Три церкви

– Заболеешь, – сказал он.

– Не заболею, па, не беспокойся, я ведь не Лора, – ответила дочь.

Она вошла в палатку снять купальник. Когда она, одетая в шорты, сандалии и красную майку, вышла опять из палатки, она объявила, что собирается прогуляться перед завтраком.

– Через полчаса завтрак будет готов, – предупредила Клара, но Эва заверила, что не опоздает.

– Не уходи далеко! – сказал ей отец.

Эва ответила:

– Я не маленькая!

Она пошла вдоль берега, у самой воды, разглядывая отдыхающих, разбивших свои палатки по всему пляжу, недавно проснувшихся, готовящихся завтракать. Эва не знала, зачем вдруг ей вздумалось пойти погулять. Но что-то ее подтолкнуло – и вот она уже идет по пляжу. Эва подумала, что очень часто не понимает, зачем совершает тот или иной поступок, предпринимает тот или иной шаг. «Это плохо!» – сознавала Эва, но ничего с собой поделать не могла, такой уж она уродилась: чрезвычайно импульсивной.

У Эвы (ей было 16 лет в 93-м), младшей в семье, как и у отца, были черные волосы, большие, как блюдца, глаза, всегда широко раскрытые, тонкий, идеально отточенный нос. Она была смуглее своей сестры и вообще представляла собой ее полную противоположность. В отличие от Лоры Эва была очень подвижной и энергичной, и если Лора могла часами сидеть и читать, то Эва не могла этого вынести и двух минут. Она не любила читать книги и воспринимала только танцевальную музыку (она неплохо танцевала). У Эвы, несмотря на всю ее импульсивность, были трезвый ум и практичный взгляд на вещи. Ее было трудно в каком-либо вопросе обвести вокруг пальца, да она никому и не позволяла делать это, как и вообще потешаться над собой. Эва была общительнее сестры, быстро сходилась с людьми, однако, несмотря на всю свою открытость, она никого не пускала в потайные уголки своего сердца. Туда вход был запрещен даже сестре, матери и отцу, которых Эва любила до беспамятства. Арман и Клара, хорошо осознавая это, не могли поручиться за то, что до конца знают свою младшую дочь.

Коротко остриженные волосы делали Эву похожей на мальчика, и вообще в ней было что-то мальчишеское, озорное, хулиганское. В детстве, во дворе и в детском садике Эва играла исключительно с мальчиками, считая девочек «нюнями», которые по любому поводу готовы расплакаться. Она любила носить брюки и каждый раз, когда по «особым» случаям ее одевали в платье или юбку, поднимала рев, утверждая, что она не «девчонка». В школе все-таки до нее дошло, что она, как и мама и Ло, «девчонка», но от этого она не сблизилась с одноклассницами. Она продолжала дружить с парнями, и те очень гордились ее дружбой, говоря, что Эва – настоящий друг. Это вызывало, естественно, у одноклассниц чувство, очень похожее на зависть, потому что им тоже хотелось дружить с парнями, но нельзя было, так как в то время (шестой-седьмой классы) у девочек считалось, что с мальчиками дружить стыдно. Зависть приняла более определенные формы, когда, повзрослев, парни стали вверять Эве свои сердечные тайны. Эва была хорошо осведомлена, кто в кого был влюблен, и это бесило одноклассниц, потому что Эва не раскрывала им эти тайны. Что до Эвы, то она в свои шестнадцать лет еще не была влюблена, и никто из парней ее класса тоже не был влюблен в нее, хотя Эва была очень красива. Просто парни еще не могли оценить ее строгую красоту и потом: никому и в голову не приходило влюбиться в Эву; она была просто другом. Кстати, то, что в нее могут влюбиться, не приходило в голову и самой Эве. Она только знала, что однажды она выйдет замуж, и у нее будут дети, для которых она будет очень хорошей матерью. Так и будет. Замуж Эва выйдет за человека старше лет на десять, Левона Саргсяна. В отличие от сестры Эва будет счастлива, и ей будет лишь жаль, что отец не видит ее счастья…

Теперь же пока она окончила школу и собиралась на следующий год поступить в медицинскую академию, как и сестра. Будучи натурой цельной, Эва в свои шестнадцать лет все же разрывалась между двумя определяющими чертами своего характера: чрезмерной импульсивностью и четкой холодной рассудительностью.

Арман и Клара обожали своих дочерей, и никого из них нельзя было упрекнуть в каком-либо предпочтении. Однако Армана чисто бессознательно тянуло к младшей дочери, Клару же – к старшей. Происходило это, может быть, оттого, что Эва своим характером больше была похожа на мать, а Лора – на отца: он тоже все осложнял и не давал сам себе покоя. И именно поэтому доктору Арману всегда было легче с Эвой, они друг с другом очень хорошо ладили, у них все было понятно и просто, и она понимала отца с полуслова. С Лорой же очень часто бывало действительно очень тяжело…

Дойдя до каменной стены, за которой начиналась фешенебельная часть пляжа с коттеджами, гостиницами, прогулочными яхтами и катерами, Эва остановилась. Но ей не хотелось возвращаться той же дорогой, и она поднялась по крутому склону, вышла на шоссе и вдоль шоссе пошла обратно. Мимо проезжали автомобили, все с отдыхающими, которые почему-то махали ей рукой, а потом, громко просигналив, проехал бензовоз. Сверху, с шоссе, озеро Севан было очень красивое. Оно было «лазурнее» и, казалось, светилось внутренним светом. Оттого что отсюда не слышно было шума прибоя, казалось, что озеро сделано из лазурного стекла, однако, когда дул ветер, оно морщилось и как бы оживало.

Эва шла вдоль шоссе, а потом, увидев сверху родную палатку – ею кончался палаточный городок, – стала спускаться по склону, прыгая с камня на камень. Последние метры спуска она пробежала как угорелая и остановилась только у самой воды. Она тяжело дышала и вдруг рассмеялась, ощутив себя очень счастливой почему-то, даже подпрыгнула на месте несколько раз. По мере того как она приближалась к костру, который опять разжег отец и над которым колдовала мать, Эва почувствовала, что очень проголодалась.

– Где ты пропадала? – спросила ее Лора. – Мы тебя давно ждем.

– Гуляла, – хитро улыбаясь, ответила Эва.

На завтрак ели тушенку с макаронами и сгущенное молоко, которое запивали чаем. Они сидели и лежали на одеяле, разостланном на песке, в тени сосен; одеяло служило им одновременно и скатертью. Все, кроме доктора Армана, ели с аппетитом: Лора, старшая дочь, – потому что перед завтраком съела два яблока, а яблоки, как известно, возбуждают аппетит; Эва, дочь младшая, – потому что плавала и гуляла; Клара – потому что у нее всегда был хороший аппетит. Что же до доктора Армана, то у него аппетита не было вовсе из-за кофе и сигарет.

После завтрака решили поплавать. Солнце припекало вовсю, вода в озере была очень теплая. Плавала даже Лора, правда немного. Потом улеглись на песке позагорать. До них долетали восторженные крики и визг других пляжников, плескавшихся в воде.

– Господи, хорошо-то как! – вздохнула Эва.

– Это точно, – согласился доктор Арман, зная, что дочь, сдавшая трудные выпускные экзамены, полнее ощущает отдых и свободу.

Эва продолжала:

– Здесь, на Севане, все проблемы кажутся далекими, словно их нет вовсе. Проблемы все остались в Ереване.

– Когда ты вернешься, эти проблемы вновь тебя поглотят, – сказала Лора. – Если ты о них не думаешь, это еще не означает, что их нет. – Ло перевернулась на спину. У нее был голубой купальник под цвет глаз.

Эва ничего не сказала. Ей не хотелось портить настроение из-за Лориного упрямства. А настроение у нее было очень хорошее, и ощущение счастья ее все еще не покидало. Так бывает, когда чего-то ждешь и знаешь, что это нечто обязательно случится; бывают радостные ожидания… Лору же молчание сестры насторожило, она усмотрела в этом какой-то стратегический ход:

– Молчишь? Значит, тебе нечего возразить?

– Просто не хочу ввязываться, – улыбнулась Эва. Иногда ей казалось, что именно она старшая сестра, а не Лора.

Арман и Клара посмотрели друг на друга, потом Арман сказал:

– Знаешь, Ло, не всегда нужно воевать и бороться.

Примечания