке остался только короткий обрубок.

Брат-близнец троллана издал хрюкающий звук, гномелла матюгнулась, ворк забыл про свой нос. А полуглорк опять раззявил пасть и выпучил водянистые глаза.

– Ххах?!… какого… кхе-кхе!.. – только и смог выдавить атаман, намертво вцепившись в поддерживающего его троллана. Тот засопел, затоптался, но не рискнул кинуться на выручку собрату, возле горла которого находился ржавый атаманов меч. Скверный клинок, но выдержал рубку кистеня. А значит, в моих руках и с толстой шкурой скальника справится. К тому же настроение у меня сейчас – как раз кого-нибудь прирезать…

– Ведьмачий Эльф! – вдруг сочным баритоном выдал полуглорк и встряхнул за плечо всё еще виснувшую на его руке гномеллу. – Митта, что б мне сдуться! Это ведьмак!

– Teh Mishkare5! – просипел троллан, взятый мной в заложники. Пахнуло у него из пасти так, что меня чуть не стошнило. – Потыпа, брато! Эльф меня прирежет! Брато-оо, ыыы!

– Да с какой же стати я Эльф-то?! – отпихивая его от себя подальше, изумляюсь я. Троллан, накренившись от тычка, засеменил к своим, едва не затоптав взвизгнувшего ворка. – Определитесь уже: или упырь, или Эльф! – Хотя вот мне и те, и те сейчас едины.

Гномелла Митта вдруг тоненько пискнула, сгребла свои косички в левый кулак, а правой рукой изобразила в мою сторону фигу. Полуглорк внимательно изучил фигуру, но поскольку на его лапах было всего по три пальца, то он сумел повторить древнейший из защитных жестов только в непристойной форме. Ворк неправильно расценил их действия, но воодушевился и показал мне «кукиш от локтя». Тьфу, хамло блохастое! А чтоб еще обиднее вышло, еще и язык вывалил из пасти. Сиреневый язык оказался. В пятнышко.

Атаман тоже на всякий случай показал мне кукиш, да еще и под нос стал какую-то несусветицу от «дурного сглаза» бормотать. Так и несостоявшийся заложник, троллан Тыпа, тоже пытался приобщиться к делу скручивания фигушек. Не с его толстенными пальцами такое выполнять. А вот его братец Потыпа внезапно метнул в меня нож.

Движение его было быстрым и весьма отточенным, без всякого предупреждения. И нож бы вполне мог достичь цели и по самую рукоять войти мне в глаз, если бы я не ощутила его. Время для меня замедлилось. При таком восприятии нож довольно лениво плыл по воздуху и негромко гудел.

Проще было бы уклониться. Или даже отдёрнуть голову – лезвие бы свистнуло, не задев и волос. Однако меня, что называется, накрыло. Потому вместо отшага делаю взмах левой рукой, сбивая нож, как настырную муху, атамановым мечом. В удар было вложено всё накопившееся раздражение и злость, да и силы немерено. Мечное лезвие, выкованное из весьма скверного железа, попросту разлетелось на осколки. А нож, громко вжихнув, сверкающей рыбкой ушёл по высокой дуге вверх. В руке у меня осталась бесполезная рукоять, которую только и оставалось отшвырнуть подальше. Боль в боку от этих действий стала почти нестерпимой. У меня с языка сорвалось несколько крепких словечек. Зря я, конечно, так. Надо было просто уклониться.

Разбойники смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом. Догадываюсь, что движения руки они даже не успели заметить. Увидели только, что летевший в меня нож вдруг с лязгом отскочил и кувыркнулся куда-то вверх. На разлетевшийся на осколки атаманов меч их внимания уже не хватило. Не удивительно, что они дружно решили, что я колуднствую.

– Ведьмак! Ведьмак! – запричитал полуглорк. – Сейчас всех сглазит!..

– Эльф – плохо! – бухнул метателей ножей Потыпа. – Ведьмак – какашка!

Его братец аж просиял и подхватил как лозунг «Эльф – плохо! Ведьмак – какашка!».

– Я – не Ведьмак, – огрызаюсь я, сообразив, что их сбила с толку моя одежда, действительно эльфийского фасона, да к тому же черная с затейливым серебряным шитьем. – И не Эльф, глаза протрите. – А за «какашку» я сейчас кого-то в щебень разнесу!

– Точно, не Эльф! – после некоторой паузы, хрипло пробасила гномелла. – И не упырь, те днём не ходят. Бледный выродыш ведьмы и кальмара, вот он кто!

Так, теперь мне и с родителями не повезло! Ведьма-то ещё ладно, но кальмар! Вслушаться только – КАЛЬМАР! Сразу чувствуется, пакость знатная. И непременно, сношающаяся со всеми встречными ведьмами. А что до моей бледности…

Ну, так который день, не вылезая из седла да после минувшего приключения! Даже одежду не было времени сменить, хотя и удобны и туника, и штаны, и даже блио6 на мужской манер сшитое.

Нелепая эта стычка давно перестала смешить. Боль ослепляла, заставляла подниматься во мне нечто тёмное, совершенно недоброе. Отзывающееся в груди тяжёлым, багровым чувством. Стоп-стоп-стоп!

Плечи – расслабить, вдох – животом, сознание…

– Сглазит, сглазит! – канючил полуглорк и тыкал пальцем атамана. – Ёрм, ходу надо делать! Смотри, какие глаза дурнючие! Ёрм, чего стоишь?!

– Зад ему надо показать! – блеснул познанием защиты от злых чар Грыня. И первым развернулся ко мне спиной, спустив штаны. Тролланы с энтузиазмом сделали тоже самое, только оставшись стоять лицом ко мне.

Тут уж мое терпение окончательно лопнуло. Багровая волна вскипела, поднялась по самую макушку. И оттуда тяжестью покатилась туда – в точку Силы в нижней части живота. Забыто всякое сочувствие к этим недотёпам, удумавшим искать поживы на подступах к Ведьмачьему Лесу. Ожог на боку добавил злости, и левая рука повернулась ладонью вверх, образуя чашу на уровне пупка. Кулак правой взлетел к груди и тяжело опустился в лодочку левой ладони, пробуждая мощь гневной Аарки Ба7. На доли секунд возник фантом исполинской поющей чаши, в центре которой оказалась вся шайка. Незримый гигантский пестик ударил по чутким краям, и низкий вибрирующий звук раскатился прямо из-под ног. Всю шайку подбросило вверх и болтало, и кувыркало там, пока гул Ба не стал стихать.

Мне хватило этих нескольких секунд, чтобы взять в себя в руки. Фантом чаши исчез, но в том месте, куда должны будут со страшным ускорением рухнуть разбойники, в земле образовалась большая круглая вмятина.

Тихо-тихо, не стоит того!..

Руки быстро сложили знак Оэ8: пальцы левой сжимаются в кулак, ладонь правой как бы накрывает его и давит вниз, усмиряя взбесившуюся во вмятине гравитацию. Поэтому вниз визжащие на все лады разбойники упали даже медленнее положенного, хотя остаточной Силой Ба расшвыряло их в разные стороны. Атаман Ёрм чуть не в обнимку с одним из братцев-тролланов ухнули в многострадальные кусты, ободрав остатки листьев. Гномелла зацепилась своим тряпьем за низкую ветку одного из деревьев, висела там и верещала. Полуглорка колобком прокатило вокруг бессознательного харийца. Возле него человекожаб и распластался на спине. А вот Грыне, инициатору «антисглаза», не повезло больше всех: он приземлился точнёхонько на колено ошалело квакнувшего полуглорка. Ворк сдавленно тонко взвыл и кулем повалился чуть не на обморочника Жмура.

Второй из тролланов рухнул под ноги Буцефалу, не глядя лягнувшего и угодившего копытом по голове разбойника. Не удовлетворившись этим, найтмар навис над поверженным хвостом и щедро осыпал порцией «конских яблок». После чего с видом невинной лошадки вернулся к прежнему: ощипыванию листочков с кустарника.

Вижу всё это как бы по отдельности и всё сразу, а багровая, тяжелая волна встаёт на дыбы, готовая пронестись по все силовым узлам: от макушки до промежности. Стоит дать ей целиком выхлестнуться из точки, что чуть ниже пупка, и любая призванная Аарка снесёт часть Леса с прилеском. Стоп, дышать. Дышать глубже, спокойнее. Вот так, из живота, из центра…

И постепенно гаснет пламя гнева, исчезает жар из семи точек, где узлами сплелись силовые линии тела. Тише-тише, не стоит того…

– Угомонились? – справившись с дыханием и голосом, интересуюсь у приходящих в себя разбойников, а заодно – у себя. – Всем сохранять спокойствие. Только спокойствие.

Атаман промычал что-то неразборчивое, но больше на рожон не лез, предпочитая лежать в кустах. Троллан возле него удачно прикинулся булыжником и только косил глаза на заваленного конским навозом собрата. Полуглорк, привстав на локтях, и гномелла, висящая в метре над землей, молча скрутили кукиши, воздержавшись от звукового сопровождения. Какие настырные! Надо же, видимо, лицо им моё так не нравится. Хотя, если учесть, что в момент атаки Ааркой глаза у меня становятся сплошь серебряными и светятся…

Ворк Грыня тихонечко поскуливал, так и валяясь рядом с харийцем, благополучно пропустившим всё веселье. В общем, у всей шайки желание взимать «подорожную» было отбито тем или иным образом.

Буцефал закончил свои гастрономические изыскания, добавил ещё немного к «кучке презрения» на поверженного троллана и наконец-то соизволил подойти ко мне. Настроение у найтмара сделалось игривым: видимо, всё это шоу доставило ему невыразимое удовольствие. Поэтому, приблизившись ко мне бочком, он даже попробовал ухватить меня за косу. Одаряю его мрачным взглядом и приставляю к его носу кулак. Вороной всхрапнул, посмотрел на меня внимательнее и перестал безобразничать. Придвинулся ближе и смиренно замер, прядая ушами. Взвиться красивым лихим прыжком на могучую спину Буцефала не выходило и в лучшие мои дни. Проклиная богатырскую стать коня, я неуклюже влезаю ему поперёк холки, там уже кое-как сев в седле прямо. Подобрав с его шеи поводья, я еще раз оглядываю поле бесславного побоища.

Разбойники, кто мог двигаться, снова сбились в кучку. Оглядываясь на меня ежесекундно, полуглорк пытался снять с ветки всхлипывающую Митту. Ворк Грыня полз к своим, так и забыв подтянуть штаны и радуя взор белым меховым «сердечком» пониже куцего хвоста.

Медленно вдохнув и выдохнув, кое-как сдерживаясь от желания прижать правый бок ладонью, я вдруг решаю подвести резюме нашему знакомству:

– Из ныне случившегося, господа – и дама, рекомендую вам усвоить, что не все путники мирные да покладистые. И храни вас все Боги, чтобы напороться на настоящих Teh Mishkare. У ребяток разговор выйдет гораздо короче нашего. И даже разговора не получится, уж поверьте. Не поручусь ни за ваше здоровье, за ваши жизни. А вам бы, сударыня, – обращаюсь я непосредственно к притихшей гномелле, – вообще за ум надо взяться: бороду отрастили, замуж бы пора, а не… В казаков-разбойников играться. Вам что, всё ещё сорок лет? Как только перед семьёй не стыдно?! У предков и вовсе бороды клочьями вылезают, наверное.

И дивное дело, гномелла перестала тыкать в мою сторону фигами, потупилась и густо покраснела. Да и на лицах остальных разбойничков какое-то… просветление, что ли, появилось. И даже растерянность.

Буцефал негромкой ржанул, выгнул шею, покосившись на меня. Мол, молодец, педагог от Бога! Сначала всех по углам лопатой разогнать, а потом – воспитанием заниматься. Я криво улыбаюсь ему в ответ, легонько сжимая коленями его бока. Найтмар дёрнул головой и неспешно двинулся по направлению к мерцающему морочными огнями подлеску. Оставить горемычных разбойников в тылу ни я, ни найтмар не опасаемся. Демонстрации колдунства должно было им хватить, чтобы очухавшись, вообще унести руки-ноги подальше от мрачных границ заповедного Леса. Поэтому прозвучавший за спиной окрик стал полной неожиданностью:

– А ты-то, кто? Чего в ведьмовскую чащу прешься, а?

Судя по баритону и прикваку в конце каждого предложения, спрашивал полуглорк. И что это ты такой любопытный? Я придерживаю вороного и, оглянувшись, серьезно отвечаю:

– Ох, лучше тебе не знать, приятель. Многих бед избежишь.

– Чё ты его спрашиваешь, Бэбэул? – встрял мало-помалу пришедший в себя ворк, с трудом вставший на ноги и подтягивающий штаны на место. – Небось, беглый колдун! Кого-нибудь в жучару многолапую превратил, вот и дал деру прямо в проклятый лес… – Заметив мой пристальный взгляд, он поспешно отскочил за спину человекожабе и оттуда показал язык.

Бэбэул туда же, за спину, спрятал так и продолжавшую стыдливо теребить бороду гномеллу. Потом полуглорк всмотрелся в меня с прищуром и вдруг выдал:

– Да ты ж баба! Хоть вещички на тебе эльфские, с мужика снятые, чтоб мне сдуться! Ты – эльфская наемница, что ли?

Какой глазастый выискался! По двум первым пунктам попал в яблочко, а вот с третьим пролетел.

А впрочем, вопрос такой непростой, я и сама не один раз его себе задавала.

Решив, что за размышлениями я его не вижу, атаман Ёрм выполз из кустов, знаками показывая остальным следовать за собой. Я следила за ними краем глаза, заметив, что Грыня приноровился подобрать раскиданное по земле оружие. Нет, кто-то добрых слов не разумеет и дождётся до исправительной методики «горбатого могила – справа»!

Меня опять накрывает, только на сей раз волна прозрачного, серебристо-голубого цвета, и поднимается – снизу-вверх. С губ срывается тихое, только мне и найтмару слышное:

– Вар Тао9.

Ворк Грыня с руганью отшвырнул свой серп, вдруг налившийся призрачным сиянием и обжигающий нестерпимым холодом. Те же чудеса происходят и с оружием других разбойников, и они спешно избавляются от всех железок, на глазах покрывающиеся льдом. Секунда, другая, и обледеневшее оружие вдруг рассыпалось хрустким снегом, явлением в этих краях чуждым и пугающим.

Полуглорк Бэбэул проницательно зыркнул в мою сторону, утробно квакнул. Сгреб в охапку Ёрма и Митту и огромными скачками припустил вон, сопровождая каждый прыжок раскатистым кваком. Грыня порскнул за ними мгновением позже, успев напоследок показать мне неприличный жест. А вот у тролланов вышла заминка. Тот, что оставался на ногах, должен был решить непростую задачку: как бы так ухватить и обгаженного собрата, и оглушенного харийца и все это быстро, не приближаясь к нам с Буцефалом.

Я не стала ждать, как он выкрутится. Легонько тронула пятками конские бока, и вороной жеребец размерным шагом пошел прочь.

Где-то в вышине снова пронзительно крикнула птица. Я её не видела, но как-то поняла, что она все это время кружила над местом глупой потасовки, следила темными глазами-бусинками. И сейчас, быстро-быстро взмахивая крепкими крылышками, несется прочь от Ведьмачьего Леса, вдогонку за катящимся на закат солнцем. Я не видела этого, но чувствовала всем телом: медленно над дальним краем чащобы, пронизанной колдовскими огоньками, поднимается ночная тень. Там все темнее становится небесный окоем, наливается теми оттенками синего, что тревожат всех дневных тварей, и те спешат укрыться и спрятаться.

А я верхом на вороном коне двигалась ночи на встречу под полог колдовского Леса, который прозвали Ведьмачьим вовсе не потому, что здесь обитали колдуны и ведьмы. Здесь был оплот древнейших сил Мира, когда на заре эпох жизнь только зарождалась на поверхности. Темные силы породили диковинных, чуждых тварей, многие из которых и поныне не имеют ни имен, ни описаний в преданиях народов Мира. Рискнувшие войти в тень исполинских реликтовых деревьев, чьи кроны давно сплелись в непроглядный свод, реже редкого возвращались назад. И еще реже отваживались говорить о том, что увидели в заповедной чащобе.

Непонятная тревожная аура окружала все подступы и границы Ведьмачьего Леса, потому не было поблизости ни селений, ни даже пограничных постов. Говаривали, что ночные огни, разгоравшиеся ярче с наступлением темноты или даже в непогожий день, зачаровывали смотревших и звали за собой. И те, кто поддавался их зову, навсегда исчезали на обманных тропинках в мерцающих лесных тенях…

Даже сами истинные ведьмаки не совались в эти края. Даже Эльфы, не ведавшие, казалось бы, страха при встрече с первичными Силами Мира и всегда жаждавшие познать неведомое, отвели свои взоры от древней чащобы, раскинувшейся на площади в целую страну.

Поэтому я могла быть спокойна, углубляясь все дальше и дальше в лесной лабиринт: больше никаких внезапных встреч. Хотя при учете того, что я сорвалась и дважды призывала Аарки, двигаться придется не краешком леса, как планировалось вначале. Дорога моя теперь пойдет вглубь, в сердце чащи, мимо все более исполинских деревьев, аналогов которым я не знала. Их стволы были покрыты странной, стеклянисто отсверкивающей корой, чьи резкие ломанные линии напоминали чужие письмена. В складках коры то и дело зажигались и гасли огоньки, стекая к корням крохотными молниями. С нижних толстых сучьев, расположенных нередко метрах в пяти-шести над землей, свешивались длинные занавеси то ли мха, то ли гигантской паутины. Они тоже мерцали россыпью опаловых огоньков и медленно колыхались, хотя никакого ветра не было.

Зеленые гирлянды искр, замеченные мной еще в подлеске, здесь превратились в настоящие рои, самовольно блуждающие среди деревьев. Кустов здесь не было, зато трава была необычайно высокой, и из неё то тут, то там поднимались на длинных стеблях причудливых форм цветы. У одних венчики напоминали покрытые частыми трещинами стеклянные бокалы, и в их глубинах что-то пульсировало призрачным светом. У других вместо соцветий торчали пучки длинных волокон, которые шевелились, свивались и расправлялись. Глядя на третьи, я испытывала головокружение, потому что очень нелегко было глазам смириться с провалами тьмы на том месте, где должны были находиться цветочные чашечки.

В один прекрасный миг всякое подобие тропы исчезло, и ощутимее сгустилась вековечная тьма. Буцефал встал, и я не понукала его, прислушиваясь всем своим существом. Обступавшие нас исполинские деревья стали напоминать колонны, свисающие тенета – штандарты и флаги, а вездесущие изумрудно-зеленые роящиеся огоньки то и дело образовывали иллюзию мозаики на несуществующих стенах.

Живая тишина, что принюхивалась ко мне еще там, на границе с обычным лесом, окружила, обступила так, что уши закладывало. Я не двигалась, лишь иногда сглатывала слюну. Теперь вся надежда на чёрного коня, который спокойно стоял, всматривался и вслушивался в ему лишь видимое и слышимое. Дитя диковинного союза кобылы породы фриз10 и демонического скакуна аннона 11, найтмар был сейчас моим проводником в это царство древних чар и созданий.

Течение времени здесь не ощущалось. Тени более не сгущались, и ни единый луч света не проникал сквозь плотные кроны над головой. Поэтому сколько мы так стояли – минуту или час – сложно было сказать. Для меня мерой была только угасающая боль в обожженном боку. И когда она стала едва ощутимой, тишина вдруг схлынула, и на меня полились звуки Леса. Раздавались с высоты певучие протяжные голоса, шуршала и позванивала трава и цветы. Что-то или кто-то вздыхало то впереди, то сбоку. Змеящиеся по стволам деревьев крошечные молнии иногда потрескивали тихим костяным треском. Краем глаза я заметила какую-то огромную тень, замершую в отдалении между стволов и глядящую на нас круглыми светящимися глазищами. Почуяв мое внимание, создание издало низкий ухающий звук, что-то вроде филинского «убу-бубу!» и поплыло вглубь теней.

Нос мой тоже стал обонять здешние запахи. Непривычные до легкого одурения, свежие, чистые. Где-то хвойные, где-то шипровые, где-то цитрусовые. То похожие на цветочные, то – на приторно-сладковатый запах разложения. Я могла лишь пытаться подобрать им аналогичные из знакомой палитры ароматов Мира.

Найтмар тихонько всхрапнул, изогнул сильную шею, кося на меня серебряными глазами. Я знала, что в моих зрачках сейчас разгорается такое же серебряное, спокойное пламя, поэтому лесной сумрак проявлялся все больше, всё четче становились черты окружающего.

«Кто-о? – коснулся слуха бесплотный голос. – Кто? Кто? Кто-оо?»

Конь моргнул и тряхнул длинной гривой, поворачивая морду вперед. Я посмотрела туда же. Человекоподобные высокие и очень тонкие фигуры колебались возле подножия одного из деревьев. Их тела взыскривали стеклом, черты узких лиц невозможно было разглядеть.

«Кто-о?» – снова зашелестел возле лица тихий голос.

– Дем Санд, – ровно ответила я, стараясь не задерживаться та этих вытянутых лицах, чьи глаза были провалами в первородную тьму.

Фигуры качнулись, словно язычки свечей на сквозняке, на мгновение слились в одно. Потом застыли неподвижно, лишь по стеклянным их членам струились еле заметные отсветы от роящихся зелёных искр.

«Можно-о. Пусть идёт» – наконец донеслось до меня, а в отдалении снова заухало.

– Веди, Буцефал, – наклоняясь к острому торчащему уху коня, сказала я и крепче сжала пальцы на поводьях. Это все, что я ещё успела сказать и сделать перед тем, как обморок поглотил меня, унося сквозь мерцающую зелёным и серебряным тьму. Туда, где бесплотный, бесполый голос вопрошал: «Кто-о? Кто?», и меня качало на огромных медленных волнах…

…Когда это случилось? Я уже не помню. Но в другой жизни. Потому, что сначала была смерть. А потом снова – жизнь. Но в ином мире.

Я ступаю под неверные своды памяти, затянутые зыбким туманом. Сквозь ажур этих сводов то и дело проглядывает тьма – беспамятство, то, что стерлось навсегда и бередит душу невозможностью вспомнить.

Передо мной дверь с небольшим смотровым окошечком. Я знаю – не заперто. Потому берусь за круглую ручку, поворачиваю до щелчка и распахиваю створу.

Снаружи – теплый осенний день. Крыльцо и ступени засыпаны желтыми и красными листьями. Вот похожие на звезды листья клена, там – рассыпались золотыми рыбками березовые. А вот рябиновые «плюмажи» пестрят всей осенней палитрой… И красные до багрового, немного похожие на сердце, листья боярышника, обрамляющие и дверной проём.

Внезапный ветер проносится у самой земли, подхватив и закрутив все листья, взвив их вверх на манер ажурного занавеса. И когда зазвучал смех – занавес раздался, осел по краям незримой сцены, образовав кроны осенних деревьев на аллее, по которой идут двое.

Я всматриваюсь в фигуры людей, чуть прищурившись, поскольку солнечный приглушенный свет падает из-за их спин, создавая вокруг голов легкий ореол. Я знаю, почему так – оба русоволосы, у обоих волосы пушистые …

Они смеются над какой-то шуткой. Парень и девушка, примерно одного роста и даже телосложением похожи. Только и догадаться издалека, кто есть кто, по одежде: на девушке длинная юбка в стиле бохо 12 и распущенные волосы гораздо длиннее. Девушка иногда начинает кружиться, раскинув руки и поднимая подолом юбки маленькие вихри у своих ног. Юноша хлопает в ладони, хохочет. А потом вдруг достает из кармана куртки какой-то округлый предмет, подносит к губам и начинает наигрывать простенькую мелодию.

Я прислушиваюсь: кажется, какой-то ирландский мотивчик. Впрочем, при умелом обращении на окарине 13 можно даже кое-что из классики изобразить. Парень иногда пробовал, я знаю…

Они подходят ближе, еще ближе. Свет теперь не слепит, но взор все равно как будто затуманился. Однако я знаю, что они похожи, эти смешливые парень и девушка. У них одного цвета волосы, одного цвета глаза – серые как родники. Похожи до такого, что незнакомые люди принимают за близнецов… Хотя парень младше на три года.

Они совсем близко, я вижу такие мелочи, как ажурный узор на длинной вязанной кофте девушки и подвеску-кристалл на груди парня. Кристалл дымчатого хрусталя хорошо виден на белом пуловере… Из объемистой пестрой сумки на плече парня вдруг раздалось конское ржание. Естественно в ответ расхохотались оба, и даже мои губы трогает слабая улыбка. Да уж, нам палец тогда покажи – смеяться начнем, не остановить.