– Князь…Прошу простить, если что не так…– Хлебослава взяла себя в руки и прекратила кричать. Ее слова должны быть произнесены спокойно и четко. Лишь тогда на них кто-то обратит внимание. – Я не хотела потревожить…– задыхающаяся Хлебослава поправила платок и торопливо поклонилась. А Барма тем временем стоял ни жив, ни мертв. Он уже никак не мог остановить то, что стремительно мчалось, как горящие сани в полынью. Он мог лишь придумать, что говорить потом. Хотя на ум ему пока не шло ничего более убедительного сумасшествия Хлебославы. – Аз есмь тетушка Услады. Мой муж, вот он, глава вече, Барма, сказал, что князь забрал Усладу себе…– Хлебослава несколько раз указала на изменника, словно желая поскорее приблизить момент его наказания. – Я тревожусь за племянницу, от нее нет вестей…
У Бармы похолодела спина, будто на него выплеснули ведро воды, только что извергнутое колодцем. Глава вече напряженно сглотнул. Спазм схватил горло. Обман сейчас откроется. Но страшен не сам обман, конечно. Страшно то, что Барма позволил себе вмешать в свои интриги имя князя Рюрика.
– Не тревожься, твоя племянница жива и здорова…– ответил Рёрик, а затем подозвал кого-то к себе. Из глубин горенки показалась тень – это была Услада. Она лишь чуть выглянула в окно и скрылась в темноте. Вероятно, ее смутило то, что она едва одета: на ней была только тонкая сорочка.
В тот день, когда скоморохи веселили княжеский детинец, Услада и Велемира не опускали рук. Они покорно ожидали часа, когда и до них дойдет очередь. И она дошла. Рёрик отпустил Пересмешницу, а Услада поспешила занять ее место. Место скоморошницы, развлекающей того, кому грустно. Кое-как отточив свои навыки обольщения на дядюшке Барме, Услада нацелилась на князя, полагая себя готовой к подобным приключениям. И ей посчастливилось получить внимание владыки.
Лишь только девушка скрылась в темноте горенки, Барма очнулся. Нет, ему не привиделось: его Услада в княжеских покоях! И ему не нужно присутствовать там лично, дабы понимать, что происходит между ней и князем. Ведь последний позвал девицу не для того, чтоб слушать ее нытье о трудностях жизни.
– Как…– опешила Хлебослава, истинно недоумевая. Она перевела взор на Путимиру и Любору, но дочери лишь растерянно пожимали плечами, переглядываясь. – Князь…Я прошу простить меня…– рассудок вернулся к Хлебославе и она осознала, в каком опасном положении оказалась.
– Матушка, нам сказали точно: эта женщина, что живет в избе отца – Услада…– шепотом произнесла Путимира в ухо матери. А рассудительная Любора дернула сестру за рукав: сейчас главное не правда, а скорее уйти.
– Князь, могу я забрать Усладу домой? – Хлебослава не знала, что и думать. Ей еще предстоит во всем разобраться. И для этого племянница должна вернуться в поместье.
– Конечно, можешь, – Рёрик не стал препятствовать воссоединению семьи. И не стал больше задерживаться у окна. Он понял, что день уже давно начался и пора вставать. Тем более Барма принес какие-то новости.
Подойдя к выдолбленному липовому корытцу, Рёрик стал умываться. Вода была холодной и быстро ободряла. Он отвел несколько дней для того, чтобы побыть в Изборске. Эти дни подходят к концу. Совсем скоро он вернется домой. Хотя что это за место такое – дом? Есть ли дом у него, вечно странствующего варяга? Или весь мир – его дом?! На своей памяти Рёрик множество мест называл домом. Но никакое в душе не считал таковым. Отчего-то. Теперь же все иначе. И да, дом – это Новгород. Так чувствуется.
– Мне следует уйти или остаться? – раздался голосок со стороны широкого ложа, где покоились подушки, одеяла и Услада. Ее русые волосы были распущены. Она играла ими, наматывая на тонкие перста.
– Тебя ждет твоя тетка, – для Рёрика Услада была внешне симпатичной, но не увлекающей девушкой. Для того, чтобы провести досуг с подобной персоной по ее же собственному желанию, ему не требовалось любви или пылкой страсти. Он привык находиться среди разных людей, которые в большинстве своем были ему безразличны.
– Но я не хочу к тете…– негромко, но вкрадчиво возразила Услада. Она долго выслеживала Рёрика, и наконец удача улыбнулась ей. Услада была уверена, что князь полюбит ее так же легко, как это сделал ее дядюшка. Ведь Барма, бесспорно, влюбился в нее, даже бросив жену, с которой прожил много лет. Да и сама Услада делала все возможное, чтобы привлечь Рёрика. По крайней мере, ей казалось, что она на верном пути. И вот теперь князь так просто отпускает ее? Насовсем или на время? Заберет ли он ее с собой в Новгород? Или она останется здесь, но будет окружена почетом? Ведь это очень важно – почет. Почет, который обязательно идет об руку с достатком. Самое главное для нее – это жизнь без страха. А страх всегда есть, когда нет постоянной крыши над головой и когда будущее не определено. Кто-то может жить сегодняшним днем. Но только не она, не продуманная Услада. Ей нужно наперед быть уверенной в том, что ждет ее завтра. Всю жизнь трудиться на чужой дом или в поле – это не для нее. Она полагала получить устроенность от Бармы. Но, как оказалось, он не самый могущественный.
– Так нельзя. Она переживает за тебя, – Рёрик больше хотел тишины, чем слушать чьи-то речи.
Услада недоуменно сдвинула брови. Она начала осознавать, что Рёрик и Барма – далеко не одно и то же. Суметь крепко привлечь одного не значит быть в силах другого хотя бы заинтересовать.
– Слава, возвернитесь домой. Твои дерзкие выходки лишь чудом остались без ответа…– Барма торопливым шагом провожал жену и дочерей к воротам. С одной стороны он был ошарашен и поражен, с другой – не утратил ясности ума и понимал одно: Хлебослава должна поскорее покинуть детинец. Когда она уйдет, он поговорит с Усладой.
– Это ты толкнул меня на эти «выходки»! – Хлебослава в самом деле не знала, что ей теперь думать о своем муже и племяннице. Они прелюбодеи или это лишь гнусный слух? – Это ты во всем виноват!
– У тебя во всем всегда виноват я! Возвращайтесь домой, – Барма не желал спорить с Хлебославой. Он лишь отчего-то почувствовал к ней близость. Даже когда жена орет и ругается, она все равно остается родной ему. Она часть его семьи. Часть, которую нельзя отправить в забвение.
– Я не уйду без Услады! – настаивала Хлебослава. Несмотря на увиденное, сомнения ее не рассеялись до конца.
– Если князь отпустит ее, то она, всеконечно, вернется домой, – Барма был готов что угодно обещать, лишь бы Хлебослава и его дочери поскорее двинулись в поместье. Ведь, помимо них, у него есть и другие переживания. Он хочет говорить с Усладой лично, хочет знать, как она оказалась в покоях княжеских.
– Домой? Или в твою избу «для приемов»?! – Хлебослава не преминула упомянуть о новом гнездышке Бармы, которое он свил, упорхнув от Хлебославы.
– О боги, о чем ты говоришь? Прекрати это уже, – отнекивался Барма по привычке.
– Она была там или нет? – потребовала ответа Хлебослава.
– Где? – Барма понимал, что речь идет о его избе. Но продолжал притворство.
– Ты уразумел вопрос! – Хлебослава видела, что он выкручивается. И это было ей неприятно. Тут только одно положительное – он снова оправдывается перед ней.
– Ты же сама все видела! Она у князя, как я и говорил! Какие еще доказательства тебе нужны?! – произошедшее между Рёриком и Усладой расстроило Барму безмерно: он действительно влюбился в эту девушку. Но тем не менее теперь сие его разочарование в юной прелестнице на руку.
– Я тебе не верю! Ее видели в той избе!
– Ну да…Она может заходить туда…– нашелся Барма.
– Она не заходит туда, а живет там!
– Она живет у князя, ты же узрела, – подчеркнул Барма.
– Ты глупая подряхлевшая дойная корова! Молодая девушка не может любить старца просто так! Это лишь я любила тебя без условий! – Услада верила в то, что говорила. По крайней мере, на ее памяти было несколько примеров, удостоверяющих ее безжалостное утверждение. – Всем этим бесстыжим телогрейкам от тебя всегда будет что-то нужно! Всегда!
– Слава, я же не недоумок, я все понимаю, – заверил Барма, который теперь, и правда, понимал все: Услада не любит его. И, кажется, под красивой личиной нежной бабочки скрывается все та же коварная гусеница, прожорливый паразит, пожирающий возделываемый хозяином сад. – Открой ворота, – приказал Барма страже, охранявшей детинец. Он хотел поскорее оказаться за частоколом, чтобы этот отвратительный разговор никто больше не слышал.
– Тогда кто та?! – Хлебослава подразумевала разлучницу.
– Никто, я все выдумал, – устало изрек Барма то ли от нежелания новых ссор и выяснений, то ли от того, что больше не хотел утереть нос заевшей его супруге. Ведь да, он только сейчас понял, что больше самой Услады желал лишь одного – осадить Хлебославу жестко и грубо, чтобы она навсегда запомнила, кто глава их семьи.
– Выдумал? – в выплаканных глазах Хлебославы вдруг зажглись огни надежды. Что если это правда, что если ее Барма всегда был верен ей? Разве не этого она желала – вернуть время назад и все исправить? Не об этом ли она молила богов? Но ведь он не выдумал. Он сказал правду. В тот раз. Не в этот.
– Конечно, – Барма был из тех, кто чаще малодушен, чем смел. И теперь он не мог снова подвести Хлебославу к той пропасти, за которой его ждут новые проклятья и представления. Представления наподобие того, что она устроила сегодня возле гридницы.
– Ты лжешь! Ты лжешь! Это Услада! Я знаю это! – в действительности Хлебослава не знала наверняка, но чувствовала. А в своей речи оба эти состояния выражала одинаково – уверенностью и знанием.
Барма ничего не ответил. Он развернулся и пошел обратно в детинец. Стража впустила его, приоткрыв ворота.
Хлебослава смотрела ему вслед. И его молчание было для нее правдивее любых слов. А что если иногда лучше не знать правды…Он же уже ответил – нет, это не Услада. Может, и нужно было все оставить так? Пускай бы не было Услады в их жизни хотя бы отныне. Не так важно, что происходило в прошлом, важно, чтоб оно не повторилось впредь.
Опустив плечи, Хлебослава поплелась в сторону дома, не чувствуя под ногами земли. Все свои силы она вылила в эти крики сначала на княжеском дворе, затем в ссоре с Бармой, и теперь еле передвигала ноги. Дочери торопились за ней. Идти было совсем надалеко.
Дома было тихо. Непривычно тихо. На улице тоже никого не было – сегодня к Хлебославе не приходили помощники из деревни, убирающиеся во дворе. В этой тишине лишь ветерок бесшумно играл былинками. И тут кровь отхлынула от лица Хлебославы. В этой безумной погоне за призраком она забыла о самом главном.
– Где Звенемира?! – закричала обезумевшая от ужаса Хлебослава, бросившись искать ребенка. Старшие дочери ринулись на помощь. Обычно малютка играла возле крыльца, но теперь там было пусто. Сестры звали маленькую дочку Бармы, но не слышали в ответ ее обычно звонкого голоска. И каждый последующий миг приближал их в своих поисках к страшному концу.
Рёрик и Барма разговаривали долго. Глава вече рассказывал о своей поездке в погоревший город. О том, что жители из него подались кто куда, ищут приют. Впрочем, кто-то остался, место уж очень удобное.
– Град тот был хорош тем, что находился в междуречье Великой и Псковы…– обстоятельно повествовал Барма. Он сам изумлялся своему хладнокровию. Глядя на Рёрика, он не чувствовал обиды. А почему, собственно, он должен ее чувствовать? Он, здравомыслящий Барма, всегда удивлялся тому, что женщины в схожих обстоятельствах сводят внимание и ярость на сопернице. Это легко объясняется тем, что их цепь умозрительных заключений имеет форму паутины, а не линии. Оттого они путают, кто предатель, клявшийся им в чем-то, а кто-то лишь голодная жирная гусеница, которой все равно какой листок глодать. – То есть имеет водную защиту с двух сторон…И я решил, не будут ли нам любопытны эти земли?
– Я подумаю…– князя не заинтересовал рассказ о погорелых землях, с которых нечего взять.
– Нам еще предстоит трудиться над крепостью Изборска, – вспомнил Трувор, почесав затылок. Он часто угадывал мысли Рёрика, даже когда тот не давал никакого намека. И в этот раз Трувор не ошибся: варягам не нужны развалины, не их это дело отстраивать пустыри.
Барма еще что-то говорил. Но он даже не помнил собственных слов. Поскольку в его голове эхом звучали слова Хлебославы: «Ты глупая подряхлевшая дойная корова!». Как правильно она сказала, о боги, как правильно.
Сжав руку в кулак, Барма почувствовал как съежился маленький сверток – платок с подарком для Услады, который он приготовил ей. Дорогая застежка для одежды – золотая булавка с красными яхонтами. Какой он глупец, о боги, истинный глупец.
– Вы можете быть свободны, – Рёрик отпускал Барму и Орма, с которыми обсудил все, что было задумано.
Глава вече и тиун вышли на улицу. Затянутое тучами небо не пропускало и единого лучика. Эти двое мужчин были совершенно разными, но одно их роднило: в городе их не любили. Барму не жаловали, поскольку считали перебежчиком. А Орма презирали как чужака. Вот они и подружились. Не друг для друга, а против кого-то. Такая дружба обычно проходит, как только устраняется раздражитель – общий враг. Но пока что этот момент не настал.
