Резня на Сухаревском рынке

– Да. Грабителей было двое. Она их подробно описала.

– Хорошо, – кивнул Скопин. – Потом дайте мне прочитать описания. Может быть, кого я и узнаю. Значит, вы предлагаете открыть дело? Но по какой статье?

– Девушка избита… – начал Архипов.

– И изнасилована, – добавил Скопин.

Архипов быстро взглянул на него.

– Она не сказала.

– Конечно, – кивнул Скопин. – Она не сказала. И не скажет. Завтра, когда придет доктор Зиновьев, попросите его сделать осмотр. Пусть он вызовет кого-то из женщин.

– Но Зиновьев – патологоанатом, – удивился Архипов.

– Это сейчас, – отозвался Скопин. – Вы посмотрите, как она сидит – вся сжалась в комочек. Я уже не говорю про кровь на ее юбке. Пятнышки небольшие, на коричневой ткани сложно заметить, но у меня глаз наметанный.

Архипов досадливо поджал губы – он не заметил крови на юбке девушки.

– Постановление об открытии дела я выпишу, – продолжил Скопин, растирая лицо ладонью. – Но лишь только по факту избиения. Про изнасилование мы пока ничего записывать не будем – вдруг я ошибся. Поедем сейчас к ее дому, посмотрим, что там. Если действительно произошло ограбление, думаю, там не спят. Так что никого и не разбудим. Девушку придется взять с собой. Дежурный экипаж есть?

– Есть.

– Хорошо, сходите, прикажите подавать, а я поговорю с потерпевшей.

Скопин вернулся в комнату для опросов и снова подсел к Маше.

– Мария, меня зовут Иван Федорович. Я – судебный следователь. Мы сейчас с тобой вместе поедем к твоему дяде, и ты на месте нам покажешь, что и как произошло, хорошо?

Маша поежилась.

– Можно я посижу тут? – спросила она шепотом. – Пожалуйста!

– Скажи, – продолжил следователь, будто не замечая ее просьбы. – Это дядя тебя так поколотил?

– Дядя? Нет, он стукнул пару раз, но – не сильно. Это он…

– Кто?

– Бандит. Молодой. Сёмка.

– Откуда ты знаешь его имя? – удивился Скопин.

– Тот, второй, сказал.

Скопин внимательно посмотрел на девушку.

– Главный… Он убьет меня. Так и сказал, – тихо проговорила Маша.

– Ерунда. Никто тебя не убьет. Они так всегда пугают, – ответил Иван Федорович. – Это они держатся, как волки. А я – волкодав.

– Я не прощу, – зло ответила Маша.

Скопин кивнул – девушку точно изнасиловали, иначе его слова не вызвали бы такой реакции.

– Теперь мы поедем в твой дом, поговорим с дядей, – сказал он.

– Я там не буду жить, – твердо сказала Маша, выпрямляясь.

– Хорошо, – согласился Скопин. – Но вещи твои мы заберем. Одежду. Что еще?

Она помотала головой.

– А потом пристроим куда-нибудь, – продолжил Скопин. – Ты ж совершеннолетняя?

– Да.

– Но это – завтра. А сейчас пошли, надо сделать дело. И дядю не бойся, я тебя в обиду не дам. Держись за мной и говори только правду. Договорились?

Девушка встала вместе со Скопиным, но тут же покачнулась, уперевшись локтем ему прямо в раненый бок. От боли он чуть не вскрикнул, но сдержался.

– Простите, – сказала она.

– Ничего.

Они вышли из дверей на темную улицу, где уже стоял служебный экипаж – старая черная карета, запряженная чалой кобылой. На козлах сидел пожилой солдат Чумыкин, знакомец Скопина. Иван Федорович дал ему адрес, пропустил вперед Машу, а потом и сам сел внутрь экипажа, где их уже поджидал Архипов.

– Едем.

Карета дернулась и покатила вперед, переваливаясь на кочках. Было слышно, как фыркает старая кобыла Изольда и скрипят ржавые оси. По крыше тихо застучали капли дождя. Скопин потянул на себя занавеску окна: в темноте мимо проплывали редкие фонари.

– Дождь начался, – сообщил он своим спутникам, но они ничего не ответили.

Наконец, экипаж остановился перед калиткой.

– Приехали? – спросил Скопин девушку.

Маша молча кивнула. Они вышли из экипажа, и Архипов толкнул калитку рукой.

– Закрыто, – сказал он.

Скопин отломил тонкую веточку от яблони, склонившейся через забор, поддел крючок и открыл дверцу.

Он первым вошел во двор, вертя палочку в руке.

– Точно, не спят, – указал он на освещенное окно второго этажа.

Около двери они остановились, и Архипов несколько раз провернул рычажок звонка. Тот продребезжал внутри дома, но в ответ не донеслось ни звука.

– Не слышат? – спросил Архипов и снова покрутил рычажок.

Наконец за дверью раздались шаги и старческий голос произнес:

– Убирайтесь! У меня револьвер! Буду стрелять.

– Откройте, – громко сказал Архипов. – Полиция.

– Оставьте меня в покое! – истерически выкрикнул старик из-за двери. – Мало вам было? Опять пришли? Говорю же – у меня револьвер!

Скопин повернулся к девушке, которая безучастно стояла за его спиной.

– Правда есть револьвер?

Маша пожала плечами.

– Я следственный пристав Архипов. Со мной судебный следователь и ваша племянница. Откройте. Иначе позовем дворника и будем ломать дверь!

– У нас нет дворника, – сказала Маша.

– Я вас не знаю! – крикнул старик из-за двери. – И ваши имена мне не знакомы.

– Надо позвать квартального, – предложил Скопин. – Здесь квартальным Михеев. Он живет недалеко. А то и вправду придется ломать. Я схожу к карете, попрошу Чумыкина, чтобы съездил за квартальным. Подождем немного.

Пока Скопин ходил распоряжаться, Архипов еще несколько раз пытался уговорить вредного старика открыть. Грозил ему арестом и судом, но тот ни в какую не соглашался отворить дверь.

Скопин вернулся, сел на перевернутое ведро, стоявшее возле крыльца, вынул из кармана маленькую черную трубку и раскурил ее. Дождь моросил по-прежнему. Подошел Архипов.

– Я могу выстрелить в замок и сбить его, – сказал он.

– Зачем? – спросил Скопин. – Сам Трегубов пока ни в чем не обвиняется. Это мы пытаемся вломиться к нему в дом.

Архипов глазами указал на Машу. Скопин пожал плечами:

– У нас есть только ее показания. Мы не можем их проверить, пока не попадем внутрь и не поговорим со стариком.

Архипов досадливо скривился:

– Не предполагал, что вы окажетесь таким крючкотвором.

– Это моя профессия, – спокойно ответил Иван Федорович, выпуская клуб дыма. – Я судебный следователь. Вы же читали уложение о судебных следователях? Мы не делаем выводов, просто собирая доказательную базу. Выводы делает суд.

– А! – Архипов махнул рукой.

– Маша, хотите сесть? – спросил Скопин у девушки.

Маша отрицательно покачала головой.

– Как вы попали в полицию? – спросил Скопин молодого человека.

Архипов поднял воротник пальто.

– Можно сказать, что случайно. Готовился ехать на Балканы, но меня вместе с еще несколькими офицерами не отпустили в действующую армию, а отправили в столицу.

– Зачем?

Архипов отвел глаза.

– Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.

– Понятно, – вздохнул Скопин. – Реформа?

Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.

За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.

– Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?

Скопин указал трубкой на дом.

– Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?

– Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?

– Не открывает. Грозит револьвером, – ответил Архипов.

Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.

– А вы кто будете?

– Следственный пристав Архипов, – ответил Захар Борисович.

– А! – поднял густые брови Михеев. – Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.

Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.

– Там звонок есть, – сказал Архипов.

Но квартальный не обратил на него никакого внимания.

– Оставьте, он сам разберется, – спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.

– Я сказал, сейчас стрелять буду! – послышался истеричный вопль из дома.

– Михайла Фомич, открывай. Это я, Михеев, – крикнул квартальный надзиратель. – Открывай, не балуй!

После секундного молчания послышался звук отпираемого замка. Дверь слегка приотворилась.

– Ну вот, пожалте, господа следователи, – сказал Михеев. – Отворил. Я еще нужен?

– Постойте тут, – приказал Скопин, вставая с ведра. Он сунул трубку в карман и подошел к крыльцу. – Трегубов, вы нас впустите или сами сюда выйдете?

Дверь отворилась шире, и на крыльцо вышел старик с растрепанной седой шевелюрой и закутанный в старый ватный халат. В одной руке у него действительно был револьвер, а в другой он держал керосиновую лампу..

– Я Трегубов, – заявил он. – Что вам от меня надо?

– Вы знаете эту девушку? – спросил Архипов, указывая на Машу.

Старик молча посмотрел на девушку, а потом решительно ответил:

– В первый раз вижу!

– Вы уверены?

Старик поджал губы, показывая, что больше разговаривать на эту тему он не собирается. Но тут подал голос Михеев.

– Да это ж его племянница. Маша. Михайла Фомич, это ж твоя племянница.

– В первый раз вижу.

– Вот те на! – ответил квартальный. – Я сам ей отметку в паспорте делал год назад.

– Ничего не знаю! – взвизгнул Трегубов. – Может, раньше она и была моей племянницей, а теперь – нет!

– Вы хотите сказать, что выгнали ее из дома и теперь знать не хотите? – спросил Скопин.

– Вот именно! Не хочу! – заявил Михайла Фомич.

– А по какой причине? – спросил Иван Федорович.

– Неважно!

– Послушайте, господин Трегубов, – нетерпеливо сказал Архипов. – У нас есть подозрение, что ваш дом ограбили. И вы свалили вину на эту девушку.

Трегубов дернулся, будто его ударили палкой.

– Не было никакого ограбления! – сказал он звонким петушиным голосом, – Слышите! Никакого ограбления! А девчонку я выгнал потому… Потому что не хочу больше терпеть в своем доме эту особу.

– Позвольте нам войти и осмотреть дом, – потребовал Архипов.

– Нет! Не позволю!

– Да ты с ума, что ли, спрыгнул, Михайла Фомич! – вмешался Михеев. – Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?

Архипов повернулся к Скопину. Тот кивнул и сделал шаг вперед.

– Господин Трегубов, – произнес Иван Федорович тихо. – Я судебный следователь Скопин. Властью, данной мне прокурором Москвы и судебными законами России, а также для проверки полученной мной информации я приказываю вам впустить нас в дом и показать все, что мы посчитаем нужным.

– А если я откажусь? – спросил старик уже без задора.

– Тогда я вызову сюда нижних чинов. Вас мы арестуем и проведем полный обыск со вскрытием полов, поиском тайников и вспарыванием подушек. А также реквизируем по описи все, что посчитаем подозрительным или имеющим отношение к делу, – спокойно ответил Иван Федорович. – А дом опечатаем до прекращения следствия.

– Черт бы вас побрал! – сказал старик в сердцах и махнул лампой. – Входите. Но только девчонку я не пущу. Пусть остается здесь.

– Под дождем? – спросил Архипов. – Вам ее не жаль?

– Мария пройдет вместе с нами, – сказал Скопин. – Как свидетель.

– Свидетель чего? – усмехнулся старик.

– Неважно.

– Ну-ну! – Трегубов отошел внутрь, пропуская пришедших.

В дверях Скопин остановился и повернулся к квартальному.

– Идите спать, Михеев, дальше мы сами.

Квартальный отдал честь, потом погрозил коллекционеру кулаком и пошагал обратно к калитке.

– Пройдемте сразу наверх, – предложил Скопин.

Старик бросил ненавистный взгляд на Машу. Вслед за коллекционером они поднялись на второй этаж.

– Маша, где ваша комната? – спросил Скопин.

– Тут, – Маша указала на дверь.

– Откройте, – приказал Скопин старику.

Тот фыркнул и открыл дверь. Иван Федорович взял у Трегубова лампу и вошел внутрь.

– Маша, идите сюда, – позвал он.

Архипов увидел усмешку на плотно сжатых губах старика.

Когда Маша вошла в свою комнату, Скопин поднял лампу повыше, осветив голые стены. Комната была совершенно пуста, будто тут никто и не жил.

– Он все вынес, – сказала Маша горько.

– Да, – кивнул Скопин. – Похоже, старик подготовился. И не только тут.

Они вышли.

– Я же говорю, – издевательским тоном произнес Трегубов. – Нет у меня никакой племянницы. И не было. А эту девку я взял с улицы и содержал ее. А потом прогнал.

Маша закрыла лицо руками. Архипов издал такой звук, будто собирался выругаться.

– Ну хватит уже, – тихо сказал Скопин. – Надо и меру знать. Маша, где произошло ограбление?

Она указала на дверь хранилища.

– Откройте, – повернулся Скопин к Трегубову.

– А там и не заперто, – весело отозвался старик. – Сами откройте.

Скопин подошел к двери Хранилища и толкнул ее.

– И тут пусто, – сказал он.

– Может, в подвал перенес? Есть в доме подвал? – спросил Архипов у Маши.

Но Скопин покачал головой.

– Скажите, господин Трегубов, – обратился он к старику. – Было сегодня в вашем доме ограбление или нет?

– Нет, – ответил старик. – Не было.

– Понятно… То есть у вас все хорошо, никто в дом не проникал, ничего не унесли?

– Именно!

Скопин вздохнул:

– Никаких официальных заявлений в полицию вы делать, конечно, не будете?

– Не буду, – упрямо замотал головой старик.

Скопин пожал плечами:

– Тогда нам остается только извиниться за вторжение. Но прежде, чем мы уйдем, я прошу вас отдать Марии ее вещи. Или вы не против, чтобы она осталась?

– Нет у меня никаких ее вещей. И пусть катится на все четыре стороны! – крикнул старик, приободряясь. – И на вас я подам жалобу. Врываетесь среди ночи! Будите честного человека. Навязываете ему какую-то девку.

– Слушайте, вы! – вскипел Архипов, но Скопин поймал его за руку и сжал, приказывая замолчать.

– Хорошо, господин Трегубов, – сказал он спокойно. – Я вас понял. Просто хочу предупредить. Если вы мне сейчас солгали…

– То что? – спросил старик саркастически. – Убьете меня?

– Я сделаю так, что вы об этом сильно пожалеете, – ответил Скопин, глядя прямо в глаза старика.

Этот взгляд был сильным, тревожащим. Трегубов почувствовал, что перегнул палку, повышая голос на следователя. Но отступать он уже не мог. Михайла Фомич считал себя смертельно оскорбленным Машей. И всех ее защитников теперь тоже воспринимал как своих личных врагов. Он был уверен, что Маша с самого начала состояла в заговоре с целью его ограбить. И пока приказчик отвлекал Михайла Фомича поездкой к мнимой генеральше, она впустила в дом грабителей, а теперь разыграла из себя наивную дурочку, чтобы потом, разделив деньги от награбленного, пуститься во все тяжкие. В то, что полиция будет на его стороне и поможет найти награбленное, Трегубов совершенно не верил, поскольку уже имел опыт общения с подобной публикой несколько лет назад. Тогда, после посещения частного пристава, пришедшего с обходом квартала, он недосчитался пяти серебряных ложек из французского сервиза времен Людовика Четырнадцатого, купленного за триста рублей! И хотя грабители основательно подчистили много ценного из хранилища, Трегубов был уверен, что отыщет похищенное и сам. Надо было просто обратиться к Маркелу Антоновичу Тимофееву, помощнику управляющего Шереметьевской больницы, через руки которого частенько проходили многие занятные вещички самого темного происхождения, принесенные на Сухаревку. Конечно, Тимофеев потребует награду за возвращение коллекции – и немалую, но зато это будет надежно.

– Не пугайте меня, молодой человек, – сказал Трегубов. – Уходите и заберите с собой эту девку. Я хочу спать.

Возвращение в часть проходило в молчании. Архипов сидел прямо, играя желваками. Маша безучастно смотрела в окно, хватаясь за ременную петлю, когда карету сильно накреняло. Скопин смотрел на ее лицо, по которому пробегал свет фонарей.

– Надо было осмотреть подвал, – бросил Архипов, не глядя на Скопина.

– Зачем? – ответил Иван Федорович. – Дело заведено по факту избиения. При чем тут подвал? При чем тут коллекция Трегубова? Он никаких заявлений об ограблении не делал, так что и повода для обыска не имеется.

Молодой пристав зло посмотрел на него. Все-таки очень хорошо, что скоро будет реформа и таких, как Скопин, вышвырнут вон. Захара взбесило, что старик так нагло разговаривал со следователем. А Скопин, понимая, что его дурачат и что Трегубов нарочно скрыл следы преступления, безропотно соглашался и ничего не делал, прикрываясь буквой устаревшего закона. Вот он бы живо поставил старикашку на место! Эх, если бы Сыскной отдел в Москве уже был открыт! Провести бы обыск по всем тем правилам, которые он узнал в Петербурге! С понятыми, протоколом и экспертами, которые живо бы установили факт сокрытия следов. А еще проверить на отпечатки пальцев и – он покосился на колени девушки – на наличие следов крови на постельном белье! Ведь куда-то же он запрятал и матрас, и белье! Вряд ли успел сжечь – тогда в доме пахло бы паленой тканью!

– Не сердитесь вы так, – сказал Скопин. – Старикашка от нас никуда не уйдет. Прижмем мы его. Я же предупредил его: если соврал, то сильно об этом пожалеет. Я своих обещаний на ветер не бросаю.

Архипов с досадой пожал плечами. Слова! Все это просто слова!

– Маша, хотите, переночуйте у меня, – предложил Скопин. – Я живу недалеко от части, на Лазаревской улице.

Маша отрицательно покачала головой.

– Понимаю, – согласился Скопин. – У вас есть еще родственники в Москве?

– Нет.

– Тогда езжайте в часть, поспите там на лавке. А завтра я займусь вами. Выправим вам временные документы и определим куда-нибудь. Хорошо?

Маша кивнула, не отрывая взгляда от окна кареты. Ей хотелось уснуть и больше не просыпаться.

Мужчина на кладбище поднял воротник и сунул руки в карманы. В темноте он едва нашел условленную могилу и теперь с досадой думал, что нанятый им человек может заплутать, а становилось холодно. От земли поднимался белесый туман, достигая колен. Но вот в тишине послышалось позвякивание – бритый, оступаясь, приблизился с мешком на плече. Свалил добычу на землю.

– Тише, – сказал первый. – Сторожа разбудишь.

Надеждин сплюнул.

– Не, дурак он, что ли, в такую погоду по кладбищу шляться.

– Принес?

Бритый кивнул на мешок.

– Не это! – с досадой сказал человек. – Самое главное принес?

– А! Ты там поройся, посмотри. Где-то завалялась.

Человек пристально взглянул в лицо Надеждину.

– Обманываешь?

– Да иди ты! – зло ответил бритый. – Че ты ко мне пристал? Смотри, говорю, сам! – Он пнул ногой зазвеневший мешок.

– Плевать мне на всю эту… твою… – человек задохнулся от гнева. – Мы о чем договаривались? Это дерьмо – дяде, а мне только то, что я хотел.

– А ты не ори на меня, козлина, – мрачно ответил Надеждин.

Человек тяжело вздохнул, будто укрощая свой гнев, а потом совершенно обычным голосом попросил:

– Открой пошире, посмотрю.

Надеждин пожал плечами и присел на корточки над мешком. В этот момент человек быстро шагнул ему за спину, выхватил из-за пазухи странный треугольный клинок и вонзил Надеждину точно между позвонками. Бритый покачался на корточках, а потом с остекленевшими глазами, без звука завалился на спину, не в силах двинуть ни единой конечностью. Убийца наклонился над ним, приставил свой клинок к груди бандита и, не отводя от его лица глаз, прошипел:

– Лжец! Мразь.