АЛЁНА. И ночью.
Они молча сидят, глядя друг на друга. Иллария прихлёбывает кофе, её бабушка чистит мандаринку и потом её медленно ест, разобрав на мохнатые дольки.
Наконец Алёна, доев, нарушает молчание.
АЛЁНА. Несколько лет спустя я спросила его, почему он не сделал мне предложение.
ИЛЛАРИЯ. Почему, да?
АЛЁНА. Он ответил, что ему нечего мне предложить. Я спросила, а что же нужно предлагать, кроме руки и сердца.
ИЛЛАРИЯ. Да, что?
АЛЁНА. Сидор сказал, что у него нет ничего – ни кола, ни двора, ни денег, ни машины, ни дачи. А мужчина, мол, должен не добавлять женщине, с которой сходится, своих проблем, а убавлять их число.
ИЛЛАРИЯ (задумчиво). Верно.
АЛЁНА. Ещё как верно! Я, когда он это говорил, сочла, что он всё же немного рисуется, а на самом деле может я чем-то всё же его не устраивала. Но позже познакомилась в интернете с мужчиной – я уже на пенсию собиралась. Он был какой-то особо ценный буровик, разъезжал по стройкам на северах. Смешной такой… Звонил мне раз в неделю, справлялся о здоровье и всё наказывал блюсти себя.
ИЛЛАРИЯ. Что, прямо так?
АЛЁНА. Буквально. Я заверяла, а сама, естественно, продолжала встречаться с Сидором, поскольку ничего серьёзного от тех еженедельных звонков не ждала. И вот однажды он мне снова звонит – а он тогда в Воркуте бурил что-то – и типа радует: скоро совсем завершаю тут и приеду к тебе: будем вместе жить и работать. Я чуть не поперхнулась. Работать? Нет бы сказать, я на северах деньжищи сколотил – приеду, и станем вместе радоваться жизни. Так нет – работать! И это мне – почти пенсионерке. Вот тогда я и поняла до конца, как прав был Сидор.
ИЛЛАРИЯ. Ты так о нём говоришь, что я уверена: и сейчас его любишь. Ты не ревновала его, кстати, ко мне?
АЛЁНА. Люблю, конечно – но совершенно иначе: как родного человека, которого никем не заменишь, как можно заменить, разлюбив, мужчину. Поэтому моя потеря глубже твоей, хотя твоя, конечно же, больнее. Ревновала? Нет, не ревновала – именно по той самой причине. (Улыбается просветлённо) Ты допила? Знаешь, что – а отправляйся-ка ты домой.
ИЛЛАРИЯ. А довести всё тут до ума?
АЛЁНА. Я девочек сорганизую, как табуретки разнесут – и мы за полчаса наведём полный порядок. Тебе надо отдохнуть – ты столько пережила. Да и от этих стен надо начинать поскорее отслаиваться – не то они тебя поглотят.
ИЛЛАРИЯ. Это как?
АЛЁНА. Иди. Правда, ступай! Не волнуйся: доубираем добросовестно и ключ консьержке, как велено наследничками, отнесём.
Иллария встаёт.
ИЛЛАРИЯ. Я правда устала.
Опускается на качалку.
ИЛЛАРИЯ. Напоследок несколько разков качнусь – и всё.
Начинает раскачиваться. Спинка опять задевает торшер, и зыбкий свет мечется по стенам, занавешенным картинам, полуубранному столу. И вдруг лампочка в торшере громко взрывается, и комната погружается в кромешную тьму.
Картина 5-я.
Комната Илларии, Ирины и Инги в студенческом общежитии. В ней никого нет, зато бросается в глаза лёгкий беспорядок: утюг брошен на гладильной доске, дверцы шифоньера распахнуты, ящик с чьим-то нижним бельём выдвинут. Только кровать одной Илларии аккуратно застелена: видно, что она уходила не впопыхах. На её кровати, привалившись к подушке, лежит плюшевый мишка с пышным бантом, которого прежде в этой комнате не было. Две другие кровати – в разной степени прибранности: Ингина застелена наспех, а Иринина и вовсе разобрана; поперёк неё лежит замызганный халат хозяйки.
Входит, открыв своим ключом дверь, Иллария. Она всё в том же чёрном гипюровом платке. Вид у неё крайне измученный, глаза припухшие: видно, что она недавно плакала. Она садится, не переодеваясь, на свою постель и, ничего не замечая вокруг, рассредоточенно глядит в пустоту, а смотрит внутрь себя. Глаза её постепенно наливаются слезами. Она борется с тем, чтобы не расплакаться, но проигрывает эту борьбу, зажав рот, чтобы не закричать на всё общежитие, кулём валится на постель, крупно вздрагивая от накатывающих волнами рыданий.
В тот момент, когда голова её касается подушки, из плюшевого медвежонка исторгается громкий возглас голосом Матвея: «Привет! Обними меня! Я тебя люблю!»
Иллария очумело отшатывается и вскакивает. До неё не сразу доходит, что голос Матвея слышится из нутра игрушки. Она осторожно берёт её, но никаких звуков мишка больше не исторгает. Она рассматривает его со всех сторон и подносит к лицу.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
