АЛЁНА (хлопает поочерёдно стулья с выгнутыми спинками). Вот эти венские. Но как ты их понесёшь?
Вдруг появляется Матвей.
МАТВЕЙ (Ирине заискивающе). А я помогу! (И словно тут только опомнившись) Ларь, ты прости, там не заперто было, потому я без стука…
ИЛЛАРИЯ (не глядя на него и стараясь удержать отстранённую лёгкость в голосе). Родное сердце, я больше тут не хозяйка – приберусь и уйду навсегда. Так что мне можно не докладываться, каждый ходит, как хочет.
ИРИНА (Матвею). А ты своевременно заявился! Дурищам нынче очень мужская физсила необходима. Бери-ка по два в руку вот эти венские (указывает какие именно стулья), а я эту парочку прихвачу – их потом этажом ниже отнесёшь.
ИНГА. Давай и я вот эту табуретку понесу.
ИРИНА. А мыть посуду?
Инга строит брезгливую гримаску и показывает, как её передёргивает от одной мысли о мытье посуды.
Они уходят. Матвей, чуть отстав от девушек, для отвода глаз поудобнее якобы перехватывая венские стулья, а сам поглядывая украдкой через плечо на Илларию. Алёна перехватывает эти взгляды.
АЛЁНА (когда они с внучкой остались одни). Не думала, что Матвей явится…
ИЛЛАРИЯ. Мог бы и на похороны прийти – я ему вчера говорила, что Сидор умер.
АЛЁНА. В самом деле? Вы виделись?
ИЛЛАРИЯ. Случайно столкнулись в похоронной конторе. Я кое-что докупала.
АЛЁНА. А он что там делал?! Он тоже кого-то потерял?
ИЛЛАРИЯ. А он там подрабатывает – ездит к заказчикам с альбомами аксессуаров и склоняет покупать те, что подороже.
АЛЁНА (неодобрительно). Ну зачем ты язвишь?
ИЛЛАРИЯ. Не могу я простить ему этих чёртовых трусов!
АЛЁНА. Каких ещё трусов?!
ИЛЛАРИЯ. А ты что, не знаешь? Ну так лучше тебе и не знать…
АЛЁНА. Пожалуй… Только он ведь тебя любит.
ИЛЛАРИЯ. И что с того?
АЛЁНА. Ничего. Это самодостаточная вещь – любовь. Она как Байкал: в неё всё втекает и ничего не вытекает.
ИЛЛАРИЯ. Кроме Ангары.
АЛЁНА. Кроме жизни.
ИЛЛАРИЯ. Ангара безупречна. А жизнь… Сплошные ухабы. Казалось бы, нам с Сидором бог фонариком посветил – и вот…
Она садится на один из оставшихся табуретов у так до конца и не убранного поминального стола. Глаза её набухают слезами.
ИЛЛАРИЯ. Я не хочу больше любви. Это страшно. Это Голгофа.
АЛЁНА. Сделать тебе кофе?
ИЛЛАРИЯ (нервно, отщипывая виноградинки от почти голой кисти на блюде с недоеденными фруктами). Да, пожалуйста. Нет, не хочу. Впрочем, сделай.
Появляются Матвей с Ириной и Ингой.
МАТВЕЙ. Ну, мало уже осталось – почти все разнесли. Что теперь брать?
ИРИНА (с видом заправского бригадира). Погоди. (Смотрит в какую-то записку). Остались разношёрстные – из разных квартир. (Матвею) Ты бери эту (указывает на ту табуретку, на котором сидит с отрешённым видом Иллария) – её первую занесём на 36-й, а потом ты возьмёшь у нас эти (Она подталкивает один табурет Инге, а сама берёт один из нескольких оставшихся) и отнесёшь на 35 – там две квартиры напротив: уточнишь, какой чей у хозяев.
Матвей подходит к Илларии и останавливается.
ИЛЛАРИЯ (удивлённо, не понимая). Тебе чего? Ты что-то спросил?
МАТВЕЙ. Табуреточку будь любезна.
ИЛЛАРИЯ. Какую ещё табуреточку?
Матвей глазами указывает на её.
МАТВЕЙ. Пересядь, если не трудно в кресло. Или в качалку.
ИЛЛАРИЯ. Зачем?
МАТВЕЙ. Мне эту табуретку надо отнести.
Только теперь до Илларии доходит.
ИЛЛАРИЯ. Ах да! (встаёт). Бери, конечно. (Осматривает стол) Начать и кончить… Когда мы с этим разделаемся?
Входит Алёна. Несёт кофе и ставит перед Илларией на стол.
АЛЁНА. Я сделала без сахара. Если нужен, он где-то здесь на столе.
ИЛЛАРИЯ. Нет-нет. Я давно без сахара пью. Спасибо, бабушка. (И без перехода) Ты Сидора любила?
Рука у Алёны дрогнула, и она проливает немного кофе на блюдечко.
АЛЁНА. Три недели. Ну, или дней 25 – это ближе к истине.
Иллария выразительно на неё смотрит.
АЛЁНА. Когда мы познакомились, я потеряла от него голову. Но он не делал никаких шагов, и любовь прошла. Хотя мы и потом проводили много времени вместе.
ИЛЛАРИЯ. Днём?
