– С купцом ли? – отозвалась Хлебослава загробным голосом, таким глухим, будто она сейчас немедленно умрет.
– Точно с купцом. Но вот в избе, где он вёл приёмы…– дочери Бармы переглянулись между собой, словно советуясь. – Там живёт…Она…
– Кто эта мразь?! – закричала Хлебослава в нетерпении. Ей нужно было срочно знать, кто та неведомая злодейка, что разлучила ее с мужем. Как и большинство женщин, Хлебослава направила гнев на соперницу, хотя разумнее было бы винить изменника. Но все знают, как непоследовательны порой бывают женщины. А изменник – он что, он, может, еще и вернется в раскаянии.
– Услада, – после паузы ответила Любора, продолжая теребить косицу.
– Что?..Услада?..– не поняла Хлебослава. – Как это?..Как…Какая Услада?
– Наша Услада, – подтвердила Путимира.
Воцарилась тишина, Хлебослава была поражена столь неожиданной и неприятной новостью, противоестественный и вопиющей. Любора и Путимира подошли к заданию обстоятельно: ошибки быть не могло.
– Низовка! Мерзавка! Мерзавка! – кричала Хлебослава, бегая по комнате в поисках своего убруса. В доме, где есть дети, трудно найти вещи, даже если стараться класть их на место. Вот и сейчас Хлебослава не могла отыскать головной убор, который дочери примеряли и не вернули куда должно. – Они обманывали меня! Гадина! – еще утром Хлебослава была готова умереть. Но уже сейчас ее объяла ярость. Оказывается, соперница – не какая-то неведомая женщина, а вполне определённое лицо. Да к тому же зависящие от неё самой, тетушки Хлебославы. – «Князь» ее, значит, пожелал! Подлую змею! – Хлебослава поняла, что ее обманули: Услада понадобилась не неведомому владыке, не для него ее забрали из этого дома. – Ваш отец старый дурень! Ей нужно от него лишь то благополучие, которое он может ей дать! А мне был нужен он сам! Я любила его! – Хлебослава ясно видела положение в отличие от своего мужа, опьяненного чарами молодого тела. И от этого возмутительного обмана она пришла в неистовство. Она жаждала отмщения. Наказать обоих предателей!
Жена Бармы торопливо одевалась, попутно рассыпая ругательства, которые никогда прежде не слетали с ее губ. Этот новый облик, а также её намерение двинуться в детинец – напугали дочерей. Ведь до сих пор она будто боялась выйти из дому: сидела, запершись в горнице. Возможно, опасалась, что кто-то узнает о ее позоре. Всячески скрывала новости от соседей. А главное, желала избежать встреч с Бармой и делала для этого все возможное – смотрела в окно, чтоб не пропустить гостя, причинившего ей боль. И да, ей было больно смотреть на него. Ей казалось, она умрет, если вновь заговорит с ним. Но вот, как все поменялось мгновенно.
– Матушка, не надо! Не нужно туда ходить! – дети хотели избежать новых потрясений для матери, которые обязательно обрушатся на нее, чуть только она окажется в детинце. Но и сам Перун не смог бы остановить сейчас Хлебославу.
****
– Ну и как там за морем? – Орм и Барма шагали по тропинке в сторону гридницы.
– Рядович говорит, что там отрадно! – глава вече первый день как вернулся в Изборск. Он устал с дороги, был голоден, торопился предстать перед князем с важным донесением и, разумеется, желал видеть Усладу, по которой соскучился, конечно. – Много интерес представляющего для ума и красоты для глаз…
– Неужто лучше, чем у нас тут? – Орм не был коренным жителем Изборска. В этом городе жил лишь год. Однако на словах разумно причислял себя к изборчанам, сокращая ту пропасть, которая есть между ним и кривичами. На примере Годфреда он понял, что чужаков не слишком жалуют.
– Ну как сказать…– благоразумный Барма не стал вдаваться в опасные рассуждения. Ведь ясно же, что лишь одно нелепое замечание может исковеркать ему всю дальнейшую дорогу делового человека. Умение держать язык за зубами есмь наивысшая форма мудрости. С другой стороны, что ж теперь и не жить вовсе, если и сказать нельзя и подумать!
– Ну понятно…– усмехнулся Орм. – До Великой вроде не так далеко…
– Если до города, то два дня пути, не дольше…
– А какой город? – поинтересовался любознательный Орм.
– Да уже никакой…Сгорел почти целиком в пожаре…– ответствовал глава вече, с сожалением вспоминая красивый город на реке Пскове.
– О боги, – для порядка посочувствовал тиун. – А купец твой как же?
– Не было его зиму, а вернулся и вот…– вздохнул Барма.
– Знаешь, я давно заметил, что это какой-то особый обман…Если тебя где-то нет, то ты полагаешь, что и ничего там нет. Не происходит ничего нового, коли ты ушел…Но на самом деле это наивысшее благо – найти покинутое место в неизменном виде. Чтобы понять, как изменился ты сам…
– Я не думал об этом…– признался Барма. – Князь сможет принять меня?
– А почему нет? Попробовать можно…
Барма и Орм уже почти дошли до гридницы, как вдруг услышали вопли. Сначала неразборчивые визги, затем вполне определенные крики. Мужчины повернули головы, желая знать, кто нарушил покой еще дремлющего детинца. Впрочем, Барма уже знал ответ, хоть и не желал верить своим ушам. Все происходило слишком быстро.
– Злодей! Предатель! Ты и эта присосавшаяся тля! – кричала Хлебослава, стремительно приближаясь к растерянному супругу. До сего момента во дворе было относительно тихо. Но вот в окошках стали появляться удивленные лица. – Лгун! Обманщик! Ты сказал, что она понадобилась ему! Я знаю правду!
– Слава…– опешил Барма. После бессонной ночи в пути он никак не был готов к столь резким поворотам. Крики жены на людях – это не только неприятно, но и опасно. – Прекрати это немедля…– Барма попытался взять супругу под локоть с тем, чтобы увести из детинца, но она грубо отпихнула его.
– Пусть все знают, какой ты обманщик! И какая она подлюка! – кричала обезумевшая от горя Хлебослава. – Ну, что, где князь?! Сейчас спрошу у него, куда мою племянницу «он» подевал! – грозила Хлебослава, вполне осознающая, чем можно напугать неверного супруга.
– О чем это она? – спросил Орм у Бармы, тщетно пытающегося ухватить жену хоть за что-то и увести ее домой.
– Она не в себе…– ответствовал глава вече, который только в одном видел спасение: объявить супругу спятившей. В этом случае их семья, возможно, не пострадает.
– Где князь?! Я желаю говорить с ним! – кричала Хлебослава, которая в своей обиде уже не видела границ дозволенного. – Где он?!
– С князем нельзя так просто говорить…Когда вздумается…Кому угодно…– заметил Орм, глядя на Хлебославу.
– Мне можно! Я тетушка его «возлюбленной» Услады! Что ж он ее ко мне не отпускает! Тревожусь я о ней! – Хлебослава была разгневана до такой степени и столь сильно желала наказания для Бармы, что была готова погубить и себя вместе с ним. – Ну, что, где моя племянница?! Что он там с ней делает! Почему ко мне не отпускает!
– Слава, ты погубишь нас…– прошептал Барма супруге, в ужасе осознавая, что сама она не замолкнет. И страшно представить, что будет, когда выяснится, как Барма устроил свои личные интересы, прикрывшись именем правителя. – Поговорим дома, только замолчи…– почти умолял Барма. А двор тем временем оживал. Люди с интересом наблюдали за разыгрывающейся сценой: глава вече хватает за руки небрежно одетую женщину, которая извивается и вопит. Не все узнали жену Бармы, а кто-то и вовсе не был знаком с ней, вечно занятой семьей и редко покидающей дом.
– Князь, ты слышишь меня?! – закричала неустрашимая Хлебослава во весь голос. Тут уже были и ее старшие дочери, которые тщетно пытались остановить мать. А у Бармы все похолодело внутри. Это представление детинец забудет нескоро. Особенно если у него будет громкий конец, на который, по всем признакам, нацелилась Хлебослава.
– Ее надо увести…– констатировал Орм, пока Барма тщетно пытался усмирить лишенную страха супругу: вопить во все горло, требуя правителя – это неслыханная дерзость, ведущая к погибели. – Стража…
– Любора…Путимира, уведите вашу мать! – Барма оказался в безвыходной ситуации, в которой был вынужден уже надеяться на детей.
А тем временем на зов тиуна приспела охрана. Барма схватился за голову – теперь Хлебослава успокоится, это бесспорно. Но уже слишком поздно: ставни гридницы распахнулись, в окне показался князь. Он выглядел так, словно только проснулся. Точнее сказать, как будто его разбудили, оторвав от желанного сна. Так и было на самом деле. Рёрик очень хотел спать. И это не было связано с каким-то переутомлением. Это было что-то душевное: он никак не мог выспаться.
– В чем дело? – голос Рёрика звучал не слишком приветливо. Совершенно точно, что крики Хлебославы потревожили его.
– Дозволь слово молвить, княже! – закричала нарушительница покоя, которую уже уводили со двора дружинники.
– Заберите ее поскорее…– шикнул Барма, торопя охрану.
– Нет! Мне надо говорить с князем! – настаивала Хлебослава. Платок сполз с ее темени, сама она раскраснелась и взмокла. Но теперь ее не волновал ни внешний вид, ни доброе имя. Она решила довести дело до конца. Эту решимость Барма прочитал в ее глазах и ужаснулся. Ей, может, уже все равно, что будет с ней самой и ее семьей, но только ему небезразлично дальнейшее.
– Отпустите женщину, – приказал Рёрик страже, которая до сих пор сдерживала смутьянку, рвущуюся на свободу.
– Государь, прошу простить…– заблеял Барма, пытаясь на ходу придумать, что говорить в противовес Хлебославе. Ведь очевидно, что владыка решил выслушать ее. И ложь самого Бармы быстро откроется. Страшно помыслить о дальнейшем…
– Кто ты? – спросил Рёрик у Хлебославы.
– Я жена Бармы…Вот его, – Хлебослава ткнула в сторону супруга. Она еле удержалась, чтоб не наградить его каким-то более звучным и подходящим ему прозвищем.
– Ох, ты уже вернулся…– Рёрик наконец заметил Барму, переминающегося с ноги на ногу.
– Вернулся только что…Как раз об этом и хотел переговорить…– Барма решил воспользоваться случаем и увести внимание князя в сторону от Хлебославы. – Есть важные вести, которые я прибыл сообщить…
– Моя очередь! Я к князю обращаюсь первой! – перебила Хлебослава. Ее поведение было непозволительно дерзким: женщинам полагалось знать свое место и свой черед, которые шли после мужа.
– Говори, – повелел Рёрик, обращаясь к Хлебославе. Он не любил кричащих около него баб. Но коли она так рвется к нему, то надо выслушать.
