Туркестанский крест

«Правда необычайнее вымысла, вымысел должен придерживаться правдоподобия, а правда в этом не нуждается».

Марк Твен.

Глава 1

Зной Каракумов окутал удушающей пеленой раскалённый солнцем город. Горячий воздух, зыбким маревом поднимавшийся от плавящегося асфальта, искажал чёткость очертаний домов и контуры деревьев. Обычный июльский день, привычные для Ашхабада плюс сорок восемь по Цельсию. Оцепеневший город посреди нестерпимого пекла вполне подходил на роль земного филиала Ада. Казалось, что жизнь в нём замерла, затаилась до лучших времён.

По проспекту Свободы неспешно катился военный уазик с белоснежным флажком на капоте. Сидящему за рулём солдату было скучно, он зевал, прикрывая ладонью раскрывающийся на ширину приклада рот. Рядом с ним, на переднем сидении, дремал лейтенант, время от времени роняя голову на грудь. Они возвращались из гарнизонного дома офицеров в штаб 36-го армейского корпуса, к которому были прикомандированы на время предстоящих фронтовых учений. Только вот сроки проведения этого мероприятия по неизвестным причинам всё сдвигались и сдвигались. От утомительно долгого ожидания впору было впасть в апатию и погрузиться в уныние.

А ведь совсем недавно лейтенант находился в эпицентре событий, сменявших друг друга с непостижимой скоростью: «мусульманский батальон», штурм дворца Амина, Джелалабад, первая кунарская операция, бои под Харой, Нангаламом и Бар-Кандаем… Два месяца назад, его, отбившегося в ходе ночного боя от своих и загнанного духами на вершину горы, подхватывает пролетающий вертолёт. А уже через час, он, потеряв сознание, валится на бетон кабульского аэродрома. Коварная жёлтая лихорадка. Санитарный борт, ташкентский госпиталь… Короткий отпуск по болезни и командировка на восстановительный период в гарнизон, расположенный в песках Каракумов. Казалось, судьба благоволит избалованному удачей и любовью офицеру, авантюристу в лучшем смысле этого слова. И тут – такой облом! Сонное царство, мухи от скуки на лету дохнут.

Машина остановилась у светофора возле кинотеатра «Мир», пропуская пешеходов. От работающего двигателя, как из жерла вулкана, дохнуло нестерпимым жаром, который лавой вполз в салон через проёмы снятых окон и лизнул горячим языком пересохшие губы лейтенанта и облезший кончик носа солдата. Внезапно левая, расположенная за водителем, дверца уазика распахнулась, и на заднее сидение впорхнула хрупкая, взъерошенная девушка.

– Поехали! Быстрее! Пожалуйста! – порывисто выдохнула она, испуганно озираясь, и с силой захлопнула за собой дверь.

Тронувшись на загоревшийся зелёный, водитель в зеркале заднего вида разглядел разъярённых мужчин, преследовавших беглянку. Офицер оживился. Слава Богу, хоть какое-то приключение!

– Костя, а всё-таки Ашхабад – хороший город! Девчонки на ходу в машину запрыгивают! – неуклюже пошутил лейтенант и повернувшись назад, окинул взглядом подаренную волей случая попутчицу.

– Пожалуйста, быстрее! За мной гонятся бандиты! – голос не на шутку испуганной девушки дрожал, глаза сверкали, тонкие крылья носа гневно раздувались. —Прошу Вас, быстрее!

– Бандиты – те два мужика, что бежали за тобой? – с долей сарказма в голосе спросил у неё водитель.

– Их трое. Одного из них я цапнула за палец, и мне удалось вырваться… Быстрее! Прошу Вас, – с мольбой в голосе проговорила беглянка, оглядываясь по сторонам, – Это точно бандиты!

– Милая барышня, успокойтесь, вы находитесь под надёжной защитой советской армии, и с этого момента опасность Вам не угрожает, – стремясь придать голосу солидность, произнёс лейтенант.

Он с интересом рассматривал свалившуюся на его голову девчонку. Тёмные волосы незнакомки крупными локонами спадали на плечи, из-под роскошно изогнутых бровей на него смотрели практически чёрные, миндалевидной формы, широко распахнутые глаза. Прямой носик, припухшие губки, высокие скулы. Задравшаяся юбка предательски обнажала красивые стройные ноги.

«Она чертовски привлекательна и, кажется, где-то я её уже видел…» – промелькнуло в голове офицера.

– Не понял… Как это – цапнула? Откусила палец, что ли? – водитель, толи в шутку, толи всерьёз, решил уточнить детали произошедшего.

– Не откусила.… Но прикусила до крови, – смущенно ответила девушка, тревожно оглядываясь назад.

– Позвольте узнать, куда держите путь, и как Вас прикажите величать? – поинтересовался лейтенант, продолжая разглядывать девчонку.

– Смотрите, смотрите! Вот они! – скороговоркой выпалила она.

Красная «шестёрка», с сидевшими в ней мужчинами, действительно преследовала уазик, пытаясь обогнать. Лица пассажиров «Жигулей» были злыми и возбуждёнными. Они что-то кричали в открытые окна и жестами требовали остановиться.

– Почему они за тобой гонятся? Ты у них, случайно, ничего не украла? – спросил лейтенант первое, что пришло ему в голову.

Он лихорадочно пытался осмыслить происходящее, и всё никак не находил каких-то веских причин для такой голливудской погони средь бела дня, да ещё в центре столичного города.

– Меня зовут Злата, – сверкнула глазами девушка, одёргивая юбку и поправляя рукой волосы, – я – не воровка, и мужиков этих вижу впервые.

– Какое редкое и красивое имя… Костя, тормозни, я выйду и разберусь с товарищами, – принял спонтанное решение офицер.

– Нет! Не останавливайся! Это бандиты. Товарищ лейтенант, они вооружены. У них есть пистолет… – выдала очередную порцию информации девушка по имени Злата.

– Может это менты, одетые в «гражданку»? – предположил водитель, косясь в боковое зеркальце.

Офицер окинул взглядом попутчицу, а затем более внимательно присмотрелся к экипажу несущейся рядом «шестёрки». Внутреннее чутьё подсказывало, что Злата говорит правду, а вот мужики в преследующей их машине не внушали ни малейшего доверия.

– Отрываемся! —скомандовал он водителю. – Меня зовут Максим. Ты, Злата, не бойся. Всё будет хорошо, мы будем жить долго и счастливо, и умрём в один и тот же день.

Уазик резко свернул на улицу, идущую вдоль ограды городского парка. «Жигули» не отставали и, повиснув у него на хвосте, повторяли все его манёвры.

– Уходим в микрорайон! Давай напрямую, через бордюры, через детские площадки, шестёрке там не пройти, – сказал лейтенант и опять сосредоточил всё своё внимание на девушке.

Он вдруг отчётливо осознал, что ему до боли знакомы и её лицо, и её голос. В свои двадцать три года офицер уже знал, что человеческий голос индивидуален и неповторим, как отпечатки пальцев, и если зрительная память иногда могла подвести его, то своему идеальному слуху Максим доверял на все сто процентов. Совпадал и тембр, и эти неповторимые бархатные нотки в голосе. Правда, такое редкое имя… Злата.… Запомнилось бы точно! Но нет, девушка с таким именем на его жизненном пути однозначно возникла впервые…

– А мы нигде не встречались? – его вопрос прозвучал довольно вульгарно и уж точно не ко времени.

– Я Вас вижу впервые, – бросив цепкий взгляд на лицо офицера, ответила Злата и продолжила искать глазами пропавшие из виду «Жигули».

Вот теперь память уже гарантированно подтвердила лейтенанту, что этот голос он в своей жизни хотя бы раз, да слышал. Когда? Где? При каких обстоятельствах? На эти вопросы память ответа не давала. Уазик, перемахнув очередную детскую площадку, лихо спрыгнул с бордюра и выскочил на дорогу.

– Вроде оторвались.… Теперь куда? – водитель вопросительно глянул на офицера.

– Вон они! Справа! – вскрикнула Злата, указывая рукой на показавшуюся из-за угла дома машину.

– Костя, чего мы мучаемся? Гони в штаб корпуса! – скомандовал Максим.

Вырулив на проспект Свободы, уазик устремился в сторону воинской части. Красная «шестёрка» шла следом.

Солдат, дежуривший на контрольно-пропускном пункте, издалека заметил стремительно приближающийся уазик с развевающимся белым флажком на капоте, заблаговременно открыл массивные въездные ворота и, отдав честь, пропустил машину без остановки. У сидевших в «Жигулях» хватило ума и здравого смысла даже не пытаться въехать на территорию штаба армейского корпуса.

– Костя, вези нас к бунгало.

Объехав массивное здание штаба, уазик остановился возле белой одноэтажной постройки, одиноко стоящей в тени чинар и акаций. Максим вышел из машины, галантно распахнул заднюю дверцу автомобиля и помог девушке выйти.

– Добро пожаловать в мою скромную обитель, – сказал он Злате, открывая ключом запертую дверь домика, который все, почему-то, называли экзотическим словом – бунгало.

Неказистое здание из саманного кирпича с металлическими решётками на окнах когда-то служило холодной каптёркой комендантской роты, но год назад очередной ротный командир решил разместить в этом домике свою летнюю канцелярию. Он бы воплотил эту задумку в жизнь, только вот начальник штаба корпуса, оценив ремонт, распорядился перепрофилировать строение в пристанище для прикомандированных к штабу офицеров. Внутри помещения были поставлены три солдатские кровати, пара шкафов, стол, стулья и три дубовые табуретки. Из удобств имелся лишь рукомойник деревенского типа, ну а полноценный туалет находился в ста метрах, в здании штаба. С бытом в Туркестанском военном округе ещё со времён красноармейца Федора Сухова было как-то не очень…

Максим налил в стакан приторно тёплой жидкости из графина и протянул его девушке. Та, выпив воду, в растерянности присела на стоящую у стола табуретку. Лейтенант включил напольный вентилятор, направил его в сторону Златы и, расстегнув портупею, уселся на кровать. Потоки прогретого воздуха играли с завитушками её чёрных волос, то поднимая их красивым шёлковым шлейфом, то бережно опуская обратно на плечи. Пока офицер раздумывал, с чего начать разговор, раздался стук в приоткрытую дверь.

– Разрешите? – на пороге домика возник сержант, дежурный по КПП.

– Входи, коль пришёл.

– Товарищ лейтенант, Вас просят на КПП какие-то мужики. Говорят, что им надо срочно с Вами встретиться. Они ждут в кафе-стекляшке у Бешима, – скороговоркой проговорил сержант, косясь глазом на красивую девушку.

– Передай, что я подойду, пусть ждут – ответил офицер.

Сержант вышел, но через пару секунд вновь появился в дверном проёме.

– Они, похоже, из блатных, вы бы с ними поосторожнее, – добавил он, переминаясь с ноги на ногу, не сводя восхищённого взгляда с лейтенантской гостьи.

– Может по такому случаю караул «В ружьё» поднять? – с издёвкой в голосе спросил его Максим. – У тебя в подчинении три бугая со штык-ножами, уж как-нибудь подстрахуете меня, если что. Свободен!

Дежурный щёлкнул каблуками и вышел из помещения, аккуратно прикрыв тяжёлую дверь. Максим пристально взглянул на девушку. Она беспомощно озиралась вокруг, обхватив голову кистями рук, сложенными в замок на затылке, явно не понимая, как вести себя в сложившейся ситуации.

– Злата, ты ничего не хочешь мне рассказать перед тем, как я уйду? – вкрадчиво обратился к ней лейтенант, присаживаясь к столу.

Девушка подняла голову; в её глазах не трудно было заметить смятение, страх и непонимание всего происходящего с ней. Такую растерянность во взгляде Максиму доводилось видеть у молодых солдат в момент внезапно вспыхнувшего боя, первого боя в их жизни. Злата склонила голову, обдумывая ответ, подыскивая наиболее точные слова.

Собравшись с духом, она сбивчиво поведала ему, что эти трое пытались её похитить. Они, по всей видимости, должны были отвезти её в дом какого-то большого начальника, который накануне предложил ей стать его любовницей. Позавчера вечером у входа в подъезд её встретил молодой, интеллигентного вида, туркмен, говоривший по-русски без малейшего акцента. Уточнив её имя и фамилию, он попытался всучить ей красивую коробочку, сказав, что это презент от одного очень уважаемого человека. Она наотрез отказалась от подарка незнакомого мужчины. Тогда молодой человек открыл коробочку и высыпал её содержимое себе на ладонь. На его ладони оказалась золотая цепочка с большим кулоном, украшенным крупным зелёным камнем, похожим на изумруд, золотой перстенёк, с камнем того же цвета и серьги из золота с длинными подвесками, усыпанные мелкими зелёными камешками. И ещё – элегантное колечко, похожее на обручальное, в виде обвивающейся вокруг пальца змеи. Посыльный добавил, что это подарок не просто от какого-то незнакомого мужчины, а от человека, которого знает и уважает весь Ашхабад. Если она согласится стать его любовницей, то весь город будет у её ног.

– Я покрутила пальцем у виска, развернулась и зашла в подъезд, – продолжила Злата, рассеянно разглядывая свои накрашенные ноготки, – вдогонку мне он сказал, что два раза предлагать не станут, что я ещё пожалею о своём решении.

Весь следующий день девушка просидела дома, ей было страшно, но к вечеру всё же решилась дойти до ближайшего гастронома. У дома она увидела сидевшего на скамейке тучного туркмена, лет сорока. Он поднялся ей навстречу и с лёгким восточным акцентом произнёс:

– Злата, я всё-таки пришёл повторить вчерашнее предложение, которое вы так неразумно отвергли. Пожалуйста, соглашайтесь, иначе быть беде.

– Я испугалась и, развернувшись, убежала домой, – продолжила девушка, – полночи думала, что же надо делать в подобной ситуации, и решила на следующий день пойти в милицию. Уснуть смогла лишь под утро и проспала почти до обеда. Глянула в окно, у подъезда – пусто, и я, осмелев, вышла из дома. В дежурке милиционеры подняли меня на смех. Подумаешь, предложили любовницей стать, не изнасиловали же! Идите, девушка, идите.… Вот изнасилуют, тогда, милости просим! Не смешите людей и ничего не бойтесь – не в Чикаго живём!

На какое-то время Злата замолкла, нервно теребя пальцами бахрому скатерти.

– Я вся такая злая вышла из милиции и направилась в сторону дома. Неожиданно, около кинотеатра «Мир», двое хватают меня под руки и запихивают в «Жигули». Добром, говорят, не пошла, так силой отвезём. Пока один из них обходил машину, другой удерживал меня внутри, затыкая рот своей потной ладонью. Я исхитрилась и укусила его за палец. Он закричал, разжал руки. Я выскочила на дорогу. Вижу военный уазик и, не раздумывая, – туда. Остальное Вы знаете.

Лейтенант, не перебивая, выслушал её сумбурный рассказ. По Туркмении ходили слухи о подобных случаях. Современные баи считали, что согласно старинным национальным традициям, они имеют право завести гарем, заменив банальных любовниц на настоящих наложниц. Красота девушки служила лучшим подтверждением правдивости её рассказа.

И ещё… За время монолога Златы, Максим понял, почему случайная попутчица показалась ему знакомой. Офицер вспомнил, где и когда он пересёкся с ней. Правда, некоторые сомнения всё ещё оставались.

– Почему же ты к родителям или к друзьям за помощью не обратилась? – поинтересовался лейтенант.

– У меня нет родителей, а друзьями обзавестись не успела. Я приехала в Ашхабад девять дней тому назад.

Максим вышел из-за стола, застегнул ремни портупеи, подошёл к распахнутому окну и закурил. Сделав пару затяжек, он обратился к девушке:

– Схожу на КПП, встречусь с этими непонятными товарищами. Ты здесь в безопасности, расслабься и жди меня. Если сюда вдруг кто-нибудь заглянет, скажешь, что ты моя жена. Я – лейтенант Максим Кольченко. Запомнишь?

– Запомню, – Злата кивнула головой, – только вот…

В этот момент дверь скрипнула, и в помещение зашёл старший прапорщик Язвицкий, пожилой мужчина среднего роста, с солидным брюшком и с большой, сияющей лысиной. В руке он держал фуражку с чёрным околышем, его форменная рубашка была мокрой от пота. Ему было за пятьдесят, но его не увольняли, потому что он был единственным фронтовиком, воевавшим в составе этого корпуса. Григорий Семёнович слыл прекрасным человеком и добросовестным служакой, его любили солдаты, уважали сослуживцы и ценили командиры. После яркого солнца он не сразу разглядел в полумраке помещения Максима и девушку.

– Григорий Семёнович, знакомьтесь! Это – Злата. Займите её пока какой-нибудь беседой, а я ненадолго отлучусь по своим делам.

Девушка подошла к лейтенанту и что-то смущённо шепнула ему в ухо.

– Не проблема, – улыбнулся Максим, – суббота, время – послеобеденное, штабные уже разбрелись по домам – сегодня в Москве открытие Олимпиады. Григорий Семёнович, будьте добры, сопроводите даму в туалет. Сержанту, дежурному по штабу, передайте, что если будет умничать, то я, когда вернусь, настучу ему по бестолковой голове!

Уже в дверях лейтенант внезапно обернулся и прищуренным взглядом пристально посмотрел на Злату.

– Скажи-ка мне, красавица, перед тем как я уйду, вот такую фразу – теперь ты знаешь всё, иди и не оборачивайся, – вполне серьёзно попросил её Кольченко.

– Да пожалуйста, – девушка недоуменно пожала плечами, – теперь ты знаешь всё, иди и не оборачивайся.

Лейтенант вышел из душного сумрака помещения под палящие лучи раскалённого добела солнца. Дверь бунгало жалобно скрипнула и медленно закрылась.

– Костя! Поехали к «стекляшке»!

Машина, нервно вздрогнув, завелась и, не спеша, покатилась вокруг плаца, мимо старых чинар и акаций, по дороге, ведущей к выезду из военного городка.

«Злата, Злата.… Вспомнил я, где и как мы с тобой повстречались. Правда, выглядит это всё как-то уж совсем невероятно. С тех пор прошло более пяти лет, а девушка выглядит моложе, чем тогда» – подумал про себя лейтенант и, откинувшись на спинку сидения, сомкнул веки.

Перед глазами отчётливо предстал чудесный апрельский день пятилетней давности: ослепительная вспышка молнии, ударившая в крышу эстрады танцплощадки, терпко-кислый аромат весеннего воздуха, насыщенный невероятным количеством озона. Смеющиеся глаза девушки, чёрные, бездонные, с золотыми искорками, тонущими в их бездонной глубине.

Провинциальный городок. Вторая половина дня. Восемнадцатилетний Максим Кольченко возвращался домой из военкомата, где только что успешно прошёл призывную комиссию. Он был признан годным без ограничений и предварительно зачислен в команду новобранцев-морпехов, предназначенную для отправки на Тихоокеанский флота. Прошлым летом Максим завалил вступительные экзамены в институт стран Азии и Африки при МГУ, и вооружённые силы Советского Союза распахнули перед ним свои двери. На службу Кольченко не рвался; он и так всю свою недолгую жизнь провёл в армии, среди солдат, среди оружия и боевой техники. Отец – кадровый офицер, полковник. Мать – филолог. Он был типичным гарнизонным ребёнком. За его спиной – две группы войск и пять военных округов, от Германии до южного Казахстана, семь сменённых школ и полгода работы на стройке монтажником. Срочная служба его не пугала. Долг родине Максим собирался отдавать либо в морской пехоте, либо в ВДВ. А учёба никуда от него не денется. Кольченко был уверен, что, отслужив, поступит в свой институт вне конкурса.

Тот день был по-летнему тёплым. В сквере у кинотеатра уже распустились первые бутоны алых и белых роз, в городском саду полыхала сирень, а под стволами черёмух белоснежными коврами стелились россыпи опавших лепестков. Воробьи, раздуваясь от важности, чирикали во всё горло, а в прозрачно-голубом небе, кувыркаясь, кружили голуби. На казачьем рынке, через который пролегал путь Максима, в это время дня было немноголюдно.

Гроза налетела стремительно, как песчаная буря в казахской степи. Свинцовые тучи огромными шарами накатывались на разомлевший город со скоростью курьерского поезда. Резко потемнело. Яростный порыв ветра поднял в небо облако пыли и закружил в мелких смерчах обрывки бумаги, прошлогоднюю листву, опавший цвет черёмух, фантики от конфет…

Зигзаг молнии, сверкнувший одновременно с оглушительным раскатом грома, расколол мрак неба. Электрический разряд с треском ударил в крышу эстрады танцплощадки, метрах в пятидесяти от спешащего домой Максима, и безо всякой моросящей прелюдии, хлынул ливень. Нет, не ливень… Настоящий водопад! Прохожие бросились под навесы торговых рядов, спасаясь от не на шутку разгулявшейся стихии. Стоя среди людей, укрывшихся от падающей с небес воды, Кольченко во все глаза смотрел на проделки разбушевавшейся природы. Мысленно чертыхнувшись, он подумал, что если бы целую минуту не любовался розами, словно сентиментальная гимназистка, то мог бы лицезреть всё это из окон уютной квартиры, да видно, не судьба.

Падение с небес воды длилось недолго и прекратилось так же внезапно, как и началось. Чёрные, похудевшие тучи, стремительно удолялись на восток, поблёскивая вспышками молний. Канонада отступающей грозы становилась всё тише и тише, пока, наконец, не смолкла совсем. Над притихшим городом вспыхнула гигантская радуга немыслимо яркой расцветки. В густом воздухе смешались, как краски на палитре художника, и горько-терпкий аромат весенней земли, очнувшейся после зимней спячки, и запах только что распустившихся роз, и благоухание пробудившейся сирени. К птичьему гомону, вновь повисшему над рынком, прибавились звонкие голоса цыганят, пускавших кораблики из скорлупок грецких орехов по потокам воды. В умытом небе сияло солнце, заставляя переливаться перламутром светящиеся изнутри полоски радуги, вонзившейся краями в противоположные берега Хопра.

Максим, перескакивая через лужи, двинулся к дому. Под навесом, ближайшим к выходу с рынка, гомонила толпа цыган. Судя по жестам, они обсуждали удар молнии, разворотивший оцинкованную крышу эстрады танцплощадки, откуда всё ещё змеился дымок. В насыщенном озоном воздухе явственно ощущался запах обожженной древесины. Цыгане цокали языками, цыганки крестились. До дома Максима было уже рукой подать…

Внезапно, под аркой рыночных ворот, дорогу ему преградила молодая, красивая цыганка. Обойти её было невозможно. Она стояла на незатопленном водой перешейке, со всех сторон окружённом глубокими лужами. Девушка приветливо улыбалась и манила к себе тонким пальчиком. Именно такой, читая Гюго, Максим представлял себе Эсмеральду. На вид ей было лет двадцать. Густые, тёмные волосы, украшенные диадемой с бирюзовым камешком, крупными кольцами спадали на грудь, а плечи укутывала лёгкая воздушная шаль невероятного золотистого цвета. На Эсмеральде было длинное, светло-карамельное платье с разбросанными по подолу и рукавам небесно-голубыми васильками. Висевший на бёдрах узкий, чёрный поясок эффектно оттенял её тонкую талию. Левой рукой она грациозно приподнимала подол платья, чтобы тот не намок в лужах, и чтобы были видны её восхитительные стройные ножки, обутые в короткие элегантные сапожки из мягкой, чёрной кожи. Под одеждой угадывалась идеальная девичья фигура. Черты её лица были невероятно правильными и красивыми.

Максим заворожено глядел на цыганку, тщетно пытаясь найти хотя бы какой-нибудь мелкий изъян в её внешности. Прямой, точёный носик, высокие скулы, обтянутые нежной кожей цвета золотистого персика. Чувственный рот, с припухшими, как у обиженного ребёнка, губками, горящие угли больших миндалевидных глаз, смотрящие из-под изогнутых чёрных бровей. Таких глаз за свои восемнадцать лет он ещё не встречал, хотя девчонками начал интересоваться не по годам рано. Вокруг чернеющей бездны зрачков маленькими солнышками расположились золотые ободки с зазубренными, острыми лучиками. Тёмно-серые глаза за этими золотыми прожилками по мере удаления от зрачков становились всё темнее и темнее, так что края радужных оболочек были уже такими же чёрными, как и сами зрачки. В их непроницаемой глубине, за частоколом длинных ресниц, вспыхивали и тонули яркие золотистые звёздочки. Ошеломлённый неземной красотой, Максим застыл, как вкопанный.

– Подойди, не бойся.… Не цыганка я, сербиянка… Всё про тебя знаю. Дай ладонь. Расскажу твою жизнь, ничего не утаю!

Чарующий тембр голоса Эсмеральды поразительно гармонировал с её красотой. В этом завораживающем потоке звуков проскальзывали бархатные нотки, необъяснимым образом сочетавшиеся с властными интонациями. Взяв Максима за руку, она отвела его от рыночных ворот на непокрытый водой островок возле решётчатой ограды городского сада. Мальчишка, впервые столкнувшийся с уличной цыганкой, несмотря на своё природное нахальство, заметно робел, а может просто был наповал сражён её красотой. Происходящее ужасно интриговало его, но на всякий случай он бойко соврал, что денег у него нет. Эсмеральда в ответ ласково улыбнулась и, внезапно став очень серьёзной, заглянула ему в глаза.

– Судьбе не платят. Судьба денег не берёт.

Произнеся это, сербиянка взяла его левую руку чуть ниже локтя и развернула её к себе. Скользнув взглядом по линиям ладони, она облегчённо выдохнула, словно опасалась увидеть там что-то не то, а он зачарованно смотрел на её длинные, как у пианистки, пальцы, на тонкие и нежные запястья. Кожа Эсмеральды имела чудесный золотистый оттенок лёгкого южного загара. Ни колец, ни перстней, ни монист, ни серёжек на ней не было. В какой-то момент окружающий мир для Максима исчез, просто перестал существовать. Пропало абсолютно всё, остались лишь он, она и ощущение какой-то тайны, укрывшей их с головой. Остались её глаза, её голос и неповторимый пряный запах её волос, запах свежести и чистоты. Неподражаемый аромат юности. И оглушительная тишина, ни единого лишнего звука…