Книга Янмэйская охота. Том II - читать онлайн бесплатно, автор Роман Суржиков. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Янмэйская охота. Том II
Янмэйская охота. Том II
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Янмэйская охота. Том II

– Признаю правоту вашего величества. Я намерен предоставить суду доказательства того, что именно ответчик – простите, лорд ответчик – совершил все названные деяния. Прошу суд начать рассмотрение дела с первого обвинения – убийства.

Ворон Короны поклонился суду и владычице и сел на место. По залу прошел возбужденный шепоток: многие презирали Менсона и жаждали его крови, а подобные обвинения не допускали иного наказания кроме казни. Смертной казни особо назначенным способом, если говорить точно. Бедный шут…

– Суд готов начать рассмотрение первого обвинения, – заявил председатель. – Но прежде, согласно процедуре, ответчику дается право ответить на обвинения. Менсон Луиза Виолетта, желаете ли высказаться?

Менсон поднялся, глуповато почесал затылок (видимо, пришибленный давешним камнем).

– А что говорить-то?

– Что желаете, то и говорите. Суд вас не ограничивает.

– Грудь у меня чешется, – доверительно сообщил Менсон. – И пузо тоже. Дрянь какая-то насыпалась за пазуху и свербит как каналья.

Он расстегнул сюртук, сунул пятерню и смачно поскреб собственное брюхо. В зале послышались смешки.

– Ох, хорошо! – выдохнул Менсон. – И еще в башке звенит. Мне один пес на площади так засветил камнем по черепу, что теперь не мозги, а колокольня.

– Это не относится к делу, – отрезал судья Кантор.

– Еще как относится! Я от звона и дело-то не слышу! Вижу: этот каркает что-то. Ясно, плохое – хорошего от него не дождешься. Но что именно – поди разбери. Слышишь, Ворон, ты хоть в меня клювом нацелься – авось, поймаю пару слов.

Смешки стали громче, к ним примешался ропот возмущения.

– Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.

Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.

– Убийство, ага… – махнул рукой с невидимым ножом.

– Сбежал, во как… – гулко потопал ногами.

– Измена, угу… – повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.

И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:

– Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?

– Уууу, ответить… – шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: – Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал – ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца – можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?

Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.

– Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?

– Вот прицепились, пиявки!.. – буркнул шут и звякнул бубенцами. – Нет, невиновен я. В чем другом – да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, – нет!

– Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?

– Нет!

– Не отвергаете?

– Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.

– Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?

– К чертям арр-ргументы! – брезгливо каркнул Менсон. – Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута – я невиновен!

Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные – это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то – тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.

Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:

– Я хочу сказать от имени ответчика.

– Ответчик уже сказал сам за себя.

– Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.

Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:

– Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.

Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:

– Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона – это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его – колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом – либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.

На протяжении монолога Менсон всем своем видом выражал согласие: тряс головой, издавая звон бубенцов, вываливал язык, лизал кончик бороды и бил себя в грудь: «Хотите увидеть безумца? Глядите на меня!» Однако речь пророка не пришлась по душе судьям. Члены коллегии зашептались меж собою, ища законной зацепки, чтобы отказать в медицинском освидетельствовании.

Заговорил председатель Кантор:

– Если человеку хватило ума, чтобы выжить при катастрофе поезда, совершить убийство и скрыться от полиции, то вряд ли можно звать его безумцем… – бросив быстрый взгляд на Мими, он продолжил: – Однако принципы Праматери Юмин святы. Я назначу медицинскую оценку ответчика, в зал суда будут приглашены лекари.

Ворон Короны поднял стопку листов с какими-то рисунками:

– Ваша честь, предвидя вопрос о невменяемости, я подготовил небольшой опыт. Позвольте мне показать эти рисунки ответчику.

– С какой целью?

– Ваша честь, цель станет очевидна в ходе опыта. Ручаюсь, что она имеет прямое отношение к данному вопросу.

– Что изображено на рисунках? Не содержат ли они чего-либо вызывающего и провокационного?

– Ваша честь, это просто портреты людей. Вы их тоже увидите впоследствии.

Судья дал согласие, и Марк поднес Менсону рисунки.

– Скажите, кого вы тут видите?

Менсон фыркнул:

– Ясное дело, это мой отец!

– Кто угодно узнает собственного отца, – отметил пророк.

Марк перевернул страницу:

– Что скажете об этом человеке?

– Надел бы колпак – поумнел бы.

Пророк, тоже видевший рисунок, улыбнулся в бороду. Марк подал Менсону новый лист:

– Милорд, кто на этой странице?

– Змея вползла в постель.

– А здесь?

– Кабан, у которого убавилось сала.

– Благодарю вас, а здесь?

– Умная кицка с короткими лапками.

– А на этой?

Менсон ухмыльнулся:

– Монах заскучал, сбежал из кельи искать приключений.

Пророк старался хранить серьезность, но глаза его смеялись. Марк, весьма довольный собою, отвесил поклон:

– Благодарю вас, лорд Менсон.

И передал листы с рисунками членам коллегии:

– Теперь прошу вас, господа судьи: осмотрите портреты и сопоставьте с ответами обвиняемого.

Под шорох страниц на лицах судей проступили улыбки, из пары уст вырвались смешки.

Ворон задал вопрос:

– Господа судьи, ощущаете ли вы комизм прозвищ, данных Менсоном людям на портретах?

Несколько судей позволили себе усмешки, однако председатель ответил сурово:

– Я не допущу насмешек над высокородными господами. Юмор обвиняемого груб и бескультурен.

– Несомненно, груб, однако смешон ли? Ответьте, ваша честь.

– Воспитанный человек отвергает грубость и не задается вопросом, смешна ли она.

– А если бы тот же самый смысл был выражен более мягкими словами?

– Суд рассматривает лишь факты, а не условные возможности.

В их диалог вмешалась Минерва:

– Господа, позвольте мне взглянуть! Я смогу оценить, смешны прозвища или нет.

– Ваша честь, суд готов доверится мнению владычицы?

Председатель коллегии развел руками и поклонился императрице. Марк поднес ей листы. Привстав за ее плечом, Эрвин разглядел рисунки. В колпаке стал бы умнее владыка Телуриан. Змеею вползла в постель императрица Ингрид. Сала убавилось у кабана Мориса Лабелина (здесь Эрвин не сдержал смеха). Коротколапой кицкой оказалась Мими, а монахом в поисках приключений – Франциск-Илиан.

Мими сказала с кисловатой усмешкой:

– Как бы ни хотелось мне иметь лапы подлиннее, но прозвища действительно забавны.

Пророк отметил:

– Вот об этом я и вел речь. Шутовство не оставляет ответчика даже в серьезнейший момент. Его поведение не сообразно реальности.

– Напротив, ваше величество, в высшей степени сообразно! Мы видим улыбки на лицах судей и лорда-канцлера, и самой императрицы! Юмор ответчика ясен столь умным персонам – стало быть, он адекватен. Шутка смешна лишь тогда, когда отражает долю правды. Не подметив подлинных черточек, нельзя смешно пошутить над человеком.

Минерва и судьи, и Эрвин выразили согласие. Однако Франциск-Илиан не собирался сдаваться.

– Ваша честь, давеча я видел у лорда Менсона одну вещицу – он носил ее при себе. Где она может быть теперь?

– Личные вещи ответчика, кроме одежды, изъяты при аресте.

– Если вас не затруднит – прошу, принесите их.

По приказу судьи Кантора пристав внес и поставил перед пророком шкатулку. Франциск-Илиан взял из нее стеклянный пузырек.

– Лорд Менсон, вы подтверждаете, что пили из этого пузырька в течение девятнадцати лет?

– Гм… да.

– Думаю, и многие придворные в зале смогут это подтвердить. А теперь, сударь Марк, я очень прошу вас: выпейте жидкость из пузырька и сообщите нам, как себя чувствуете.

– Гм, – сказал Менсон.

Южный король протянул руку, и Марку ничего не осталось, как взять пузырек. Он выдернул пробочку, понюхал, попробовал каплю языком. Сделал один осторожный глоток.

– Гм-гм, – сказал Менсон.

– Зелье возымеет действие примерно через пять минут, – объявил пророк. – Мы увидим, какие метаморфозы произойдут с уважаемым обвинителем и задумаемся, может ли сохранить ясный рассудок человек, потреблявший это зелье не раз, и не два, а много лет подряд, ежедневно.

– Гм-мммм! – замычал Менсон и яростно щипнул пророка за ягодицу.

Марк допил жидкость, развел руками и с картинным поклоном сообщил:

– Милорды и миледи, кристально чистая вода!

– Что?.. – выронил пророк.

Менсон закатил глаза, будто дивясь его глупости.

– Если я говорю тебе «гм», то это ж не просто так. Будто мне делать нечего, кроме гмыкать. Как прихожу в суд, так и гмыкаю без конца!.. Ну да, там вода. Ты б знал, если б меня спросил.

Зал огласился смехом. Южному королю стоило труда сохранить самообладание.

– Лорд Менсон, вы утверждаете, что не пьете эхиоту?

Судья Кантор строго вмешался:

– Процедура не предусматривает допроса обвиняемого своим же собственным советником. Однако вопрос представляется суду важным, потому суд задаст его от своего имени. Лорд Менсон Луиза, вы утверждаете, что не принимаете эхиоту?

– Неа. Надоела она мне.

– Как давно вы перестали принимать?

– Кто ж его знает… – Менсон потер затылок. – А, нет, вспомнил! Когда Телуриан помер – вот когда! Ульяна забрала этого надутого зануду, и я подумал: надо как-то отметить. Хороший же день, отпраздновать бы! Вылил к чертям всю эхиоту, а вместо нее налил в пузырьки воды. Никто и не заметил – как зануда помер, всем стало плевать.

– После этого вы не испытывали пагубной тяги к эхиоте?

– Испытывал, было дело. Первое время сильно елозило… Но ничего, я себе нашел средство. Как припечет – так вспомню брата-покойника. Если не хватает воспоминания – иду в галерею, смотрю его портрет при коронации: он там чуть не лопается от важности, забавный такой. А потом в другую галерею, гляжу другой портрет – посмеррртный. Лежит мой братик чин по чину, пуговки застегнуты, глазки закрыты… Тут-то меня смех разбирает. Говорю ему: «Видал: ты уже там, и жена-гадюка твоя там же, а я еще тут! Живу себе, здравствую, жру в три горла». Посмеюсь – и эхиоты больше не хочется. Со временем вовсе отвык.

– Стало быть, со дня смерти владыки Телуриана вы не принимали эхиоту?

– Неа, ни разу. Имел только одну задумку – хотите, скажу?

– Если это относится к делу.

– Ну уж не знаю, как относится, но приятно. Хотел однажды в день поминовения поехать в Прощание, спуститься в фамильный склеп, хлебнуть хорошенько эхиоты – и помочиться на братову могилку. Пускай своего зелья попррробует! Жаль, так и не удосужился – каждый год что-то отвлекало…

Возмущенный гул прошелся по Палате. Эрвин улыбнулся шутке Менсона, но подумал: зря он унижает Телуриана, ох зря. В этом суде такое не простится.

Председатель сурово изрек:

– Ваши намерения кощунственны и преступны, лорд Менсон. Впрочем, суд одобряет вашу честность: теперь отпали сомнения в вашей вменяемости, и вы ответите за злодеяния по всей строгости закона.

Пророк обратился скорее к залу, чем к суду:

– Господа, большинство из вас вхожи ко двору уже не один год. Неужели вы не помните, сколь жалок и болен был шут владыки? Неужели отрицаете, что все, как один, звали его безумцем? Можно ли утверждать, что настолько безумный человек полностью вернул рассудок? Мне неведомы случаи подобного исцеления.

Судья Кантор возразил:

– Ни суд, ни тем более лорды Палаты не обязаны доказывать факт исцеления ответчика. Это вы, советник, должны доказать факт его невменяемости, если намерены ссылаться на нее. В данный момент суд не видит ни одного доказательства безумия лорда Менсона. Процесс продолжится без поправки на невменяемость. Считаю данный вопрос закрытым.

Судейская коллегия посовещалась несколько минут, и председатель объявил:

– После перерыва мы приступим к вопросу о моральном облике обвиняемого.

Ворон Короны встревожился:

– Ваша честь, как представитель истца, я прошу начать процесс с обвинения в убийстве. Оно является ключевым для всего дела.

– Суд согласен с вашей оценкой, – кивнул председатель, – однако считает нужным начать с морального облика.

– Ваша честь, всем в этом зале и без того известен моральный облик обвиняемого. Так стоит ли тратить время ее величества и высоких лордов на рассмотрение ясного вопроса?

– Именно потому, что в зале присутствует императрица, мы не имеем права ни на какие вольности. Ответчиком является дворянин. Моральный облик должен быть рассмотрен.

– Ваша честь, обвинитель не готов сегодня представить материалы по данному вопросу.

– Обвинитель и не обязан исследовать моральный облик ответчика. Согласно правилам, суд сам взял на себя труд подготовить материалы, каковые и представит после перерыва.


Едва начался перерыв, Ворон с кислою миной подошел к Эрвину.

– Что еще за моральный облик? – воскликнул герцог. – Откуда он взялся в деле?

– Его там и нет, милорд. Это частая практика в имперских судах: если обвиняется аристократ, то суд имеет право оценить его нравственность и соответствие нормам дворянской чести. Унизительнейшая процедура: на свет вытащат всю грязь, с обвиняемого стянут исподнее, вывернут наизнанку и дадут понюхать всем желающим.

– И дворянство допускает подобное?!

– Сия экзекуция применяется избирательно – к тем несчастным изгоям, кого дворянство не станет защищать, либо к личным врагам Династии. По сути, это не судебное действие, а часть наказания. В данном случае – месть судей за Телуриана.

Минерва, слушавшая беседу, теперь вмешалась:

– Мне думается, Менсон до дна испил чашу унижения. Можно отменить этот ужас?

– Я пытался, ваше величество.

– А если я сама обращусь с просьбой к суду?

– Лорды заподозрят вас в пристрастности. Враги Менсона будут возмущены, а таковых здесь…

Марк обвел красноречивым жестом всю Палату.

– Возможно, хоть советник Менсона сумеет что-то сделать?

Эрвин глянул на скамью обвиняемых. Франциск-Илиан и Менсон беседовали о чем-то, безмятежно глядя в зал. Казалось, никто из них не испытывал и капли тревоги.

– Пропадет, дурачина, – выдохнул Марк.

– Ваше величество, лорд Ориджин, – раздался над ухом басовитый голос. Басовитый и скрипучий – узнаваемое сочетание.

– Я к вашим услугам, лорд Лабелин.

– Я лишь хотел выказать уважение к вашим успехам в деле правосудия. Пойман истинный убийца владыки – прекрасное достижение!

На «истинном» стояло многозначительное ударение.

– Благодарю вас, милорд.

– Надеюсь, протекция сумеет отыскать и истинного отравителя Леди-во-Тьме. Это ведь тоже случилось в поезде. Возможно, виновник – тот же Менсон? Может, таков его преступный почерк – вершить злодеяния в поездах?

Столь явный выпад требовал острого ответа, однако Эрвин растерялся и не нашел слов. Мими пришла на помощь:

– Я дважды навещала Леди-во-Тьме и не услышала от нее ни слова о ядах. Убеждена, что королева Дарквотера – земли колдунов и отравителей – первой сумела бы распознать яд!

– Ваше величество, буду я искренне рад, если покушение на Леди-во-Тьме – всего лишь плод иллюзий. Вот только странно: отчего ни сам лорд-канцлер, ни его доблестные вассалы не допущены в имение Леди-во-Тьме?..

Не дожидаясь ответа, путевец отвесил поклон и удалился.

– Он распустит слух по всей Палате, – проскрипел Эрвин.

– Ни капли сомнений, – кивнула Мими.

– Тьма сожри, Марк, когда вы найдете мне этого чертова отравителя?

Ворон развел руками – мол, я-то здесь, в суде.

– У вас полтысячи подчиненных!

– И всех их не очень-то жалуют в имении болотников. Мы допросили кого смогли и разобрали вагон по винтикам. Вагон – безопасен, как колыбель, в нем даже муха не сдохнет. Свидетели как один твердят: невозможно отравить Леди-во-Тьме. Ее пищу пробуют придворная ведьма и жало криболы, оба – знатоки ядов. На пальце королевы – перстень с грибком-ядоискателем: он, якобы, источает резкий запах, если касается отравленной жидкости. А главное, сама королева восемь лет изучала ремесло криболы – в смысле, разные способы послать человека на Звезду.

– То ж было в молодости. Может, она забыла уроки?

– Вы знаете, милорд, что у Леди-во-Тьме имеется дочь. Они рассорились настолько, что старуха выгнала дочь из Дарквотера и лишила всех наследных прав. А дочь поселилась на Фольте и шесть раз подсылала к матери убийц. Все покушения бесславно провалились.

– Может, седьмое достигло успеха? В том проклятом поезде.

– А может, милорд, Леди-во-Тьме просто заболела? С пожилыми людьми случается.

– Заболела в ту единственную ночь, когда ехала со мною вместе? Найдите парня, который поверит в это. Если ему окажется больше пяти лет, я дам вам эфес!

– Милорд, а вы точно ее не… того?

Мими хихикнула, Эрвин пронзил Ворона взглядом. Тот поднял ладони:

– Шучу, шучу!

* * *

После перерыва началось избиение.

Суд вызывал весьма уважаемых свидетелей – таких, как министр путей, первый церемониймейстер, епископ собора Всемилости, баронет Дориан Эмбер и гвардейский капитан Уитмор. Отвечая на вопросы судей, они вспоминали всевозможные проступки Менсона. Председатель вел опрос умным и губительным порядком. Сперва свидетелям предлагалось вспомнить смешные, почти невинные проделки: как Менсон высмеивал дворян, паясничал на приемах и балах, несуразным поведением вызывал у всех неловкость. Но следующая группа вопросов вытаскивала на свет события давние, унизительные и мерзкие. Менсон слизывал с паркета разлитую эхиоту; Менсон обмочился, испугавшись фанфар; Менсон бегал по дворцу голый с торчащим стержнем – ловил служанку. Поначалу лорды Палаты спокойно посмеивались, теперь стали кривиться в гримасах отвращения. Разумеется, все понимали причину унижений шута, но не выказывали сочувствия. Янмэйский дворянин, бывший первый адмирал Короны снимает штаны и делает кучу под лестницей, не добежав до уборной, а потом носится кругами и орет: «Она дымится, дымится! Вот это я горячий парень!» Какова бы ни была причина, противно слушать такое.

Но дальше стало еще хуже. Суд попросил каждого свидетеля назвать самое острое воспоминание, связанное с Менсоном, и лорды услышали несколько историй.

В день поминальной службы по Телуриану шут пробрался к алтарю, отхаркался и сплюнул на портрет комок зеленых соплей.

В день военного парада Менсон рассовал по карманам фунт конского навоза и стал кидать в знаменосцев, пользуясь их неподвижностью. Прежде, чем его остановили, успел попасть одному точно в рот. Знаменосец не стерпел, бросился на Менсона – и был изгнан из гвардии за несдержанность.

У одной придворной дамы имелся кот, весьма неприятный Менсону. Шут поймал кота и подвесил за яйца. Не метафорически, а в самом прямом смысле. Кот орал, дама орала, Менсон хохотал – дескать, эти двое вопят одинаково. Кончилось трагично: резко дернувшись, кот оторвал себе орган и побежал по дворцу, заливая залы кровью – пока не упал замертво.

Один секретарь решил посмеяться над Менсоном и выхватил у него эхиоту (случилось еще в те дни, когда шут изнемогал без снадобья). Менсон поступил внезапно: вместо того, чтобы клянчить, прыгнул на секретаря и стал кусать. Он отгрыз бедняге нос и изжевал обе щеки.

В праздник Сошествия шута попросили рассказать историю о Праматерях. Пьяный, как сапожник, он начал: «Однажды потаскуха, клуша-наседка и сука-волчица…» Из дальнейшего рассказа стало ясно, что речь идет о Мириам, Софье и Агате.

Здесь даже Эрвин, прежде сочувствовавший Менсону, ощутил желание оторвать ему язык. Об остальной Палате и говорить нечего: вместо недовольного ропота раздавались громкие крики, лорды требовали жестокого приговора. А основное слушание еще даже не началось!

Франциск-Илиан бился изо всех сил. Говорил о безумии Менсона – суд вычеркивал это из протокола, поскольку безумие не доказано. Объяснял его проступки эхиотой – тщетно, многие проделки случились уже в годы без снадобья. Просил сострадания к больному и раздавленному человеку – суд и лорды выказывали лишь омерзение. Наконец, пророк говорил, что нравственность не так важна, и скверный человек все равно способен на добрые поступки. Скажем, король Ольгард, основавший Династию Янмэй, был интриганом и картежником, а лорд Лаймон, открывший Шиммери, – несусветным развратником. Лорды просто отказались слушать – никто не желал развенчания славных имен.

Тогда пророк сделал нечто неожиданное. Задумчиво огладил бороду, слегка кивнул самому себе, будто приняв решение, и изрек:

– Что ж, милорды, я вижу лишь один разумный выход: предлагаю немедленно признать ответчика виновным.

Все шепотки мигом угасли, в зале повисла тишина.

– Ваше величество, – отметил судья Кантор, – слушание еще не состоялось.

– Но главное-то уже ясно. Лорд Менсон – ужасный человек, законченный негодяй. Очевидно, что именно он совершил все преступления. Учитывая его злодейскую природу, он просто не мог воздержаться от убийства. Ваше величество Минерва, господа судьи, прошу вас: сберегите силы и время, признайте лорда Менсона виновным!

Кантор нахмурился:

– Господин советник, боюсь, вы не вполне осознали свою задачу. Вы должны давать советы, которые помогут ответчику.

– Я так и поступаю, – Пророк хлопнул Менсона по плечу. – Друг мой, я советую тебе немедленно сознаться во всем и просить владычицу о помиловании. Нет смысла в пустых спорах. Все уже знают, что ты злодей, так стоит ли упорствовать? Сдайся и получи милость от ее величества.

– Процедура не предполагает… – начал Кантор, но тут же был прерван пророком:

– Какая процедура может помешать человеку сознаться и облегчить душу? Какой суд может запретить императрице проявить милосердие? Поверь, друг Менсон: это единственный выход для тебя!

Прежде, чем шут сказал что-либо, Минерва подняла руку:

– Господа, я прошу слова… Можно сейчас, да?.. Благодарю вас. Мне не по душе происходящее. Возможно, я ошибаюсь, но мне думалось, суд не должен ставить цели ни казнить, ни помиловать ответчика. Главная задача суда – мне кажется – выяснить правду и добиться справедливости. Мы собрались, чтобы узнать, убил ли лорд Менсон владыку, а не затем, чтобы услышать деланное признание и напыщенное помилование. Более того, помиловав Менсона сейчас, пока его вина не доказана, я унижу его – не так ли?.. – Вдохнув поглубже, она посмотрела прямо в глаза пророку: – Ваше величество, при всем уважении к вам, я прошу вас избегать провокаций.

Она села, и Эрвин испытал сильное желание погладить ее по плечу. Пророк поклонился Минерве:

– Я признаю правоту вашего величества. Приношу извинения.

Он также сел, довольный собою. Несмотря на кажущийся провал, он добился своего: показал абсурдность обвинений на основе «морального облика» и положил конец судейскому издевательству. Судье Кантору не оставалось ничего иного, как перейти к слушанию по существу. Однако он припас для Менсона еще один удар.

– Ваше величество абсолютно правы, говоря о необходимости постичь истину и получить ясную картину. Именно потому суд позволит себе занять еще десять минут вопросом морального облика и дополнить картину весьма важным штрихом. С позволения вашего величества, я проведу опрос еще одного свидетеля.