Двое
От прикосновения сзади Матвей вздрогнул – кто-то прикрыл ему сзади глаза. Он узнал руки отца.
– Что, босявец, не спешишь к маме? А ну покажись в красе… – Отец провернул его, щелкнул пальцами. Он был на полголовы ниже Матвея, обвил его туловище цепким кольцом. – Давай, давай, – подтолкнул он его, – обрадуй мамочку, я тут с покупками – ждали давно.
Мама засияла, увидев Матвея, выскочила из палисадника.
– Сынок мой, колючка моя, – радостно воскликнула она, прижавшись к его щеке, обняла его.
– И что это за сержанты расхаживают тут, – протянул руку Серёга-компьютерщик из соседнего подъезда, стройный и высокий, как тополь, с худощавым бескровным лицом. Армии миновал по причине хлипкости здоровья. Осмотрел Матвея с нескрываемой завистью.
– Год не виделись, сам не коротышка, а ты каланчой стал.
Мама засуетилась – сзади подстегнул отец.
– Домой, домой. Сестре позвоню. Неля заходила на днях – ей не сообщишь?
Не дождавшись ответа:
– Все, табаню – твое личное дело. Девчонка ничего, по всем параметрам умница и не «прости Господи», симпатичная к тому.
Нельку Матвей решил к семье пока не приобщать. И решился бы – не будь поездной затравки. Стронула Галочка Александровна эксцентрик в маховике его души. Отец – до мозга костей технарь, Матвея с малолетства приобщал к технике. Велосипеды, мопеды, всякую механическую утварь, как говаривал отец, своими ручками необходимо монтачить, недоработки конструкторов устранять, вторую жизнь открывать вещам. Техническими навыками Матвей овладел достаточными, но в нем уживалась и мамина лиричность, где-то даже сентиментальность.
В узком семейном кругу вечером отметили возвращение. Откупорили бутыль своего прошлогоднего красного вина. Муж сестры, Виктор Иванович, – мужчина особенный. Матвею казалась его сдержанность от большой разницы лет. Его глаза всегда таили смешинку, будто именно в тебе он видел что-то смешное. Работал Виктор Иванович в администрации города, в отделе капитального строительства. Старше сестры на пятнадцать лет, познавший до нее прелести семейной жизни. Не гнус какой-то – умный мужик в официальном разводе, имеет от первого брака сына двадцати лет, Матвея ровесника.
Вино повело у Матвея голову – приятное головокружение располагало к беседе. Мама и отец от второй рюмки лишь пригубили. Виктор Иванович с сестрой и Матвеем допили по третьей – кувшин наполнился по второму разу.
– Пейте, милаи, вино разгоняет кровь и оголяет чувства, – проскороговорил отец.
Виктор Иванович доминировал за столом, сыпал треп, таким Матвей его не знал за год общения до армии.
Он попросил наполнить свой бокал, встал, торжественно обвел всех взглядом, поклонился родителям.
– За двойной праздник грешно не напиться. Шампанского не взял по причине сдерживания женой. Считает преждевременным, а ваше вино торжественнее. Классное вино, с любовью сваяно, спасибо, мама, папа. Вы – великие мастера хорошего настроения. Лилечка уполномочила меня к тому. Может, сама? – повернулся он к жене.
Матвей смекнул, в чем смысл: «У них будет ребенок… Ха, я – дядя Матвей».
– Давай уж, сегодня можно, любимчик вернулся домой.
Мама нахмурилась:
– Лиля, окстись, просто ты старшая.
– Ладно, простите, уже поверила в неброскую, тихую любовь.
– Лилька, тебе порицание, чего томишь? – вмешался отец.
– Папа, мама, Матвей, вы мне дороги, но мы уезжаем за границу… ненадолго, пока на год. В Англию. Потремся, посмотрим, покумекаем – не приживемся, вернемся назад.
– Эт-та что еще за новость? – вспылил отец.
Матвей усмехнулся своей догадке.
– Я-то думал, у нас в семье будет не так, как принято у крыс. Чем вам там намазано? На экскурсию – понимаю, так и в зоопарк на экскурсию ходят.
– Заметьте, папа, не у меня – у вашей любимой дочери, – назидательно поднял палец Виктор Иванович. – Скажи слово в мое оправдание.
– Папа, это решалось в муках. Все мои институтские друзья давно там, под разным статусом. Догадываюсь, за наше счастливое будущее мы бокал не поднимем?!
Матвею после короткого экскурса в армейскую житуху хотелось помолчать, но ему вдруг сделалось тоскливо. Он обожал их совместные встречи, повышенную торжественность, расцветающие лица мамы и отца. Сменившаяся на тоску радость, их посеревшие лица портили его праздник. Зная отца поборником всего русского, Матвей помрачнел. Ему захотелось теплой материнской руки у себя на голове, вспомнил постоянно разделенную с Лилькой эту любовь и впервые понял, как далеко ушло то время. Ему нужно свое, единоличное, неразделенное, захлестывающее, бурное. Он представил реакцию Нельки на его реактивное чувство и не нашел там удовлетворения.
Глава 5
– Перехватим в бутербродах? Посиди немного рядышком.
Василий Никанорович погладил круглую коленку жены. Забрался и погладил повыше.
– У тебя неотразимые ножки. Полного глухаря поднимут – меня лично до сих пор заводят с полоборота. Ты сдержанна внешне, и, кроме меня, никто не знает твоей энергии. В тебе надо знать одну тонкость – уловить вектор мысли, и тогда… ларчик легко открывается. Такое не забыть – сметающий приличия шквал! Помнишь ураган на безлюдном перевале? И потом, в лесу, у подножия его? Эх, мужики, главный психолог, и сексопатолог, и всякий хиромант от врачевания вот здесь, в голове. Ушки слышат твой прежний, ломающийся в волнении голос, пальцы чувствуют тонкую вибрацию тела – вот они, вездесущие элементы, способные исключить все коварства времени. Ни цинизм, ни развращенность партнерши не прибавят вам долговременных возможностей. В молодом, крайне узкопрофильном состоянии, возможно, подобное и сработает, но лишь как одноразовый предохранительный клапан. Оно непременно накажет следствием, наградив фобией при частых повторах, становясь отягчающим фактором в затухающем желании.
– Ты о чем, дорогой?
– Увлекся в рассуждениях, прости, мысленно продолжил возможности своего героя. Удачно схваченный, раскрытый образ, из опыта отечественной литературы, – это ты сам. Бунин, Толстой, Куприн, Лермонтов – самое авторитетное тому подтверждение. Лучшее написано с себя.
– Начал об интимном – закончил вуалькой, сквозь нее все то же – твое лицо.
– Хм, ты же меня знаешь… скоро сто лет. Насколько давно к тебе пришло понятие моей сущности? Насколько нынешнее разнится с образцом пятидесятилетней давности? Последующее внесет коррективы в нынешнее, наложим текущее обстоятельство – при случае нелишне вспомнить все объективное. И что же отложится в чистом осадке? Вероятность трансформации очень велика. А если задаться игровой целью? Тогда совсем швах?!
– Васечка, ты меня убаюкал. Надо говорить просто о сложном, а не наоборот.
– Маргуша, улови нить: человеку заманчиво использовать спящую часть потенциала мозга. Вчера – лошадь, вожжи, тарантас, сегодня – автомобиль с АСУ, назавтра – новые открытые возможности. После аховских достижений веришь: нет им предела. А базовая основа все та же – наш мозг! Просто о сложном, согласен, – это студентам, для быстрой доступности в случаях повседневности. Надобно грузить мозг по полной. Сегодня ты лишен элементарного напряжения, например, как пройти коротко путь пешком, сберегая ресурс суставов. Вжик, самокатиком по накатанной.
– Вася, обними меня, ей-богу, я начинаю бояться, что скоро в системе совершенствования не смогу выразиться так же просто.
Василий Никанорович внимательно посмотрел на жену и отодвинулся.
– Вот видишь – не хочешь, пар в гудок вышел?
– В неглиже то, о чем я глаголил только что, а именно: о разнице в нынешнем и прошлом восприятии. Ты растешь, а нам не по двадцать.
– Пойду-ка сварганю по бутерброду. Я ушел, а ты осмысли сказанное.
– Недовольства всякого через край, – сказал себе вслух Василий Никанорович, заглядывая в холодильник, – пенсия ей маленькая, власть жирует…
Он выудил из его объемного зева натурального маслица, сливочного, топленого, из судка – малосольной форельки, сочный болгарский перчик.
На хлебушек хрусткий каравайный уложил в нужной последовательности – повторил процесс. Разбавил кипятком иван-чай из заварника, по ягоде мармеладного инжира на розеточку – всю красоту на каталочку и к понятливой, любимой, но коварной.
Маргарита Ивановна лежала, опершись головой о валик дивана, сладко посапывая. Василий Никанорович не издал ни хмыка, ни звука, а она проснулась, улыбнувшись ему.
– Провалилась, как старая лошадь, под звуки музыки твоего голоса. Привиделось мне, Васечка, в ускоренном кино: лечу я быстро-быстро, а навстречу ты, еще быстрее промелькнул с большим ломтем хлеба во рту. К чему бы это?
– А вот, держи, сон в руку. Больший твой – меньший мой. Твой сон – к прибытку. Не урони.
Глава 6
Вовчик вдавил кнопку звонка, его комариный писк не отозвался на той стороне, тогда он тихо постучал в дверь. Цепочка с той стороны звякнула – в просвет выглянуло бабуль-кино лицо: верить своим глазам или это сон? Он с детства звал ее Сергеевной, копируя большинство обращений к ней.
– Не оборотень – внук твой, Сергеевна, собственной персоной.
– Да что ж ты, что ж ты, без… весточки. Пожалей мое старое сердце.
– Будет, Сергеевна, будет, жив, здоров, при параде и нос в табаке.
– Иди, наш защитник, ко мне.
Они застыли в объятии. В квартире распространялся резкий запах сердечных капель. Прошел в свою комнатку – всё на своих штатных местах. В зале – его увеличенная фотография в военной форме с текстом присяги в руках.
– Накормлю тебя с дороги, расскажешь о своих заслугах, о настроениях в армии.
– Не суетись, Сергеевна, дай отдышусь, прокачаю легкие родной атмосферой. Дома всегда лучше. Запах лекарств в доме, однако, прибаливаешь?
– Всё как у всех, Вова: ишемия, нервы. Выписывают всякое, а мне проверенный корвалол помогает. Стресс легкий с утра получила: управляющая компания счет прислала. Жары, знаешь, не терплю – все краны поперекрывала, а они за отопление половину моей пенсии, за коммуналку в целом 8500 при моих 14 000, крутись, Сергеевна…
– Не одна ты теперь, выкрутимся. Как Лизочка, сестренка твоя?
– Да где ж ты, как ты… пока с работой определишься. Лизочка была давеча: Сашу проводила в Подмосковье – будет жить у родителей жены, в примаках, значит. С трудом – обе старались оторвать от собутыльников. Добряк он, все им и пользовались, спиртным чрезмерно баловаться стал. Рада Лизочка, и я с ней. Саша хороший – будет у них толк. Ничего, ничего, продержимся, царапнем из банковского запаса, чай, без тебя не шиковала.
– Все будет обгемахт, Сергеевна.
– Надо бы какую-никакую встречу организовать? Лизочке позвоню – по-людски посидеть надобно.
– Я, да мы с тобой, да Лизочка – так и отметим.
– Ну да, святая троица, как всегда.
– Не буду просить, сама принесет винца своего изабельного – чистый нектар. Соседку, девочку – душевная, услужливая – если позволишь, приглашу.
– Это из каких? Не из сестер с первого этажа?
– Я тебе желаю лучшего будущего, мой милый, эти по рукам пошли – младшая в тринадцать уже по подвалам отирается. Губят себя, смазливые по породе, цену себе не знают. Моя девчушка из села приехала, там и родилась. Родителей нет, история печальная, с аварией самолета. Бабушка есть, в отъезде за границей. Одинешенька живет. Не совсем из глухого села, из пригородного. Училась на фельдшера в большом городе. Ха-арошая, присмотрись, Ларисой звать. В доме напротив, на пятом этаже, живет, медсестрой в больнице работает. Перекидываемся иной раз знаками с балкона на балкон. По сменам она, в графике. Как долго не зову, сама приходит – в месяц пару раз непременно. Внимательная, человечная.
– Сергеевна, не напрягайся, ты для меня большой авторитет. Помню, как распознала бывшую мою, пиявкой обозвала. Права ты оказалась… Лады, пусть приходит твоя медсестра с бабулей.
– С бабулей не получится. Та бабуля сама еще на выданье, но правил строгих. Уехала к женишку в центральную область, в Самару-городок.
– Пойду-ка я, бабуль, выскочу в город по гражданке, соскучился, моченьки нет. Что купить к столу по случаю?
– Нет, нет, отдыхай, расслабляйся, к семи вечера сбор. Справимся сами с Лизочкой. Дееспособные пока.
Глава 7
Все разошлись, мама гремела на кухне посудой.
– Не могу насмотреться на тебя, Матюша, – приник к его плечу отец, – все по местам – тот камушек, что давил в груди, ушел. Надо же, как могут мысли сковывать, до ощущения серьезной болезни доводить. Сейчас могу вдохнуть без сопротивления – вчера еще мешало вот здесь. – Он потер по кругу грудь, коротко сжал его кисть. – Отдыхай, родной, по своему усмотрению, пойду мамочке помогу.
Матвея общение с отцом расслабляло – с ним он делался маленьким мальчиком с большим основанием на надежную опору. Он сидел некоторое время без мыслей – взгляд упал на телефон.
– Позвонить Нельке? Дознается о приезде, неудобно получается.
А где-то в глубине подзуживало нанести визит Галине Александровне – прямым текстом позвала. Набрал по телефону все же Нельку. На его приветствие Нелька задохнулась в вопросах:
– Ты, ты вернулся?.. Как ты… планы?
«Волнуется», – стрельнуло в голове.
О неравнодушии к себе догадывался давно. Знаем друг друга как облупленные, но где в ней тот сучок и та задоринка?! Состояние их общения: упокоенные временем и верностью, пожившие в согласии годы и годы супруги. Как мама с папой – по виду счастливы вполне. Служба разбавила эмоции, перемешав открытые общепринятые с природными, генетически мужскими, – в армии элементы взаимосвязи мужчины и женщины не сходили с уст пацанов.
Дыхание в телефоне задержалось. «От него ждут практического хода…»
– Можно встретиться – я свободен, а ты?
– Ты этого хочешь? Я не против. Я одна, приходи.
Под сердцем екнуло: «Как быть, остаться в друзьях, не заметить ее посыла? Потом, все потом, по ходу событий. Изменился я, изменилась она – возможен любой сценарий».
– В течение часа явлюсь пред твои прелестные очи.
«Глаза у нее – действительно предмет всеобщего восхищения: родилась, удивилась и такой осталась».
Встретила Нелька в домашнем халатике. Прильнули щеками друг к другу – почувствовал запах не казармы – все тот же ее, карамельный Нелькин запах. Матвей ухмыльнулся: он из памяти выделил именно этот запах. Его подружка Нель-ка – на выданье. За год стала степеннее. От былой суетливости ни следа.
Нелька изобразила ему свое мимическое удивление.
– Армия не на словах делает из мальчиков мужчин. Не скажу, каким ты был до того, но за год ты стал значительно мужественнее.
– А ты не изменилась, почти… – Матвей потупился, – женственнее стала, пожалуй. Авантюру с пачканьем грязью стены предпринимателя не решусь теперь предложить или на стреме постоять при обнесении чужого сада.
– Это внешнее, Матюша, зарвавшемуся типу могу и сейчас грязью по свежей побелке. Там тропа была накоротке к дому под его стеной – он ее перекрыл всем. Надеюсь, помнишь причину? Мстители отыгрались за всю улицу.
Матвей хохотнул:
– Такое и в деталях не забывается.
– Присаживайся, – предложила Нелька, устраиваясь рядышком.
– Тебе сувенирчик из города, с мест, где службу проходил. Красивая провинция с древней русской историей.
Матвей протянул Нельке художественно оформленный пузырек со святой землей.
– Спасибо, Матюша. Храню о тебе память юности, – потупилась она, – твой подарочек, мимозку в гербарии, держу на почетном первом месте, достаю – пахнет тем временем, удивительные цветы.
Глава 8
Вовчик достал джинсики, пуловерчик – из шкафа дохнуло своим невыветрившимся родным духом. Изощрился, с подогревом спичкой растопил скомковавшийся предвоенный крем, наблистил туфли, глянул в зеркало: «Сексуально озабоченный тип, да и только, всё на лице. А вот так?»
Вовчик кисло улыбнулся.
«Еще хуже – вылитый сексуальный маньяк. Ничо, воздух городской подлечит».
– Сер-геев-на, ко времени буду.
Он ловко сбежал с этажа. Вниз – всегда пешочком. Лифтом – в крайних случаях. Вышел из подъезда, сфокусировал в просвете многоэтажек пятно небосвода. Высокий ярус чешуйчатых облаков соответствовал его неопределенности. Скосил глаза на проходивших: «Одет кто в чем. Растворюсь в массе без ярких особенностей. Формой бы сейчас форсануть. Баста, форма отныне для потомков. Жахнуть хотя бы крохотульку для полной материализации в пространстве».
Постарался ссутулиться – прямая спина не для штатского контингента.
Побрел праздным шагом через придорожный сквер к центру прошлых тусовок – туда, где обосновались поисковики острых ощущений. В том протяженном сквере существовала условная разбивка на секторы по интересам. Эдакий легальный распределитель, диспетчерский пункт: мамочки с детками – ближе к игровым местам, алконавты – с обозрением на злачную точку, бл… и честные давалки, то есть ищущие утех девочки, – в укромненьком затененном пространстве.
Увлекся еще в школе собирательством-коллекционированием, прошел через фантики, спичечные коробки, коммерческую филателию – эти всегда у почтамта, в центре сквера. Неспешным шагом дохилял к началу расположения скамеек. Мамочки молодые с младенцами в колясочках. Идиллия – читающие, деловые, ухоженные, определившиеся. Четко по местам, все как прежде. «Они жили, влюблялись, рассасывались по интересам, а ты маршировал свое, нате, вот я – проигнорированный и пока никому не интересный подарок. Ссыкушки-хохотушки, не рано ли прибились к облюбованным ищущими гражданами местам?!» Проводил неопределенным рассеянным взглядом группу девчонок-подростков. «Ха, алконавты по своим штатным дислокациям: одни – успокоенные принятым и ориентированные на повтор, другие – в поиске складчины. Ни-че-го в этом мире не изменилось – изменился я. Рассудительный стал, аналитический. Матюша нарыл во мне столько достоинств. Нудноват Матюша местами, но умен и памятлив. Сколько прочитал и все помнит – божий дар у него, далеко должен пойти. Пока с его решенными задачками в свет, а дальше? А дальше без поводыря, своим мозжечком следить по миру. А лист зеленый… Осень не вступила в свои права.
А что мне осень? Форма одежды свободная: хошь, в шапке парься, хошь, стынь без нее, хошь, в берцах кросс, а хошь, в кроссовочках щеголяй».
Вовчик шел сквозь ряды кустарников и клумбовых композиций, пересекая границы сложившихся временем разграничений.
«Ментиков здесь днем с огнем никогда не бывало: все сложилось, все довольны, все в дозволенных рамках. Не все удовлетворены? Эт-т следующая задачка.
А вот и местечко, откуда пошагал дальше целованным. Не там искал, парниша.
Мой город живет – не теряет приоритеты. А я их, похоже, потерял».
Присел на лавочку, раскинул ноги корабликом – условный знак поисковика. Неподалеку – две перестарки ключиками позвякивают.
«Облажаюсь после моей-то красавицы. Любовь мне нужна, доступные вы мои. Это Лёха-черпак, тому хоть в замочную скважину. Дорвался уже, шпилит свою довоенную пухлышку, оператора машинного доения.
Ножки, как у козы рожки, не крути ключиками, ни с изощрениями, ни без них не подходишь. Любови… любви, любви, конечно, мне надо, можно с Любовью. Поддатенькие две – сейчас упадут рядом, точняк».
Две матрешки расписные сплющили окладные попы с другого краю скамейки. Мельком оценили соседство.
«Вот оно, бутылец – и на хату. Ша, девочки… Да еще и ничего с фейсом?! Не-е, Матюша сказал: кочумаем – затянет, засосет такое болото. Точка».
Поднялся, сделал маневр в сторону матрешек – стали в стойку. Важно, с чувством победителя, продефилировал мимо. Взглянул в телефон:
«Рановато домой, но все понятно – жизнь бьет ключом, и как славно, что не по темечку. Тете Лизе шоколадку, и домой, на троллибасе».
Тетя Лиза, не сдерживая эмоций, расцеловала его.
– Да какой же ты, Вовочка, красивый, да какой ты ладный…
– Ты его в форме не видела, – довершила ее восхищение с гордостью бабуля. – Практически стол готов. Лизуня еле отколупала сургуч с твоего баллончика – смотри, какая прелесть вино, в бутылках магазинных в сравнении – пойло. Рюмочки, рюмочки… А цвет! Не обрадую с Ларисочкой – не будет ее, на смене бессменной она. Какой она души челове-ек!
Всем потакает, за кого-то больничные дыры затыкает.
Глава 9
– Чем живешь, кроме школьной памяти? – спросил Матвей, разглядывая стопку пластинок. – Помню, коллекционируешь?
– Живу, хлеб жую, второй курс в архитектурном дотягиваю. На втором перевелась на вечерний, не хочу никого напрягать – у мамы своих проблем выше крыши, для себя не жила еще. Подрабатываю в бюро сдельно, график свободный – вполне устраивает. Строится-перестраивается город, заказами не обделена, работаю на компьютере по индивидуальным заказам. Из задумок заказчика создаю их мечту. Заодно обретаю практические навыки. Пластинки – мое хобби, бабушка еще начинала, знаешь, истории читать не надо, из разных эпох возьмешь, и вся подноготная поколений, в том числе своего рода, – все налицо. Их там много в шкафу – на виду яркие представители временных веяний.
«Штампами отбивается, боится открыться?» – подумал Матвей.
– Помню, ты приносила из коллекции в выпускном классе. Хампердинка точно помню.
– Правда помнишь Энгельберта, ты был так отвлечен тогда. И Элвиса Пресли вспомнишь? Я через них обращалась к тебе. 11-й класс – немногие остались на месте. От кого ждали высокого полета, детишками обзавелись, работают на стройке. Валентин в стекольщики пошел, Димка-отличник пластиковыми окнами занимается. Не все в армию почему-то попали. Крепкие ребята, уж качок Валентин – явно.
– Обращалась через музыку ко мне? Все так просто: подошла и сказала? – внешне удивленно спросил Матвей.
– Сейчас могу и подойти, и сказать, соображалкой другого уровня. На новом уровне она, соображалка, может задать вопрос себе, себя же и уберечь от бесполезной попытки. А тогда жила, лелеяла сомнения, а вдруг…
Матвею стало стыдно за свою холодность к ней, ведь понимал смысл. Получается, держал за отдушину? Ее слова – почти прямым текстом признание.
«Не лезь дальше, остановись», – предостерегало в подсознании, а тщеславие гнало на амбразуру.
– Положим, помню и звучание Элвиса, но о чем? Лирик внутри меня борется с технократом – второе чаще побеждает. В каждом человеке есть слабые гены, не в лаборатории по мензуркам собирались качества.
– А пел он, Матюша, о моих чувствах – «оунли ю», Хампердинк – о том же: «хау ай лав», – бросила она ему прямо в лицо. Нелегко далось ей признание – глаза ее из вечно удивленных сделались беспутно-победоносными.
Матвея словно окатило холодной волной: вот она, протяни руку, и Нелька твоя. Как аксиома застряли в сознании слова отца: «Судьба – злодейка, второго шанса может не дать, а даст – потеряешься в двух соснах». «Только ты», «Как я люблю», перевел про себя Матвей слова песен. Или сейчас, или никогда. Она ждет его действий, если он не сделает этот шаг, она должна возненавидеть его окончательно.
Нелька опустила глаза, скрестила на коленях руки, ее грудь вздымалась волнением. Она сделала резкое движение, отобрала у него пластинку.
– Послушаем? Увы, не в цифровом качестве. Во времена жизни и творчества Валерия Ободзинского главным считалось качество чувств.
Как же быть, как быть,запретить себе тебя любить —не могу я это сделать, не могу…Отчаивался с надрывным страданием певец из прошлого. Валерий допел, а Матвей встал, притянул своей рукой пахнущую карамелькой ее ручку и поцеловал. Он никогда до сей поры этого не делал, много позже узнал: по этикету, если уж взял высокий уровень общения, надо наклоняться к ручке дамы самому. В тот раз для него явилось важным не доставить близкому человеку боль. И дальше совсем лишнее: Матвей щелкнул каблуками, развернувшись по-военному, вышел, ничего не сказав, обагрив пространство пунцовым румянцем своих щек.
Глава 10
Близилась круглая дата – пятидесятилетие совместной жизни. Для протокола почетно, для сознания – не очень. В сгущающейся от даты к дате последовательности все волнительней перелистывался слежавшийся пресс закрытых навсегда страниц. Чтобы не лукавить в реальности, в режиме яркого дня, не этот отягчающий фактор заставил изменить ритм его сердца. Мысль пронзило физической стрелой: «Застолье, спиртное…». Напоминание о недуге жены тревожило сердце Василия Никаноровича перед каждым праздником. Дьявольское наваждение жены побороть не удавалось все эти промелькнувшие как сон пятьдесят лет. Василий Никанорович, как, впрочем, и все, много лет прожившие под одной крышей, знал ее недостатки. Самый упрощенный вариант – уйти от нее, всего одно действие, и ты лишаешь себя постоянных стрессов. Кажется – так просто. Но на стороне полноценной жизни все равно не срастется?! К привязанности подключалось чувство ответственности. Живо представляя, как он будет жить, наблюдая за спившейся его Маргариткой. Он оставлял себе тернистый путь, все еще надеялся, жил прошлым, не терял надежды на остатки ее здравого рассудка. Испробовал все доступные методы. Жаловалась жена на отсутствие внимания – делал шаг к подаркам, к неожиданным приятным сюрпризам. Кому тогда в стране, с противоположно изменившимся вектором идеологии, жилось без забот? Далеко не всяк вырулил в нужную колею. Сам он пошел вопреки осознанию трудностей по целине. Дивидендов от прошлой жизни не оставалось – все уходило на какое-никакое существование, на подъем детей, на заботу о родителях, разбалансированных в хитросплетениях сомнительной идеологии, потерявших подчистую все скромные банковские запасы. Приходилось лавировать в специфических потребностях жены, забывая в суете дней о них, однако понимая: ее век короче. Ты с сединой в висках, но с природным потенциалом и непотерянной перспективой. Она уязвимее. На опережение не получалось – остаться бы в то время на плаву. Впору понять бы, оценить его усилия слабому полу, не физически – морально помочь: заглянуть в блуждающие в потолке глаза, просто тепло обнять. Куце, неуклюже – этот шаг делался, не совсем был брошен вниманием. Всяк уловит разницу в понятиях «гореть» и «тлеть». И все же вырулил по целине, не пускал, подобно большинству, пьяные пузыри о потерянном. К разбору учений под названием «перестройка» пришел с результатом: свое дело, достойное жилье, определившаяся перспектива. А ведь тому не предшествовал бизнес-ликбез, и начиналось неизведанное не в том задорном возрасте, когда по силам горы сворачивать. Новые познания шли с колес, с унижений, с побитой морды, по ходу реставрируя арсенал знаний из военно-морского и торгового флота. Это же такие несовместимые в практике противоположности! Разве что сухие термины – стратегия и тактика, да к ним дисциплинарный устав. Увы и ах – сельское хозяйство – случился подобный казус в совсем уж отчаянное время. Сторонний наблюдатель, что сидел сверчком в доставшейся, да еще по чистому везению, от родителей однокомнатной квартирке, переживший все прошлые тяготы, «лишь бы на хлебушек хватило», задохнется чувством, больше похожим на зависть, чем на признание своего фиаско: «Все это – да, достижения, но, наверное, шельмовал?». От чистой зависти тот наблюдатель, от отсутствия трудолюбия выводы делал. Чисто до мелочей на одном пупке вылез. Не будь сопутствующего внутрисемейного лавирования, мог гораздо дальше пойти. Где-нибудь на знойном берегу в роли рантье за океаном затерялся бы давно, что естественно самосохранению. «Вы нас, а мы как можем». «Бы» не прошло по многим причинам, сие не столь актуально, но для знатоков-исследователей всегда архиважно. Врожденный посыл, подкрепленный сильной идеологией, правильным воспитанием дома и в школе, засевает проклюнувшееся семя. В таком случае дождь метаний и противоречий проливается редко, семя готово дать всходы и после скудной росы. Под мотив «Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна!» прервал Василий Никанорович ход нелегких, но отрезвляющих мыслей.