– Вы ведь теперь мой консультант, – я вынул из кармана и протянул заранее подготовленный конверт, где лежала тысяча евродолларов.
– Я не могу взять деньги непонятно за что, – в Писателе взыграла щепетильность.
– За консультацию, – успокоил я его совесть. – Берите. Это не последний конверт.
Писатель изрек нечто нечленораздельное и гордое, но конверт кинул в свою сумку.
Ну, вот и началось наше сотрудничество. Надеюсь, оно будет успешным… Завтрашний день покажет…
Глава 7
Проректор ИГУ по общим вопросам являл собой эдакого хлыща лет тридцати пяти от роду, в статусных шмотках, тщательно прилизанного, с женственной динамикой движений, поз и маникюром на ногтях. Он занимал просторный кабинет на последнем этаже высотки института у метро «Механический завод».
Мебель в кабинете была современная, дорогая и модная – сталь, никель, кожа. Несколько странно в официальном учреждении смотрелись гимнастическая стенка и беговая дорожка с ЖК-экраном и звуковым сопровождением. Видимо, проректор сильно заботился о том, чтобы содержать себя в товарном виде.
Мое удостоверение майора ФСБ вызвало у него презрительную усмешку. Еще более презрительно он скривился, увидев постановление о производстве выемки и поручение о производстве следственных действий. Их мне привез ранним утром командир моей группы прикрытия Леший, заверив, что они подлинные, и такое уголовное дело действительно находится в производстве Центрального следственного управления ФСБ России.
– Вы не шутите, надеюсь? – снисходительно бросил проректор, глядя на меня, как на неразумное дитя.
– Шутить с такими документами отучают на первом курсе Академии ФСБ, – отозвался я.
– Дело, возбужденное по факту контрабанды культурных ценностей… – процитировал проректор с выражением постановление. – Объясните, причем тут наш институт?
– Имеются основания полагать, что предметы и документы, имеющие значение для дела, находятся среди ваших учебных материалов, – скучным казенным тоном произнес я.
– И я должен вас пустить в фонды на основании этой филькиной грамоты? – проректор ткнул пальцем в лежащее перед ним постановление. – Или лучше мне позвонить сразу в Кремль?
Господи, как же утомляют дураки, которых их партнеры по противоестественным сладострастным утехам рассадили в великое множество теплых кресел с солидными названиями и большим денежным содержанием. Проектор же, не хрен собачий! А в прошлом, наверняка, какой-нибудь массажист или, скорее, фитнес-тренер – вон у него какая нездоровая страсть к гимнастическим снарядам.
– А мне лучше вызвать спецназ и задержать должностных лиц, препятствующих следствию? – вперил я пристальный взгляд в переносицу хозяина кабинета. – Можете жаловаться хоть лично Президенту. Но это поручение следователя будет исполнено. Любой ценой.
– У вас какой-то юношеский задор, – скривился проректор. – Не по чину, господин майор.
– Хватит болтать попусту. В общем, так. Вы даете все, что мне нужно. Или я беру это сам. Возможно, с причинением травм и увечий – моральных и физических, – я чуть приблизился через стол к проректору, использовав прием «кувалда» – такой ментальный удар, подавляющий волю объекта. И добавил с усмешкой. – Хотя болезненные травмы вам могут и понравиться.
Проектора передернуло, и он слегка опал со своего красивого мужественного лица. Как и следовало ожидать, у этого гламурного существа психика слабовата. Еще пару таких психических ударов, и из него можно будет вить любые узлы – хоть морские, хоть изящным бантиком. Но мне такое счастье даром не нужно. Этот чинуша, почему-то решивший, что ему все позволено, и так сделает, что надо.
– Ну, хорошо-о-о, – жеманно протянул проректор, возвращая себе барственный вид. – Мы же законопослушные люди.
Он нащелкал на внутреннем телефоне, стоявшем в ряду похожих аппаратов на столе, нужный номер. Скупо уронил в трубку начальственное указание. И вскоре в кабинете возникла худая до изнеможения, но очень стильно одетая дама лет пятидесяти, заведовавшая всеми институтскими фондами. Смотрела она на окружающих недобро и, похоже, относилась к полезным служебным существам породы бульдог.
– Алина Михайловна. Господин из ФСБ будет проводить у нас следственные действия. Окажите ему необходимую помощь, – снисходительно махнул рукой проректор.
Дама строго посмотрела на меня, видимо, справедливо полагая, что я больше похож на пирата с Ямайки, чем на доблестного сотрудника органов контрразведки. Но возмущаться не стала. Только указала на дверь и повелела добрым тоном и словом постового милиционера:
– Пройдемте!
Писатель ждал меня в коридоре. Я кивнул на него, отрекомендовав:
– Это наш консультант.
– О, вы теперь служите в ФСБ, Леонтий Авенирович? – язвительно осведомилась дама, глянув на Писателя, судя по всему, давно ей знакомого.
– На что нищий литератор с голодухи не пойдёт, – только и развел руками тот.
– Ну да, ну да, – дама вдруг совершенно по-человечески и иронично улыбнулась, и стало понятно, что она не бульдог, а актриса, подстраивавшаяся под царящие в этом клоповнике сумасшедшие нравы. – И что вам нужно, товарищ из ФСБ и нищий литератор?
– Папку с западно-немецкими и китайскими гравюрами – поведал Писатель. – Инвентарный номер двадцать девять сто один.
– Не вижу проблем, – сказала Анна Михайловна. – Она в подвале, куда перенесли все архивные материалы.
Как я понял, благодаря именно ее стараниям в подвале все находилось в идеальном порядке. Поэтому долго искать папку с гравюрами не пришлось.
– Вот, – главная хранительница институтских сокровищ сверила номера по книге учета и положила объемистую, больше метра в длину, папку на большой деревянный стол в центре подвала, освещаемый тремя сильными настольными лампами. – То, что вы искали.
Писатель открыл папку. Я стоял за его спиной, наблюдая, как он лихорадочно просматривает ее содержимое.
Итог был таков. Папка – в наличии. Содержимое в виде старых гравюр – оно тоже на месте. А единственный лист, который нужен мне, как водолазу кислород, отсутствовал.
– В этой папке он был, – растерянно произнес Писатель. – Я же видел.
Анна Михайловна, поняв, что происходит нечто экстраординарное, глубоко вздохнула от гнусной неожиданности и на миг даже как-то потерялась, сникла. Но тут же собралась. Стала деловито и быстро листать журналы учета, пересчитывать страницы. В итоге вынужденно согласилась:
– Одного листа не хватает!
Она посмурнела, как грозовая туча. Представляю, сколько сил ей стоило содержать тут все в порядке. И вдруг недостача. Да еще выявлена чекистами. Наблюдая за ней, я уверился в глубине души, что она не при делах. Для нее это все как гром среди ясного неба.
– И кто же его мог взять? – сдерживая чувства, нарочито спокойно произнес я.
Сказать, что я испытал разочарование – это ничего не сказать. Второй раз за время Поиска быть рядом с обещанным Предметом и хватать вместо него воздух – это хорошенько бьет по нервам Старьевщика, всем существом нацеленного на результат. Да и в момент кульминации Поиска просто так Предметы не пропадают.
– Понятия не имею, кто взял, – раздраженно произнесла хранительница.
– Понимаете, Анна Михайловна? – вкрадчиво произнес я. – Вещь та очень ценная. Ее пропажа – это уголовщина.
– Кто сказал, что вещь ценная? – пошла в наступление хранительница. – Помню я ее. Никто даже не определил, что это такое. Какой-то алюминиевый новодел. Таких гравюр на металле…
– Вы уж поверьте мне, – заверил я с безупречной убедительностью в голосе.
Она устало махнула рукой и вздохнула:
– Да понимаю… Вы не представляете, какой хаос был в фондах до меня. И сколько сил стоило навести в институтском хозяйстве порядок, особенно, когда это надо тебе одной… А кто взял? Да нечего и гадать. Этот прохвост Сойфер!
– А где он сейчас? – осведомился я, с угрюмым и, вместе с тем, с каким-то сладким предвкушением прикидывая, как жестко, с толком и расстановкой, буду вышибать Предмет из старшего преподавателя.
– Две недели как уволился, – ответила Анна Михайловна.
– С чего бы? – удивился я делано.
