– Да.
– Где он работал? Территориально, – уточнил я.
– На Васильевском острове.
– Что дальше?
– Он сказал мне идти домой, но было не похоже, что он что-то подозревал. Я после думала, что он специально отправил меня домой, но он был абсолютно спокоен… Он не был в курсе.
Про себя я приподнял бровь, отдавая дань аналитическим способностям этой юной особы.
– Потом я пришла домой… И всё. С родителями больше связи не было. Больше мне нечего рассказывать!
– Ты видела что-нибудь до того, как отключили электричество? Я имею ввиду в Интернете.
– Нет, ничего не было.
– А твоя бабушка? Она куда-то уехала или… Как и родители, была в городе?
– Она была в городе, – края её губ опустились вниз, они была готова разрыдаться – вышла в пятницу вечером и не вернулась.
Я опустил голову, раздумывая, что делать дальше. Собственно, раздумывал я не об этом, тут и так всё понятно: брать Жанну к себе, забирать все запасы из её квартиры и из своей, а потом пытаться как-то выбраться из города. Вопрос был в том, как убедить её в правильности такого плана, ведь, скорее всего, её родители мертвы, но она очень желает их найти.
– Давай так. Ты собираешь свои вещи – только самое необходимое, потом мы проводим инвентаризацию запасов в этой квартире, – я хотел сказать в «вашей», но это могло бы натолкнуть её на мысль о пропавших родителях – мы идём ко мне и ждём.
Я не решился сразу сказать, что планирую убраться из города.
– Ждём чего? – спросил подросток.
– Помощи, очевидно, – я развёл руками, как будто она спросила глупость.
– А что с моими родителями?
– Узнаем всё у военных. Наверняка у них есть какая-то статистика.
– А где они были всё это время?!
Неожиданно в девочке проснулся самый настоящий гнев, я даже немного напрягся.
– Не знаю. Но не могла же огромная страна взять и вымереть вот так сразу. Десятилетия холодной войны: у нас колоссальная инфраструктура, так что и не такое пережить можем.
– Да, только где гарантия, что к этой инфраструктуре допустят всех? – ответила девочка.
Я мысленно поднял уже две брови. Девочка умна не по годам.
– Давай пока делать, что можем, – сказал я.
Всё ещё злыми глазами, отчего она была похожа на ядовитую змейку, она посмотрела на меня, потом оторвалась от твёрдой поверхности табуретки, грациозно повернулась и пошла в одну из комнат.
Я стал раскрывать и опустошать полки. В холодильнике нашлись овощи и яйца. Я тогда уже понял, что вкус нормальной еды мне вряд ли когда-нибудь доведётся почувствовать снова, поэтому обрадовался находке как чему-то родному.
Через десять минут Жанна уже была готова.
– Выходим? – спросил я.
– Выходим.
– Ты точно всё самое необходимое взяла?
Девочка отчего-то покраснела и коротко взглянула на меня.
– Да, всё, – опустив глаза ответила она.
Прежде, чем выйти, я решил осмотреть её комнату.
– Что там? – указал я на средних размеров коричневую коробку на длинном шкафу.
– Радио, – спокойно ответила она.
Я диким взглядом посмотрел на неё.
– Возможно, это наш последний шанс, а ты его оставила.
Для поколения, родившегося в двухтысячных, радио являлось совершенно бесполезной и чуждой вещью.
– Принеси табуретку, – скомандовал я, а потом подумал, что не стоило этого делать: эти дети не реагируют на командный тон.
Но девочка была очень умна и по-видимому понимала в каком положении находится.
Расчихавшись от пыли, я спустился с коробкой в руках. В ней оказался ком жёлтой обёрточной бумаги из тех, что дико шуршат и завёрнутый в неё небольшой, серый приёмник.
Мы переглянулись.
Из аппарата не торчал шнур – ему требовались батарейки.
Я взял радио подмышку, в руки – пакеты с долголежащими продуктами, Жанна взяла по пакету своих вещей в каждую руку, и мы пошли к выходу из её квартиры.
На радио
Постепенно я готовил нас к отъезду. В основном, правда, морально. Главной проблемой было то, что девочка рассчитывала на встречу или хотя бы поиск родителей, что совершенно не входило в мои планы. Нужно было как-то подвести её к тому, что мы должны просто уйти. Насильно в таких условиях никого не утащишь – мы должны быть командой, чтобы не быть сожранными. Уходить без неё я не хотел. В моём мозгу постепенно начинали выстраиваться мысли о будущем человечества, и появилось смутное ощущение, что эта девочка может сыграть какую-то роль. Так что она ещё понадобится. Причём как можно более здоровой.
Жанна довольно быстро освоилась в моей квартире, но по её глазам было видно, что мысли о родителях не покидают её прелестную голову. Заговаривать с ней об отъезде было страшно.
Меня одновременно и радовало, и раздражало то, что Жанна не боится меня. Раз доверившись, она дальше не задавала никаких вопросов о том, что и для чего я делаю. Её появление казалось мистикой, подарком судьбы. Одно могу сказать точно: во всей этой ситуации было что-то особенное, что приковывало к девочке моё внимание больше, чем просто к элементу смутных пока планов о будущем. Девочка становилась для меня чем-то особенным. То, что называют душой, потянулось к ней, обнажая корни.
Пропавшие родители были единственным источником её недоверия ко мне. Ей явно очень не нравилось, что я занимаюсь чем угодно, кроме наведения справок. Не знаю, как она себе это представляла: что я буду бегать по улицам и спрашивать у мертвецов не видели ли они Евгения и Александру Селиверстовых? Но Жанна явно хотела, чтобы я предпринимал какие-то действия. Под этим предлогом, я слушал радио. Правда, искал я в основном крупные правительственные излучатели, где можно было поймать хотя бы намёк о точке сбора, об охраняемых войсками России лагерях беженцев, короче любую информацию, которая бы помогла мне выбраться.
Нужно было выжить, и я делал всё для этого.
