banner banner banner
Твари Распада
Твари Распада
Оценить:
 Рейтинг: 0

Твари Распада


– Ёбтать! – крикнул я, подняв руку к потолку в жесте «что за?!» – Почему эти продукты до сих пор в пакетах?

– А где они должны быть? – слабым голосом, в котором, однако, слышалась злость, спросила моя юная спутница.

– Да где угодно, у чего есть наплечные лямки, – сказал я.

В голове щёлкнуло.

– У тебя ведь есть школьный рюкзак?

– Да.

– Он дома?

– Я вернулась из школы с ним…

– Отвечай просто: да-нет.

– Да.

– Сходи за ним.

Когда тихие шаги Жанны затихли, я встал посреди кухни, подперев руками бока, и осмотрелся.

Помещение кухни ныне напоминало разграбленный склад. Стол был сдвинут в угол, табуретки и уголок были завалены припасами, которым предстояло отправиться с нами. В основном это были пакеты с крупой, но в центре стола, как сокровище из железа, ценимого в древние времена выше золота, стояла горка банок из жести с запечатанными внутри кусками вожделенного в трудной дороге животного белка. Хотелось взять больше, но рюкзаки были бы слишком тяжёлыми. Один пакет крупы – это около шести, а если экономить, то и десяти мисок каши, а одна банка тушёнки – это лишь десять вилок мяса.

В школе нас выводили в походы, поэтому в моей кладовке завалялся довольно объёмный походный мешок. Рюкзаком его было назвать сложно, так как у него не было твёрдых стенок – это были тканевые шторки из тонкого непромокаемого материала, но если набить его грамотно, то это был великолепный инструмент для долгих прогулок на свежем воздухе.

Тушёнку и прочие компактные, но тяжёлые вещи я сложил вниз, а дальше стал впихивать в раздувающийся чёрный пузырь вещи по мере убывания их массы: чем легче предмет, тем ближе к горлу мешка он ложился.

Что характерно, ничего из приобретённых навыков прошлого я не забыл. Точнее не так: они всплывали в моей памяти, перетекая в руки по мере того, как я совершал действия по подготовке и сбору нашего отхода.

Пока я расфасовывал всё по мешку и маленькой кожаной сумке, вошла Жанна. Она подошла так тихо, что я чуть не ударил её тем, что подвернулось под руку. В руках она держала только что снятый с плеч модный рюкзак, набитый чем-то под завязку.

– В моей квартире ничего, что пригодится в дороге не оказалось: родители не любили загородный отдых. Но я зашла к той старухе, – смущённо сказала она.

В школьном рюкзачке шестиклассницы оказалось ещё несколько упаковок спичек в целлофане, которые я не заметил из-за спешки: старуха должна была вернуться с минуты на минуту, но большая часть его пространства была забита желтовато поблёскивавшими банками тушёнки.

Этого я не ожидал. Я представил себе, как она заходит в квартиру, перешагивает через труп старухи с торчащей из головы рукояткой топора, идёт к ней в кладовку, набирает запасы еды убитой, прекрасно осознавая, чем она занимается. Это не укладывалось в мои представления о детской психике. Не знаю, как я бы поступил на её месте, но почему-то мне кажется…

– А ты не думала, что она тоже может обратиться? Что она ждёт тебя за закрытой дверью?

– Н-нет… Об этом я как-то не подумала.

Она очень мило опустила прелестные синие глаза в пол.

– Давай сюда. Хотя всё это мы взять не можем.

Мешок пришлось разбирать до самого основания. Было уже около полудня. Многое бы упростилось, если бы у меня были часы со стрелками, которые работали бы от батареек или от заводного механизма, но определение времени по стрелкам вызывало у меня затруднение, поэтому я не держал таких часов, предпочитая электронные аналоги. Около полудня было по моим ощущениям.

Переложив рюкзак, я помог собрать рюкзачок Жанночке, как будто приличный родитель, собирающий дочурку в школу. Со стороны это могло бы так и выглядеть, если бы не повсеместный бардак и повязки у нас на лицах.

В её характере было что-то… Кокетливое. Мне казалось, что порой она прижималась ко мне излишне, нежели это должна делать тринадцатилетняя девочка по отношению к старшему покровителю, от которого зависит её жизнь. Может в этом и нет ничего странного, в конце концов в тринадцать лет у девочек уже пробуждается природа, и она вполне могла действовать в соответствии с природным алгоритмом, не осознавая этого. Не знаю. Что было потом, было потом.

Осмотревшись, я почувствовал не облегчение от того, что кропотливая работа по сбору, стоившая содранной в кровь кожи вокруг ногтей, закончена, а страх и неуверенность. Теперь начиналось страшное. Мы прощались с жизнью в четырёх стенах. Там, за окнами ждёт что-то другое. Неизвестное. То, от чего придётся прятаться не известно где, добывать еду не известно как, спать на чём попало. Пока это были только призраки предстоящего, я не знал каково это всё на самом деле, потому что по-настоящему мы чувствуем лишь то, что ранит, цепляет за живое. Ты читаешь это как историю, ты не испытывал реального страха смерти. А если бы испытал, то не стал бы это читать, потому что никакие слова не опишут состояния дикости, отсутствия информации, враждебности окружающей среды за городскими домами. Мы ушли от этого тысячи лет назад, переехав в большие города, а теперь мы снова к этому вернулись.

Вот и я тогда не знал, и мне не хотелось уходить, покидая пахнущий разложением призрак комфорта.

Дорога к лагерю

Перед дверью мы переглянулись. Это был взгляд двух человек, прикованных к одному камню, который должен вот-вот сорваться на дно. Следующий за сбором час мы с Жанной потратили на обсуждение плана действий. План был прост: мы выходим на крышу, осматриваем пространство вокруг, выбираем наиболее безопасный маршрут до ближайшей открытой машины, добираемся до неё, заводим и жмём на педаль газа до самого лагеря. Всё казалось просто.

Отчего-то чувствовался подвох. Распространение заразы было очень быстрым, но почему никто не пользовался машинами? Это было сложно понять, но не заметить было ещё сложнее. Ни я, ни Жанна не заговаривали об этом, как бы оставив это за скобками. Обоим не хотелось нарушать стройность выбранного плана. Может, тебе интересно почему люди порой ведут себя подобным образом? Трусость.

В плане побега из собственной квартиры я также пытался учитывать нашу физическую слабость. Не знаю, на сколько хватит сил у одного не очень спортивного, почти тридцатилетнего человека и тринадцатилетнего подростка, надышавшихся трупным ядом. Сколько в таком состоянии можно пробежать, прежде, чем лишишься сознания и станешь пищей для плотоядных трупов? Даже в последний момент перед выходом из нашего убежища пришлось дать себе короткий отдых, потому что сбор и размышление над планом утомили нас.

– Ну… Готова?

– Готова, – ответила Жанна.

Откуда у неё взялся этот уверенный тон?

Я открыл дверь.

На металлической лестнице верхнего этажа, почти отвесно впившейся в побелённый потолок, валялась перекушенная цепь – попытка муниципальных властей перекрыть путь любителям пошляться по крышам. Проход в потолке вывел нас на технический этаж, где было очень пыльно и темно. Там оказалась ещё одна лестница, но она шла под привычным углом и обрывалась площадкой перед ржавой дверью на крышу. Я аккуратно толкнул её, и дверь почти без сопротивления подалась вперёд. А впереди нас ждал пасмурный петербургский день – тень начинавшейся осени. Но было всё ещё тепло, так что жуткая вонь, парившая над городом, была тут как тут – рассчитывать на то, чтобы снять повязки и глотнуть свежего воздуха не приходилось.

– Посмотри, что в колодце, я гляну на улицу перед домом.

Жанна кивнула, пошла к краю крыши, который нависал над колодцем.

– Постой.

Жанна остановилась, повернулась ко мне.

– Не дай себя увидеть.

Она молча отвернулась и пошла дальше.

Я приблизился к краю на четвереньках, сбросив рюкзак посреди крыши. Там творилось настоящее мракобесие. Чудовища на распухших от тления ногах стояли на одном месте, пялясь вникуда своими остекленевшими глазами. Что они там делали? Что ими двигало? Никакого голода, это понятно: у большинства кишки мотались по земле. Что тогда? Что породило это чёрное зеркало жизни?

Вдалеке было припарковано несколько машин, но почему-то соваться на улицу, даже с учётом того, что эти создания уже были здорово тронуты тлением, не хотелось. Они не чувствуют боли, у них нет естественных тормозов, которые удерживают нас от движения, которое может порвать мышцы и сухожилия. Эти существа – мертвяки, троглодиты существуют, чтобы распространять себе подобных, занимать пространство и больше ни для ничего. Ничего не производить, а лишь уничтожать. Я, помню, посмотрел на небо… Оно было серым. Серым, холодным, вот-вот заплачущим. Там не было птиц. Птицы?

«А куда делись птицы?! – пришёл мне очевидный вопрос впервые с начала всего этого – И где все остальные животные?»

Я стал параноидально оглядываться: нигде не было ничего живого. Только эти пародии на человека внизу. Было тихо как в могиле, даже тише, потому что в свежей могиле, если хорошо прислушаться, можно услышать чавкающие звуки передвигающихся внутри тела червей. А тут… Полная тишина в огромном мегаполисе. Ни-че-го. Мёртвая тишина. На фоне громадины города она казалась оглушительной.

– Что случилось с этим миром? – спросил я вслух.

Мой взгляд упал на пятна запёкшейся крови на месте, где происходила борьба выживших за женщину с ребёнком. Вокруг столпились восставшие из мёртвых мужчины. Определить, что это мужчины можно было только по обрывкам одежды. Толпа, набросившаяся, на них была слишком большой, чтобы оставить в целости даже их кости. По сути, это были ободранные скелеты с верёвками мышц. Они уже почернели и смотрелись тошнотворно. Младенца не было.