Дем Санд. Странствия меча
Пряча окарину в карман, другой рукой юноша достает из сумки телефон, смотрит на номер, перестает веселиться. Потом краснеет, немного виновато смотрит на удивленно поднявшую брови спутницу и отходит в сторону.
О да, я тогда действительно удивилась: у него от меня какие-то телефонные секреты?..
Юноша закончил говорить по телефону, кинул его в сумку, быстро подошел к девушке, быстро что-то ей сказал… Она сначала непонимающе хмурится, пожимает плечами. Кивает, и юноша быстро уходит обратно, туда, откуда они пришли.
Ветер скользит по дорожке у ног оставшейся, ерошит, приподнимает листья, словно что-то ищет. А мы – я и сероглазая тень моего прошлого – стоим и смотрим вслед нашему младшему брату, и что-то темное на мгновение застилает взор…
Наверное, это я моргнула, но когда помутнение разъяснилось, время на аллее уже было вечернее. Начинался мелкий зябкий дождик, вокруг зажегшихся фонарей расплывались мутные облачка света. Девушка в длинной юбке, набросив на голову и плечи палантин, быстрым шагом удаляется от меня. Мимо несколькими секундами позже чуть ли не бегом проносится её младший брат. Но нагнать он её смог только уже в дальнем конце аллеи, выводящей из парка к проезжей части. Хватает её за локоть, принуждая остановиться, и оттаскивает под прикрытие разросшегося куста боярышника.
И не надо бы, да делаю шаг, сразу оказавшись возле них. Они только что поругались, причем уже почти до ссоры. Я никак не могу рассмотреть девичье лицо, оно словно скрыто туманным облачком. Только знаю, что в глазах закипают слезы обиды, и в горле тесно от едва сдерживаемого крика. А вот лицо брата вижу до мельчайших черточек. После бега его щеки разрумянились, волосы взъерошены, глаза лихорадочно блестят. Хотя на улице довольно прохладно, да к тому же сыро, он в легкомысленной тонкой водолазке и светлых джинсах. На груди поблескивает гранями хрустальный кулон, поблескивает недобро.
Я слышу их голоса: дрожащий девичий, чуть хриплый от сдерживаемых слез и быстрый юношеский, низкий, не вяжущийся с его субтильным телосложением. Он говорит:
- …не лгал тебе! Просто… просто не знал, как сказать!
– Ты врал мне! – дрожа мелкой дрожью, обрывает она его, и я помню, как горячо и больно тогда делалось внутри, как вертелся внутри терновый клубок, раздирая и раня сердце. – Я бы все поняла и приняла, но это!..
-Да в чём дело-то?! – тут же окрысился парень. – Я волен сам выбирать, с кем и когда встречаться!..
-Ты уверял, что он просто твой друг! – На миг из облачка тумана выступили глаза, бешеные, уже не серые, почти бесцветные. – А не… не любовник! Это… это… Я запрещаю!..
-Мне не десять лет, а ты мне не мать! – покраснев, заорал он и тут же осекся, взглянув на неё почти испуганно.
Дрожь начала бить её уже вполне заметно для глаз. Она судорожно вдохнула воздух, повела головой из стороны в сторону. Я помню, что искала какой-то поддержки у знакомого с детства парка, искала и не находила, так как все тонуло в осенних тенях. За волосы тихонечко цеплялись края листьев с низких веток боярышника.
– Да, я тебе не мать, – наконец процедила она. – И не я тебя вырастила, конечно… Раз такой умный, тогда я тебе и не сестра больше!..
– Ты что, <шелест листьев>? – пролепетал юноша, а я вотще напрягаю слух, но имя, которым он окликает девушку, тонет в громком шелесте листвы.
Я вижу, как она водит головой и безуспешно пытается остановить слезы. А потом вдруг резко выбросила руку вперед и вцепилась в подвеску на груди брата, рванув на себя. Тот испуганно шарахнулся, перехватил её запястья и с силой оттолкнул прочь.
Я не могу протянуть руки и удержать обоих. Я знаю, что сейчас произойдет, но не могу остановить…
Она оказалась все-таки проворнее, и сама дернула юношу за собой, заставив потерять равновесие. Оба начали падать прямиком в кусты, не прекращая попыток отнять друг у друга хрустальную подвеску. Парень повалился на спружинившие ветки, вцепился рукой в самую толстую, пытаясь удержаться на ногах. Всхлипывающая девушка с каким-то исступлением пыталась дотянуться до его свободной руки, в которой на обрывке цепочки был зажат злосчастный кристалл. Парень выпустил ветку, на которую оперся, та упруго хлестко распрямилась – и давно обломанным концом чиркнула по лицу девушки.
Я вслед за ней вскинула руки к лицу, испытав на миг тот же испуг.
Удар чудом пришелся не в глаз, но глубоко и очень болезненно рассек ей левую бровь.
-<шелест листьев>!!! – испуганно закричал брат, увидев, как кровь заливает её лицо. И снова я не услышала имени, хотя чуть не до боли напрягала слух. – <шелест листьев>! Что с тобой?!
Он тянется к ней, побледнев аж до зелени. Она так и не закричала. В голове стоял какой-то звон, это я помню, и смотреть перед собой было трудно. Она попятилась от него, не заметив даже, что в правой руке намертво зажала одну из тонких боярышниковых ветвей.
-<шелест листьев>, прости, я не хотел! – отчаянно проговорил он. – На вот, смотри, выброшу его! – Он размахнулся и запустил подвеской в темноту. – Стой, куда ты?! Надо вызвать скорую!..
Но девушка все пятится от него, так уже стиснув веточку в ладони, что крепкие шипы боярышника пронзили ладонь насквозь. О, да, у чтимого славянами и кельтами кустарника длинные острые шипы, темные как в запекшейся крови, блестящие, словно лаком покрытые. И скрытые до поры в густой листве…
Не остановить, ох, не остановить. Она ускользает и от рук брата, захлебывающегося криком, и от моих. Он кричит, но имя… имя…<шелест листьев>… теряется в резком звуке клаксона, визге тормозов.
…ослепленная кровью, девушка не заметила, что её вынесло на проезжую часть. В глаза ударил бело-синий галогенновый свет. Она успела вскинуть обе руки к лицу в инстинктивном жесте защиты и…
Удар.
Глава 2
…Удар привёл меня в чувства. Я обнаружила, что лежу на спине, раскинув руки и ноги, а надо мной медленно проплывает просвечивающее голубоватое нечто. «Нечто» походило на исполинских размеров пуховое перо и мистически мерцало по краям. Оно зависло надо мной и озаряло бледным светом, пока на его фоне не возникла крупная конская голова. Серебряные продолговатые глаза вороного светились своим светом, а смотрел он с отлично читаемой иронией. Не вставая и еще не до конца осознав, на каком свете нахожусь, я процитировала:
– А покусившемуся на святый куст Боярышник, ветку сломивший ему али порубивший дерево, обрекает себя на несчастия многие, на гибель близких родственников и падеж скота… Понял ты, скотинка непарнокопытная? А ты меня уронил, воспользовавшись моим состоянием.
Конь скептически фыркнул, наклонился ниже и аккуратно и настойчиво ухватился зубами за одежду у меня на плече. Я не стала его отталкивать, вцепилась за ремни недоуздка и позволила коню поднять себя на ноги. Некоторое время я так и стояла, обхватив руками могучую шею и зная, что никто в этом Мире не отважится на подобное. Найтмар любому другому за попытку тронуть себя, без предупреждения бы проломил голову…
– Так, ладно… – Я отстранилась от вороного и огляделась. – Где это мы?..
Вопрос был скорее риторический, поскольку не существовало ни одной карты Ведьмачьего Леса и его потаенных уголков. Поэтому можно было только гадать, как далеко унес меня в заповедную чащу верный мой Буцефал. Однако место для остановки он выбрал весьма удачное. Крохотная полянка, метров шесть-семь в поперечнике, почти идеально круглая, со всех сторон окруженная неохватными деревьями. У самой границы обильно росли какие-то неизвестные мне растения, с листьями похожими на водоросли – такие же волнистые и длинные. И колыхались они медленно и завораживающе, словно на морской глубине.
Приятной неожиданностью оказалось то, что пространство над полянкой колодцем уходило вверх, открывая кусочек ночного неба, густо усеянного звездами. Посмотрев туда, я нахмурилась. Таких частых звездных скоплений что-то мне ни разу не доводилось наблюдать, хотя под открытым небом ночевала я гораздо чаще, чем хотелось бы. А может, это и не звезды и нет никакого оконца в сплошной кроне Леса? Может, это очередные огоньки роем поднялись на головокружительную высоту да там и зависли?
Впрочем, Буцефал бы не стал останавливаться там, где нам угрожала серьезная опасность. Ведьмачий Лес полон тайн. К чему гадать, какая из них повисла над полянкой?
Первым делом надо было оградить это местечко. Я порылась в одной из седельных сумок, чудом не потерянных во время всех скачек, и вытащила полотняный мешочек, украшенный грубоватой вышивкой. Вороной потянул носом воздух и всхрапнул, прижав уши к голове.
– Чем недоволен-то? – усмехнулась я, осторожно вынимая из мешочка хрупкие сухие веточки, бледно-зеленые, как бы присыпанные пылью. – Отличная вещь для всякого путешественника! И редкость редкостная в этом прекрасном Мире.
Буцефал показал мне зубы и еще громче зафыркал. Ну да, даже будучи высушенной, травка сохранила свой резкий горький аромат. Я отсчитала восемь веточек, прищурилась, озирая полянку. Положила пучок на левую ладонь и пальцем правой нарисовала над ними в воздухе Аарку Моркэ14. Запах резко усилился, даже у меня дыхание на миг перехватило. Я быстрым шагом пошла по кругу, втыкая веточки на границе с Лесом и приговаривая:
– Ты трава моя окаянная, бесколенная, пелынь белая, полынь горькая. Стой на страже ты, мой чернобыльник, древо божие, артемидово. Отведи лиходея, зверя ли, духа грешного и безгрешного. Ты трава моя артемизия, абсент горький, вермут горький15…
Когда восьмой по счету стебелек оказался воткнут в мягкую почву, по периметру полянки тут же пронеслось призрачное, бледно-зеленое пламя. Похожие на водоросли растения тоже полыхнули призрачным огнем, восприняв ограждающее действие Аарки. Я приподняла брови. Надо же, да местный воздух пропитан дикой магической Силой настолько, что и деревенская слабая ведьма здесь могла бы развернуться – мало не покажется.
– Пожалуй, восемь при таком раскладе даже слишком… – пробормотала я, наблюдая, как колышутся «водоросли», постепенно впитывая в себя «полынный огонь». – А, ладно! Кто его знает, что за живность здесь обитает?
К счастью, резкий горький аромат не стал расползаться в воздухе и вскоре совсем развеялся. Хотя конь демонстративно всхрапывал и дергал ушами. Я погрозила ему пальцем, завязала потуже мешочек с остатками сушеной травы и снова спрятала в сумку, наказав себе при случае пополнить запасы. Для меня было открытием обнаружить, что обыкновенная полынь в этом Мире встречается не так уж и повсеместно. Приходилось изрядно полазать по всяким заброшенным капищам или по пригорным местностям, чтобы добыть её. Иногда с боем, поскольку заросшие бурьяном места древних культов только с виду казались необитаемыми…
Зато оберегающие свойства невзрачной травки оказались просто на высоте, и при должном усилении Ааркой отгоняли весьма крупную нечисть, а так же зверье и иных двуногих охотников до одиноких путников.
Не успела я выйти на середину поляны, чтобы выбрать место для костра, как охранный круг сработал на первого любопытного обитателя Леса. «Полынный огонь» взвился слева, обрел черты страхолюдной зверюги и, раззявив огромную пасть, метнулся куда-то в темноту. Оттуда донеслось уже знакомое басовитое «убу-бубу!», и что-то шумно побежало прочь от стоянки. Я хмыкнула. Фантом Моркэ принимал тот вид, который более всего мог напугать внезапного вторженца. Судя по угасающему призраку страшилы, в Ведьмачьем меня могли ожидать всякие сюрпризы. Носа коснулся слабый полынный аромат. Ну да, а еще попытавшийся нарушить магическую границу получал на все свои обонятельные рецепторы ядерную дозу горького запаха. Эльфов это попросту валило с ног, гномы впадали в подобие наркотического опьянения. Зверолюдей и оборотней всех мастей охватывала паника, понуждая бежать во все лопатки. А вот для людей такая концентрация могла стать и летальной…
Послушав, как вдалеке раздается обиженное «убу», я вернулась к разведению огня. По счастью в пределах досягаемости нашлось несколько толстенных веток, обломившихся видимо под собственным весом. Пришлось повозиться с тем, чтобы наколоть одну из них на щепу и сложить шалашиком в вырытой ямке (тут помог Буцефал, несколько раз копнув копытом землю). Еще некоторое время ушло на возню с трутом и кресалом.
Можно было бы, конечно, попросту воспользоваться Ааркой Циллаэ16, которая и сырой на сквозь валежник могла заставить полыхать жарким пламенем. Но я и так сегодня «наследила» сверх меры.
Вороной, судя по его внимательному взгляду, был крайне заинтересован, насколько моего терпения хватит. И разочарованно выдохнул, когда щепа наконец-то загорелась. Убедившись, что огонь не погаснет, стоит только отвернуться, я снова подошла к коню. Погладила его могучую шею, сняла сумки и стала расседлывать.
Найтмар был невероятно вынослив и терпелив. Но даже ему наверняка опостылело четверо суток оставаться под седлом. Когда последняя пряжка была расстегнута и само седло снято, вороной издал звук, очень похожий на вздох облегчения. Я осмотрела его спину на предмет потертостей и ссадин. На гладкой с муаровым отливом шкуре ничего не обнаружилось, поэтому, пообещав расчесать ему хвост и гриву попозже, я решила заняться собой.
Пока Буцефал ходил по полянке и принюхивался к местной траве, я села перед костром, обнаружив, что его пламя имеет весьма специфический цвет: языки расслаивались на бледно-сиреневые и золотые полосы. Причем золото цвета «антик». Я решила не заморачиваться на цвете пламени. Подтянула к себе обе сумки и стала там сосредоточенно рыться. Через какое-то время на траве стояла пара бутыльков с плотно притертой крышкой, расстелен кусок чистого полотна и выложено несколько тонких, зловещего вида лезвий. Я перебрала последние, поморщилась, а потом стала решительно раздеваться, чертыхаясь всякий раз, когда приходилось поднимать руки над головой.
Конь флегматично наблюдал за мной, после снова пошел обследовать поляну на предмет съедобной и безвредной растительности. Сложив одежду аккуратной стопкой, я перевела дыхание. Судя по ощущениям, рубец опять взялся, и на этот раз уже не просто плотной коркой. Я уныло посмотрела в полосатое пламя. Что-то мне это сочетание цветов напоминало… Я взяла в руку один из бутыльков, непрозрачный, граненный. Вообще-то, это был полый изнутри кристалл, чудо гномских мастеров по камню, лишь слегка подправивших и расширивших внутреннюю полость и приладивших к горлышку плотную крышечку на цепочке. В таком сосуде годами могло храниться самое капризное зелье и не портиться, а со временем так и вовсе набирать силу.
На просвет невозможно было разглядеть, сколько же жидкости осталось внутри. Я уповала, что на пару перевязок хватит. Положив бутылек на приготовленный кусок чистого полотна, я для начала избавилась от старой повязки, чьи витки плотно обхватывали грудь и бока. Бросив слегка пожелтевшие с внутренней стороны бинты в огонь (пламя тут же стало бледно-зеленым в разлапистую желтую крапинку), я, закусив губу, осторожно пощупала правый бок. Под пальцами ощущалось жесткая ороговевшая корка, рельефом очень напоминающая чешую. Она-то и стягивала мне бок все последние часы, заставляя криво сидеть в седле и причиняя весь прочий дискомфорт. Надо было менять повязки раньше…
– Вот зараза, – пробормотала я, выбирая из ланцетов самый острый. Предстояла не очень приятная операция, не болезненная, но с риском зацепить здоровую кожу.
Ощупав пальцами края рубца, я решительно сжала ланцет в левой руке, сделала глубокий вдох, а потом, не мигая, глядя в огонь, быстро провела лезвием крест-накрест по правому боку. Ороговевший участок кожи сейчас был бесчувственен как полено, но я все равно поморщилась. Отложив ланцет, быстро откупорила бутылек и плеснула его содержимым на приготовленную повязку. Жидкость замерцала на воздухе, переливаясь всеми оттенками красного, а в нос ударил причудливый аромат: смесь уточенных духов с раздавленными грибами. Не став дожидаться, пока запах приобретет новое звучание, а именно – едкое, аммиачное с примесью все того же изысканного парфюма, я приложила тряпицу к боку. Под ладонью тут же стало горячо, раздался шипящий звук, и теперь в воздухе отчетливо завоняло жженной костью.
Буцефал неодобрительно фыркнул и отошел подальше. Я бы и сама куда-нибудь убралась, но от себя же не убежишь. Пришлось сидеть и терпеть и вонь, и причудливые ощущения, возникающие по краям рубца. Особенно невыносимо было справиться с желанием почесаться все правой стороной тела о ближайший ствол. Чтобы не поддаться искушению, я выудила из поясного кошеля четки, прижав примочку правым локтем. Села поудобнее и начала перебирать бусины левой рукой, согласуя с частотой вдохов и выдохов. Где-то на десятом или одиннадцатом по счету цикле зуд исчез, запах горелой кости превратился в легкий запах осенних палых листьев. Скинув четки на запястье, я поспешно убрала примочку от бока. Посмотрела на тряпицу, и, хотя видела результат действия подземельных слезок уже не раз, не удержалась от нервной ухмылки. На полотне лежало несколько кусков самой настоящей чешуйчатой шкуры, толстой и убедительной. Под воздействием зелья шкура немного размягчилась и по самым краям сочилась малоаппетитной слизью. Тряпица же приобрела коричневато-бурый цвет, словно ею долго зажимали кровоточащую рану.
– Вот ведь, счастье, что эта ящерица только слегка зацепила! – проворчала я, кидая примочку в огонь.
Пламя тут же окрасилось багровым со зловещими черными переливами. А вот запах пошел – арбузный. Да настолько убедительный, что я почти ощутила во рту сочную, сладкую, как греза, мякоть, хрусткую и освежающую, подобно волшебному снегу. Уловив диковинный аромат, мой вороной вопросительно всхрапнул и даже подошел поближе. Я покачала головой и потянулась ко второму пузырьку, приплюснутому и похожему на маленькую тыковку. Вывинтив крышку, я щедро зачерпнула на пальцы густую, золотистого цвета мазь, повыше подняла правую руку над головой и стала осторожно наносить снадобье на место ожога. Сейчас, освободившийся от чешуйчатой корки бок был гораздо чувствительнее, и охлаждающий побочный эффект мази заставил меня всю покрыться гусиной кожей. Закончив с этим, я подтянула оставшийся кусок полотнища и привычными уже движениями обернула вокруг верхней части тела.
Буцефал стоял рядом, наблюдая за моими действиями. К пристальным взглядам коня я уже притерпелась и не испытывала стеснения, даже щеголяя перед ним нагишом.
– Ну, что смотришь? – убирая лезвия и бутыльки в сумку, спросила я. – Одним шрамом больше, и всего-то. Глядишь, через день и мазать не придется… – А еще через пару-тройку дней шкурка слезет еще раз, и на коже останется только еле-еле видимая сеть шрамов, очень похожая на чешуйчатый узор.
Вороной, дождавшись, пока я спрячу драгоценные зелья и ланцеты, требовательно взялся зубами за мою косу. Да не за кончик, а у затылка, так что мне пришлось привстать в весьма неуклюжую позу на полусогнутых ногах.
– Эй! Эй! Совсем ошалел?! – возмутилась я, стараясь не потерять равновесие. – Да пусти ж ты, ирод!
Но конь настойчиво повел головой в сторону второй сумки, волоча за собой и меня. Я перестала ругаться, сообразив, что же от меня требуется. Видимо, на полянке не сыскалось пригодной для Буцефала травы, несмотря на её сочный вид и обилие. Убедившись, что намек понят, конь отпустил мои волосы.
– Обслюнявил, скот ты непарнокопытный, – буркнула я, поводя ладонью по затылку. – Дай хоть тунику надену!
Найтмар нетерпеливо толкал меня носом в спину и рыл копытом землю. Я отстранила его морду, подняла из стопки вещей тонкую черную тунику, встряхнув. Конь сопел и пыхтел, пока я, покряхтывая, натягивала одежду. Хотя чешуйчатая корка и отвалилась, и более не стягивала кожу на боку, место ожога все еще давало себя знать при любом замахе или подъеме рук вверх. Управившись с облачением, я подошла ко второй седельной сумке и занялась ревизией её содержимого. Здесь были припасы, причем лучшие из того, что мне доводилось добывать в этом Мире. Особой эльфийской кухни, они долго не портились и были весьма экономны за счет того, что быстро утоляли голод. Поэтому сумка не была даже наполовину опустошена, несмотря на то, что рацион делился на двоих – меня и могучего скакуна.
Я вытащила на свет невзрачную на вид круглую лепешку, присыпанную мелкими зернышками какой-то приправы, а так же полоски вяленого мяса, нанизанные на веревочку.
– Пух, тебе что намазать: меду или сгущенного молока? – поинтересовалась я у коня, предлагая и лепешку, и мясо.
Буцефал понюхал хлеб, фыркнул. Тронул губами вяленье, снова брюзгливо скривив мягкие губы, и полез носом в сумку.
– Эй! Эй, убери-ка рыльце! – Я пихнула его плечом. – Ничего другого нет, уж извини. Свежатинки там точно нет.
Коня мало впечатлили мои попытки отпихнуть его, но, убедившись, что в сумке действительно нет ничего другого, отошел. Не забыв, впрочем, прихватить сразу три полоски вяленой оленины.
– Ты знаешь, что для лошадей вообще-то не типично жрать мясную пищу? – поинтересовалась я у него, отрывая от связки порцию мяса для себя и отламывая кусочек от лепешки. Все остальное было убрано, а сумка тщательно застегнута. В ответ на моё замечание, вороной только дернул хвостом. – В Лес я не пойду, и не проси. Неизвестно, подстрелишь какого-нибудь зайца сиреневого, а он местным божком окажется!
Буцефал только ушами подергал, пережевывая свой паек. Я не стала с ним более препираться, села возле костра, поджав под себя ноги, разложила на коленях лепешку и мясо. Посмотрела так и этак. Да, эльфийский рацион, несомненно, утолял голод маленькими порциями, сохранял определенную свежесть… Но и приедался довольно быстро, поскольку был пресным на мой вкус. А ни перца, ни соусов я с собой как-то не привыкла возить.
Пламя к этому моменту снова приобрело сиреневато-золотистый цвет. Ни дыма, ни искр не поднималось над костром, что, впрочем, было меньшим чудом из всех чудес Ведьмачьего Леса. Над поляной все так же медленно дрейфовало полупрозрачное «перо», лениво шевеля краями. Оно, знай себе, покачивалось туда-сюда, как призрачное опахало, иногда лишь наливаясь чуть более ярким голубоватым свечением.
Понаблюдав за ним и не уловив ни намека на агрессию или опасность, я приступила к еде, снова уставившись в огонь. Бледно-сиреневый и античное золото. Что ж мне это сочетание так беспокоит?
Оставшиеся от лепешки крошки я смахнула в пламя. И внезапно оно налилось более густым цветом, и три пламенных языка вдруг стрельнули вверх, в середине полыхая старинным золотом.
Ну, конечно! Королевские ирисы! Здешние fleur-de-lys17, из-за которых мы с Буцефалом и влипли в то злосчастное приключение…
Глава 3
В тот день я держала путь в сторону Семипустошья, поскольку говорили, там завелась самая настоящая химера18. Описывали её притом именно как классическую трехголовую, скверного нрава тварь, терроризировавшую обитавших на границах с пустыней селян. К тому же она перебралась близко к Торговому Пути, что угрожало всем купеческим караванам, доставлявшим свои товары через Семипустошье в другие уголки Мира. Мне было интересно взглянуть на легендарное чудовище, а заодно, быть может, предложить свою персону в качестве сопровождения какому-нибудь каравану. Это была и возможность прилично заработать, и попутешествовать по неведомым мне еще землям. И с химерой при случае разобраться. Тем более один знакомый алхимик за коготь химеры готов заплатить очень симпатичную сумму.
В общем, пробиралась я светлым прилеском Звенящего Леса в северной части здешних земель. Растительность здесь была довольно пестрая, деревья большей частью хвойные с крепкими невысокими стволами. Водились тут то ли фавны, то ли кобольды, больших же поселений не было. Так иногда охотничьи кордоны попадались, где можно было ночь провести. Но я давно привыкла ночевать на земле или в развилках деревьев, потому как иные люди и нелюди хуже всяких чудищ. Хотя в кошельке моем давно сиротливо перекатывалось всего несколько монеток, а иных драгоценностей кроме меча да четок я с собой не возила, попробуй охотникам до легкой наживы это доказать…
Мне везло. Никаких случайных встреч на лесных тропинках, ни стычек с местными хищниками, которые, впрочем, благоразумно держались подальше от вороного моего коня. Найтмар был всеяден и не брезговал временами и свежим мясом. Особенно если «мясо» само под копыта кидалось. Случалось такое редко, ибо зверье остро чуяло демоническую природу Буцефала, потому, если мне хотелось поохотиться, приходилось оставлять коня.