Русалки
Старик закряхтел и вновь блеснул пенсне:
– Как знать, как знать, Иван Николаевич.
Мы оба замолчали. Пора было решаться или отказываться.
– Вы считаете, что та картина принадлежит Крамскому? – насупился я. – Но если да? Вы не ответили на мои вопросы.
– Всё очень просто. Иван, я считаю себя опытным специалистом в сферах искусства, археологии и этнографии. Я коллекционер и предприниматель. Тем не менее, деньги для меня никогда не были первопричиной. Всё дело – в искре, истоке, тайне, загадке, Большом Взрыве. Вы меня понимаете?
– Не очень, – уклончиво ответил я.
– Вы никогда не задумывались, почему определённый круг людей выбирает для себя поприще коллекционирования? Ведь причин множество. Но главная из них – энергетика вещи!
Я сделал вид, будто с большим интересом и вниманием слушаю своего собеседника.
– Энергетика, аура, сила, которую несёт в себе любое произведение искусства, будь то картина, скульптура или фарфоровая ваза, неповторимы. Почему собиратели всегда гоняются за оригиналами? Почему все едут в Лувр, чтобы созерцать «Джоконду» да Винчи? Люди выстаивают очереди и, наконец, добираются до заветной цели, а картину видят лишь издалека и то под стеклом. Почему все так стремятся увидеть произведения вживую? Намного проще купить путеводитель, альбом, каталог, рассмотреть в деталях хорошо оцифрованную вещь на экране компьютера. Почему все выбирают иное? Почему, когда вы смотрите на африканскую маску какого-то племени людоедов в интернете, вы ничего не ощущаете? Но стоит вам увидеть её вживую, как вас пронзает ледяной холод и страх. Почему люди идут в театры и на концерты? За энергетикой. Она правит миром. А талантливо исполненные и особенно гениальные произведения могут просто задавить вас ею. Конечно, в зависимости от того, сколько сил, переживаний, страсти вложил автор-создатель в своё детище. Что пережило произведение? Что оно видело? Приносились ли ему жертвы? Поклонялись ли ему? Восхищались ли им? – глаза Ефима Александровича лихорадочно блестели. Он стоял, словно изваяние. Опирался на свою необыкновенную трость и хищно улыбался.
– Иван, теперь, я думаю, Вы меня поняли. Я всегда гнался за этой подлинной силой, исполненной первозданной божественности остановленного времени, за этой застывшей эмоцией. Я всегда преклонялся пред гением импрессионистов и передвижников. Крамской для меня многое значит. Большего объяснять я Вам не хочу. Денег у меня достаточно.
Третьяков резко перевёл разговор в другое русло.
– Вы, Иван, человек неглупый. Прекрасно знаете, сколько неизвестных произведений всплывает каждый год на мировом арт-рынке. К сожалению, я не всегда успеваю за уникальными артефактами, способными перевернуть историю искусства. Но здесь… Здесь нечто иное. Та картина из местечка Ринтала – другая. В ней я уловил ту энергию, которая питает меня, словно вампира. Не помните ли Вы письмо достопочтеннейшего Ивана Николаевича Крамского своей жене Сонечке? «Ни в одной из копий нет ничего того, что есть в подлиннике. Это действительно что-то почти невозможное»5, – процитировал он.
Опять склонил голову набок. Теперь его пенсне зловеще блестело на майском солнце. Гром вновь прокатился по небу. Гроза приближалась. Налетел ветер.
– Я готов купить ту картину, если буду уверен на сто процентов, что она принадлежит кисти Крамского. Вы можете спросить: почему, раз я так ценю нерв картины, делаю упор на конкретное авторство? Какая разница, чьему таланту принадлежит полотно? Видите ли, дело в том, что для меня просто важно знать – Крамской это или нет. Не хочу говорить Вам о причинах этого. В конце концов, и моё желание, и мой заказ Вам – моё личное дело
– Послушайте, Ефим Александрович, – пора было напомнить Третьякову о тревожащих меня моментах, – Вы меня, конечно, простите, я думаю, Вы как человек образованный, и сами всё это знаете, но всё же… Есть центры исследования, в которых работают настоящие специалисты, там современнейшая техника, серьёзные методики – именно там Вам могли бы сделать достаточно серьёзный анализ полотна…
Старик перебил меня:
– Я Вас понял, Иван Николаевич, но это Вы меня послушайте. Вы – человек, буквально проживший жизнь Крамского год за годом. Ну, что Вы смеётесь? Так ведь и есть. Вы знаете каждый его шаг… Разве Вы можете позволить какому-то химику или физику с холодной головой и трезвым расчётом решать судьбу картины, которая ему и не интересна вовсе? Я не отрицаю: рентген, все эти волшебные лучи могут быть весьма полезными, но разве эти технари с физматовским образованием могут понять и прочувствовать все нюансы? В их пробирках и лампах нет души! Нет, Иван Николаевич, мне нужно именно Ваше мнение! Ваша насмотренность нужна мне, Ваш глаз, ваш вкус! Первое впечатление для людей, подобных Вам – вот самая лучшая методика. Я верю, что эта картина очень старая. Она мне нравится, она меня манит… Я не специалист по Крамскому. А Вы – да. Поэтому я хочу полностью довериться вам. Не скрою: восторженные отзывы Павла о Вас сыграли свою роль. Если Вы скажете, что та картина – неизвестный доселе шедевр Крамского, Вы получите четверть от суммы, которую я поставлю за картину, а, поверьте мне, она будет немаленькая. Если нет, я заплачу вам тройной гонорар, который Вы получаете в год от своих статей. Все Ваши расходы во время поездки я беру на себя. Считайте, что это полностью и даже сверх того оплачиваемый отпуск. Не переживайте, командировка не будет долгой. Это Вам выгодно. Насколько мне известно, Ваше материальное положение сейчас не блестящее. Простите, за нескромный вопрос: каков ваш ежемесячный заработок?
Я открыл было рот, чтобы возразить, но Третьяков меня оборвал:
– Гроши. И не пытайтесь меня разуверять. Вы согласны?
Я прикусил губу. Это, действительно, было выгодное предложение.
– Ну же, Иван Николаевич, не сомневайтесь. Не сама ли Судьба предлагает Вам беспроигрышный билет?
2 ГЛАВА
ОЛЕСЯ
Карелия. Ильмее. 2 июня 1989 года. 20:00
Олеся подоила корову и теперь, опершись на покосившийся забор, прищурившись, смотрела на закат. Он был похож на вселенское зарево, на великий пожар, дымившийся где-то далеко за лесом, куда они с бабушкой не раз ходили собирать маслята и грузди.
Лето началось зноем. Вязкая липкая жара изнуряла и обессиливала. Духота билась пульсом в нагретом парном воздухе. Мошки роем вились в воздухе – почти невидимые крошечные существа, похожие на английских фей. Они выписывали невероятные фигуры, кружась на одном месте. Девушка любила такие вечера. Иногда ей казалось, что в эти минуты она находится будто бы в ином мире, пьёт божественный нектар вечности, постигает суть вещей, видит душу Бога.
22:01
– Прогуляемся до озера?
Тоня догрызла маковую сушку и с надеждой смотрела на Олесю. Та допивала чай с гвоздикой.
– Уже поздно, – отказалась Олеся, – я устала, а завтра рано вставать.
– Ну, ты и зануда, – фыркнула Антонина, по привычке взбивая рукой свою задорную рыжую шевелюру. – Сейчас белые ночи. Да ты посмотри, какая красота вокруг!
Олеся молчала.
– Ты меня, конечно, извини, – хмыкнула подруга, – но теперь я понимаю, почему Гришка тебя отшил. Леська, ты – зануда. Такая погода! Ну, ты чего?
– Спасибо, что напомнила про Гришку, – на глаза Олеси навернулись слезы. – Извини! Я – спать.
– Ну и до свидания. Завтра я уезжаю, так что не знаю, когда теперь увидимся.
– Почему ты сразу ничего не сказала?!
– Потому да по сему. Сама не знала. Вчера Митька позвонил и сказал, что экзамен перенесли – у Михайлова экспедиция очередная, важная. Придется ехать.
– Ты можешь вернуться после экзамена, – Олеся убрала щербатую кружку в старый сервант.
– Да смысла нет. И денег. Я в городе останусь, закрою сессию, а уж потом вернусь. Хорошо хоть на день рождения твой попала.
– Я-то думала, ты скрасишь мои невесёлые трудовые будни. Молодец ты, – учишься!
Тоня молча подошла к подруге, и они обнялись.
– До скорого тогда! Прости за Гришку. Дурак он. Я тихонько выйду, не провожай. Бабушка Мотя вон умаялась, уже спит. Из города привезу книг!
Тоня ушла. Олеся выключила свет, прилегла на старую кровать и закрыла глаза. Нужно было раздеться и почистить зубы. Но она лежала, слушая тишину и кряканье коростелей за окном. Сон не шёл. За окном прогудел мотоцикл. Раздались радостные возгласы и смех – ребята собирались на танцы. Кто-то на всю мощь включил магнитолу.
Она уже почти смирилась со своей судьбой. С деревенской глушью и вечным одиночеством. Это одиночество забиралось к ней под одеяло каждую ночь. Как огромный хмурый паук, оно опутывало ее своими холодными тонкими паутинами, давило на грудь. Всё случилось так, как случилось. Олеся верила в судьбу.
Родители ушли из жизни, когда ей не было и пяти лет. Олеся помнила только жизнь с бабушкой Матрёной – заботливой, весёлой, неунывающей бабушкой. Домашнюю работу, хозяйство, корову Майку Олеся никогда не воспринимала как обузу. Она не жаловалась, хотя жизнь была тяжёлой и однообразной. За исключением пары школьных друзей да подруги Тони, девушка больше ни с кем и не общалась. Она жила по законам замкнутого деревенского мирка: здоровалась с каждым жителем в посёлке, следила за огородом и коровой, дежурила на выпасе коров, сама косила сено, брала в сельпо продукты по талонам.
От скучных будней спасали книги. Увлёкшись творчеством Вознесенского, она стала писать стихи. Больше о природе. Чуть позднее, когда в Лесиной жизни появился Гришка, стихи переросли в чувственные зарифмованные послания к нему. Когда расстались, черпать вдохновение стала из собственных страданий.
Ажурные стрелки на старинных настенных часах замерли на цифре двенадцать. Эти часы были семейной реликвией и висели в доме ещё до рождения Олеси. Много раз девушка пыталась вызнать у бабушки Матрёны, отчего они не ходят, почему занимают место, ведь вместо них можно было бы повесить вполне достойные современные часы. Однако бабушка отмахивалась: мол, это вещь семейная, а большего знать и не положено.
Окно было открыто, и было слышно, как мимо дома прошли Димка с Есенией – Олесины одноклассники. Они уже год как отучились в институте и совсем недавно стали встречаться. Кажется, Сеня говорила что-то о театре имени Комиссаржевской – Леся точно не услышала. Однако ей хватило той чистой светлой непосредственной радости в голосе одноклассницы, чтобы ощутить чудовищную пропасть, которая разъединяла их счастливый солнечный мир и обыденный, деревенский, пропахший молоком, силосом мир Леси. Нет, она не завидовала – внутренняя культура и воспитание бабушки Матрёны не допускали и мысли о зависти.
Ах, как было бы здорово тоже поступить в университет и заниматься там тем, что интересовало её больше всего – изучением живописи! Её мечтам не суждено было осуществиться. Когда девушка заканчивала одиннадцатый класс, у бабушки случилось два инсульта – один за другим. Врачи делали неутешительные прогнозы – возраст. Но к удивлению медиков и счастью Леси, бабушка выкарабкалась и медленно, но верно стала идти на поправку. Внучка помогала разрабатывать ей руку, делала всё по дому. Именно тогда-то на неё и свалилась вся работа по хозяйству, забота о корове Майке.
В тот год она не стала поступать в институт. Бабушка умоляла Олесю не ломать свою жизнь ради неё, но внучка была непреклонна – слишком сильно она любила своего единственного родного человека. И она осталась в деревне.
Олеся попыталась отогнать грустные мысли.
Сегодня у неё задался необычайный день: на рынке у магазина она по счастливой случайности получила самое настоящее живописное полотно! Его привез странного вида старичок-торговец картинами и подарил Лесе просто так, совершенно бесплатно.
Хотелось повесить картину на стену, но нужно было вбивать гвозди, поэтому она решила отложить это занятие на завтра. Олеся была очень рада неожиданному подарку, хоть бабушка Матрёна и не одобрила его, узнав, что картина называется «Русалка». Лишь перекрестилась и недовольно проронила: «Тащишь в дом утопленницу, не к добру это».
А вот Олеся так не считала. Картина завораживала, пленяла. Девушка чувствовала, что полотно принадлежит кисти большого талантливого художника.
Самым удивительным было то, что девушка на полотне была очень похожа на Лесю.
Она ещё раз обратила взор на картину, которая была прислонена к оклеенной жёлтыми обоями стене. Накинув шерстяной плед, закрыла за собой дверь и выскользнула прочь из дома.
3 июня. 00:30
– Она холодная… – Есеня обернулась к Димке. – Не до шуток! Я не буду. Сам лезь в эту холодрыгу.
Озеро Айтярви дышало покоем и смирением. Его молчаливые воды были темны и напоминали вязкий дёготь. Серебристый свет белых ночей проникал в живое тело озера и вибрировал на поверхности тонкой рябью. Камыш и осока у берега тихо подрагивали, когда с востока налетал лёгкий ветерок.
– Вода как лед! Не прогрелась совсем!
Девушка ещё раз попробовала пальцами ног воду у самой кромки песчаного берега. Кожа сразу же покрылась крупными мурашками.
Дима подошел к ней и нежно взял её руку в свою.
– Ладно. Ты проспорила. Я так и знал. Пойдем домой.
– Ну, уж нет, – Есеня присела на берег и обхватила руками колени. – Глянь, какая ночь! Давай посидим немного. Завтра же уезжаем. Хорошо, что Тоня едет с нами. С тех пор, как школу закончили, редко встречаемся. Она как-то всё больше с Леськой в последнее время общается.
– Это и не удивительно! – Димка не стал перечить ей и присел рядом.
– Красота… Как на открытке. Обожаю такие минуты. – Есеня положила голову на плечо Диме.
Они молча любовались ночным озером. Нежность и смущение смешались в их взглядах.
– Слушай, – Димка встал и отряхнул с себя песок, перемешанный с сосновыми иголками. – А давай костер разведём! Всю ночь тут проведём, а? Здорово же?
Есеня согласно кивнула.
Принялись обследовать берег в поисках сухих веток. Где-то далеко в посёлке протяжно завыла собака. Димка обогнул невысокую кривую сосенку и спустился к самой воде – на берегу лежало старое сухое дерево – обитель древесных муравьёв.
Есеня скрылась из виду, но он слышал, что она разожгла огонь – сверху доносился треск костра.
Димка присел у бревна и стал обдирать старую кору и ветки. Трухлявая древесина сыпалась и крошилась. Вдруг он уловил лёгкий всплеск справа от себя. Из воды вынырнула девушка. От неожиданности он поскользнулся и чуть не упал. Слегка стушевался, но взял себя в руки.
А он-то так надеялся на то, что сегодня они с Есеней останутся на озере одни. Это место знал лишь он – местные и приезжие сюда не добирались из-за крутого спуска, поросшего густыми зарослями елей и осин. Холодные ключи били в воде через каждые три метра. Именно поэтому здесь не купались.
– Кто ты? – недовольство сквозило в голосе парня. – Не замёрзла? Тут же ключи, да и вода ещё не прогрелась.
Девушка плавно качалась на спокойной глади озера и внимательно смотрела на своего собеседника. Дима не знал её – очевидно, приехала к кому-то в гости из города. Приятный овал лица, глазищи орехового цвета, маленький, чуть курносый носик, длинные светло-русые волосы – девушка, несомненно, была красавицей. Тут же в голове мелькнула мысль, будто бы он видел её где-то, но только когда, где? Не мог припомнить.
– У тебя сейчас ноги сведёт. Выходи. Или плыви дальше, только спасать тебя я не собираюсь.
Девушка заговорщически подмигнула и нырнула с головой под воду.
Прошло почти минута, а её и след простыл. Парень начал нервничать. Сверху послышалось:
– Дим, ты скоро?
– Чёрт! – выругался он и начал стаскивать с себя рубашку. С ночной плавуньей явно что-то случилось.
– Я сейчас, – отозвался Димка и снял шорты.
Вдруг треклятая девица выскочила из воды прямо на него и радостно и заливисто рассмеялась.
– Да иди ты, – огрызнулся молодой человек, отряхнул с себя ледяные капли и начал одеваться.
Незнакомка вышла не берег и присела рядом.
– Я Вас обидела? Извините, я живу в глуши и многого не знаю.
– Эмм… Я тут с девушкой. Может, ты это… Ну, уйдешь? Или поплаваешь в другом месте?
На странной гостье не было купальника – только бесформенная белая рубаха ниже колен, которая, намокнув, облепила стройное тело незнакомки и сделала её похожей на одну из ниобид.6
– Я живу у тётушки Галины, – произнесла девушка.
Димка промолчал. Женщина по имени Галина была здесь одна. Тётя Галя Богатырёва жила на отшибе довольно замкнуто. О ней ходила недобрая слава. Парень никогда близко с ней не общался, но при встрече здоровался коротко и громко, как со всеми.
Димка отвернулся от девицы и зашагал к костру. Через пару минут обернулся – приезжей незнакомки и след простыл. Наверное, послушалась его совета и пошла домой. Вода оставалась спокойной и нетронутой. Молодой человек глубоко вдохнул в себя вкусный ядрёный воздух белой ночи и выдохнул лёгкое облачко пара. Стало прохладнее.
Есеня сидела у высокого горячего костра и, вытянув руки к теплу, напевала колыбельную.
– Долго же тебя не было! И где наши дрова?
Только тут Димка сообразил, что оставил их на берегу.
– Не стал брать – сырые совсем, – буркнул он.
– А я слышала чьи-то голоса вон там!
Девушка указала рукой на старый пляж у трёх сосен – в противоположную сторону от того места, где он только что был. Димка с облегчением выдохнул. Значит, подруга ничего не видела.
– Там нет никого.
– Нет же! Красивые женские голоса. Они что-то пели. Может, русалки? Как ты думаешь, в нашем озере они водятся?
– Чушь какую-то говоришь, – рассердился Димка и положил сухой сук в прожорливые языки пламени. Прижал Есению к себе. – И вообще, это глупые девчонки рассказывают по ночам страшные истории. Ты же у меня не такая?
Есеня потупила глаза и, смущённо улыбнувшись, ответила ему поцелуем.
3 ГЛАВА
ИВАН НИКОЛАЕВИЧ ЭЙН
26 мая 2018 года. 22:40
В который раз я проклинал себя за то, что ввязался в эту авантюру, связанную с атрибуцией неизвестного полотна Крамского. Конечно, художник никогда не бывал в Карелии, а если и бывал, то об этом уже давно было бы известно. Если допустить, что именно Крамской написал эту картину и если это действительно подлинник, то каким образом он столько лет оставался неизвестным и скрытым от хищных и зорких глаз агентов биржи искусства? Каким образом картина очутилась в заброшенном карельском посёлке?
Больше всего в этой ситуации меня злило то, что безумный коллекционер даже не удосужился показать фотокопию картины, а ведь фотография у него, наверняка, была, и не одна. Несколько раз я просил Ефима Александровича об этой услуге, но мерзкий старик лишь отнекивался, ссылаясь на плохую память и нелюбовь к современным гаджетам. Якобы, когда он был в посёлочке, у него не было с собой фотоаппарата, а с камерой на телефоне он не дружил. Всё это выглядело довольно абсурдным и очень меня смущало.
Я резко надавил на тормоза – за роем терзавших меня вопросов вовремя не распознал полустертого, но все ещё находящегося на посту лежачего полицейского, который мне отомстил неприятным дребезжанием колодок и свистом переднего колеса. Я выругался, как обычно бывало в таких случаях, и снова втопил педаль газа в пол. Мой старенький, но прочный BMW отозвался фырчаньем мотора и одобрительным гулом ветра в лобовое стекло. Я мчался в Карелию на всех парах – хотел поскорее разобраться с этим делом.
Посёлок Сапёрное остался позади. Миновал Отрадное. Покурил. Выпил кофе и полетел дальше. Мой бумажник был набит деньгами, врученными Третьяковым. В проигрывателе играла Алиса «Красное на чёрном», и моё настроение начинало медленно подниматься. Солнце припекало и, как бы банально это ни звучало, жизнь налаживалась.
23:45
– Ваши документы, пожалуйста, – суровый пограничник на КПП глянул на меня сверху вниз, с цепкостью Цербера и угрюмостью Харона выудил из моих рук паспорт. За три часа я добрался до пункта назначения. До Ринтала – заброшенного карельского посёлка – было рукой подать: какие-то пятнадцать километров, и я на месте!
Зычный голос охранника границы сурово уточнил:
– С какой целью приехали? В гости?
Дабы не усложнять допрос, я коротко буркнул:
– Да.
Пограничник протянул документы. Я было уже двинулся к шлагбауму, как тот крикнул издали:
– Вы в Тоунан?
Ефим говорил, что Тоунан – посёлок рядом с финской границей, недалеко от Ринтала.
– В Ринтала. К другу. Он дачу здесь себе недавно купил.
Пограничник стряхнул комара с обритого виска и махнул рукой, чтобы я проезжал.
Минут через пятнадцать я заглушил мотор и вышел покурить. Грунтовая дорога была сырой после недавнего дождя. Где-то в лесу куковала кукушка. Прямо под ногами росла кислица, а у обочины дороги, у огромного валуна, робко зеленели листики брусники и земляники. Грибов здесь, наверное, летом!
Я огляделся. Отворотка на Тоунан осталась за спиной километрах в пяти. Передо мной расстилалась серпантинная дорога, похожая на спину чёрно-серого кита. Её, как на открытке, обрамляли леса. Я пошёл за телефоном, чтобы сфотографировать эту красоту и, когда мой Honor приятно захолодел в ладони, загоревшийся экран сообщил радостную новость: связи нет. Совсем. Я поискал сеть – на мониторе всплывали неизвестные мне финские названия: «DNA, Sonera, Fl Elisa». «Прощай, цивилизация!» – подумалось мне.
27 мая 2018 года. 00:10
Я бросил окурок на землю, сел в машину и включил зажигание… Точнее сказать, повернул ключ, но машина осталась недвижима. Огоньки проигрывателя, часы, стрелки на спидометре были мертвы и не реагировали на мои действия. Странно. Аккумулятор не должен был сесть, я проверял его сегодня утром. Однако действительность была такова, что я остался один в неизвестном мне месте ночью, хоть и белой, но без еды и воды, без связи, один – на безлюдной заброшенной дороге, в окружении лесов и диких зверей. Ситуация, подумалось почему-то мне, не как в фильмах ужасов, но неприятная.
– Чёрт! – я ударил по рулю. – Что же это за место, такое проклятое?
В жутковатой лесной тишине раздалось уханье совы.
– Впечатляет. Супер! – я в очередной раз попробовал завести свою старушку, но ничего не вышло. Навигатор в смартфоне не работал. Однако страничка была уже прогружена, и я отметил, что идти до посёлка не так уж далеко.
– Просто блеск! Это только мне так везёт?
Я захватил рюкзак, деньги, ключи, вышел из машины, захлопнул дверь и пошёл пешком в сторону Ринтала.
Каменистая земля хрустела под ногами. Мне мерещилось, что вдали слышится рёв моторов. Вечер выдался прохладным, а свою куртку я оставил в машине, на заднем сидении.
Так я шёл минут тридцать, пока вдруг откуда-то со стороны леса не донёсся чей-то голос:
– Подождите!
Я остановился как вкопанный. Ко мне спешила молоденькая девчонка лет восемнадцати-девятнадцати. Одета она была до неожиданности странно: в длинную белую рубаху почти до щиколоток.
– Доброй Вам ночи, – обратилась ко мне незнакомка, вскарабкиваясь по небольшому склону, поросшему травой и осинником.
– Доброй ночи, – равнодушно отпустил я. – Вам не холодно? Моя машина сломалась, и я пешком иду в Ринтала. Вы оттуда?
Девушка удивлённо подняла брови:
– Не знаю…
Удивился в свою очередь и я:
– Не знаете… чего?
В мозгу сразу пронеслась мысль: не умалишенная ли сия лесная гостья?
– Уже ничего не знаю, – ответила длинноволосая красотка и обхватила локти руками. – Я сбежала от отца, – она подула на ладони. – Почему так холодно? И… Почему на Вас такая странная одежда?
Я оглядел свою фиолетовую футболку с Че Геварой, затёртые джинсы и пожал плечами:
– Да кто бы говорил. Зачем Вы в одной рубахе в лес убежали… от отца? Он Вас бил?
Девушка испуганно помотала головой и вдруг внезапно обняла меня. Я ощутил запах скошенной травы в русых волосах, медово-пряный запах ее тела, сухость и холодность нежных тонких рук.
– Что это Вы делаете? – отпрянул от неё я.
В ответ девушка лишь сильнее обвила меня руками:
– Мне так холодно. Простите. Пожалуйста, я сейчас умру от холода.
Я включил в себе альфа-самца и тоже обнял её. Так мы простояли минут пять. В полнейшем молчании. Где-то на поляне за лесом крякали неугомонные коростели.
Наконец девушка отстранилась и отошла от меня. Её невероятные глаза – орехово-зелёные, с большими чёрными зрачками были какими-то фантастическими, инопланетными.
– Я живу в Ильмее, – склонила голову набок, как бы давая полюбоваться длинной тонкой шеей и соблазнительно стекающими по ней волосами.