Кольцо с секретом
А теперь бегом до Алсушки, пока градус благодарности на необходимом уровне!
Искомая парочка, взявшись за руки, спешила в сторону остановки автобуса.
Спасибо, ребята уважили мою просьбу и не дали им даже кошельки прихватить.
Я красиво причалила к бордюру и пригласила присаживаться.
– Садитесь, я вас подвезу.
Они смущались недолго и не заставили себя очень уж уговаривать: судя по часам, коровам давно уже надо было обедать.
– Как и благодарить-то вас? – с необычной для него эмоциональностью говорил Макс. – Я не знал, что и делать: патент-то в порядке, шеф сам делал. Что за люди, думаю, вдруг бандиты?
– А уж я-то, – вторила Алсу, – дети в школе, как их забирать, как домой вести… а как отца депортируют. Ужас.
В таком состоянии она скорее напоминала не саму себя, уравновешенную восточную женщину, готовую к любой судьбе, а банальную наседку Ленку с ее постоянным кудахтаньем о чадах.
Мне стало откровенно неловко, поэтому я ограничилась невнятным бормотанием. Что-то мне настойчиво подсказывало, что надо как можно быстрее задавать вопросы, но перед этим лучше удалить Макса.
Случай представился очень скоро, на горизонте замаячил магазин.
– Можно вас попросить, Макс?
– Все что угодно!
– Купите мне, пожалуйста, сигареты «Собрание», только обязательно черно-белые, и пакетик сельдерейного сока.
Взяв деньги, он вышел из машины – что ж, выполняя мой заказ, он будет отсутствовать не менее четверти часа.
Мы успеем. Я открыла свою фотогалерею, повернулась к Алсу, сидевшей на заднем сиденье, и сказала, понизив голос до полной секретности:
– Алсу, пока вашего супруга нет, быстрее смотрите сюда. Вот виновники ваших бед.
Какая понятливая женщина – ни вопросов, ни охов, ни ахов. Быстро, молча взяла, просмотрела, кивнула, подняла глаза: дальше, мол.
– Конец августа – начало сентября. Видели их?
– Да. Заехали под первое сентября. Жили в вашем коттедже.
– Пьянки, дебоши, драки?
– Нет, ничего.
– На каких машинах приезжали?
– Машина одна. Черный «Лексус», номер «А570АА», регион девяносто пять.
– Убирались после них в коттедже, что-нибудь подозрительное видели?
– Нет, – не раздумывая, ответила Алсу, – все было очень чисто, все вещи на месте. Одна лишь простыня пропала, извинились, уплатили. Сказали, прожгли.
– Ясно, ясно… – протянула я, не отрывая взгляда от двери. Вот уже в третий раз мелькнул силуэт Макса. Видимо, черно-белое «Собрание» ищет.
И тут Алсу подала голос:
– Только еще одна девушка была. Тут ее нет. Она часто приезжала и без них…
Как нет? Кто приезжал?! Какой ужас!
Я схватила телефон, молниеносно открыла «ВКонтакте», Ольгин профиль, «Друзья», передала обратно.
Алсу, не задавая лишних вопросов, с лихорадочной скоростью орудовала пальцами, но время шло, и вот уже сквозь стеклянную дверь было видно, как ее супруг подходит к кассе, расплачивается, следует к выходу.
Однако девочки, как всегда, победили: в тот самый момент, когда он уже взялся за ручку дверцы, умница Алсу без никакой спешки, неторопливо протянула мне с заднего сиденья телефон и спокойным, ровным голосом произнесла:
– Да, это она. Вот эту сыроварню используем. Хорошая модель, особенно для пармезана.
Ставя отметку «Сохранить в закладках», я мысленно перекрестилась, благодаря вслух.
– Простите, не было черно-белых, взял цветные, – покаялся Макс, передавая мне покупки, – а сельдерейный, сказали, не завезли.
– Ничего страшного, спасибо вам большое.
Остаток дороги до «Дуба и липы» мы провели, мило беседуя о молоке, сыре и детях Алсу и Макса. Коих было – подумать только – пять штук. Ничего удивительного, что бедная женщина так перепугалась даже призрака возможной депортации – нелегко и вдвоем с мест сорваться, а тут всем табором. Макс ничего не говорил, но периодически хмыкал, явно в подтверждение. Мои акции в его глазах росли посекундно, еще чуть-чуть – и мы будем почти как лучшие друзья.
Вышло по-иному: на подъезде к поселку Макс вдруг сник, скукожился, мне даже показалось, что уши у него прижались, как у проштрафившегося пса. Алсу тоже резко притихла и лишь что-то быстро бормотала под нос, точно заклинание от лиха.
Сначала я не поняла причин подобного смятения. Всего-навсего на парковке, поперек всей разметки – то есть по-хозяйски – стоял огромный «Мерседес». В загоне со скотинкой было оживленно: коровы и козы активно жевали разложенное сено, огромная собака – хвост трубой! – резвилась как щенок, носясь кругами и тряся дредами. Причем коровы, как ни странно, никакого страха не проявляли. Более того, какой-то теленок запанибрата бодал жуткую скотину безрогой головой, а кобель облизывал ему нос.
По тылам коровок и коз пробирался какой-то человек в огромных резиновых сапогах – подчищал навоз лопатой, загружал в тачку, транспортировал в кучу, – все очень быстро, сноровисто. Я бы сказала, с огоньком.
Несмотря на проливной дождь, человек был гол по пояс, от него валил густой пар, образовывая вокруг торса таинственный ореол.
– Вы знаете, кто это? – тихо спросила я.
– Шеф, – так же, но торжественно ответила Алсу, едва шевеля губами.
И они так же – тихо и торжественно, как на гражданскую панихиду – вылезли из машины. Я решила остаться в салоне и безопасно понаблюдать из-за затонированных стекол – не исключено, что знакомиться нам с этим «шефом» еще рановато.
Ясно было видно, что семейству хотелось так же бесшумно и незаметно проскользнуть в свой домик и сделать вид, что они там давно.
Этому плану не суждено было исполниться.
Заметив их передвижения, человек на пастбище завершил процесс складирования навоза, аккуратно очистил от остатков лопату и тачку и толкал ее в сторону выхода из загона.
Жуткий кобель, который ластился к нему как болонка, оставил это ребячество и, подчиняясь повелительному жесту, чинно отправился нести службу далее, то есть улегся в подходящую лужу и задремал.
Шеф пролез под жердью и, разогнувшись, жестом же, как до того собаке, отдал приказ подойти к себе.
Макс с Алсу не замедлили приблизиться, постукивая хвостами и чуть не поскуливая.
Первым залпом прозвучал извечный русский вопрос, который на бумаге можно выразить лишь как: «Ну и юли?», далее последовала канонада из полуцензурных и совершенно нецензурных выражений, которые все понимают без словаря. Из нее следовало в частности, что в его, Шефа, обязанности не входит уборка навоза и доставка сена, а если кто-то думает иначе, то может немедленно отправляться на…, то есть домой. Что он, Шеф, имел в виду всех, которые полагают, что могут забивать на все и получать за это деньги. И если кто-то считает, что после всего сегодняшнего он, Шеф, станет мириться с тем, что…
Что же, похоже, этот эффективный менеджер-мотиватор потихоньку иссякает, и будет благородным вставить мудрое, умиротворяющее слово. В конце концов, именно по моей вине несчастные «берриморы» покинули свой боевой пост.
Дождавшись, когда в тираде наметится пауза, я опустила стекло и ласково произнесла:
– Добрый день!
Главный калибр повернулся в мою сторону – и в этот самый момент я чрезвычайно удивилась, точь-в-точь как и Шеф.
– Таня, соседушка! Как цси?
…Нет, ну когда-нибудь я ему таки отвешу оплеуху!
Глава 20
В целом Роман Дубовицкий, он же Озолиньш, мало изменился за эти сто лет: зубов не прибавилось, мышц и сухожилий не убавилось, равно как и присущей ему бесцеремонности. Вот только что, простите, возился в котяхах и отходах, и вот уже безо всякого смущения лапает, тормошит, крутит и разглядывает, как куклу.
– Нет, ну как это вообще? – радостно орал он, тараща некрупные глаза – как я заметила, красные, воспаленные, обведенные черными кругами. – Вот это встреча! Вот это…
Тут наконец кое-что до него дошло, по крайней мере он спохватился:
– От я баран… Макс, воду! Алсу, полотенце! Чистое, Алсу!
Бедная женщина метнулась в дом.
– Проснись, черт нерусский! – это уже Максу.
– Воду подогреть, – пролепетал тот.
– Лей давай!
Тот, послушно схватив ведро ледяной воды, принялся лить. От этого зрелища – холодная-прехолодная, чуть не звенящая струя, стекающая промеж лопаток на спину, пусть и чужую – у меня зубы заныли.
Одно ведро закончилось, Макс моментально приволок второе.
Продолжая туалет, Роман извлек из заднего кармана джинсов плоскую фляжку с каким-то внушительным логотипом, отвинтил крышку и принялся щедро поливать себе на руки, растираться, как банальным тройным одеколоном или просто мылом. Сырой воздух насытился ароматами некой жидкой нирваны.
К тому времени как флакон и второе ведро закончились, поспела Алсу с полотенцем, которое она чуть не с поклоном преподнесла.
Вытершись, Роман кинул ей полотенце обратно, влез в «Мерседес», вылез, уже в свитере и жилете, и снова заключил меня в благоухающие объятия:
– Танечка, Танечка, Танечка! Как же я люблю твое имя! И снова здравствуй. Какой подарок! Как я рад тебя видеть! Рассказывай, какими судьбами, откуда? Так, отставить, – скомандовал он сам себе, – по-другому сделаем. А вы работать, – это Алсу и Максу, – ваше счастье, не до вас.
Они немедленно удалились, рады-радешеньки. Я не могла не заметить их восхищенные и боязливые взгляды, которыми они меня одарили. Эдакая сверх-Таня, укротительница тигров и цунами.
– Ну а тебя, имей в виду, я так просто не отпущу, – то ли пошутил, то ли пригрозил Роман, – а ну пошли.
– Да у меня дела еще…
– У всех дела, – и, презрев мои колебания, Роман схватил меня на руки и потащил – да-да, именно в тот самый коттедж.
«Ну, привет тебе, приют священный».
Со времен моего посещения тут все осталось, как и было, вроде бы ничего не поменялось.
Роман быстро растопил камин.
– Так, тут должно быть тепло, – приговаривал он, заворачивая меня в плед и усаживая в кресло у огня, – кофе у меня есть, сейчас заварю.
Он зевнул.
– Прости. Двадцать часов за рулем, уже глаза в кучу. Приезжаю – а скотина голодная, по уши в дерьме.
Я заметила:
– Жестковато ты с ними. Честно говоря, они тут не особо виноваты. ФМС с проверкой нагрянула…
– Да они тебе навешают, верь больше, – прервал он, – патенты сам делал, все гладко.
– Да, но…
– Да ну и фиг с ними, Танечка! Рассказывай, как дела, как да что, я пока кофе сварю. Говори, я все услышу, – и ушел на кухню.
– А ты откуда двадцать часов за рулем?
– Видишь ли, папа в Латвии умер.
– Соболезную.
– Спасибо. В общем, я там застрял надолго, принимал наследство, переоформлял-продавал дом, нотариусы эти, русофобы несчастные. Там-то меня помнят – когда в сборной был, на меня молились, когда после скандала вылетел – возненавидели. Плюс на границе непонятки и предъявы. Ты-то как сюда попала?
Я наплела историю про старое знакомство и «почему бы не сделать доброе дело, особенно если платить не надо», потом, поддерживая дружелюбный щебечущий фон:
– Нет уж, таинственный Шеф, лучше ты расскажи. Почему ты – Шеф? Ты тут управляющим?
– Нечто вроде. Председатель колхоза.
– А, понимаю, это твой поселок…
– Ну, в целом да, идея моя. Была у меня такая задумка…
Он излагал свой бизнес-замысел с экофермой и прочими вещами, о которых я уже слышала, и поэтому я получила возможность просто поддакивать, проводя негласный осмотр помещения. Разумеется, я его уже видела, но теперь предстояло оценить все под новым углом. Уже с учетом того, что, по моей версии, тут могло произойти, в том числе и в этой каминной, такой уютной и замечательной.
Огромный диван без покрывала – чисто, под диваном – вроде бы тоже все чисто, трудно поверить, но даже пыли не видно. Ковровое покрытие прикреплено к полу, но ни пятен, ни иных следов не видно также… очень странно.
Так, пора вставить реплику:
– Так эти голубые коровки с твоей малой родины?
– Да, курземские, из-под самого Вентспилса. Знаешь, где это?
– Нет.
– Момент, расскажу.
Пока он что-то там излагал, я вдруг поймала себя на мысли о том, что, несмотря на логические выкладки Гарика, кортик, тот самый, как бы эсэсовский, выглядит уж очень натурально.
Обернув рукоятку куском пледа, я подергала, пытаясь извлечь полотно из ножен, но ничего не получилось. Может, в самом деле макет? Хотя, если судить по весу, ножны далеко не пустые.
А вот это еще один номер. Как же я раньше-то не обратила внимания?
Ткань ковра – как раз по бордовому полю, – явно была повреждена, и снова, как на фото с корпусом Ольги, нити не раздвинуты, но разрезаны, причем очень острым лезвием.
Быстро и бесшумно отогнув ковер, я увидела, что в бревне зияет достаточно глубокое отверстие.
И еле успела отдернуть руку, поскольку вошел Роман с подносом, на котором дымился божественный напиток:
– Садись, будем кофейничать.
Он усадил меня обратно в кресло, подал чашечку, а сам пристроился на коврике у моих ног. И снова зевнул во всю пасть, как пес.
– Глаза слипаются, – извиняясь, пояснил Роман, – я не собирался вообще так быстро возвращаться, но позвонила жена, в истерике, потребовала вернуться. Я сюда и заехал-то просто по дороге.
– Так ты женат? Поздравляю, – порадовалась я за друга детства, пусть и не совсем искренне.
– Спасибо. Да, женат. Классная баба и умна, как сто чертей. Ну, по большей части. Я и помчался обратно: если Римка говорит, что что-то случилось, значит – что-то случилось, серьезное и весьма.
– Римка? – переспросила я. В памяти всплыли обрывки Ленкиных сводок: – «Лет-то ей предостаточно»… «хороша неземно»… «муж молодой». – Постой-постой. Так это ты женат на Еккельн?
Роман вздернул брови:
– Скажешь тоже. Это она замужем за мной. И она не Еккельн, а Озолиня.
– А. Странно, а вроде бы везде она как Еккельн проходит.
– Проходит, говоришь? – прищурился он. – Ну устрою я ей.
– Эва как.
– Шучу-шучу. Это она, чтобы долго не объяснять, и для рекламы. В городе Еккельн знают, а меня никто и не помнит. Вот она и оперирует под своей прошлой фамилией. Чтобы замужем за мной – и как бы без меня – со мной такой номер не пройдет. Или моя фамилия, или никак иначе.
– Да ты, оказывается, деспот и тиран.
Роман нежно сказал:
– Злюка, как всегда, – взял мою ладонь и прижал сначала к своей щеке, потом к губам. По спине пробежал холодок, по нервам – ток.
– Конечно, шучу я. Я ее очень уважаю. Честно сказать, у меня такого товарища никогда не было, из нас неплохая упряжка вышла, хотя она иной раз и тянет на себя. Все-таки столько лет руководства. Ничего, это все лечится. А уж ты – и это не обсуждается, – с тобой никто никогда не сравнится.
– Ну сравнилась же, – кажется, это прозвучало резковато.
– Ты – это мечта, идеал, леденящая душу ностальгия, – твердо заявил он, – а Римка – это жена регулярная.
– Да уже и с таким приданым, и с уже готовым дитем, – пошутила я.
– Ну, насчет приданого – у меня не меньше, – парировал он, – у меня одна олимпийская пенсия в два раза больше, чем вся ее официальная зарплата. Да и бизнес у нас на равных… так, погоди, с каким дитем?
Я подивилась такому блаженному неведению:
– У нее же дочь вроде бы.
– А-а-а-а! – после паузы протянул Роман. – Это ты Ольгу-Хельгу имеешь в виду? Какое же она дите? Здоровая кобыла, себе на уме. Она сама там где-то шебаршится.
– Так вы с нею, что же, не общаетесь?
– Нет, почему же. Встречаемся, как положено приличному семейству. На дни рождения там всякие, на Новый год созваниваемся. В начале нашего общения, после свадьбы, она, конечно, поскандалила – мол, что это вы, мамаша, за унтерменша замуж вышли? – но мы пообщались, и она угомонилась. А уж как выяснилось, что у недочеловека есть чем поживиться, то и совсем смирилась. Даже на лето сюда заезжала, ключи-то в сторожке всегда.
– И ты не просто счастливый муж, но и папа.
Роман коротко хохотнул:
– Не то слово! Отчим. Что я ее, удочерять буду? Нашли дурака. И потом, что за дичь, у папы с дочей разница в возрасте всего четырнадцать лет.
Он подлил мне еще кофе и снова пристроился у ног.
За окном накрапывал дождь, разговор прервался. Я, перестав удивляться гримасам судьбы, уже начала размышлять о том, как бы поизящнее организовать допрос Ольгиных друзей, якобы причастных к убийству, – по крайней мере как утверждала она сама.
«Основная проблема в том, что они могут быть настороже. Если взять да в лоб вызвать на допрос – придется светить факт пропажи Ольги, и что может последовать? Они могут просто разбежаться как крысы. Могут начать тупо все отрицать – и что им противопоставить? Ведь коттедж-то официально не сдавался, да и вообще… Возможно, Ольга просто приехала, взяла ключи под гулянку. Не исключено, что и Макс с Алсу вообще не в курсе ее пропажи – а на найденной руке-то не написано, что она Ольгина… надо придумать что-то, чтобы и дети не разбежались, и доказательства можно было бы получить».
В этот момент я вдруг опомнилась и поняла, что Роман почивает, пристроив голову мне на колени.
«Вообще ничего себе ситуация, – с некоторым недовольством подумала я, – кислое дело. Как бы Римма не узнала об этом милом казусе, иначе не видать мне основного, то есть вознаграждения. Все-таки женщина, пусть и умная, как сто чертей».
Пока в голове клубились эти в высшей степени трезвые и похвальные мысли, пальцы сами собой погрузились в эту ароматную шевелюру. Под руку попадались и уши, причем, как выяснилось, серьги в правом не было, а мочка была разорвана.
«Хорошо погулял морячок в чужом порту, кто это ему лопухи-то надрал так. Ну ладно, не суть. Вернемся к нашим баранам. Печенкой ощущаю, что настал момент для психологических экспериментов. То, что преступление совершено сообща, мне лично практически очевидно. В пользу этого говорят как минимум разные способы отделения конечностей… два способа, по ходу, и два разных инструмента. Плюс голова. Заранее спланированное, хладнокровное убийство с сокрытием трупа? Странно, нелогично. Да и с чего бы это они вдруг так озверели? Чем, собственно говоря, одна-единственная девчонка могла до смерти разобидеть как минимум трех разных людей? Даже если предположить, что она открыла филиал Рейха и начала доводить всех проповедями о белых бестиях…»
Я фыркнула, представив, как мог бы выглядеть этот саммит с участием русского богатыря, чеченского борца и сербки из Косова. Наверно, увлекательно, живенько, но недолго.
«Ну перестань. За такие вещи в таком масштабе ну по щекам надают или выпорют, не отрывать же голову с руками… Ритуальное убийство?»
Я не выдержала, прыснула и засмущалась собственной черствости. Вот с чего, казалось бы, веселиться? Удивительная это вещь, людская психика, когда градус трагедии зашкаливает, то больше и больше тянет на смех.
Я аккуратно, чтобы не потревожить почивающего странника, извлекла телефон и снова с пристрастием всмотрелась в лица Ольгиных друзей.
Никак не могу отделаться от мысли, что они мне симпатичны. Даже несмотря на то, что все, буквально все указывает на то, что они причастны к убийству, причем непосредственно… а что до Алика Вознесенского, то аж руки у меня чешутся заняться именно им. Зуб даю, что он не просто, а причастен-причастен.
«Надо как-то подвести к тому, чтобы они не просто сами во всем признались, но и рассказали, что и как произошло. Всем было бы проще, и им прежде всего. Хорошо, и мне тоже. Попробовать напрямую? Рискованно, но не может же быть, что у них совсем не осталось совести. В целом порядочные, образованные, вполне положительные, по Ленкиным словам, молодые люди, которых к тому же обучают созидательному труду управления…»
– О, Танечка, детка, золотые ручки, – сладко простонал Роман, не открывая глаз, – прямо отпустило.
Он потянулся всем своим ладным, жилистым телом (я сильно сморгнула), широко зевнул, ловко, одним движением, поднялся с пола и протянул мне обе руки:
– Давай, наверное, поедем. Я вообще сюда заскочил на минутку, жена небось с ума сходит.
Легким рывком подняв меня с кресла, он элегантно поцеловал мои ручки и достал телефон, на который как раз беззвучно шел вызов.
– А, ну да, вот и она, – совершенно равнодушно констатировал Роман, продолжая удерживать меня, и дал отбой, – тут все равно ни пса не слышно. На чем мы остановились?
– На том, что пора, – согласилась я с некоторым сожалением.
«Так хорошо, спокойно и продуктивно думалось, еще бы минут сорок. Блин!»
Я ужаснулась. Это сколько времени бедный Гарик ждет тачку!
… – Слушай, это что, твоя? – деликатно, явно стараясь не обидеть, спросил Роман, кивая на Гариков драндулет, грустящий на стоянке.
Я решительно открестилась:
– Нет, нет, что ты. Это дру… друзей, в общем. А с моей беда. Мою ремонтировать надо.
– Ага, – со значением протянул он, – ну, тогда поехали посмотрим.
– Что посмотрим?
– Там и посмотрим.
– Хорошо, только сначала тачку вернуть надо.
…Виновато озираясь, я поставила Гарикову машину на стоянку как можно ближе к отделению, припрятав ключи в бардачок и написав Папазяну благодарственно-извиняющееся сообщение. Будем надеяться, что он примет мое искреннее покаяние.
Считаные минуты спустя мы уже были у моего и бывшего Роминого дома.
– Вот моя.
Он одобрил:
– А, ну вот это куда лучше. Ключи с собой?
Я сбегала, принесла ключи, Роман влез за руль, завел, послушал, пожал плечами и деловито сообщил:
– Машину я забираю. Дня через три все будет готово.
– И только? – ошеломленно спросила я.
– Три дня, я же сказал, – терпеливо повторил Роман, чуть морщась. Ишь как коробит, когда его слова подвергают сомнению.
– А-а-а-а… денег сколько? – с замиранием сердца пролепетала я.
Он прищурил свои и без того некрупные глаза, по своему обыкновению прицеливаясь, и наконец спросил прямо:
– Иванова, ты дура?
– Н-н-нет.
– Вот и я смотрю: вроде бы непохоже. Телефон продиктуй.
Выслушав, он набрал мой номер – и я увидела на экране своего гаджета номер, по которому звонила для возврата денег за прерванный отдых в «Дубе и липе».
Не успела я понадеяться, что у бывших спортсменов слабая память, как получила обескураживающее опровержение:
– О как. Так это ты, что ли, отдыхала в коттеджике?
– Ну, в целом… – промямлила я.
– И не сказала, вот темнила-то. А я думаю, что за коза мне мозг выносит? Что там вообще стряслось-то?
– Понятия не имею, – ответила Таня, включая очаровательную блондинку, без особого труда притворяясь обиженной и взволнованной, – я приезжаю на три дня, только успела в сауну сходить – и тут полиция, понятые, глупые вопросы.
– А-а-а-а, ну ладно, – без особого интереса, рассеянно кивнул он, набирая номер. – Алло! Да, я. Леха, эвакуатор пригони, да. Сейчас кину гео, жду здесь. Ну ладно, соседушка, бывай, – это уже мне, – за машину не беспокойся, обожду, погружу, доставлю. И, само собой, позвоню. Отдыхай.
Он послал мне воздушный поцелуй и отвернулся.
«Да уж, в городе никаких внешне заметных проявлений симпатий – а ну как Риммочка увидит», – недовольно подумала я, поднимаясь на лифте. С другой стороны, какая разница? Главное, чтобы машину сделали.
Ах как удачно-то!
Настроение, впрочем, было препоганое, тем более что так и тянуло глянуть в окно.
«Ни за что», – твердо решила я и минут десять спустя таки глянула.
Мою ласточку грузили на эвакуатор, Роман снова вел беседу по телефону, не спуская при этом глаз с моего окна. Я немедленно задернула занавеску и отошла от окна.
Не дождешься. Отправившись в ванную, я долго, тщательно вымывала руки, пытаясь удалить этот настырный, хотя и еле ощущаемый аромат.
Глава 21
По окончании процесса катарсиса я не без труда собрала воедино разбегающиеся мысли и с деланой бодростью скомандовала:
– Итак, приступим!
Чашка кофе, листок бумаги – поехали.
Алсушка заявила о пропаже одной простыни, якобы прожженной. Гарик заметил, что останки были увязаны не в пакет, как это обычно делают (к сожалению, статистика наработана), а именно в простыню, причем из качественной толстой и грубой ткани. И смешно не заподозрить, что эта ткань – не что иное, как льняная простыня из коттеджа. Мы с ее товарками познакомились довольно близко – отличная продукция.
Что можно сказать о следе, который обнаружился в бревенчатой стене за ковром? Он глубокий, явно от острого лезвия – возможно, кортика. Напрашивается вывод, что кортик держала мужская рука. В пользу этого не так много тезисов. Тут надо бы экспертизку поглядеть, выяснить, насколько сильным был удар.
То, что удар нанесен мужчиной, кажется наиболее вероятным. Помимо прочего, женщины предпочитают использовать в качестве оружия нечто менее экзотическое, претенциозное, без символов и знаков. Более привычное и то, что всегда под рукой любой хозяюшки, – кухонный нож, например.