Нимфоманка

Глава 23

Двери с шумом распахнулись, и в горницу ввалился с клубами пара Емельян. Следом тенью проскользнула молодая женщина. На ней был длинный, почти до колен пуховик, из под которого виднелась чёрного цвета юбка. На ногах войлочные сапоги, какие я видела лишь в детстве. При виде неё у меня ёкнуло сердце. Отчего-то я вдруг испугалась этого взгляда серых глаз, гладкого и чистого лица, с лёгким румянцем смущения и ветра… Русые волосы были стянуты в узел на затылке, и прикрыты чёрным платком… Я посмотрела на Никиту, и внутри меня шевельнулась когтистым зверком тревога. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, он оглушён появлением этой лесной нимфы…

– Вот, по твою душу приехали! – объявил Емельян и посторонился, словно давая возможность женщине лучше рассмотреть гостей.

– Здравствуйте! – голос у нее был мягким и приятным: – Вы от Софьи приехали?

– А разве её здесь нет? – удивилась я вслух.

– Нет, – подтвердила женщина. – Уже скоро месяц будет…

– Вот те раз, – пробормотал Емельян и объяснил своё удивление: – А я подумал, что вас она снарядила!

– Я её видела в морге, – стала рассказывать я. – Но нам даже не удалось поговорить. А потом она как сквозь землю провалилась…

– Так ведь ей есть где жить там, – ответила ему Катя. – Наверное по мужу сейчас грустит и молится за упокой. Вот и нас тревожить не хочет.

– Ты, Катюша, давай к столу, – пригласил Емельян женщину и добавил: – С нами и отужинаш…

– Спасибо, – поблагодарила она тихо и отвернулась к иконостасу.

– У вас здесь как со связью дела обстоят? – спросила я, исподволь следя за тем, как крестится Екатерина и пожаловалась: – Сотовый телефон у меня перестал работать ещё в обед…

– Спутниковыми пришлось обзавестись! – продолжал удивлять Емельян.

– Да ладно?! – Никита рот открыл от изумления.

– А как же без них? – ответил Емельян, как само собой разумеющееся и стал, как малым детям объяснять нам: – Сейчас без трубки никуда. На пасеке что случилось, иль в пути на покос. Как связаться? Кругом одни белки да кабаны… А почему спросил? – поинтересовался он и хитро прищурился.

Было заметно, знает Емельян, какой будет ответ.

Между тем Катя села напротив Никиты и я заподозрила что это теперь моя головная боль.

– Просто, когда ехал сюда, представлял, что увижу дремучих людей, – признался между тем Никита. – Вообще думал, на порог не пустите.

– Что мы звери какие? – усмехнулся Емельян и стал рассказывать: – Я в Томской области родился, в семье старообрядцев. В обычную школу ходил, только никогда не признавался, что верую и молитвы читаю. У нас, например, заведено, перед тем как за стол сесть, молитву творить надобно. Так я в столовке школьной внутри себя читал…

– Как это? – не понял Никита.

– Про себя! – пояснила я с раздражением, поймав его на том, что он украдкой поглядывает на Катю.

– Посты опять же обязательны, – продолжал Емельян. – Родители накажут, тогда вот в определённые дни просто не ел мясо, например… Хотя каждый для себя определят, сколько ему молиться и сколько икон весить в доме, – заключил он.

– А вот вы сейчас нас за стол пустили, – заговорила я осторожно, и поинтересовалась: – Что потом с посудой этой будет? Выбросите?

Емельян откровенно рассмеялся.

– Есть, конечно, у нас свои суеверия, – стал рассказывать он, утерев слезу. – Беспоповцы, к примеру, никогда не едят из чужой посуды… То есть с еретиками и иноверными ни есть, ни пить и ничего не творить… Но с другой стороны, мы кого в дом приглашаем? – спросил он и выжидающе уставился Никите в глаза.

Никита растерялся.

– Кого? – задался он в ответ вопросом.

– Друзей и хороших знакомых, – стал объяснять Емельян. – Опять же вот вы, к примеру – путники. Прогнать вас, это грех на душу взять. Так что каждый закон он по своему и к определённому случаю…

Емельян неожиданно замолчал и хитро посмотрел на Агафью.

– Чего? – насторожилась та.

– А ну неси нам бражки аль чего покрепче к разговору! – распорядился он и посетовал: – А то сидят как не свои…

Женщина безропотно встала из-за стола и направилась в сени, откуда появилась через минуту с бутылкой, обёрнутой в тряпицу.

– Удобно ли? – заволновалась я, намекая на то, что за столом представительница семьи, в которой траур.

– А чего же не удобного? – удивился Емельян и разлил по стаканам похожую на чай с молоком жидкость.

– Мне чуть-чуть! – предостерегла я.

– Бражку пил? – обратился Емельян к Никите и стукнул донышком бутылки о стол.

– Это разве не грех? – осторожно спросил Никита.

– Грех – пьянство, – резюмировал Емельян. – А для пользы немного можно. Вы вот с дороги, на новом месте. Как не в себе, ей богу! И разговор не ладится…

Бражка оказалась похожа на квас с терпким вкусом. Даже показалось, что она с газом, поскольку в нос ударило…

– А чего хозяйка молчит? – неожиданно осмелел и поинтересовался Никита. – Вы тоже не из этих мест?

– Тоже, как и Емельян, издалека, – подтвердила Агафья и, развеяв мои опасения в том, что женщине за столом на разговор наложены ограничения, ударилась в воспоминания: – Вообще в тайге за Уралом родилась. Всех традиций не соблюдали, только молились. Опять же руки обязательно мыли, перед тем как святое писание взять. В школу нас на вертолёте возили. Когда в пионеры приняли, дед плевался, но стерпел. А как иначе?

– Значит, в Интернете про вас много сказок пишут! – сделала я вывод.

От выпитого потеплело и потянуло на разговор. Я перестала чувствовать себя стеснённо, а взгляды Никиты на Катю стали казаться просто забавными.

«И чего это я завелась? – подумалось мне. – Ей вера не позволит с ним связываться».

На меня произвело впечатление то, с какой лёгкостью, без всяких на то особых причин, староверы приняли, что говорится, «на грудь».

– Не знаю, что там пишут, – признался Емельян и ошарашил: – Но вот я, например, в своё время даже комсомольцем был.

– Ничего себе! – не поверил Никита.

Мы оба не застали тех времён, но были наслышаны.

– Было и такое, – подтвердил Емельян и убрал бутылку со стола.

– А бороды обязательно? – не унимался Никита.

– Я служил в мотострелковых войсках в Новосибирске, – стал рассказывать Емельян. – Вообще, у нас принято служить. Так с измальства родители воспитывали, что мужчина, это защитник отечества, семьи, веры, а женщина, прежде всего, будущая мать. Бородобритие для нас грех, так как человек создан по образу Божию. Если мы его нарушаем, значит, не согласны с Творцом, который нас создал такими. А в армии приходилось быть как все. Мне не раз нагоняй устраивали, наряд вне очереди объявляли за ненадлежащий вид, так как я позволял себе недельную щетину.

– Значит если я, например, решу вашу веру принять, то должен бороду отпустить? – сделал вывод Никита.

От этого вопроса я почему-то напряглась, а мой взгляд невольно переполз на Катю. Я снова стала исподволь изучать её лицо, шею, взгляд и неожиданно сделала неутешительный вывод: она очень красивая…

– Отчего же? – продолжал Емельян. – Совсем нет. Мы же понимаем, что в полиции и в армии это нарушение, поэтому к служивым претензий никаких. Конечно, раз грех, молись, а бог он рассудит…

– А как в вашу веру другие переходят? – допытывался Никита.

– Перекрещиваются, – объяснил Емельян и добавил: – Вы все перекреститесь.

– Отчего так решили? – удивился Никита.

– Ты иконы в церквях ваших видел? – спросил Емельян, и, не дожидаясь ответа, поднял правую руку над столом. – Нет таких, на каких бы святые были изображены, что крестятся щепоткой. Везде двумя перстами и даже ваши попы это признают. Так что, правда за нашей верой…

Меня насторожило то, с каким рвением Никита выспрашивает у Емельяна про обычаи. Я решила не оставаться в стороне, и стала размышлять, о чём-бы таком спросить хозяина дома, чтобы вопрос по теме как бы был, и тут меня осенило.

– А если женщина губы накрасит? – поинтересовалась я и хитро прищурилась.

За столом воцарилась тишина. Никита молчал потому, как ждал ответа, поскольку было видно, что он и ему интересен, а Емельян молчал от того, что собирался с мыслями. Потом сверкнул глазами из-под густых бровей на Катю и как отрезал:

– Нет!

– Почему? – не унималась я.

– Вот выйдет, к примеру, Катюха наша в короткой юбке или в майке, вся накрашенная, – начал было Емельян, как Катя вскрикнула и прикрыла лицо ладошками.

– Да что же вы такое говорите! – пристыдила она его.

– Как будто не красилась? – неожиданно спросил Емельян.

Катя прыснула в ладошки смехом, но рук от лица не убрала. Было непонятно, чего стыдится. Неожиданно я заподозрила, что делает Катя это только потому, что так положено, а сама совсем иных взглядов, в отличие от Емельяна.

– Мальчик влюбляется в такую, накрашенную и почти голую, – продолжил между тем Емельян, – потом Катюха косметику смывает и где она? Это все обман. Женской природной красоты не видно в таких девушках. Невозможно всю жизнь любить одну лишь внешность, за ней что-то должно быть.

– А работать вам можно? – Я окончательно перехватила инициативу разговора.

– А как же без этого? – изумился Емельян.

– Я не в этом смысле, – поправилась я и уточнила: – На заводах и фабриках, например?

– Бытует такое мнение, что старообрядцам нельзя работать на предприятиях, получать пенсии, – подтвердил Емельян. – И такие люди есть среди беспоповцев. Но старообрядческая Церковь придерживается других взглядов, – заверил он и, не без гордости, подытожил: – Работать обязательно нужно и получать пенсии не запрещено.

– Значит и телефон можно, – сделал вывод Никита.

– Некоторые беспоповцы считают, что паспорт это Антихрист, и пенсии туда же относят, – сходу стал развивать тему Емельян. – Но верно Господь сказал: «Богу – божие, а кесарю – кесарево». У меня, например, есть работа, паспорт, водительские права и электронная почта. Мы должны ждать не пришествия Антихриста, а всегда быть готовым к встрече с Христом. Ведь дьявол не дремлет и использует всевозможные инструменты, чтобы овладеть нашей душой. Та же бражка, – он указал взглядом под стол и стал развивать свою мысль: – Вот употребил немножко и хватит. Разговор заладился и ладно. Но хочется ведь ещё? – спросил он и хитро прищурился.

– В смысле, повторить? – спросил Никита и согласился: – Всегда так, где сто, там и двести…

– Вот! – Емельян вознёс в потолок палец и объяснил: – Значит, соблазнят нас нечисть. Но я не дамся. Так и Интернет, например. Многие сейчас зависимы. Сидят днями, и даже нехорошие фильмы там глядят. А мне вот погода, к примеру, край как нужна. Посмотрел и знаю ужо, что завтра к примеру, улья с пчёлами под навес убирать надо будет… Есть у нас рьяные поборники веры. Ходят в магазин лишь за солью да сахаром. И то, потом освещают. У нас не так, – подытожил он и обвёл всех взглядом.

– Что-то засиделись мы у вас! – спохватилась я и посмотрела на часы.

– А где ночевать собрались? – напомнила о себе Агафья.

– В машине, – как само собой разумеющееся ответил Никита и поправился: – Вернее, двинем обратно и по очереди спать будем. Главное до шоссе доехать, там трясёт меньше.

От такого заявления я лишилась дара речи.

«Что он несёт? Куда ехать, если ещё ничего не узнали? Или это ход такой хитрый? Точно! – осенило меня. – Никита просто решил ускорить события и таким образом спровоцировал хозяев…»

– Да вы что такое говорите? – изумилась Катя и заявила: – У нас останетесь. Я вам постелю в доме Никодима. Там печь протоплена, тепло…

От такого предложения я растерялась.

– Неудобно как-то.

В мои планы не входило оставаться на ночь в доме загадочно умершего мужчины. А ну как явиться во сне? Я женщина впечатлительная, и поседеть могу, хоть и многое в жизни повидала. Однако остаться в деревне хотела. Вот, например, у Емельяна. Но ему тоже Катина идея понравилась.

– Верно, говоришь, Катюха! – поддержал он её. – Утро вечера мудренее. Как рассветёт, в дорогу и отправитесь.

«Никуда мы не отправимся, – мысленно ответила я ему и так же мысленно пояснила: – Пока не разберёмся, зачем Никодим собирался встретиться с Севастьяновой»…

Глава 24

Дом Никодима был намного больше, чем у Емельяна. К тому же он имел два этажа. На гладких стенах красовались достаточно симпатичные обои. Рядом с печью соседствовала газовая плита, а в углу пристроился красного цвета баллон. Над столами кухонного гарнитура был устроен фартук из кафельной плитки, под потолком люстра. Своим убранством это жилище напоминало хорошо обустроенную дачу среднестатистического москвича.

– Это крёстный достроил, как в Америке, – пояснила Катя, когда Никита задержался у ведущей наверх лестницы, и стала перечислять: – Крышу разобрал, потолок усилил поперечными маточными брёвнами, настелил сверху полы на лаги и надстроил ещё с десяток венцов…

– Ты так говоришь, словно в строительстве разбираешься, – похвалил Никита.

– Так всё же на глазах проходит, а у меня память очень хорошая! – похвастала Катя и сказала очевидное: – Мы ведь воздухом дышим чистым, молоко пьём из-под коровы, которая пасётся на чистых лугах. Так же и мясо с рыбой. Да что там! – Она отмахнулась и привела главный аргумент: – У нас никто не курить, водку почём зря не пьёт и все к труду с измальства приучены. А он жисть продлевает, страсть как. Получше любого спорта! От того и слабым умом до глубокой старости не страдам…

– Вы и о пользе спорта наслышаны! – восхитился Никита, отчего меня вновь передёрнуло.

Однако в следующий момент я была и вовсе, что говориться нокаутирована.

– Это обязательно надо знать, – сказала она и призналась: – Для работы нужно. Я ведь колледж медицинский закончила, а потом на фельдшера выучилась. Теперь вот врачую здеся…

– Не может быть! – вырвалось у меня.

Я ждала, что она сейчас осенит себя своим крестом и заверит: «Вот те крест»!

Но вместо этого Катя лишь улыбнулась.

– Говорю как есть, – заверила она и похвастала: – Фельдшерско-акушерским пунктом заправляю.

«Как же она училась? – ужасалась я тому, как Катя коверкала, в моём понимании, слова и предположила: – Ведь посмешищем наверняка была! Коллектив в основном бабий, на язык и пересуды злой. Значит, упёртая зараза, раз выдержала и диплом получила. Вот они какие, староверы! – восхитилась я собственному умозаключению и даже мысленно похвалила: – Молодец! У таких учиться надо. Жаль, что нам с тобой не суждено в дальнейшем продолжать общение. И дело не в удалённости и разных вероисповеданиях. Вернее твоё вероисповедание и мой образ к жизни здесь вовсе не причём. Просто нравишься ты окаянная моему Никитке, да и я вижу, что хороша собой».

Я неожиданно прыснула со смеху. А всё от того, что поймала себя на мысли, что стала разбавлять свои предложения словами, значение которых в принципе знала, но никогда не использовала, а лишь здесь в обиходе подслушала и заразилась.

Между тем, Катя провела нас во вторую половину дома. Это было некое подобие гостиной с круглым столом посередине. Катя обернулась к иконам и перекрестилась, после чего прошла и толкнула одну из дверей.

– Здесь спать будете, – с этими словами она посмотрела на Никиту, потом на меня и ошарашила: – А вам в соседней комнате постелю.

– Странно, – вырвалось у меня, но возражать не посмела.

Я вдруг подумала, что грех сейчас в этом доме о сексе думать и Катя поступила правильно, разделив нас с Никитой. Да и устали мы с дороги, к тому же грязные. Баню, конечно, никто для нас топить не будет, хотя я это могу и сама, но зачем?

– Может чаю? – спросила Катя.

– Лучше расскажи про Никодима ещё я что-нибудь, – попросила я и тут же объяснила свой интерес: – Я с ним год общалась, а про жизнь ничего совсем не знала. Сейчас даже неудобно…

Сказав это, я поймала себя на мысли, что враньё в этих стенах уже даётся легко. Это говорило о том, что я вошла в роль, да и бражка сыграла свою роль.

Катя между тем, вскинула тонкие брови.

– Что же рассказать? – спросила она.

Я с ходу нашлась и предложила:

– Расскажи, как он твоим крёстным стал, если в Америке жил?

– Просто. – Катя улыбнулась. – Мы оттуда двумя семьями приехали…

– Так вон оно что! – проговорила я и тут же задала самый волнующий пока меня вопрос: – А не знаешь, зачем Никодим в Москве юриста нанимал?

– Так ведь квартиру они покупать собирались или дом, какой…

Я подумала, что ослышалась и переспросила:

– В Москве?

– А что тут такого? – вопросом на вопрос отвечала Катя. – Там много нашей веры людей живёт. И приходы наши есть…

– А зачем, если не секрет? – допытывалась я.

– Какой секрет? – удивилась девушка и объяснила: – Детей обучать он собрался. Двое сыновей у него погодки, хотят на врачей пойти учиться…

– А жена ведь у него высшее образование имеет! – вспомнил Никита.

– Точно, – подтвердила Катя и добавила: – Нас в миру уж совсем дремучими выставляют. Но на самом деле это не так. Мы и грамоте прилежнее обучаемся и к порядку приучены.

– Говор у тебя странный, – заметила я.

– Какой есть, – она смутилась и попыталась оправдаться: – Это я как сюда приезжаю, так и начинаю… А в городе многих слов стараюсь не употреблять. Засмеют…

– Как так можно? – не поверила я.

– Но вот, например, если в Америке, мы ведь с местными на их языке говорим! – стала она объяснять очевидное. – Из дома выходим и на английском языке так шпарим, что иной раз янки и не отличали. Так и здесь…

– А ты и английский знаешь? – восхитился Никита.

– И машину вожу, – добавила она.

– А по виду не скажешь, – признался Никита.

– Софья, к примеру, жена Никодима, даже с трактором управляется, – продолжала рассказывать Катя, не без гордости за женщин старообрядцев. – Вот и здесь, в России, заново даже на права сдала и получила водительское удостоверение. Свои-то в Америке оставили, будь они не ладны…

– У Софьи тоже есть права? – отчего-то не поверила я, вспомнив перепуганную женщину, закутанную в платки.

– Да вот же! – Катя устремилась к шкафчику и заверила: – Сейчас покажу.

Она достала пластиковую папочку и вынула оттуда документы, со словами:

– Полюбуйтесь!

Я взяла экзаменационный лист и свидетельство.

Катя тем временем развернулась к иконам и снова перекрестилась несколько раз, попутно что-то прошептав. Я разобрала только «прости», и едва хотела спросить, на кой чёрт в этой глуши женщине понадобилось водительское удостоверение, как мой взгляд замер на фотографии владелицы документов. С неё на меня смотрела вовсе не та женщина, назвавшая себя Софьей в морге. Даже в платке, надвинутом на глаза, я чётко увидела разницу.

– Катя, – позвала я и спросила: – А это точно Софьи документы?

– Так написано же! – воскликнула девушка и тут же насторожилась: – А что такое?

– Нет, ничего, – решив раньше времени не поднимать панику, я вернула ей листы и поинтересовалась: – А ещё есть фотографии?

– Ой! – Девушка отмахнулась. – У нас ведь не любят это… Хотя вот тут недавно журналы привезли, – вспомнила Катя и стала рассказывать: – Приезжали как-то депутаты и журналисты с ними. Они справлялись, как обустроились переселенцы. Правда потом уехали и забыли про нас. Да мы и не серчаем, – заверила она и устремилась к шкафу со словами: – Вот он!

Через минуту я уже была точно уверена, что в морге общалась совершенно с другой женщиной, подходившей под возраст с Софьей. Выходит кто-то подменил собой жену Никодима. Но зачем? А главное, куда её саму дели? От этих мыслей стало нехорошо. Мне не терпелось поделиться об этом с Никитой. Но как это сделать при Кате? Решив дождаться, когда она уйдёт, я опустилась на стул…

– Катя, – напомнил о себе Никита и поинтересовался: – Не тяжело здесь жить, хозяйство вести и одновременно работать?

Я смотрела на Никиту и не узнавала его. Взгляд моего благоверного осоловел и стал какой-то смазливый, как у похотливого кота. А может это из-за освещения? Даже если так, почему его заинтересовали трудности этой крестьянки? Может просто хочет подольше её задержать?

Катя вдруг потупилась и покраснела.

– Так всё в радость, – сказала тихо она.

«А с ней что происходит? – заволновалась я. – Э-ээ! А ну постойте ка, голубки!»

– Никита! – властно позвала я и сообщила очевидное: – Катерине пора отдыхать. Наверное, вставать рано…

Катя встала и поправила куртку.

– Да не то чтобы, – она не договорила.

– А когда в Америке?! – не унимался Никита, явно желая подольше находиться в обществе молодой женщины. – Как же вы там жили?

– Как все, на ранчо, в штате Оригон, – стала рассказывать Катя. – Каждое утро начиналось с молитвы. Моя мама надевала на меня специально сшитый для молитвы сарафан и рубашку, на которую повязывала поясок. На пол стелила коврик, брала в руки листовку, это лента такая, для отсчёта земных поклонов, – пояснила она, – и начинала молиться. Час молитва длится примерно. Нам не обязательно было за взрослыми всё повторять, но крестик мы носили. А потом всё как обычно… В школу со всеми детками отправлялись…