Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград

– Надо же, ха-ха-ха! – с трудом выдавливал он слова сквозь смех. – А прохожие, глядя на вас, наверное, смеялись, ха-ха-ха, думая, что это какие-то сумасшедшие девки, ха-ха-ха!

– Ага, – миролюбиво согласилась Люстра. – Прохожие смеялись над сумасшедшими девками, а они в ответ сквозь слёзы смеялись над глупыми прохожими.

– Чего только не измыслят люди, ха-ха-ха! Дать объявление в газете, ха-ха-ха! Заставить всех побриться под ноль ради хо-хо-хохмы! И брови, брови, ха-ха-ха!

– Ничего себе хохма, – на сей раз не выказала согласия девушка. – В гробу я видала такие хохмы.

– А что же это, по-твоему, если не хо-хо-хохма?!

– Измывательство над здравым смыслом и над людьми, вот что. Подлянка самая настоящая.

– Ха-ха-ха! Это верно, измывательство, ха-ха-ха! Подлянка, ха-ха-ха! Если смотреть с твоей стороны, ха-ха-ха-а-а!

– А с чьей ещё стороны я должна смотреть?

– Ты-то не должна, ха-ха-ха! Но если смотреть со стороны того, кто придумал, ха-ха-ха! Дать объявление в газету, ха-ха-ха! Для него это самая настоящая хо-хо-хохма-ха-ха-ха! Такую загогулину отчебучил, ха-ха-ха!

– Скотина он. Убила бы мерзавца, если б сумела найти.

– Верно, скотина и мерзавец, ха-ха-ха! Но котелок у него варит, ха-ха-ха! Среди людей немало мастеров разыгрывать злые шутки, но чтобы такое, ха-ха-ха! До этого мог додуматься только очень большой юморист, ха-ха-ха! Столько дурочек опростоволосилось, ха-ха-ха! Артистки бритые, ха-ха-ха!

После этих слов Бесфамильный утратил способность к членораздельности и всецело отдался смеху. Он хохотал как сумасшедший и не мог остановиться. Поначалу исключительно из-за юмора ситуации. А потом, возможно, уже не столько из-за того что было смешно, сколько по причине неотложной потребности организма сбросить накопленный избыток отрицательных вибраций. Он то ржал конским голосом, то стрекотал кузнечиком, а то вообще переходил на отрывистые полувсхрипы. Упомянутый диапазон до такого градуса удивил девушку, что она не обиделась и не полезла в драку, а наоборот – вскоре стала подхихикивать своему невольному гостю и тыкать его кулаком в бок. Одновременно с этим в запасную плоскость её сознания постепенно вплеталась параллельная смеху простая мысль о том, что если она продолжит жить, без конца путая одно с другим, а другое с третьим и со всем подряд, то ничего хорошего у неё не получится, и в конце концов она не только внешностью, но и внутренним содержанием уподобится тем лысым безбровым девушкам, в обществе коих её сегодня угораздило провести несколько нервных часов перед входом в гостиницу «Москва».

Бывший командировочный смеялся минут пять. А может, и все десять. Он уже был бы и рад остановиться, а всё никак не мог, смеялся и смеялся – до тех пор, пока не обессилел окончательно. А когда его смех наконец сошёл на нет, он свалился с дивана и задрожал, как мальчишка, которого в неурочный час застигли возле замочной скважины родительской спальни. И крепко обхватил колени Люстры, и зарыдал, сопровождая слёзы захлёбывающейся скороговоркой:

– Боже мой, боже мой, какие мы оба невезучие, почему над нами судьба так издевается, я не могу понять, но тебе легче, у тебя хоть крыша над головой, а у меня здесь – ни денег, ни документов, ни жилья, ты же понимаешь, сам я не местный, не милостыню же просить, и куда теперь податься, я не знаю, милая, хорошая девочка, ты хоть и лысая, а всё равно красивая, у тебя бесподобная форма черепа, что мне делать, что мне делать, не всякого человека можно научить терпеливо сносить несчастья, и я не хочу причислиться к разряду тех, кто способен научиться, а у людей ни капли сочувствия, не говоря уже о сопричастности и других душевных движениях, и, может быть, находиться здесь у меня нет никакого права, но я нахожусь, сам не знаю почему, это совершенно безвыходное положение, я ведь смирный, никого не трогаю, у меня и желания такого не возникает, а у них почему-то возникает, это невозможно постигнуть нормальным умом, я не могу проскользнуть между ними зыбкой тенью, оставшись незамеченным, неузнанным и нетронутым, они мою сумку в окно выбросили, сволочи, из-за будильника, хотя сумка – пустяк по сравнению с тем, что мир изменяется слишком быстро, это ненормально, это неправильно и несправедливо, почему раньше он менялся не так быстро, а теперь вдруг взял и ускорился, да ещё в худшую сторону, я не хочу жить на этой планете, потому что тут существуют одновременно добро и зло, а я даже выбор между ними сделать не умею, потому всё случай решает, он зашвыривает нас куда попало, он срывает людей с дерева жизни, словно осеннюю листву, и что теперь предпринять, как поступить, я не представляю ни сном ни духом, попробуй тут угадай, куда податься, если все направления одинаково тревожны и нет ни малейшей надежды на спокойное самоопределение, у меня ведь нервы не железные и уже не осталось сил всё это выносить…

Он говорил, не задумываясь, предоставив лысой девушке по её усмотрению истолковывать смысл длинномерной, путанной и, казалось, совершенно не стремившейся к завершению фразы, исторгавшейся из его внутреннего пространства.

– Фу ты ну ты, нельзя так распускаться, – Люстра жалостливо погладила гражданина Бесфамильного по голове. А затем, не зная как прервать поток его словоизлияний, обобщила строгим голосом:

– Людей постоянно что-то тревожит и заморачивает. Даже когда для этого нет причин. Выходит, и ты такой же, как все, да?

– Нет-нет, я не такой, как ты думаешь! – замотал он головой, продолжая обнимать колени девушки. – О-о-о, я совсем не такой, как другие: я, наверное, намного хуже, раз уж так неладно складываются обстоятельства и тем самым подтверждают всё самое скверное, что только можно представить, хотя любым искривлениям должен существовать предел, а я его не вижу и не чувствую, и даже предположить не могу, существует ли он на самом деле, вот если б у меня имелась способность к мимикрии, тогда ещё куда ни шло, но откуда ей взяться, чего нет, того нет, а люди вокруг мелки и противозаконны, пусть бы они вдобавок к этому были бессобытийны, тогда полбеды, но они ещё как событийны, честное слово, они просто нереально событийны, вот скажи, за какие грехи мне побои со всех сторон, милая, хорошая, двигаться сквозь время – это легче всего, но не каждому подвластно, а я – человек из прошлого мира, моральный банкрот, у которого едва достаёт сил не сделаться исчезающей величиной, химерой, мне трудно здесь, но ты ведь не такая, ты не из прошлого, а всё равно подобрала меня, потому что добрая, я несозвучен с эпохой, а ты созвучна, мне теперь некуда податься, у меня в этом городе нет никого, кроме тебя, и в гостиницу без денег не пустят, остаётся тыкаться во все дырки почём зря, как слепому котёнку, никому я не нужен, хотя нет моей вины ни в чём, а ты славная, чувствительная, это сразу видно, хотя, наверное, думаешь обо мне чёрт знает что, но всё равно глаза у тебя добрые, к себе привела и пожалела, сегодня таких мало, сейчас жестокое время, люди хуже зверей, никакой духовности в обществе не осталось, одни террористы кругом, а я ведь не террорист, я порядочный человек, только ты одна приняла участие и пожалела, спасибо тебе, у тебя и лицо красивое, и всё остальное, с утра маковой росинки во рту не было, но я тебе не доставлю беспокойства, ты и так уже меня спасла, прекрасная, душевная… Можно, я у тебя пока поживу?

– Поживёшь? – ошалело переспросила Люстра, безуспешным усилием попытавшись оторвать гостя от своих ног.

– Поживу, – Бесфамильный оборвал слёзы и уставился ей в лицо вывихнутым взглядом снизу вверх, точно сиротливая дворняга, которой обрыдло в одиночестве мёрзнуть под забором. Испытывая целую гамму чувств, он вместе с тем не чувствовал неловкости (видимо, для последнего просто не осталось места в его душевной сфере).

– С у-у-ума-а-а сойти-и-и, – протянула девушка и потёрла нос ладошкой, словно собиралась чихнуть. Однако не чихнула, а сказала вместо этого:

– Просто капец какой-то – предлагать такое ни с того ни с сего.

И, подумав немного, добавила:

– По-моему, ты малость не в себе.

– О, ещё как не в себе! – с готовностью подтвердил он. – Это невозможно даже представить и описать словами, до чего я не в себе! Разве мыслимо остаться в равновесном образе среди нескончаемой ярмарки недоверия и злобы, среди беспочвенных иллюзий, помноженных на непостоянство? Нет-нет, совершенно немыслимо! Я боюсь потеряться, исчезнуть, ведь это несправедливо, я не должен исчезнуть, потому что моя личность невоспроизводима, но всё происходит совершенно неправильно и непредсказуемо, и виноватых не отыскать, и никуда не достучаться, это просто бред какой-то, я заблудился, несмотря на то что никогда не переступал границ дозволенного, а если даже и переступал, то, по крайней мере, делал это без злого умысла, но с другой стороны, разве мыслимо нормальному человеку не заблудиться, если здесь всё по-другому, не так, как надо, хотя мне кажется, теперь везде всё не так, как надо, непонятности сыплются одна за другой, конца и края им не видно! Охо-хо-хо, на самом деле сложившаяся ситуация представляется мне шире и глубже, чем возможно выразить словесно, потому всё, что ни скажу, окажется наполовину враньём, а может быть, даже на девяносто процентов окажется враньём, однако не погибать же как попало и где попало, тем более преждевременно, человек не виноват, что уродился таким, каков он есть, даже если другие в нём вдруг увидели нечто противное их пониманию – да-да, это какой-то бред, какая-то дополненная реальность, никому подобного не пожелаю, но если другие уверены в своей непоколебимости, то я ни в чём не уверен и ни в ком не уверен, а в себе особенно… Так можно мне пожить у тебя хотя бы некоторое время, а?

Люстра не предполагала в себе уклона в благотворительную сторону. Оттого она помедлила несколько секунд, озабоченно почёсывая затылок и прислушиваясь к своему настроению. Всё вышло за привычные рамки и не подавало ни малейших признаков скорого возврата на прежние позиции. Точнее сказать, всё перевернулось с ног на голову и сулило непонятное. Чувствуя это, девушка, с одной стороны, понимала измордованного гостя как фактор тревожной нестабильности, но с другой – видела в нём свежий луч среди обрыдлого бытовращения и даже подобие неясного обещания. Прельстившись которым, она всё-таки решила, что не существует худа без добра, и обстояние дел может оказаться если не увлекательным, то как минимум забавным; в упомянутом ключе два человека вполне способны уравновеситься ко взаимному благоприятствованию.

– Ладно, куда деваться, – махнула она рукой. – Всё равно пока волосы не отрастут, я показываться на улицу не собираюсь. А ведь кому-то надо ходить в магазин за продуктами… Живи, в общем.

Глава четвёртая

ТОТ БЕЗ НУЖДЫ ЖИВЁТ, КТО НЕРВЫ БЕРЕЖЁТ

– А в общем-то никто не знает, чего можно ждать в конце туннеля.

Владислав КРАПИВИН «Помоги мне в пути»

Самое простое решение далеко не всегда является верным, это Бесфамильному было хорошо известно. Однако другого у него не имелось. Блажен тот, кого превратности судьбы обходят стороной, не задевая острыми краями – а его, вот как получилось, не обошли, бывший командировочный накрепко зарубил в сознании данный факт своей биографии и смирился.

Он не желал, как многие другие люди, присваивать чужую энергию и не стремился к преобразованию окружающей материи; он не только не испытывал восторга от собственного существования, но даже не знал, кем теперь является и в кого способен превратиться. А всё же надо было как-то продолжаться. Большинство старых критериев Бесфамильный утратил, а новые приобретать не торопился. Парадокс заключался в том, что теперь он стремился исключительно к ясности, не желая истолковывать двояко ни себя, ни свои поступки. Потому ни на следующий день, ни через неделю, ни позже не пришло ему в голову усомниться в правильности сделанного выбора: он стал жить у Люстры.