Таблетки для души. Истории для тех, кто странствует в поисках счастья

Странник, тебе не нужен чемодан и билет для путешествия. Достаточно открыть книгу, которая, как волшебный клубок, начнет разматывать перед тобой дорогу, где каждая история – маяк.

Шагая по страницам, ты встретишь разных людей. Встречи будут не случайными, а ставящими перед выбором. Ты проживешь тысячу и одну жизнь, тысячу раз умрешь и столько же раз воскреснешь, отчаешься и потеряешь надежду обрести счастье.

Пока не узнаешь в очередном утомленном путнике себя!

Поймешь, примешь и полюбишь этого незнакомца. Потому что счастье каждого человека живет в его сердце.

Римские каникулы

В жизни каждой девушки должны быть "римские каникулы".

Это утверждение, услышанное Анной от бабушки в розовом детстве, не подвергалось сомнению. Что бабуля, обожающая щеголять мудростями, вкладывала в него? Сейчас уже не спросишь, а жаль…

Возможно, старушка невзначай просто высказала мнение о популярном фильме знаменитого американского режиссера, а оно запало в хорошенькую головку внучки как «послание»? А может, оставила тайный код, следуя которому внучке надо было строить жизнь?

Секреты нашей памяти: что-то врезается намертво, а что-то исчезает, не оставляя следа. А что-то цепляет, меняет жизнь, ломая привычный сценарий. И потом ни уговоры мамы, ни увещевания подруг не смогут помочь следовать общепринятым нормам.

Жизнь Анны закручивала спираль, оставляя позади детский сад, выпускной в школе, и вот уже второй курс института подходит к концу:

– Анюта, тебе еще, конечно, рано думать о серьезных отношениях, но обрати внимания на Игоря, сегодня опять на нашей скамейке просидел два часа, ожидая тебя после лекций…

Первый год работы:

– Анечка, а как тебе Саша? По-моему, прекрасный молодой человек, и квартира рядом с нашей.

Через 8 лет:

– Аня, тебе уже 30 лет, все мои подружки – бабушки, а ты даже не смотришь на молодых людей.

Ну как ей объяснить? Повторить фразу, впопыхах оброненную бабушкой? Не поймет. Придется обороняться привычными средствами.

– Мамулечка, я бы рада замуж, но за кого? Ты сама говорила, что современная молодежь измельчала, жить не умеет, порядочности маловато. А ребенка я хочу! Но от такой любви, чтобы в облаках парить, чтобы как прыжок в неизвестность! Если бы я встретила принца, пусть даже женатого, я бы не посмотрела ни на что. И были бы у тебя внуки.

После такого ответа перепуганная мать не говорила на эту тему долго. К внукам без зятя она была не готова.

– Такси!

Машина лихо затормозила, Анна села на заднее сидение, назвала адрес. Таксист, не оборачиваясь, спросил: «Училка?»

– Как догадались? – оторопела Анна.

– Голос у вас такой: строгий, правильный. Будто изложение диктуете. Услышал, сразу свою учительницу Марью Петровну вспомнил. Да не расстраивайтесь так, вы такая симпатичная… Училка!

«Симпатичная училка» … – рассматривая себя в зеркало, Анна привычно сделала строгое лицо, сведя тонкие брови. Вздохнув, заправила непослушную светло-русую прядь в хвост.

– С этим придется что-то делать…

***

– Методика тут совсем простая, – просвещал сосед по лестничной клетке, одолживший диктофон. – Никто не слышит себя так, как звучит на самом деле. Вот послушай, это твой голос… Удивлена? Я тоже первый раз не поверил, что я так «мекаю». Мне двух недель хватило, чтобы исправиться. А тебе легче будет, ты говоришь правильно, только очень сухо и наставительно, понимаешь, как препод в универе. Добавь мягкости, певучести, кокетливости. Вот и все.

– Вот на эту кнопочку нажми, – сосед склонился, уверенно приобняв ее за плечи.

– Спасибо, – высвобождаясь из плена чужих рук, Анна повела плечами. – Через неделю верну.

– Очень симпатичная училка, – в сотый раз за день записывала Анна на диктофон. – Интересно, как это будет по-итальянски?

Открыв разговорник, «утонула» в томной сексапильности фраз:

– Пронто – «слушаю Вас»… Не язык, а сказка. «Пронто» – звучит как призыв, мягко, бархатно…

Через неделю забежавший на большой перемене в учительскую физрук неожиданно застрял около ее стола после того, как Анна вкрадчиво пропела:

– Как там мой Сидоров, не балуется больше?

А на следующий день англичанка, подозрительно оглядев мешковатый костюм, волшебным образом скрывающий все прелести Анны (тонкую талию, длинные ноги), задумчиво изрекла, пожимая плечами:

– Вроде ничего не изменилось, такая же как всегда.

Проанализировав эти факты, Анна решила – пора. Открыв стол, достала заранее написанное заявление на отпуск.

В самолете соседство оказалось приятным. Рыжий голубоглазый американец, сияя белозубой улыбкой, настойчиво проявлял внимание. Но ее ждал вечный город.

На вопрос попутчика, где она остановится, Анна пошутила: «У каждой девушки должны быть римские каникулы…» Американец долго записывал, переспрашивая. Видимо, решил, что так называется отель.

Ее не смущало, что она не была похожа на принцессу Анну. Их объединяло только имя и… общая история. А в то, что она произойдет, Анна верила свято.

Рим не стал для нее открытием. Анна столько раз мысленно бродила вместе с Одри Хепберн по его улочкам, проезжала мимо Колизея в представительском авто, механически кивая восторженным жителям, сбегала из дворца, танцевала на плотах…

Вечный город узнал ее мгновенно и принял в объятия, как старую знакомую, очаровав отсутствием временных границ.

Маршрут, повторявший путь принцессы Анны, все дальше уводил от туристических троп. Окунувшись в рабочие кварталы, она переместилась на 70 лет назад – к моменту съемок коронованного Оскаром фильма. Ничего не изменилось, и через пять минут, завернув в переулок, она обязательно столкнется с Джо Брэдли.

Но переулок сменялся очередной улочкой, а судьбоносной встречи не случилось.

Жадно всматриваясь в толпы смеющихся, жестикулирующих, спорящих, жующих итальянцев, она ждала «солнечного удара», знака судьбы. Теплый ароматный день уплывал за крыши домов. Усталые ноги гудели, желудок возмущенно напоминал, что кроме кофе, выпитого натощак, существует и другая пища…

Вернувшись в отель поздно вечером, стоя под струями горячего душа, Анна, как киноленту, прокручивала в памяти день. Неутешительное открытие: экспрессивные итальянцы источали неотразимый шарм только на своих крепко сбитых, крикливых подруг. Эти стройные волоокие боги млели от грубых прелестей соотечественниц. Что могла противопоставить им сероглазая, изящная, с изысканно тонким профилем Анна?

Зажмурившись от досады, она пыталась понять, почему все пошло не так?

Ответ могла дать только принцесса, сумевшая встретить и потерять любовь всей своей жизни за один день. Что хотела героиня Одри Хепберн, отправляясь в «кинопутешествие»? Просто посмотреть город. Что хочет Анна? То, что получила принцесса. Значит? Завтра она просто смотрит достопримечательности. Кроме того, если даже любовь не случится, крайне глупо уезжать из Рима, не увидев Ватикан, Колизей, Помпеи, фонтан Треви…

Помпеи «придавили» ее повседневной трагичностью. Кухни с потухшими очагами, кладовки, внутренние дворики… Проходить мимо руин домов, где любили, женились, рожали и воспитывали детей, всегда страшно. И ничего не меняется, сколько бы лет ни прошло.

Возвращаясь к вокзалу, с которого отправлялась электричка в Рим, Анна набрела на беломраморный собор, вытянутый готическими пиками к небу, как распростертая рука, взывающая о помощи. Из открытых дверей плыла торжественная, убеждающая в вечности органная пастораль.

В соборе шло венчание… Прохладные вековые скамейки с высокими резными спинками, помнящие прадедов жениха и невесты, позволили наблюдать церемонию незамеченной.

Анна впитывала удивительное зрелище. Коленопреклоненная пара светилась детской чистотой и всепоглощающей страстью. О, эти итальянцы! Неповторимая нация.

До возвращения в Москву оставалось три дня.

Утомленная экскурсией и духотой электрички, не доходя до отеля, Анна толкнула дверь небольшой овощной лавки.

– Антонио! – звучно пропела в глубь магазина пышногрудая продавщица, как только Анна попыталась объяснить, что хочет купить черешню.

Дверь, ведущая во внутренний двор, распахнулась, захлестнув сумрак помещения волнами солнца. В пролете, гибко опираясь на косяк, в розовом нимбе преломленных лучей стоял… Нет, не Джо Брэдли.

Смуглый, высокий римлянин, как будто сошедший с картины Микеланджело. Отступив назад, чтобы не ослепнуть, Анна попыталась поймать ухнувшее в пятки сердце.

– Синьора русская? – бархатный голос брал в плен молниеносно.

Молодой итальянец выбирал глянцево-черную черешню по ягодке. Смеясь глазами юного олимпийца, сильными тонкими пальцами гладил пушистую кожицу персиков, предлагая истекающий солнцем фрукт:

– Персик – это плод любви… Синьора когда-нибудь пробовала итальянскую любовь на вкус? Не смущайтесь, синьора, это подарок от фирмы.

Наивный провокатор неплохо говорил по-русски. Время летело, надо было срочно придумать, как продлить это сумасшествие.

– Антонио, – Анна впервые произнесла сочное имя, осторожно впитывая с языка его вкус. – Можно организовать доставку в номер? Раз у вас такой солидный магазин.

Загадочно улыбнувшись, Антонио упаковал увесистый сверток.

– О, синьора, мы продаем наши фрукты даже в Москве! Я специально выучил русский. У нас семейный бизнес, и я не продавец.

– Хвастлив, как итальянец, – вздохнула Анна. – Но такой обворожительный…

Проводив Анну до дверей номера, Антонио вежливо отказался войти, предложив встретиться вечером в кафе напротив.

Рим – идеальные декорации для любви. И надо было только отдаться в руки судьбе. Все случилось, как грезилось. Целых три дня абсолютной любви, намного лучше, чем один, как у принцессы Анны. И пусть Антонио – не журналист, а продавец черешни, милый лжец, рассказывающий легенды о семейном бизнесе в России. Но что это меняет, когда есть всего три дня?

В аэропорту она улыбалась загадочной улыбкой Моны Лизы, получившей приз.

Она была современной женщиной и не собиралась, как принцесса Анна, – «увезти только воспоминания об этой встрече и хранить их всю жизнь».

«В жизни каждой девушки должны быть римские каникулы». Милая бабушка, римские каникулы уже прошли. Но жизнь не закончилась. И надо срочно писать новый сценарий с новым героем. А в том, что он будет, она не сомневалась.

Через два месяца Анна, светясь от счастья, сообщила матери, что та скоро станет бабушкой. Ночью ей приснились черные локоны дочурки…

Новый герой уже вошел в ее жизнь и диктовал свой неповторимый сценарий, такой далекий от Рима, его помпезности и вечности. Сценарий, в котором итальянские каникулы скоро станут стертыми воспоминаниями, как кадры старой киноленты.

***

Всю ночь за окном сыпал нудный дождь, обрывая последние листья. Под эти звуки так приятно было нежиться в кровати, прячась от действительности.

Утренний звонок прорвался сквозь дрему, разрушая до боли знакомый сон: рвущийся в небо храм и она – невеста, – парящая в белоснежном кружевном облаке. Разочарованно дотянулась до телефона: еще бы минута сна, и она увидела, кто рядом.

– Анна? – голос Антонио, издалека еле слышный, оглушил.

– Пронто? – прошептала Анна от неожиданности.

– Анна, выучила язык? Прекрасно! Встретимся в итальянском ресторане. Я сегодня буду знакомить тебя с папой.

– Антонио, – перепугано закричала она, вдруг представив, что сейчас разговор прервется. – Ты где?

– Я во Внуково. Анна, это Антонио, почему ты молчишь, Анна?

Она улыбалась, обнимая округлившийся живот.

– Я не молчу. Я просто забыла сказать тебе главное: «В жизни каждой девушки обязательно должны быть римские каникулы!»

По-хорошему

Скандалить Юлька умела профессионально. И как талантливый актер душу вкладывает в любимую роль, так и Юлька самозабвенно отдавалась выяснению отношений, получая в процессе ругани огромный заряд энергии и бешеный драйв, несравнимый ни с одним удовольствием в её жизни.

Как в тихом семейном союзе начальника планового отдела и преподавателя философии выросло такое вулканическое детище – для всех оставалось загадкой. Сталкиваться с Юлькой «на узкой дорожке» боялись все. Но в этот раз скандал явно не клеился.

В пылу «сражения» Юлька металась по веранде, хватала то полотенце, то блюдце, как последний аргумент… Конечно, эффектнее было бы швырнуть блюдце об пол так, чтобы осколки со звоном брызнули во все стороны… Может, тогда мать хоть ухом повела бы. Но блюдце было от нового сервиза, который рознить жалко. А мать… сидела как непробиваемый истукан, ослепший и оглохший.

Устав и убедившись в бесполезности прилагаемых усилий, Юлька, хлопнув калиткой, побежала делиться горем к Насте, через речушку, делившую садовый кооператив на две половинки.

Места у них сказочные. Где сейчас найдешь райский уголок, чтобы домик на речном мысу, заросшем сиренью, в которой по весне соловьи с ума сходят. Под крутым берегом каждое лето плещется стайка диких уток. Плакучие ивы полощут в воде гибкие ветки и скрывают напарившихся докрасна купальщиков, выскочивших из баньки, от нескромных взглядов.

А прямо через мостки – лес сосновый, вековой. Чего в нем только нет… Главное, не ленись, и обязательно будешь с грибами и всякой ягодой. Охотников купить домик в таком заповедном месте всегда вволю. Но известно, что плохой сосед, как нашествие саранчи, от которой избавиться невозможно. Поэтому и существовало между дачниками негласное решение – предлагать освободившиеся участки только «своим».

Добежав до подруги, Юлька примостилась на крылечке, наблюдая, как Настя споро управляется в теплице. И хотя в душе все кипело, отвлекать подругу от работы Юлька не решилась. На Насте весь дом держится, у нее каждая минуточка на счету. Это Юлька на дачу как барыня на все готовое приезжает, где у матери, несмотря на преклонный возраст, во всем идеальный порядок. Во всем, кроме головы! Это же надо такое задумать – сосватать им в соседки Светлану Евгеньевну, эту гадюку, мерзавку… Слов на нее нет!

– Остыла? – закончив обрезать пасынки с разжиревших не в меру кустов помидоров, утирая пот со лба, поинтересовалась Настасья. – Ох, твою бы энергию да в мирных целях!

– Да ты не знаешь ничего, – опять начала закипать Юлька.

– Да знаю. После такого ора, я думаю, все уже все знают.

– Не знаете вы ничего. Думаешь, кому мать домик Петровых купить присоветовала? Светлане Евгеньевне! Это той, которая ее с работы выжила, оговорила, грязью облила… А она после этого ее к себе в соседки… Совсем гордости нет. От этой Евгеньевны любой подлости ждать можно, она на все способна!

– Да ну? – заинтересовалась Настя.

Почувствовав неподдельный интерес, Юлька рассказывала с подробностями:

– Мать со Светланой Евгеньевной вместе работала, до замов своих ее подняла. Ты знаешь, как мать свою работу любила? Она столько лет плановый отдел порта возглавляла. Ответственность – ужас, а она каждый день, как на праздник. Вот для чего я на работу хожу? За деньгами. Если бы мне их так давали, я бы на эту работу ни ногой. А мать… Она там жила. Все чтобы вовремя, все правильно, без зацепочки и придирочки. Что не так – ночь будет сидеть, а ошибку в отчете найдет. Не одну ревизию пережила, все стены грамотами были увешаны. А эта Светлана Евгеньевна, пока мать в отпуске была, такого с документами наворокосила, месяц налоговая разбиралась, а толку дать не могли. А Светлана Евгеньевна, глазом не моргнув, свои ошибки на мать свалила и так все запутала, так вывернула… А мать, когда из отпуска вышла, нет чтобы эту нахалку на место поставить, свою правоту доказать, пошла и молча уволилась. Видимо, думала, что удерживать будут. А наверху не до того было – смена руководства началась, каждый о себе пекся.

Переживала она, конечно, жутко. Год ночами плакала, так ей горько и обидно было. А потом в руки себя взяла, дачу приобрела и вроде как успокоилась. Кстати, эту Светлану Евгеньевну через год с материного места выгнали. Нашлась такая же как она проныра, ее же методом и подсидела. Я тогда даже подумала: вот, есть справедливость. А теперь сомневаюсь. После такой подлости эта Светлана Евгеньевна явилась к матери, как ни в чем не бывало, да еще попросила помочь с покупкой домика. И что ты думаешь? Моя святая мамаша помогла. Вот теперь какая у нас соседка будет!

– Да, дела… А мать что говорит?

– А ничего, как всегда. Молчит да улыбается. Ты разве ее не знаешь?

– Так может и не вмешиваться? Какое тебе дело? Ты редко здесь бываешь, а ей видней.

– Редко. Да как сюда чаще ездить? Это ведь не участок, а проходной двор. Вчера собралась искупаться. Пошла за дом к реке, а там… Тетя Катя со сворой внуков полощутся. Ладно бы одни, а то смотрю, они и Жульку свою намывают. Эта вшивая псина меня увидела, выскочила, да как начнет трястись около ног. Стою, как дура, с ног до головы мокрая и псиной воняю…

А они радешеньки. Ржут, да еще мать мою нахваливают, мол, золотое сердце у нее: такая жара, а она никому не отказывает, разрешает через участок ходить и с нашего берега купаться.

– Я тоже разрешаю, – улыбнулась Настя. – До общего пляжа далеко идти, а ведь не всем повезло иметь свой спуск к реке. Пусть купаются – река от этого не обмелеет.

Не встретив ожидаемого понимания и поддержки, Юлька отправилась восвояси. Не заходя в дом, подцепила прямо с веревки чистое полотенце и пошла к бане, предвкушая удовольствие от предстоящего купания. Но на мостках расположилась Галина, соседствующая с матерью через дорогу. Огромный таз с настиранным бельем, приготовленным для полоскания, красноречиво показывал, что и это место занято надолго.

Галина хозяйничала на мостках, не обращая внимания на Юльку, в памяти которой сразу всплыл обидный эпизод, когда мать попросила Галину подвести ее в город. Мать редко просила, но тут на руках было два ведра клубники и спину, как на грех, прихватило… Галина подвести отказалась, сославшись, что уже другим обещала. И мать с двумя ведрами клубники час добиралась по пыльной дороге до автобусной станции.

И после той «прогулки» неделю разогнуться не могла.

И вот, эта Галина, как у себя дома, полощет на их мостках белье…

– Мам, ты видела, что мостки совсем прогнили и две ступеньки сломаны – менять надо? – без предисловия выпалила Юлька, влетев на веранду.

– Пенсию получу, поменяем, – как ни в чем не бывало, спокойно ответила мать.

– А Иван, муж Галины, не хочет тебе помочь, как вдове, как одинокой женщине? Да и вообще по совести, учитывая, что он до сотни ведер воды в день на свой огород с этих мостков перетаскал, ступеньки обламывая? И что его жена у нас на мостках стиральный цех организовала?

– Юленька, если совесть есть, то к ней взывать не надо, люди взрослые, сами догадаются. А если нет, то о чем просить? Твой муж Вадик ведь тоже мог бы при желании помочь.

Взглянув в спокойные материны глаза, Юлька опешила… Так вот кого, оказывается, мать в бездействии винит – их с Вадиком.

Это было последней каплей. В гневе, не прощаясь, Юлька укатила в пыльный, плавящийся от зноя город. По дороге она перебирала накопленные с детства обиды. Их оказалось так много!

«Как же так, для меня, единственной дочери, у матери места в сердце никогда не было. Лучший кусочек пирога – соседской девчонке – она живет без отца. А вот если в театр собрались, а места в машине не хватает, – то это я не еду. Если гости, то я ем на кухне – нечего людей стеснять. Помню, платья с подружкой на выпускной шили. Тогда в магазинах ничего не было. А у мамы золотые руки. Моей подружке она шила первой, поэтому у той платье было идеальное. А мне уж ночью перед выпускным балом дошивала, как придется. Как придется и получилось. И хоть никто косого подола не заметил, но на выпускном у меня глаза были как у кролика красные… И ревела я не оттого, что бок кривой у платья был, а потому, что мне второй платье шили, второй…»

Разжалобившись от воспоминаний, Юлька даже всхлипнула. Но тут же взяла себя в руки, так как сидящий напротив дядечка сердобольно протянул носовой платок и попытался утешить: «Все пройдет, милая, потерпеть надо».

Месяца два после размолвки Юлька на даче не была. А приехав, застала пасхальную идиллию. Мать со Светланой Евгеньевной на веранде чай с клубничным вареньем пили. Обе такие умиротворенные, после бани, как лучшие подружки.

Проглотив обиду и сделав вид, что все нормально, Юлька смирилась, но на дачу ездить перестала.

Из рассказов матери она была в курсе, как славно соседствовали они со Светланой Евгеньевной. По очереди обеды варили, в лес вместе ходили, теплицы закрывали, когда одна за пенсией в город уезжала, охотников за чужими яблоками стерегли. Дочка Светланы Евгеньевны Мария частенько материны заказы выполняла, в город при необходимости подвозила, врача вызывала…

Прошло пять лет, но, несмотря на внешнее благолепие, Юлька ждала подвоха. И дождалась…

Умерла Светлана Евгеньевна. Умерла прямо на даче, на руках у матери, не дождавшись скорой. Давление подскочило – инсульт.

Муж Светланы Евгеньевны, оглядев упавшую в междурядье жену, отстранил мать, которая, не веря в случившееся, пыталась привести в чувство подругу.

– Кончено уж, все! Помоги ее лучше в дом перетащить, а то вон какая жара. Берись за ноги…

Новость облетела дачный поселок мгновенно. Сначала сбежались соседи, затем врачи приехали, а к вечеру прикатила Мария.

А рано утром покойницу увезли. Увезли страшно: посадили в машину, как живую, даже лицо не прикрыли, чтобы милиция не остановила.

– Как же вы так, – бросилась мать к родственникам умершей. – Не по-людски это!

– А что, в такую даль машину грузовую гнать, с ума вы сошли, такие деньжищи тратить? А ей все равно… – спокойно парировала дочь покойницы.

Так и покинула дачу мертвая Светлана Евгеньевна, с широко открытыми глазами, как будто не могла насмотреться на окружающую ее красоту.

Зима в тот год пришла быстро. Уезжая с дачи, мать в последний раз покормила Белку, белоснежную красавицу кошку, оставшуюся после умершей Светланы Евгеньевны. Осиротевшая кошка с осени жила на крыльце запертого дома. Столоваться исправно ходила к матери, но на все уговоры зайти в дом отказывалась. Убегала к своему дому. Ждала умершую хозяйку.

Приехав в город, позвонила Марии, напомнила, что на даче осталась брошенной пушистая любимица их матери. На что получила неожиданный отпор: «Не лезьте не в свое дело. Что вам, больше всех надо?»

Через месяц мать, приехав на дачу, застала на крыльце дрожащий, серый от грязи, комок. В город Белка ехала в рюкзаке, прижавшись к материной спине, замерев, видимо, не верила своему счастью.

В квартиру неожиданная гостья зашла робко, как сиротка, неделю от миски не отходила, начисто вылизывая даже замоченный черный хлеб, а потом в блаженстве растягивалась под батареей.

Через две недели Белку было не узнать – шерсть распушилась, засияла, а вести себя стала так, как будто здесь всю жизнь прожила. За матерью ходила, как нитка за иголкой. И Юлька, приходя в гости, заметила, что той это нравится.

Еще через месяц кошка в доме стала устанавливать свои порядки. Мать, смеясь, рассказывала, как пушистая красавица ее, полуночницу, любившую вечерами старые письма, фотографии рассматривать, в 11 вечера спать загоняет:

– Она без меня не ложится, а спит только на моих тапках, оставленных у кровати. И стоит мне засидеться вечером, так она минут за десять до установленного ею срока начинает настойчиво лапой меня в кровать загонять. Представь, какая умница…

– Вся в умершую хозяйку, – проворчала Юлька. – Дай палец, откусит руку.

Вернувшись домой, Юлька долго не могла найти себе места. В душе ворочалась темная обида. Потом решительно подошла к телефону и набрала номер дочери Светланы Евгеньевны.

– Добрый вечер, я звоню вам по поводу кошки, которую вы бросили на даче, а моя мать пригрела. Вам не кажется, что вы должны нести ответственность за животных, которых развели…

На том конце грубо перебили:

– А вам не кажется, что вы совсем совесть потеряли. Ваша мать была единственной, кто был в доме, когда Светлана Евгеньевна умерла. Так вот, в тот день из дома пропали деньги, большая сумма – весь кооператив на ремонт дороги собирал. Ваша мать не рассказывала, что все подозрения падают на нее? И если вы нас в покое не оставите, мы на вашу мамашу в суд подадим.