Карьера требует жертв

Глава 9

– Значит, вы не отрицаете того факта, что вернулись в больницу, хотя я сказал вам ехать домой и четко видел, что вы уходили? – Капитан Синицын пытается выяснить, что произошло.

Он не слишком напирает, потому что ему самому интересно, кто убил Александра Василевского.

– Не отрицаю. Я вернулась в больницу, потому что у меня было неотложное дело.

– И какое неотложное дело вынудило вас следить за палатой Василевского, поймать момент, когда мои люди отлучатся…

– Отлучатся?! Товарищ капитан, они халатно покинули свой пост.

– Прошу меня не перебивать, Евгения Максимовна. Мои люди свое наказание получат. Что вынудило вас тайком проникнуть в палату, куда я приказал никого не впускать? Какое такое неотложное дело?

– Вы вряд ли поймете.

– А вы попытайтесь доходчиво объяснить.

– Понимаете ли, товарищ капитан, у людей моей профессии есть кодекс. Я выполнила свою работу – защитила Глеба Василевского от смерти. Мне нужно было донести это до Александра. Я должна была первая сказать ему, что все кончено, чтобы в своих показаниях вам он не наговорил лжи, – не лучшая из моих баек, но отлично искажает правду. У меня все же нет доказательств того, что это не я задушила Сан Саныча прямо в больничной койке.

– Кодекс, говорите? Этот кодекс велит вам убивать?

– Нет, не велит. Я убивала только из самообороны.

– Тогда как вы объясните, что камеры зафиксировали вас входящей в палату Александра Василевского и выходящей из нее, а спустя полчаса, когда врач пришла проверить его состояние, он уже лежал бездыханный с подушкой на лице?

– Кто входил в палату, кроме меня?

– Вопросы здесь задаю я! – Синицын повышает голос и выглядит по-настоящему грозно.

На вид ему под сорок лет, прическа с глубокими залысинами на лбу, волосы зачесаны назад. Серьезный тип, но он чувствует, что здесь что-то не так.

Капитан переводит дух и продолжает:

– Мои идиоты отлучились на обед. Вдвоем. Они будут с позором уволены из органов, об этом я позабочусь. Кроме вас, Евгения Максимовна, в палату входила доктор Елена Леонидовна Кортецкая – заведующая отделением реанимации. Я не понимаю вашего мотива.

– Его у меня нет. Я сказала вам правду, – я солгала и очень неумело прикрыла свою ложь, но Синицыну об этом знать не стоит, как не стоит знать о Кристине.

Вдруг в комнату допроса врывается Глеб в сопровождении какого-то важного типа в очках и с дипломатом. Наверняка адвокат.

Капитан Синицын приветствует его не слишком радушно:

– Кто позволил вам врываться сюда во время допроса?!

– А кто позволил вам допрашивать сотрудницу моей охраны без адвоката? – Глеб хотел выглядеть круто в этот момент, даже не подозревая, что вскоре будет казаться круглым идиотом.

Синицын с ухмылкой ответил на его вопрос:

– Она сама.

Глеб посмотрел на меня округлившимися глазами, полными злости, и сказал:

– Женя, я же просил.

– Глеб Александрович, мне нечего скрывать от правоохранительных органов. Я не убивала вашего отца, а зашла в палату, чтобы сказать ему, что все кончено. Что мы победили и его план провалился. Меня бы не пустили полицейские, поэтому я проследила, когда они отлучатся. Мне нужно было, чтобы первым человеком, которого увидит ваш отец после пробуждения, была я. Чтобы он понял, что проиграл по всем статьям. Я поступила опрометчиво и глупо, но я не убивала его, – Глеб, капитан Синицын и адвокат выслушали мой пламенный спич, после чего Василевский, который прекрасно понимал, что причиной моего возвращения в палату его отца был вовсе не разговор о нашей победе, обратился к капитану:

– Какие у вас доказательства?

– Только видео, где Евгения Максимовна входит в палату, а затем покидает ее. Камер внутри палаты нет.

– То есть прямых доказательств у вас нет, – слово берет адвокат. – Прошу прощения, я не представился. Михаил Борисович Кантемиров – адвокат Евгении Максимовны Охотниковой. Давайте обсудим с вами сумму залога, капитан Синицын.

– Хорошо, обсудим. Помните, Евгения, вы находитесь под следствием, и я бы не советовал вам в ближайшее время куда-либо уезжать.

– Я все понимаю, товарищ капитан. Уверена, вы найдете виновного.

– Еще одно, Глеб Александрович, – Синицын останавливается у дверей и говорит: – Ваша… В общем, Валентина Прохорова пришла в себя. Ее состояние стабильное.

Глеб ничего на это не отвечает, а только кивает. Вряд ли ему хочется навещать Прохорову.

Меня отпускают под залог, и мы с Глебом едем в особняк. За рулем не Прусс – Василий Михайлович восстанавливается от полученных травм. Ему говорили оставаться в больнице, но он сам настоял на домашнем лечении. Он уже ждет нас в особняке.

Когда мы заходим, в главной комнате сидят Прусс, Олег и Кристина. Все действующие лица снова в сборе.

– Всем привет, я пока что не за решеткой, потому что у них нет никаких доказательств.

На мое приветствие отвечает Прусс:

– Видео все же является доказательством, пускай и косвенным. Они могут вынести его на рассмотрение суда присяжных.

– Спасибо, Михалыч, умеете подбодрить. Значит, нам нужно найти настоящего виновника, – на этих словах меня осеняет: – Прохорова…

– Что Прохорова? – переспрашивает Прусс.

– Она пришла в себя.

– О, Валя очнулась, – Василий Михайлович был явно рад этому известию. Немного подавив эмоции, он продолжил: – Все же в то время, когда Сашу убили, она еще была без сознания, так что не надо вешать на нее всех собак.

– Это она… Можете смеяться, но я это чувствую, – я смотрю в одну точку, пытаясь анализировать в голове, каким образом Валентине удалось провернуть убийство своего любовника. Будто бы по щелчку я включаюсь и обращаюсь к Пруссу: – Для начала поговорите с ней и уговорите не рассказывать полиции о Кристине.

– Я постараюсь, но не гарантирую, что Валя станет меня слушать.

– Думаю, станет. Все-таки она была на волосок от гибели, и вы были ее спасителем.

– Мне помогли, – добродушно улыбается Прусс, окидывая взглядом всех присутствующих в комнате. – Женя, я понимаю твои чувства, но как ты себе представляешь, как Валя могла провернуть подобное? Встала с постели, пробралась в палату и задушила Сашу? Ее нет на камерах.

– Да, но есть доктор Елена Леонидовна Кортецкая…

– Женя, думаю, тебе лучше отдохнуть, – перебивает Глеб.

– Ценю твою заботу. Ценю заботу вас всех, друзья. Но, Василий Михайлович, проверьте Елену Леонидовну на предмет связи с Прохоровой.

– Ты думаешь, что?..

– Я знаю, что не убивала Василевского, а значит, это был кто-то другой. Мой единственный вариант – это была Прохорова. Но я пока не знаю, как она это сделала. А сейчас, с вашего позволения, я пойду в душ и лягу спать. Мой организм понемногу отключается.

После теплого душа, о котором я мечтала, кажется, целую вечность, я сваливаюсь в постель. Перед сном меня, как обычно, посещают самые разные мысли. Я понимаю, что проснусь в вечернее время либо же посреди ночи, но ничто не может оторвать меня от постели. Ночь, а потом утро и начало дня выдались напряженными. Глеб Василевский жив – это самое главное. Я сохранила жизнь своему клиенту, стало быть, телохранитель из меня не такой уж плохой. Хотя несколько раз мой клиент чуть не погиб, и если бы я работала в одиночку, то он наверняка бы уже был на том свете. Так что телохранитель все же спорный.

Ладно, пора завязывать с самокопанием – ни к чему хорошему оно никогда не приводит. Меня наняли для защиты, я защищала, как могла. И очень хорошо, что мне подвернулись такие боевые товарищи, как Кристина, Олег и Василий Михайлович. Очень жаль, что Кирилл им никогда не был, и жаль, что его пришлось убить.

Мысль о том, что меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала, как ни странно, совсем не гложет меня. Возможно, я слишком устала, а может быть, уверена, что смогу доказать свою невиновность и причастность Прохоровой. Нет, в этот раз моя чуйка меня не подводит.

Я открываю глаза около восьми часов вечера в неважном состоянии и расположении духа. Так бывает, когда твой режим сна напрочь сбит – ты просыпаешься в то время, когда люди еще бодрствуют, и тебе кажется, что все происходящее вокруг – сон или что-то вроде того.

Я спускаюсь вниз, где замечаю все ту же компанию – Глеба, Олега, Кристину и Прусса. Они вообще расходились? Кристина и Олег кушают, Глеб общается с Василием Михайловичем, который первым приветствует меня.

– Доброе утро, точнее, добрый вечер, Женя. Я собираюсь к Вале. Она так же, как я, настояла на том, чтобы ее отпустили домой. Ее раны гораздо тяжелее моих, но когда заведующий отделением – твоя давняя знакомая, легче договориться о лечении на дому. Валя не любит больницы.

– Давняя знакомая? То есть вы все-таки проверили Елену Леонидовну Кортецкую?

– Да, проверил и вспомнил. Во время одного из свиданий с Валей она хорошенько подвыпила и решила рассказать мне о том, как играет людьми. Будто бы я не знал этого… В общем, Прохорова показала мне то, чего я не должен был видеть – компрометирующие фотографии некоторых посетителей ее клуба, которые она хранит у себя, чтобы иметь возможность шантажировать этих людей. Среди них есть сотрудники полиции, члены городского совета, врачи и многие другие видные люди Тарасова.

– И среди них нашлось место Елене Леонидовне? – с нетерпением спрашиваю я.

Прусс невозмутимо продолжает:

– Когда я искал информацию на Елену, меня не покидало ощущение, что я ее уже где-то видел. Иметь компромат на заведующего отделением реанимации городской больницы очень полезно. Ведь ты можешь пригрозить этому человеку, что сольешь фотографии, которые разрушат его карьеру. В случае с Кортецкой фото действительно могут погубить не только ее работу, но и личную жизнь: на них Елена в нетрезвом состоянии отдыхает в VIP-ложе «Party Night» в компании молодых девушек с низкой социальной ответственностью. То, что Елена творит на фото, не соответствует статусу одного из самых уважаемых реаниматологов города.

– Прекрасно, Василий Михайлович. Вы думаете о том же, о чем и я?

– Если ты о том, что Прохорова принудила Кортецкую к убийству, то да, я думаю так же. Как только я приеду к Вале, то наберу номер Глеба и включу громкую связь. Слушайте и записывайте разговор с того момента, как я перестану говорить о Кристине. Я постараюсь выбить признание в заказе на убийство Саши.

– Вы идете на очень рискованный и непростой шаг, Василий Михайлович. Мы понимаем, что Валентина вам небезразлична…

– Я люблю эту женщину, но также я люблю Глеба, – Прусс поворачивается к своему боссу. – Не знаю, сумеешь ли ты простить меня, сынок, что я хотел предать тебя, разрушив весь твой бизнес. Решение за тобой. Но знай, я сделаю все, чтобы искупить свою вину, даже если для этого мне придется посадить за решетку любимого человека. Что ж, пусть так. Прошедшая ночь дала мне понять, что я очень тебя ценю. Прости за все, – Василий Михайлович протягивает Глебу руку.

Из-за стола выходят Кристина и Олег, которые медленно подходят ко всем нам. Глеб слегка колеблется, потом жмет Пруссу руку, притягивает его к себе и крепко обнимает. Глаза всех присутствующих непроизвольно наполняются слезами.

– Ты хотел предать меня, но, видимо, тебе было не суждено преуспеть. Преуспей же сейчас, дядя Вася, и возвращайся на работу.

– Ты не уволишь меня?

– О, понимаешь ли, я думал нанять на постоянной основе Женю, но, боюсь, после всего дурдома, что она пережила с нашей семейкой, она не захочет здесь задерживаться. Правда, Жень?

– Конечно, скорее бы уже уехать от вас, ненормальных, – шутливо отвечаю я, после чего у всех вырывается смешок.

– Спасибо, сынок. Я тебя не подведу.

Прусс кивнул всем нам, последней была Кристина, которая сказала вслед:

– Береги себя, отец.

Василий Михайлович вышел из особняка, а мы сели за стол и стали ждать. Сейчас двое любовников, которые этой ночью едва не лишились жизней, будут общаться по душам, и от этого разговора напрямую зависит моя судьба.

Прусс звонит Глебу, как только оказывается у особняка Прохоровой. Он говорит нам:

– Ведите себя тихо, чтобы Валя ничего не заподозрила, – после этого он ставит телефон на громкую связь и кладет его во внутренний карман пиджака.

Мы слышим, как Василий Михайлович тяжело вздыхает – последствия огнестрельных ранений дают о себе знать. Ему сейчас нужно лежать, но разве это объяснишь такому упертому человеку?

Я, Глеб, Олег и Кристина окружили лежащий на столе смартфон со всех сторон. Приложение, через которое Прусс позвонил Глебу, позволяет записывать звонки, нужно только подловить момент и нажать кнопку.

Мы слышим, как один из охранников Прохоровой говорит Василию:

– Проходите, Валентина Андреевна ожидает вас в зале, – еще одна нелюбительница беречь себя.

С такими ранами, как у Прохоровой, она и подавно должна вести постельный режим. Ну ладно, главное, чтобы она сказала то, чего мы от нее ждем.

– Вася, здравствуй. Не думала, что буду так рада видеть тебя, – судя по голосу Прохоровой, она действительно рада приветствовать своего любовника, который недавно впал в ее немилость.

– Привет, Валя. Тебе нужно было остаться в больнице. Твои раны…

– Очень серьезные, знаю. Огнестрельные ранения – не шутки. Кому, как не тебе, это знать. Но ведь и тебе досталось знатно.

– Я не терял сознание, меня оперативно доставили в больницу. А вот за твою жизнь боролись врачи.

– Вась, ты пришел говорить о состоянии моего здоровья? – Когда Валентина слегка повысила голос, то непроизвольно закашлялась: – Внутренние органы не задеты, значит, капельницы на дому приведут меня в норму. Алкоголь не пью, – Прохорова делает паузу, после чего произносит, как мне кажется, совершенно искренне: – Ценю твою заботу.

– Валя, я пришел поинтересоваться у тебя, возможно, ты подскажешь мне, что мне делать дальше?

– Ха, Васенька, этот вопрос одновременно очень прост и невероятно сложен. Чего ты хочешь? Любви до гроба?

– Я прекрасно знаю, как ты относишься ко мне, и знаю, что больше всего на свете ты любишь себя.

– И тем не менее ты согласился на тайные отношения с таким человеком. Саша Василевский, например, не выдержал. Бедняга с ума сошел, отпустив меня. Хотя мы могли бы встречаться только ради базовых утех, как встречаемся с тобой.

– Для меня встречи с тобой никогда не были всего лишь удовлетворением базовых утех, и ты прекрасно знаешь это. Смею предположить, что и для тебя тоже.

– Ха! Смею предположить, что ты заблуждаешься?

– Нет, Валя. Ты можешь сколько угодно корчить из себя неприступную скалу, – мы слышим, как Василий подходит к Валентине, – и я долгое время позволял тебе себя обманывать, но, будь я проклят, если ты меня не любишь. Там, на волосок от смерти, ты звала меня. Когда я раскрылся Глебу, ты была не просто разочарована, я уверен, ты была разбита. Потому что тебя предал человек, которого ты искренне любишь.

На это у Прохоровой не нашлось внятного ответа. Хотела бы я сейчас видеть ее глаза, но там явно разворачивалась кинематографическая сцена.

Дальше мы услышали, как два человека слились в поцелуе. Эти звуки заставили меня и Олега улыбнуться, Глеба – засмущаться, а Кристину – скорчить такое лицо, будто бы ее сейчас стошнит. К счастью, страстный поцелуй не продолжился чем-то еще более страстным – видимо, недавно полученные огнестрельные ранения тормозят этих пылких любовников. Сейчас я рада, что их обоих подстрелили накануне.

После поцелуя Валентина произнесла:

– Оказывается, ты понимаешь меня лучше, чем я могла предположить.

– Получается, что да, Валечка. Именно поэтому я спрашиваю – что мне делать?

– Ради меня ты был готов на все. Ты практически предал своего шефа. Но стоило ему оказаться на волосок от гибели…

– Я люблю Глеба, как собственного сына. Но он не простит меня. Он уже четко дал понять, что я могу оправляться после ранений, сколько пожелаю, но после этого я должен буду собрать вещи и навсегда уйти. Я уже уволен, Валя. Думаю, мое место займет эта проныра Охотникова, – Василий Михайлович переходит на блеф. Главное – нигде не ошибиться, ведь Прохорова – та еще лгунья. «Проныра»? Не мог найти слово по- лучше?

– Тебе некуда идти, и ты считаешь, что можешь быть со мной? Вася, тебе сколько лет? Двадцать?

– Я не понимаю, в чем проблема.

– А в том, что из-за чертова Саши Василевского, который недавно воскрес, а потом опять умер, все теперь знают, что я – мать Глеба. Интернет и газеты уже полнятся невероятными статьями об очевидности нашего родства, и эти материалы на девяносто процентов состоят из слухов. Совсем скоро нас с Глебом окружат журналисты и потребуют прокомментировать, почему мы так долго все скрывали. Мой бизнес под угрозой краха.

– Это не так. Недавно вы публично помирились, и, хотя то было всего лишь спектаклем, люди поверили, что вы говорите правду. Сейчас они узнали вашу непростую историю, которая может стать основой для приключенческого боевика, и потянутся к вам еще больше. Только вам бы помириться по-настоящему…

– По-настоящему? Я не знаю этого парня, никогда не хотела знать и принимать участие в его воспитании. Мне сейчас изображать любящую мать?

– Валя, я не прошу тебя изображать любящую мать. Я прошу тебя сыграть на публику человека, который поддерживает общение со своим ребенком – ради блага твоего бизнеса. Если люди увидят, что в ваших отношениях с Глебом все хорошо, тебя перестанет донимать пресса.

– Ох, Вася, прессу будет интересовать, почему я бросила своего ребенка, меня заклеймят, и люди еще сильнее от меня отвернутся. «Party Night» можно будет сразу закрывать.

– А мы придумаем легенду, что это Александр Василевский запретил тебе сознаваться в том, что ты – мать Глеба. А когда Саши не стало, ты все равно решила не раскрывать эту тайну, чтобы не шокировать общественность, и оставить все, как есть.

– Хм, а вот в этом есть смысл, – Прохорова делает интонацию задумывающегося человека.

Интересно, она играет или говорит правду? Я так и не смогла раскусить ее, когда изображала журналистку.

Она продолжает:

– А что же ты? Хочешь быть моим телохранителем?

– Мне все равно. Хоть телохранителем, хоть охранником на заправке. Глеб меня видеть не хочет, а я хочу быть рядом с тобой. Если ты позволишь. И еще…

– Всегда есть какой-то подвох, да?

– Нет, я просто… Хотел сказать, что когда полиция будет общаться с тобой по поводу прошлой ночи, не упоминай, что в истории участвовала Кристина. Она следила за Глебом по поручению Сан Саныча, но он теперь не сможет рассказать этого. Все мы не упоминали Кристину в своих показаниях.

– Что я вижу? У Василия Прусса проснулись отеческие чувства? Хорошо, Вася, Кристины там не было. Мне безразлична твоя дочь, хоть ты и никогда не рассказывал о ней. Я не сдам ее, а о том, чтобы ее не сдал Саша, позаботилась Охотникова, которая получит по полной программе, – вот он, подходящий момент.

Я нажимаю на смартфоне Глеба кнопку записи разговора. Вот бы увидеть сейчас выражение лица Прохоровой, понаблюдать, с какими эмоциями она говорит обо мне. Впрочем, эмоции в сторону, она еще ничего не сказала.

Василий Прусс понимает, что пора действовать, потом произносит:

– Хм. Какая нелепица.

– О чем это ты, Вася?

– О том, что Женя Охотникова убила Василевского. Глеб больше не посвящает меня в свои дела, но я еще живу в особняке, поэтому слышал кое-что. Считаю, что это странно – Женя, какой бы надоедливой и неприятной особой она ни была, свою работу выполнила. Зачем ей было подвергать себя такому риску и убивать Сашу, я понять не могу.

– Например, чтобы он не сдал твою Кристиночку. Меня-то ты уговорил не рассказывать о ней, а с Сашей этот трюк вряд ли бы прокатил. Да и потом, запись с камер наблюдения подтверждает, что после того, как она проникла в палату Саши, его нашли мертвым с подушкой на голове. Наверняка ей пришлось поднапрячься, ведь даже в подбитом состоянии Саша остается мужчиной с внушительными габаритами. Не жалею, что он отправился на тот свет.

– Валя, как ты можешь так говорить? Ведь когда-то вы любили друг друга.

– Знаешь, Вася, я много думала об этом и поняла, что никогда не любила Сашу. Я, как бы грязно и противно это ни звучало, воспользовалась случаем, чтобы найти покровителя, который поможет моему бизнесу. Я никогда не хотела стать его женой и уж тем более – матерью его детей. Я продала эту чертову сувенирную лавку, чтобы избавиться от чувства долга перед ним, но оно все равно преследовало меня всю жизнь, даже после его смерти. Потом он вдруг воскрес, черт бы его побрал. После второй – настоящей – смерти я наконец чувствую себя полностью свободной. Единственный человек, которого я когда-либо любила…

– Это ты сама, знаю.

– Нет, это ты, Вася, – уверена, сейчас глаза Прусса готовы вылезти на лоб, потому что мои глаза, а также глаза Глеба, Кристины и Олега округлились.

Валентина Прохорова – эгоистка, которая любит и ценит только себя, – признается в любви кому-то другому? Мы точно не ослышались?

– Валя, я…

– Васенька, ничего не говори. Возможно, я чувствовала тяжесть на душе и долг перед Сашей, потому что на самом деле он был жив. Ты можешь не верить в подобную мистику, я и сама не слишком в нее верю, но когда я узнала, что он инсценировал свою смерть, то поняла, что следующий его уход на тот свет будет окончательным.

– Что ты имеешь в виду?

– Ох, Вася, меня всегда поражало, как такой человек, как ты, может совмещать в себе хладнокровие и профессионализм с наивностью. Это я убила Сашу.