Шестерке кайров, которых Иона взяла с собою, пришлось немало попотеть, чтобы разыскать старейшину гильдии: он метался по делам, приглядывал за пятью большими стройками в одночасье. Но как только старейшина был найден, дальше пошло легко. Глава гильдии сразу вспомнил Ларда: ага, хороший парень, с руками. Взяли его подмастерьем согласно традиции, заведенной в гильдии: если просится подмастерьем отставной вояка – дать ему преимущество против молодняка. Это дань уважения графским солдатам, которые полвека назад спасли весь город от набега медведей. Правда, Лард был не воин, а тюремщик, но тоже служака из замка и тоже с оружием, так что его приравняли. За четыре года вышел из подмастерьев в мастера – в кратчайший срок, допускаемый уставом. Это потому, что дело крепко знает. Где-то натренировался еще до гильдии – говорит, гробы строгал. Где найти его? Да вон, пятый квартал налево – там строится дом для младшего почтмейстера.
Иона и кайры пришпорили коней, чтобы поспеть до заката. Примчались вовремя – работа еще шла полным ходом, и Лард был на месте: правил брус рубанком. Был он рыжим коренастым мужиком, ничем особенно не приметным, отвернешься – забудешь, однако крепким, как дуб. Из таких и выходили лучшие тюремщики; странно даже, что бросил службу – по внешности ему в страже самое место.
Ирвинг переспросил нескольких работяг, убедился, что нет ошибки, и кликнул Ларда. Тот вышел на улицу, утер лоб рукавом, отряхнул перчатки от стружки.
– Чем могу служить, господа?
– Ты плотник Лард? – спросил Ирвинг.
– Да, милорд.
– Раньше был тюремщиком Лардом?
Он зыркнул исподлобья. Медленно стянул перчатки – кажется, лишь затем, чтобы выиграть время.
– Ну, да.
– Знаешь уэймарского узника?
– Там их много было, – с расстановкой вымолвил Лард. – Который интересует?
– Тот, что убил двух тюремщиков при побеге. Тот, которого зовут идовым слугой.
Лард осунулся на глазах: руки повисли, ссутулились плечи. Выронил перчатки – и даже не заметил. Долго молчал, а затем спросил:
– Дадите с детишками попрощаться? Тут недалече, две улицы…
Иона не поняла. Ирвинг понял прекрасно, но не дал ответа.
– Ты видел узника?
– Так я и знал, что он из ваших. Он после войны возник. Ваши ушли – он остался. Надо было дальше уехать… но куда ж от вас уедешь?
– Ты видел узника? – жестко повторил Ирвинг.
– Не видел. Хотя вряд ли вы поверите.
– Не поверю.
Лард тяжело вздохнул.
– Да… Я скажу, как было, а дальше вам решать. Одно прошу: домой пустите, хоть на час. А потом уж…
– Подбери сопли, – рыкнул Ирвинг.
– Правда такая: я его не видел. Когда приносил еду, в окошко не заглядывал. Фонарь опускал, чтоб свет в камеру не шел. Чувствовал, что так лучше… А занимались им только Килмер и Хай, иногда помогал Багор. Я – нет.
От простого слова «занимались» по спине Ионы пробежали мурашки.
– Килмер и Хай – это те два тюремщика, которых он убил?
– Да.
– И как же так вышло, что они узником «занимались», а ты в сторонке стоял? Что, не про тебя дело? Шибко благородный?
– Приказу не было. При мне с ним уже не работали, только кормили раз в день.
– При тебе?
– Ну, когда я служил.
Ирвинг указал на солнце, что скатилось к западному горизонту и вышло из-за Замкового холма. По-вечернему спокойное, оно больше не слепило глаз, и можно было разглядеть его диск – огромный, багряный и будто примятый с краю.
– Видишь солнце?
– Да, милорд.
– Ясно видишь?
– Да.
– Вот и говори так же ясно, как солнце светит. Тогда, быть может, обнимешь детишек.
Лард зачастил, вцепившись в ниточку надежды:
– Узник-то возник после войны – ну той, которая за Предметы. Сперва пришли закатники, потом ваш герцог их прогнал. Потом приехал в гости владыка с принцем и много всякой знати: Нортвуды, Альмера… А когда все разъехались и еще чуток прошло времени, в замке появился узник. Сначала его держали в башне, как благородного. Этак год спустя перевели в темницу, и тогда-то им занялись. Крепко охаживали его, несколько лет кряду. Не знаю, как и выдержал. А потом старый граф к нему остыл. Плюнул, отменил все, сказал просто держать в темнице и кормить. Вот тогда я и попал сюда на службу, а все предыдущее только слышал от Килмера с Хаем.
– Не врешь?
– Никак нет, милорд.
– Что Килмер и Хай о нем рассказывали?
– Они мало говорили. Не только про него, а вообще. Мрачные были, не подступись. Только от косухи слегка распускали языки. Говорили, что узник – не человек, а черт. Говорили: от такого, что они с ним проделали, человек бы или помер, или умом повредился. А этот выжил и зажил; а умом он изначально тронутый был. Я им не шибко-то верил, но… таким голосом они говорили, что сложно совсем не послушать. Решил я на всякий случай никогда не глядеть на узника. Ни разу за все годы в окошко не посветил, и слова ему не сказал. А он мне однажды сказал целых два.
– Когда? Какие?
– Хорошо помню: за день до его побега был мой черед кормить. Я подошел к оконцу, сунул туда лепешку, а прям на нее каша насыпана – это чтобы без лишней посуды. Взял с оконца пустой бурдюк. Мы узнику кружек не давали, чтоб он не разбил и осколком стену не ковырял. Воду давали в бурдюке, узник когда выпивал – пустой бурдюк назад выкладывал. Вот я взял, стал из кувшина наливать, и тут слышу голос: «Повезло тебе». С протяжкой, по-змеиному: «Пооовезззло тебее». Это впервые за годы! Я испугался, бросил ему бурдюк и убежал. Что имелось в виду – понял день спустя. Повезло мне, что мое дежурство сегодня, а завтра – Килмера.
– Значит, по очередности в день побега дежурил Килмер?
– Да, милорд.
– А что в темнице делал Хай?
– Не имею понятия.
– Говоришь, ничего твердого вы не давали узнику? Было ему чем процарапать стену?
