– Действительно… – задумался Евсей. – Чегой-то с головой у него, видать, приключилося. Ведь с такой высотишши брякнулся. – Съезжу-ка я за Серафимой, можа, она чево скажет, – решил он, ловко запрыгивая в седло.
– Ну что, сердешный ты мой, вижу, с Божьей помощью, скоро бегать будешь, – заключила Серафима, осмотрев Мирона и объяснив, отчего он не помнит событий последнего времени.
– Ну и как ты думашь, пошто с им таки странности происходют? – спросил Евсей вышедшую из избы Серафиму.
– А чево тут думать: вон кака рана на голове была. Вот после удара и случилося. Видать, не войдёт в память никак. Помнит только како-то ранешне время.
– Дык как жа теперя быть-то? – вопросительно посмотрел Евсей на Серафиму.
– Ничего я тебе посулить не могу. Сделаю настой для него, но здесь опять же – надёжа только на Бога. Даст Господь – вспомнит он всё через како-то время. Бывает через друго потрясение в память входят.
Ну и кормить его уже можно понемногу: супчики жиденькие – куринны, свеклу, репу – пареную, травянку[12 - Травянка – слабоалкогольный напиток из трав.] хорошо, кулагу[13 - Кулага – ржаная мука, напаренная с ягодами в русской печи.], – разъяснила она Евсею дальнейшую заботу о чужаке.
– Марьянка! – позвал он. – Возьми-ка в сарае посуду для Мирона. Да, следи, чобы только с её и ел. А свою – подальше убери, а то, кто его знат – измещрит[14 - Измещрить – поесть или попить из чужой посуды.], выкинуть придётся.
– Тятенька, ты только ему не говори про это – не поймёт он ваших порядков, – с упрёком взглянула Марьяна на отца.
Евсей, ничего не ответив, только махнул рукой и пошёл за поскотину[15 - Поскотина– ограждение вокруг поселения.], чтобы проводить Серафиму.
Слух о том, что чужак пошёл на поправку, быстро облетел старообрядческий скит. Соседи зачастили в гости к Евсею, неся: кто курочку, кто яйца и молоко, кто дикий мёд, а кто и просто – из любопытства.
– Вы долго-то не засиживайтесь. Да с расспросами не усердствуйте – слаб он ишшо, – предупреждал гостей Евсей.
Чувствуя, что силы понемногу возвращаются, Мирон попытался встать с кровати. Превозмогая ещё не утихшую боль, он медленно поднялся на ноги и осторожно пробовал сделать шаг, но тут же пошатнулся, и едва подоспевший Евсей успел подхватить его под руки.
– Чего-то голова закружилась, – улыбнулся Мирон.
– Слаб ты ишшо, обнесло видать. Едва с кровати съерыхался[16 - Съерыхаться– с трудом сползти], а уж бегать хошь. Вот погоди чуток, обыгаешься, тогда хоть пляши, – развёл руками Евсей. – Я счас! – выбежал он в сени.– Совсем забыл. Вот два батажка изладил, – поднял Евсей вверх крепкие берёзовые палки, сделанные под костыльки. – С ними-то оно тебе ловчее кондылять будеть.
Мирон с благодарностью взял из рук Евсея подарок. Опираясь на костыли, поднялся с кровати и попробовал сделать несколько шагов по горнице.
– Ну вот, большая подмога, – остановился он, крепко держась за палки.
– Уже по горнице кондылят?! – раздался голос от порога. А мы с Евсеем по первости тебя чуть было не похоронили.
– А-а, Антип!.. Проходи, чево в дверях встал, – повернулся к гостю Евсей.
– Гли-ко – дранощепина! Крыльца[17 - Крыльца – лопатки у человека.]-то как торчат… – подойдя ближе, кивнул Антип на исхудавшего Мирона.
– Дык ты ж видал, как он угробилси, – вот и схудал, – ответил ему Евсей. – Что-то давненько глаз не кажешь, – укоризненно поглядел он на соседа.
– Да брат мой Осип на помочи[18 - Помочи – помощь друг другу.] позвал. Троестен[19 - Троестен – пристройка к дому из трёх стен.] к избе решил пристроить, вот и загостился у него, – оправдался Антип.
– А тут намедни Серафиму встретил, так она мне всё и обсказала – ну я и к тебе. Да вон мешок ореху шулушоного на гостинцы принёс – в сенях оставил, – кивнул Антип в сторону двери.
– Куды ж естоль-то?! – удивлённо взглянул на него Евсей.
– Пущай шшалкат, – махнул рукой Антип. – Больша от их пользительность…
Вот так Мирон Кирьянов волею судьбы оказался вдали от проезжих горных троп в спрятанном от мира глухой сибирской тайгой староверческом ските…
Ясное предосеннее утро прохладой окутало Телеуцкую землицу, пеленой тумана накрыв таёжные дали.
Но вот поднявшееся из-за вершины горы солнце прижало к земле белое хмаревое покрывало и, пробившись сквозь густую хвою деревьев, искорками зажглось в каплях росы.
Опираясь на батожок, Мирон вышел на крыльцо дома. Впервые он решил пройти за поскотину в подступающую со всех сторон к скиту дремучую тайгу. Огромный пёс выскочил откуда-то из-за угла дома. Обнюхав его сапоги, он приветливо завилял хвостом, видно, признав за своего.
– Откуда ты такой? – потрепал пса по мохнатой гриве Мирон. – Ну, давай, иди на место, в следующий раз познакомимся поближе.
Пёс, видимо, поняв, что у человека какие-то свои заботы и ему не до него, лизнул его руку и убрался восвояси.
Мирон поднял голову вверх, к макушкам величественных елей, и полной грудью вдохнул свежий аромат утра. Пьянящий дурман тайги, принесённый слегка подувшим ветерком, немного вскружил его голову.
Наслаждаясь ласковыми солнечными лучами, он вышел за частокол вокруг разбросанных друг от друга изб и, прихрамывая, направился вглубь леса. Что-то неуловимо знакомое было в этих величественных, устремлённых вверх елях и раскинувших мохнатые лапы кряжистых кедрах, в этом наполненном запахом пихты воздухе. Где-то он уже сталкивался с подобным. Но где?..
«Чудное место… Как я попал сюда?» – сбивая сапогами утреннюю росу, Мирон силился вспомнить события последнего времени. – Не заблудиться бы, – оглядывался он вокруг, запоминая ориентиры на местности. – Что привело его в эти края? – перебирал Мирон в памяти события развернувшиеся вокруг их поместья… Лиза? Почему она не поверила ему?»
После того как его определили в рекруты, отношения их в корне изменились: «Ты думаешь, я брошу всё и свяжу свою судьбу с нищим солдафоном?», – звучали в памяти её напутственные слова.
Последнее, что запомнилось: крепостные, предназначенные в рекруты, и он среди них… А что же было потом?
Как ни старался Мирон восстановить дальнейшие события – в его памяти появлялся провал, какая-то непреодолимая стена вставала между его прошлым и настоящим:
«Кто же так жестоко пошутил с ним? – вновь вернулся он к событиям тех дней. –Откуда взялся лоскуток от его одежды на окне в доме Воронцовых? А ведь тот капитан по-своему был прав: что он ещё мог предположить, сравнив эту улику с его кафтаном. Почему же я тогда не сдержался и ударил его? – осуждал он себя за давно прошедшую историю. Но, вспомнив издевательский тон дознавателя и его высказывания в адрес их отношений с Лизой, Мирон нахмурил брови: –А, возможно, я правильно сделал», – заключил он.
Мысли его прервал нежный голос, напевающий мелодичную песню.
«Кто же так красиво поёт в этой глуши?» – опешил от неожиданности Мирон и прислонился к могучему стволу кедра.
Через какое-то время, из поредевшего тумана, словно паря над землёй, показалась статная девичья фигура.
«Уж не видение ли это?» – тряхнул он головой.
Но, нет – силуэт не исчез. Лёгкой походкой, не замечая Мирона, видение подошло ближе, постепенно превращаясь в Марьяну. С букетом лесных цветов, в прилипшем к мокрому телу платье, облегающем стройную фигуру, она была похожа на сказочную лесную нимфу.
«Может, наваждение захлестнуло его не совсем окрепшее тело? – обвёл Мирон взглядом могучие стволы елей и кедров. – А это – лесная хозяйка?» – остановился его взгляд на Марьяне.
Между тем она подошла совсем близко и, вскрикнув от неожиданности, прижала букет к груди. Видение враз обернулось реальностью.
– В-вот, вышел п-погулять, да услыхал ваше пение, – заикаясь, растерянно пролепетал Мирон, не в силах оторвать взгляда от прекрасной феи.
– Как вы меня напугали! – вспыхнув румянцем, ответила Марьяна.
– Я очень извиняюсь, но ваше пение так заворожило меня, что я, приняв вас за видение, замер, боясь пошевельнуться, – немного придя в себя, потупил взгляд Мирон.
– А я на озеро ходила, да вот цветов по пути набрала, – ещё больше покраснев, опустила глаза Марьяна.
– Я тоже любил у себя в имении каждое утро в пруду купаться, – поддержал её Мирон.
