Туркестанский крест

Утром лейтенанта вызвали в управление кадров. Начальник управления сказал, что есть возможность прикомандировать его на время к штабу армии: командарм потребовал срочно скомплектовать группу из молодых офицеров для обучения наведению вертолётов на цели, чтобы как-то организовать взаимодействие с авиацией в возможных боестолкновениях. Кольченко согласился; ТуркВО в те времена был незаменяемым округом, и маршрут выхода из ада Кизыл-Арвата пролегал через ад афганский.

Батальон улетел в солнечный Чирчик, а лейтенант остался в холодном и грязном Кабуле. К двадцатому января группа была укомплектована и приступила к занятиям. Ничего сверхсложного, просто надо было понять, что цели с высоты выглядят иначе, чем видятся с земли. Пришлось полетать, привыкая смотреть на поле боя глазами пилота. В том январе пришло письмо от Светланы, и Максим узнал, что в конце лета станет отцом.

Обучение завершилось двадцать второго февраля, и в тот же день вся команда перебралась с аэродрома под бочок штаба армии, в Дар уль-Уман. Тогда, в феврале, прошёл слух о выводе армии в СССР, ведь заходили-то войска в Афганистан, согласно приказу, на три месяца. Но к тому времени большинство провинций уже были охвачены мятежом. Афганская армия полками переходила на сторону мятежников. Без военной поддержки шурави новый режим не продержался бы и дня. А когда в конце февраля практически всё взрослое мужское население Кабула вышло на улицы, протестуя против властей и нашего присутствия, стало совершенно очевидно, что мы здесь задержимся надолго. Протест был подавлен при помощи оружия и боевой техники. Над афганской столицей на предельно низких высотах пролетали советские истребители и штурмовики. Когда они преодолевали звуковой барьер, город сотрясался от страшного грохота. Тогда пролилось много крови, а кровь на Востоке не прощают. С этого момента затяжная война стала неизбежной.

В костре потрескивали сухие ветки. Мерный шум водопада служил фоном бесчисленному хору цикад. Ночной ветерок нёс в долину прохладу гор. Все сидели молча, ожидая продолжения рассказа.

– Так это, и правда, самая настоящая война? – в голосе Златы тревога смешалась с недоумением.

– Война. Горная, партизанская… Не похожая на предыдущие, – лейтенант достал из пачки очередную сигарету, – первыми армейскими операциями руководил один генерал-полковник из Генерального штаба. Он топал ногами, делал страшные глаза и твердил, как заведённый – «я, если потребуется, вас всех положу, а приказ министра выполню»! Ну, в общем-то, и клал…

В марте, на первой кунарской, мы потеряли шестьдесят человек. Трём батальонам было придано пятьдесят боевых вертолётов и столько же самолётов. Генерал, по всей видимости, искренне верил, что мужики в широких штанах – так он называл душманов – увидев такую мощь, в страхе разбегутся по горам, как тараканы по грязной кухне. Но на той, самой первой операции, всё пошло не по плану Генштаба, а согласно замыслу афганского полковника Рауфа, выпускника нашей академии имени Фрунзе, руководившего силами мятежников в Кунаре. В Шигальском ущелье один из батальонов попал в засаду… Там была мясорубка, но приказ министра был выполнен. Генерал получил орден и, в нагрузку к нему сразу два прозвища: «Седая смерть» и «Гробовщик».

Максим щёлкнул зажигалкой, прикуривая потухшую сигарету, и затянувшись табачным дымом, продолжил рассказ.

– В паузах между боевыми выходами я пытался изучить эту страну, историю, географию, нравы и обычаи её народов. Многое в этом, по сути, феодальном государстве казалось мне необычным. По своему летосчислению афганцы только что вступили в пятнадцатый век. Они живут по законам шариата и в своём поведении руководствуются сложной для понятия атеиста системой запретов – харам, и разрешений – халяль. Харам включает в себя многобожие и употребление свинины, убийство и непочтительное отношение к родителям, алкоголь и прелюбодеяние… Убийство неверных, пришедших с оружием в руках, считается вполне халяльным, богоугодным занятием. Всё просто: ислам в чистом виде и никакой политики!

– И что? Получается, что ЦРУ здесь ни причём? Во всём виноват лишь ислам? —недоверчиво усмехнулся Язвицкий.

– Думаю, да. Афганцы, в массе своей, безграмотные религиозные фанатики, и стреляют в нас не потому, что они против новой власти, а потому, что мулла сказал, что шурави – шайтаны. Не хотят они из феодализма в наш социализм. Афганистан разделён нашим командованием на зоны. Я был закреплён за зоной «Восток». Это три соседних с Пакистаном провинции: Нангархар, Лагман и Кунар. На этой территории, некогда носившей название Ария, проживают племена пуштунов, считающие себя потомками воинов Александра Македонского, оставшихся здесь после завершения индийского похода.

– Так вот откуда пошли истинные арийцы… – хмыкнул прапорщик.

– Не знаю. Между прочим, согласно другой версии, пуштуны – одно из колен израильевых. А ещё тот район считается изначальной сердцевиной полумифического, полумагического Семиречья. Протекающую в тех краях реку Кабул со всеми своими притоками называют вратами в Шамбалу. Много тысяч лет назад в этих местах родился Заратустра. В разное время разгадку тайн мироздания здесь искали экспедиции Рериха и британская разведка. Гитлеровская «Аненербе» тут пыталась найти обоснование расового превосходства германской нации. Древние мудрецы утверждали, что поиск сферы знаний Шамбалы благотворно влияет на карму ищущего. Я, грешным делом, как-то подумал, может, неспроста наше престарелое руководство послало нас сюда?

Максим замолчал. Денис разлил водку по стаканам. Злата, нервно теребившая пальцами кулончик, болтавшийся у неё на груди, спрятала его от посторонних глаз под тельняшку и в очередной раз одёрнула подол.

– Нестандартный взгляд на решение о вводе ограниченного контингента советских войск в Афганистан… За очищение кармы! – Денис поднял стакан и все, чокнувшись, выпили. – С Шамбалой всё ясно, а вот как тебе удалось оттуда так быстро выбраться? Ковалевский помог?

– Ковалевский тут не причём, это случилось благодаря «Седой смерти». В мае, после дня Победы, началась вторая Кунарская операция, в 66-й бригаде её называли Нангаламской, по названию мятежного уезда. Батальон, которому я был придан, на рассвете 11-го мая десантировался в Печдаринское ущелье, с целью занять стратегически важные высоты и перекрыть пути отхода душманам, отступающим под натиском двух других батальонов, вышедших тем же утром из Асадабада. Эти подразделения, усиленные танками и артиллерией, согласно плану, загоняли «мужиков в широких штанах» на три наши роты, которые к тому времени должны были закрепиться в горных проходах. Замышлялось, что в ходе операции, духи будут зажаты в тиски и уничтожены. Стоит ли говорить, что всё сразу же пошло не так, как планировал Генштаб? – грустно улыбнулся лейтенант.

– Ранним утром первая волна вертушек зависла над лоскутным полем. Спрыгнув в зелёные побеги молодой кукурузы, мы сразу же угодили под пулемётный обстрел. Я полз на четвереньках к точке сбора. Рядом ползли какие-то азиаты, одетые в незнакомую мне чёрную форму без знаков отличия. Они, вполне по-дружески, улыбались нам. Тогда я думал, что это одно из подразделений афганской разведки. Позже выяснилось, что это, были представители какого-то элитного спецназа, зашедшие из расположенного рядом Пакистана. Забрав первых раненых, вертолётная армада взмыла вверх, и всей своей огневой мощью шарахнула по ближайшим отрогам гор, в сторону которых предстояло выдвигаться нашим подразделениям. Пехота быстро разобралась какой роте по какому хребту идти и тремя ручейками в колонну по одному покинула негостеприимную площадку десантирования.

Лейтенант сделал паузу, доставая сигарету. Отражение луны трепетало в волнах ласково журчащей Фирюзинки. Догорающий костёр постреливал начинающими остывать алыми угольками. Горная прохлада усиливала ощущение умиротворённости и покоя. Горький дымок сигареты вернул Максима в то раннее утро, на берег строптивой горянки Печдары.

– Мотострелки шли быстро, а я при десантировании умудрился подвернуть ногу, и теперь, проклиная не пожелавшего опуститься чуть ниже вертолётчика, ковылял в конце ротной колонны. Планшетка с картой и бинокль болтались на шее, выбившись из-под маскхалата. Подсумок с магазинами, фляга и радиостанция «Ромашка» для связи с вертолётами висели на ремне. В вещмешке лежали сигнальные дымы, патроны, гранаты и упаковка сухого пайка. На плече – автомат со сдвоенными пулемётными магазинами. В общем, шёл как турист, налегке, а путь наш лежал вверх по хребту. Высота точки выброса составляла две тысячи пятьсот метров, и кислорода в разреженном горном воздухе с каждым шагом становилось всё меньше. По нам не стреляли, а вот со стороны распадка, куда ушла одна из рот, доносились звуки перестрелки.

Война подлая и мерзкая штука, на ней трагическое переплетается с комическим и вполне себе как-то уживается… Потом выяснилось, что навстречу выдвигающейся по полусклону роте из кустов вышли три ободранных ишака, которые немедленно были взяты в «плен». Миномётчики перевесили на них стволы и плиты тяжеленных миномётов, которые до этого момента тащили на своём горбу. Поначалу животные отказывались идти в ротном строю, но, смирившись со своей участью, со страшным рёвом двинулись вперёд. Их хозяева, наблюдавшие эту картину с ближайших высоток сквозь прорези прицелов, в отместку за грубое обращение со скотиной, открыли по шурави огонь раньше назначенного срока.

Рота залегла, ощетинилась стволами и огрызнулась огнём. Духи в ответ жахнули из гранатомёта. Разрыв произошёл в непосредственной близости от ишаков, которые в силу каких-то причин не залегли вместе со всеми. Ошалев от обуявшего их страха, невзирая на тяжесть груза, животные помчались рысью в направлении своего, то есть духовского, кишлака. В горячке боя бойцы не сразу обратили внимание на убегающие к противнику миномёты. Заметив этот подлый манёвр, шурави обрушили на ишаков всю мощь своего огня. Выжить бедолагам было не суждено. Они полегли на разных ярусах, метрах в двухстах от залегшей роты. Перестрелка длилась минут десять и завершилась в нашу пользу. «Убежавшие» было миномёты вернулись к своим владельцам, попытка сделать их «самоходными» не увенчалась успехом. Как потом выяснилось, тот курьёзный случай спас третью роту от попадания в подготовленную для неё ловушку, а вот для нас основные события того кровавого дня были ещё впереди.

Максим замолк. Он только сейчас осознал, что в тот день шансов выжить у него практически не было. Там, сумрачном ущелье он впервые повстречался с кареглазой красавицей Смертью. В бою на берегу Печдары погибли все, кто был тогда рядом с ним, а он, наперекор судьбе, выжил. И сидит теперь в этом райском месте за дружеским столом рядом с прекрасной девушкой…

А может и не наперекор. Лейтенант не совершал в том бою подвигов, а просто дрался за свою жизнь. Он сражался до конца, и госпожа Удача подмигнула ему своим озорным глазом… Порывы прохладного ветерка приятно холодили багровый рубец на его правом плече – автограф того рокового дня.

– Я плёлся в хвосте роты, боль в ноге постепенно стихала, и двигаться, несмотря на разреженный воздух, становилось легче. Казалось, что жизнь понемногу налаживается. Но я ошибался.

Мы шли по гребню. Ущелье в том месте поворачивало влево, скалы становились выше и отвеснее. Кто-то из идущих впереди офицеров принял странное решение – разделить ротную цепочку на две. Одна продолжила движение по полусклону хребта, а другая начала спуск к своенравной реке. Я шёл последним и имел достаточно времени, чтобы решить, к какой из колонн примкнуть. Как выяснилось впоследствии, по какой бы тропе я тогда не пошёл, финал был бы одинаков, но этого я знать не мог и малодушно свернул вниз, к манящей речной прохладе. Спускаясь, я видел, как шедшие первыми уже плескались в речном затоне и наполняли фляги ледяной водой.

В этот момент прозвучали первые, дальние выстрелы. Пули фонтанчиками вошли в воду, отгоняя солдат от реки. Рота ответила огнём. Ротный, что-то скомандовал, и бойцы продолжили движение вдоль жёлтого песчаного берега. Местность казалась мне до боли знакомой, но я никак не мог вспомнить, где же я видел всю эту красоту?

Лейтенант сделал паузу. Все слушали, затаив дыхание. Это было откровением, об этом не рассказывали по телевизору, об этом не писали в газетах. Максим впервые озвучивал эту историю во всех подробностях и заметно нервничал, мысленно переносясь в то самое утро, на берег бурлящей реки, на жёлтый песок…

Внезапно в сумеречное ущелье ворвались слепящие лучи восходящего солнца, и весь каньон до краёв наполнился ярким светом. Всё сразу же встало на свои места. Это было ущелье, когда-то приснившееся ему кошмарном сне! Всё до боли знакомо. Из подсознания айсбергом выплыл леденящий душу ужас. Только вот земля под его ногами на этот раз не дрогнула.