Обыкновенный мир
Год за годом их семья становилась все беднее, а семья Тянь поднималась все выше. Жунье начала носить красивую цветную одежду, а он с каждым годом все сильнее обтрепывался. Но они всё по-прежнему играли вместе.
Когда Шаоаню было шесть лет, отец дал ему мотыжку и немного веревки.
– Шаоань, – сказал он, – ты уже большой. Надо приниматься за работу. Пошли за хворостом.
– Нет, не пойду, я хочу поиграть с Жунье, – запротестовал он.
– Жунье – девочка, а ты мальчик. Мальчик должен учиться работать на земле. Он не может сидеть все время дома. И потом, мы люди небогатые, папа не может все тянуть один на себе без помощника.
Шаоань молчал. Он знал, что отец был прав. Он давно смутно чувствовал, что этот день однажды придет – и теперь он наконец настал.
Так закончились его бедные, но полные бесконечной радости дни. Он начал трудиться, как любой деревенский мальчишка.
Сперва ходил в горы за хворостом с отцом, а потом с ребятами того же возраста. За раз приносили небольшую вязанку, зато каждый день. Шаоань делал, как взрослые: обвязывал охапку соломенной веревкой, чтобы потащить на спине, – выходило очень аккуратно и симпатично. У мамы рука не поднималась пускать на растопку его хворост, и она складывала эти милые маленькие вязанки во дворе. Со временем вышла приличная куча. Забегавшие соседи всегда обращали на нее внимание и говорили шаоаневым родителям: «Ха, ваш-то парень вон какой труженик!» В городе хвалят детей за учебу, а в деревне хвалят за труд. Родители очень гордились Шаоанем, и сам он в душе, возможно, впервые почувствовал, какой почет приносит людям труд.
Проблема была в том, что каждый день, когда он возвращался домой с хворостом, его мучил страшный голод. Дома изо дня в день была только жидкая каша. Он проглатывал несколько мисок каши и с постной физиономией выплывал из дома. Он знал, что даже если начать плакать, ничего не изменится. Кроме того, мама и так всегда добавляла ему половник погуще.
Когда Шаоань выходил во двор, он видел, как Жунье манит его наружу из-за стены.
Он выбегал за ворота, и Жунье вкладывала ему в руку прихваченную из дома кукурузную булку. Жадно откусывая хлеб, он с благодарностью смотрел на своего товарища. Она была в ярком чистом платье. Ее прежде вечно растрепанные волосы теперь лежали двумя черными блестящими косичками.
В шестидесятом году Шаоаню исполнилось восемь. Это было самое трудное время. Их семья часто голодала. Из Шаньси приехал брат отца – Юйтин – и ходил за ним, как привязанный, требуя, чтобы тот нашел ему жену. Отец влез в страшные долги, чтобы устроить эту свадьбу, и даже уступил молодым дом, где все семейство жило до этого. В итоге семье Шаоаня пришлось на время перебраться к семье Цзинь Цзюньхая.
В то время Жунье пошла в школу. Она прибежала на излучину и стала звать Шаоаня с собой. Именно тогда Шаоань понял, что если он продолжит ходить по дрова, ему придется всю жизнь потом работать в горах.
Тогда он начал требовать, чтобы родители отправили его в школу. Жунье приходила поддержать Шаоаня и плакала за компанию. Ни отец, ни мать не могли унять его пыл и в конце концов сдались. Отец сказал:
– Дело не в том, что я не хочу учить тебя. Вон, Юйтина я же отправил в Шаньси. А ты погляди – он все равно вернулся. Нам на роду так написано – не выбиться нам в большие люди. И потом, мы и так еле сводим концы с концами. Ты бы смог мне помогать, если что… Эх, ладно. Но запомни: раз пошел учиться – учись хорошо.
Так и вышло, что Шаоань, радостный и охваченный смутной печалью, поступил в деревенскую начальную школу. Они оказались с Жунье в одном классе и сидели за одной партой.
Все четыре года Шаоань писал контрольные лучше всех в классе – и одевался хуже других. Порой, когда есть было нечего, он приходил в школу голодным. Жунье таскала для него еду из дома. Озорная деревенская ребятня дразнила Жунье его невестой, от чего та жутко сердилась. Ждала, пока одноклассники выйдут из класса после урока, и тайком совала Шаоаню в парту припасенную провизию: пампушки, печенье, лепешки. Он также украдкой доставал ее оттуда и съедал один, тайно, на родовом кладбище Цзиней…
В одиннадцать лет Шаоань был уже в четвертом классе. На школьном дворе играли в «выбери друга»[16].
Он не смел подойти к играющим, потому что сзади на штанах у него начала отдираться заплата. В дырку проглядывала голая кожа. Он смотрел, как другие играют, прижавшись спиной к стене и боясь пошевелиться. Один из мальчишек, вероятно, понял, что у него порваны штаны. Вместе с приятелями он налетел на Шаоаня, и они потянули его в круг. Все мальчишки тыкали в его голый зад и вопили. Захлебываясь от смеха, они затянули деревенскую детскую песенку: «Бобыль-бобылек, сидел без порток, прилетела зозуля – щелкнула в задок». Девочки, которые уже смущались от такого, бросились врассыпную, заливаясь краской.
Шаоаню было обидно и гадко. После школы он не пошел домой. Он потащился на холм за могилами клана Цзинь, лег на землю лицом вниз и заплакал. Говорили, что холм этот непростой. Шаоань стал вспоминать все рассказы стариков про небожительниц, которые спускались к смертным, и про мужчин, которые умирали с тоски. Их слезы превращались в реки. Слезные реки, бегущие у ног…
Вдруг он услышал, как Жунье тихонько зовет его. Он поспешно поднялся, и лицо его вспыхнуло румянцем. Жунье подошла к нему и сказала:
– Я сбегала домой за иголкой и ниткой. Давай зашью…
– Ты же не умеешь! – вскрикнул Шаоань. Он не хотел, чтобы Жунье зашивала дырку на таком позорном месте.
– Я умею, дай мне попробовать, – сказала Жунье, присев на корточки рядом. Она силой развернула его и начала неумело орудовать иголкой.
Жунье было лет десять, она шила не особенно хорошо. Просто клала стежки, чтобы заплатка прикрыла кожу. Иногда она колола Шаоаня иголкой, и он вскрикивал от боли. Жунье тихонько посмеивалась. Закончив шить, она велела ему встать и пройтись.
Не успел Шаоань сделать несколько шагов, как сзади опять шоркнуло и штаны разъехались.
Жунье зажала рот рукой и затряслась от смеха.
– Ничего, ничего, давай опять зашью, – булькала она.
– Черт с ним, пойду домой, мама зашьет, – ответил Шаоань.
Школьная жизнь оборвалась внезапно, просто закончилась вместе с детством. В шестьдесят четвертом году они вместе с Жунье поступили в среднюю школу в Каменухе. У него были лучшие результаты во всей коммуне. Деревенские как один говорили, что он рожден для учебы. Отец был очень счастлив и отпустил его. Каменуха была совсем недалеко, он мог каждый день возвращаться домой с другими ребятами и есть дома. Траты выходили совсем скромные. Пару лет Шаоань, как потом и Шаопин, а за ним Ланьсян, каждый день вставал затемно и, прихватив с собой что-то перекусить, спешил с другими детьми в Каменуху. Семья Жунье тогда жила уже совсем хорошо, поэтому она столовалась в школе и возвращалась домой только по субботам. Ей не нужно было каждый день мотаться в деревню. Они по-прежнему сидели за одной партой. Шаоань учился хорошо и часто помогал Жунье. На контрольных, если Жунье не могла решить задачу, он тайком показывал ей свой ответ. Если кто-нибудь из мальчишек обижал дочку Тянь Футана, Шаоань всегда вставал на ее защиту, не боясь пересудов.
Спустя два года Шаоань бросил школу. В Каменухе можно было отучиться только до седьмого класса, потом нужно было ехать в уездный центр. Для простого деревенского парня это было совсем непросто. Если бы он уехал, ему пришлось бы каждый месяц платить за еду и обзавестись карточками, не говоря уже о других расходах. Шаопин как раз пошел в первый класс. Отец больше не мог поддерживать Шаоаня. Ему было уже тринадцать. Ничего не нужно было говорить, он и сам знал, что не сможет поехать в город учиться.
– Я возвращаюсь к работе, пап, – сказал он однажды. – Поучился, будет, и так еле вытянули – на мой век хватит. Даже если останусь работать в деревне, все равно в обиду себя не дам, я теперь грамотный. Вернусь – станем работать вместе, выучим Шаопина и Ланьсян. Если у них хорошо пойдет, мы их не бросим. Да пусть даже за границу захотят – костьми ляжем, поможем. Если у них получится, я буду чувствовать, как будто получилось у меня самого. Только разреши мне сдать экзамены, ладно? Хочу показать всем, что я не иду учиться не потому, что я дурень бестолковый!
Отец закрыл голову руками и заплакал. Шаоань впервые видел, как его несгибаемый отец плачет. Он и сам жалел навсегда прощаться со школой. Ему было больно. Он знал, как тяжело отцу и как тот не хочет разрушать его будущее.
Так и вышло, что Шаоань поехал сдавать единый государственный экзамен. Среди тысяч кандидатов со всего уезда он занял третье место. Получив уведомление о зачислении, он понял, что всему конец. Жунье опять, как в прошлый раз, прибежала к нему и, рыдая, умоляла поехать в город. Но на сей раз не потребовалось вмешательства родителей. Он сам, как взрослый, объяснил Жунье, почему он больше не может учиться…
Жунье уезжала в город на машине Цзинь Цзюньхая. Шаоань тайком ото всех спрятался у насыпи и наблюдал за ней со слезами. Прощай, друг мой, мой верный товарищ, нас ждут разные пути, но я навсегда запомню то, что было между нами.
Потом Шаоань зажил тихо и мирно, не расставаясь с землей, и принял решение стать самым лучшим землеробом в Двуречье. За проницательность и пугающее упорство его уже в восемнадцать лет члены первой бригады единодушно избрали своим бригадиром. Семья и бригада занимали все его мысли.
Жунье все меньше приезжала в деревню. Но всякий раз – даже позже, став учительницей – она обязательно приходила в гости к семье Сунь и приносила какой-нибудь гостинец для бабушки. Тепло прежней дружбы по-прежнему жило между ними. Каждую встречу они говорили и не могли наговориться. Жунье рассказывала о городе, он – о новостях в деревне. Она всегда слушала его с большим интересом, о чем бы он ни говорил. Но этим все и ограничивалось. Когда Шаоань был ребенком, не только дети, но и многие взрослые смеялись над ними, называя Жунье его невестой. Когда он повзрослел, то понял, что это была только шутка. Скоро деревенские перестали так говорить и даже забыли, что когда-то об этом судачили. Никто не вспоминал о том, что связывало их в детстве. Жизнь такая штука: пока мы малы, разница между нами не столь очевидна. Но стоит вырасти, как пути наши расходятся – порой так далеко, что и вовсе теряются из виду.
…Шаоань остался один под абрикосовым деревом. Он никак не мог взять в толк, что значили слова Жунье. Они не особо общались, а семьи их – и того меньше. Что ей понадобилось? Зачем она просит его приехать в город?
Он подумал, что если дело яйца выеденного не стоит, то незачем мотаться в уезд, к тому же его семья сейчас переживает далеко не лучшие времена, и он все еще не знает, как вылезти из проблем – разве может он бросить все ради какой-то ерунды? Нет, он не поедет. Хотя это может быть Жунье неприятно, он объяснит ей потом, когда они встретятся. Жунье всегда была разумным человеком, она простит.
Когда он пошел прочь от абрикосового дерева, его мысли сразу же вернулись к делам зятя. Повинуясь внезапному порыву, Шаоань отправился на поиски Цзинь Цзюньу. У этого парня голова работала на зависть многим, и Шаоань решил послушать, что тот скажет. Сначала он собирался разузнать побольше у своего дядьки, но тот, верно, был занят на стройке, и вообще – не стоило Шаоаню там появляться. Разговор мог подождать до вечера.
Он вышел из ворот и спустился со склона.
Внезапно Шаоань остановился, и в голове у него пронеслась ослепительная мысль: почему бы мне действительно не поехать в город к Жунье? Ведь у ее отца отличные отношения с главой коммуны. Если он сам расскажет Тянь Футану о зяте, тот ничего не станет делать. Но если Жунье возьмется за дело, ее отец может склонить председателя Сюя в нужную сторону.
Точно, если он расскажет обо всем Жунье, она выручит его. Может быть, Тянь Футан исхитрится как-нибудь замять дело. Ничего не было, кроме этой крохотной надежды. Что разэтакого может выдумать этот хитроумный Цзинь Цзюньу? Разве сам он глупее старины Цзиня? Нет, простому человеку не решить такую проблему…
Что же, теперь он не станет бестолково суетиться. Шаоань решил, что должен как можно скорее решить все семейные дела, договориться в бригаде и съездить в ближайшие два дня в город. По всему выходило, что даже если бы Жунье не передала ему весточку, дорога Шаоаня все равно лежала бы через ее дом. А ведь она сама позвала его – отчего бы не съездить?
Он повернул назад и почувствовал, как легко стало на сердце.
Шаоань вошел во двор и увидел Шаопина, который рвал племянникам для игры цветы с абрикосового дерева.
– Жунье точно просила меня приехать к ней в город в ближайшее время? – спросил Шаоань.
Шаопин оглядел брата с ног до головы:
– Ты чего? Именно так и сказала. Поедешь? Нет? Мне бы надо знать, что сказать ей.
Шаоань развернулся и зашагал к дому.
– Поеду, – бросил он.
Глава 7
Тянь Жунье в последнее время была сама не своя. Ее тетя, Сюй Айюань, неотступно пыталась познакомить ее с Ли Сянцянем. Отец Ли Сянцяня был зампредседателя уездного ревкома, и Футан беспокоился, что его семья неровня семейству Ли, хотя такое внимание ему было очень приятно. Тетка Сюй вместе со своим отцом, обдумывая служебную траекторию Тянь Фуцзюня, очень хотели, чтобы это знакомство закончилось браком. Когда Жунье поняла это, она внезапно также осознала, что давно любит одного-единственного человека – Сунь Шаоаня. Поэтому, когда Жуньшэн сказал, что Шаопин учится с ним вместе, она и устроила себе встречу с любимым.
Шаоаню было совсем непросто уладить в срок все дела дома и в бригаде. Но он сумел разобраться и уехал в конце концов в город.
За два дня до отъезда Шаоань успел посадить на огороде тыкву и кабачки. Чтобы работалось быстрее, он позвал на подмогу мать и сестру. Отец был занят на стройке и не мог отпроситься, а Шаоань не мог пропустить посевную. И тыква, и кабачки были самой важной едой, на которой держалась семья в течение года. На кусочке поливного поля, который он обустроил в дождливые дни, Шаоань посадил немного картошки, помидоров и огурцов. Сами они их не ели – овощи нужны были на продажу, чтобы иметь на руках какую-то наличность.
В бригаде дел было больше. Пошла в рост озимая пшеница, нуждавшаяся в прополке и удобрении. Мочевину и сульфат аммония достаточно было просто рассыпать на поле. Но углеаммиачную соль нужно было вносить глубоко в землю, иначе она не станет работать. Надо было как следует объяснить все тонкости замбригадиру Тянь Фугао, чтобы в отсутствие Шаоаня все делалось с толком, а не абы как. Кроме того, пришла пора спешно высаживать черную сою и скороспелую кукурузу…
Даже когда Шаоань уже сидел в машине отца Цзинь Бо, вызвавшегося подбросить его по дороге обратно, ему все казалось, что он не успел переделать кучу дел…
И вот наконец он оказался на пороге общежития Жунье. Это был первый раз, когда он приехал к ней в город. Хотя они были давние знакомцы, Шаоань все равно чувствовал себя скованно.
Жунье налила в таз воды, чтобы он умылся с дороги, и положила белоснежное полотенце. Он нерешительно улыбнулся и сказал:
– Пожалуй, не буду.
– Да ладно, умойся, полдня в машине ехал – умыться будет очень приятно, – не терпящим возражений тоном откликнулась девушка.
– Такое белое полотенце – я его тебе все перепачкаю, – возразил Шаоань, подходя к тазику.
– Да ну тебя! Ну, выстираю, подумаешь. Давай лучше я еще воды налью, ты и голову ополоснешь.
– Нет-нет-нет, – быстро сказал Шаоань, склонившись над тазом. Разве можно было отмыть всю вековую грязь в эдакой лохани?
Не успел он закончить, как Жунье сказала:
– Пошли поедим в столовой.
– Я уже ел.
– Так то утром было.
Шаоань смущенно улыбнулся. Она знала его слишком хорошо, ничто не ускользало от ее внимания.
Они вместе вышли на улицу. Только тут Шаоань заметил, как изменилась Жунье. Она выглядела умудренной опытом. Он заметил, что Жунье больше не носит косы – волосы были аккуратно острижены. От этого она казалось немножко чужой. «Да, время течет незаметно, и все мы меняемся», – подумал Шаоань. Он внезапно ощутил с новой силой, что их детство давно прошло и они оба стали взрослыми. Неизвестно отчего перед глазами его вдруг всплыл тот случай, когда она пришивала ему заплату. Он невольно рассмеялся.
– Ты чего? – спросила идущая в ногу Жунье. Ее бледное лицо вспыхнуло от волнения, и она застенчиво улыбнулась.
– Ничего, ничего, – покраснел он.
Шаоань и Жунье шли рядом, словно брат и сестра, – так же Шаоань водил порой с собой в горы Ланьсян. Он действительно ощущал в ней что-то сестринское. Такое родство очень важно для всех нас, живущих в этом мире. Даже если жизнь полна взлетов и падений, пока есть такое чувство, – есть место и утешению.
Шаоань последовал за Жунье в самую большую государственную столовую в городе. Время обеда давно прошло, в столовой было пусто.
Шаоань бросился к кассе, но Жунье цепко ухватила его за руку и силком усадила за стол:
– Ты у меня, считай, в гостях, разве можно, чтобы ты платил?
Шаоань был немного смущен. Ему казалось, что позволить заплатить за все Жунье – значит уронить свое мужское достоинство. У него были с собой деньги: кроме десяти собственных юаней в кармане лежала и одолженная в бригаде двадцатка. Обед у Жунье совсем не входил в его планы.
– Шаопин рассказывал мне, что за границей мужчина всегда приглашает женщину, – сказал он Жунье.
Жунье рассмеялась, но и не подумала отказаться от своего плана. Она обернулась от кассы и пропела:
– Мы в Китае, у нас здесь равенство полов.
Потом она уставила весь стол разными закусками.
– Куда столько! – сказал Шаоань. – Здесь не то что нам двоим – впятером не справиться.
– Да я уже ела, это тебе, – ответила Жунье, опускаясь рядом.
– А… – только и смог выдавить из себя Шаоань.
– Ладно, перестань, ну останется – ничего страшного. Ешь скорее, уже поздно, ты, небось, голодный.
Едва он принялся за еду, как Жунье снова вскочила:
– О, забыла взять выпивки.
Шаоань быстро остановил ее:
– Я не пью, сядь, поешь немного.
Жунье села рядом. Она так и не прикоснулась к палочкам, а просто с нежностью смотрела, как он ест.
Шаоань жевал, низко опустив голову, но чувствовал, что Жунье неотрывно смотрит на него. От этого было неловко. Он распрямился и увидел, что она сидит, слегка склонив голову набок, и щеки ее заливает ярко-алый румянец. Жунье поняла, что что-то не так, и поспешно сказала:
– Сегодня праздновали день рождения тетиного отца, я выпила несколько бокалов. Наверно, кровь бросилась в лицо.
Шаоань поверил и снова склонил голову.
Хотя он ни в чем себе не отказывал, на столе все равно осталась уйма еды. Если бы Шаоань был один, он наверняка сложил бы остатки в сумку и отнес бы в школу к Шаопину или отвез бы домой, чтобы родные поели. Еда была очень хорошая.
Но в тот день он не мог забрать все с собой. Ведь это было купленное Жунье угощение. Даже если бы Шаоань сам заплатил за него, то все равно бросил бы его на столе, как горожанин, привыкший жить на широкую ногу. В конце концов, он был человек с образованием, нельзя было выставлять на посмешище свою неотесанность.
После еды они вышли на улицу. Он хотел поговорить с Жунье о зяте как можно скорее, но подумал, что ему следует подождать, пока она расскажет сперва о своих делах. Еще успеется.
Дойдя до переулка, который вел к школе, Жунье вдруг предложила:
– Только поели, пойдем погуляем за городом.
Шаоаню было неудобно отказать, но его мучило неприятное чувство неловкости. Ему казалось, что люди начнут думать всякое, увидев их вместе. Потом он сообразил, что никто в городе его не знает, – чего бояться? Они односельчане и вообще старые приятели, ничего страшного.
Они вышли из восточных ворот старой, полуразобранной городской стены, построенной еще при маньчжурах[17], и спустились по склону к речке, которая огибала город.
Едва освободившаяся ото льда река текла мощным, грязно-желтым потоком. Под навесом скал на том берегу, куда не проникал солнечный свет, еще виднелись одетые легкой пылью сосульки. Но наверху, в излучине, персик уже розовел яркими цветами. На берегу из прошлогоднего сухостоя, как смутная надежда, проклевывались нежно-желтые и бледно-зеленые травинки. Между рядами ив в изумрудной дымке у дороги то и дело просверкивал быстрый абрис ласточки, похожий на маленькие ножницы. Откуда-то с гор, трепеща на ветру, прерывистым звоном долетала девичья припевка:
Ох, когда весна придет, —Лед растает, снег сойдет,Заблестит рыбешка в речке,Застучит мое сердечко.Ты, дружочек дорогой,Ты, дружочек дорогой,Ты, дружочек дорогой, —Ты дождись меня…Шаоань и Жунье шли след в след по тропинке вдоль реки к верховьям. Яркий весенний свет одевал их тела и согревал души. Они молчали.
– Ты можешь помедленнее? – спросила наконец, вскинув смеющееся лицо, Жунье. – Я за тобой не поспеваю.
Шаоань унял размашистый шаг своих длинных ног:
– Видишь, привык бегать по горам. Не хватает терпения идти медленно.
– Гляди, гляди! – закричала вдруг Жунье, указывая на склон перед ними.
Шаоань остановился и проследил, куда был направлен ее палец, но ничего не заметил.
– Что такое? – спросил он удивленно.
– Ирисы! Глянь, какие синие!
Шаоань решил сперва, что там было что-то особенное. Подумаешь, пара ирисов. Эти дикие цветы он видел в горах каждый день, ничего удивительного.
Жунье уже подбежала к цветам и села с ними рядом, поджидая Шаоаня. Он подошел к ней.
– Давай посидим здесь немного, – сказала Жунье.
Шаоань сел, скрестив руки на груди, и стал смотреть, как грязно-желтая река спокойно убегает вдаль от подножия холма.
Жунье сорвала цветок и стала теребить его. Она никак не могла собраться с духом и наконец выдавила:
– Шаоань, у меня есть очень срочное дело. Мне нужно обязательно поговорить с тобой, чтобы ты сказал мне, как следует поступить…
Шаоань повернулся, гадая, с какими трудностями столкнулась Жунье. Он с тревогой ждал продолжения. Не стоило труда сообразить, что речь шла о том самом деле, из-за которого он понадобился ей в городе.
Жунье покраснела так, словно ее била лихорадка. Поколебавшись немного, она сказала:
– Тетка подыскала мне партию.
– В смысле? – Шаоань не мог понять, о чем она толкует.
– Ну… сына одного большого начальника. – Жунье неотрывно смотрела на цветок в руках, продолжая его теребить.
Шаоань наконец осознал, к чему она ведет. «Она выходит замуж», – мелькнуло у него в голове. «Выходит замуж?..» – удивился он своим собственным мыслям и сам себе ответил: «Да, это так».
На душе на мгновение стало как-то странно. Он осторожно положил потные руки на покрытые заплатками колени и обхватил их с какой-то подсознательной жалостью.
– Что с тобой?
Шаоань понял, что ведет себя странно. Он разозлился на себя. Надо было по-братски помочь Жунье принять решение. Ведь она специально вызвала его в город, потому что доверяла ему – и только потому рассказала ему все как есть.
Он быстро взял себя в руки и сказал:
– Это хорошо. Наверняка у него все в жизни неплохо – а кем он, кстати, работает?
– Но я не хочу, – подняла голову Жунье. Она посмотрела на Шаоаня с удивлением и разочарованием.
– Не хочешь?
Шаоань не знал, что делать. Ну, не хочешь – и ладно, какие тут могут быть сложности?
– Тебе нужно просто решить для себя самой… – прошептал Шаоань.
– Но я хочу знать: что бы ты сделал? – упрямо спросила Жунье.
Шаоань не мог понять, что происходит. Он достал обрывок бумаги, вытащил из кармана щепотку табака, быстро скатал самокрутку и сделал несколько затяжек:
– Ну, не хочешь – и бог с ним, разве нет?
– Они всё ходят за мной, а я… – Жунье страдальчески потупилась.
– Ходят… – Шаоань не мог взять в толк, почему, если девушка не согласна, мужчина продолжает настаивать. Неужели люди в городе совсем толстокожие?
– Какой же ты дубина, – пробормотала Жунье, не поднимая головы.
Шаоань почувствовал себя виноватым. Жунье так нуждалась в его помощи, но он оказался совершенно бесполезен. Что же делать? Может, сходить проучить этого приставалу? Но ведь он сын большого начальника. И потом, с чего Шаоаню марать об него руки? Если кто-нибудь посмеет так доставать в будущем Ланьсян, он точно изобьет его до полусмерти!
Он заметил, что Жунье по-прежнему сидит, скорбно склонив голову. Шаоань не знал, как ее утешить.
– В детстве, если бы кто-нибудь взялся обижать тебя, он бы сразу хватил моего кулака, – выпалил Шаоань. – Ты, наверно, не помнишь, как в Каменухе один парень специально запустил в тебя баскетбольным мячом, а я разбил ему нос до крови… Раньше… если тебе нужен был цветок лилии с высокого склона или плошка ягод, – я всегда первым бросался на помощь и никогда не подводил тебя… Но сейчас… это…