Горбуны1.Калашниковы
Все это попахивало подделкой. И по сравнению с православием вымогательством… В древнем православии было что-то монументальное – одни древние церкви в средневековом стиле чего стоили, а тут модная «легкая» религия, отвечающая веяниям времени. Все легко – любой подвал мог стать их церковью. В принципе любой хороший оратор мог стать их священником, песни, проповеди как концерты самодеятельности.
Но православие тоже с рыночными отношениями испортилось, погрязло в купле-продаже. Все службы стали платными, крещение, молебны за здравие или упокой, и недешевыми. В священников стали набирать тоже чуть ли не с улицы после быстрых курсов «православия» даже из бывших уголовников. В священники шли теперь даже слесари-сантехни ки, зная, как выгодно сейчас быть священником, позарясь на большие заработки.
Сейчас такие дома Евангелия становились местом встреч и тусовок преступников, местом, где собирались оружейники, находили спонсоров, хранили контрабандные товары, устраивали перестрелки, торговали контрабандой. Баптизм был хорошим прикрытием для контрабандных операций… Все думали, что в такие церкви ходят очень правильные, хорошие люди, может быть, заблудившиеся, не нашедшие себя в сдержанной православной вере. Такие тоже туда ходили. Сюда ходили и праведники, которые на самом деле хотели быть лучше с каждым днем и воспринимали проповеди буквально, без скрытого «оружейного» смысла. Но редко. Но в основном это были базары, места незаконной торговли. Полиция знала и закрывала глаза. Преступники прикрывались другой верой. В протестантских храмах летала живая музыка. Полицейские это понимали и были к ним благосклонны.
Пасхальная служба
Теперь Дженнифер очень хотела сходить со мной в мою, православную церковь – в баптистской мы уже не раз были – именно на торжественную пасхальную службу. Как раз приближалась Пасха, и мы решили сходить в церковь около моего дома, храм Святого Георгия, с синими и позолочено-синими шахматными куполами-луковками и косыми крестами на них. Здесь меня крестили, когда мне было пять.
В этот раз Пасха была ранней – в начале апреля. В Краснодаре было еще холодно, на земле лежал мокрый грязный снег, и мы ходили в теплых куртках.
Мы встретились в десять вечера в ночь с субботы на воскресенье. Праздничная литургия была до двенадцати и длилась два часа.
– Тебя крестили здесь? – Дженнифер посмотрела снизу вверх на храм, стоя на ступеньках. На Пасху в церковь шли много народу – я не думала, что у нас столько людей ходят в церковь на Пасху. Но торжественность и святость этой минуты Джен не тронула. Она не задержалась на несколько секунд подробнее рассмотреть храм, почувствовать благоговение, мысленно представить мое крещение и что это значило в моей жизни. Наоборот, Дженнифер быстро поднялась по ступенькам, даже забыв перекреститься у двери. Я быстро перекрестилась и поспешила в храм за ней. Джен смотрела на меня и повторяла движения, как креститься по-православному… Она исподволь как будто принижала мою религию.
В церковь на службу я не надела платок, а была в обычной вязаной шапке, моя голова была покрыта.
Мы с Дженни, как и все, слушали богослужение на улице у заднего входа. Мы стояли в теплых куртках. Дженнифер в платочке. Тепло одетые.
На заднее крыльцо вышли несколько священников в нарядных позолочено-красных ризах… Перед ними был алтарь, покрытый бордовой бархатной накидкой с зажженными свечами в красных цилиндрических подсвечниках с прорезями. Перед алтарем ближе к прихожанам поставили украшенную икону. Священник в центре совершал каждение – качал церковное кадило на цепочке, как маятник, движением вперед, окуривая ладаном прихожан и алтарь. Высоко пел женский хор в церкви за спинами священников, часто повторяя: «Христос воскресе»! А прихожане отвечали хором «Воистину воскресе»! Кадило испускало благовонный дым, фимиам.
Священники пели на разные голоса. Сначала низкий речитатив, а потом высокий: Господи, помилуй!
Священники держали раскрытые молитвословы, смотрели в них, пели, крестились и кланялись.
Господи, помилуй!
Некоторые священники держали свечки.
Славу воссылаем тебе. И Отцу и Сыну и Святому Духу. И ныне и присно…. Аминь…
Главный священник держал украшенный подсвечник со свечами, махал им, но свечи не гасли и не вываливались, и несколько раз спрашивал у толпы:
– Христос Воскресе?
– Воистину воскресе! – отвечала толпа. Главному священнику молодой безусый священник в центре поправлял микрофон на ножке-стойке, потом вынесли второй микрофон. Мы с Дженни крестились, кланялись и отвечали «Воистину воскресе», как и остальные прихожане.
И благословен Христос Боже навсегда и ныне и присно…
Два священника по бокам от главного держали нарядные свечки-факелы в красно-зеленых бумажных украшениях и пели басом.
И ныне и присна, и во веки веков. Аминь…
Главный священник в центре махал кадилом и под звон, как у бубенчиков, испускал приятный голубоватый дым на алтарь и других священников ниже рангом. Главный священник опять спрашивал, и толпа отвечала ему:
Христос Воскресе? – Воистину Воскресе!…
Другой священник, полноватый, с небольшой темно-русой бородой пел басовым речитативом из молитвослова: «И Господу помолимся!» А другие крестились и кланялись под следующее высокое пение: «Господи помилуй!»
Слушающая толпа праведников тоже крестилась и кланялась вслед за священниками. Мы с Дженнифер были как все.
И Господу помолимся! – Господи помилуй!
Перед иконой стоял кандило, большой подсвечник, со всеми потухшими свечками. Но дело происходило на улице и все свечки задуло – так что нормально. И подсвечник вынесли. Не пленились. Молодцы!
Помилуй и спаси нас Боже твоею благодатью. – Господи помилуй!
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!
Священники смотрели в молитвословы при басовом пении коллеги и крестились, и кланялись под высокое пение женского хора.
Хор в храме долго, медленно пел высоким голосом:
Христос Воскресе из мертвых!
Главный священник подошел к иконе и поцеловал ее. А молодой безбородый священник помахал кадилом с дымом ладана.
Господу помолимся…
«Все-таки как красиво они поют! Многоголосье», – подумала я.
И во веки веков… Алилуя!
Вышел молодой священник с большой книгой, стал спиной к прихожанам и запел тенором.
Христос Воскресе? – Воистину Воскресе!…
Этот молодой священник очень красиво и громко пел.
Алилуя! Алилуя! И Господи воскрес!
Некоторые прихожанки в платочках делали фотографии службы.
Алилуя! Алилуя! Алилуя!
Джен надела платок не так, как обычно надеваю его я или многие православные, слегка свободно, откинув один конец платка за плечо. Она сильно натянула его на голову, платок «прилизал» ее волосы, и выглядела смешно и глупо… Не по-русски, а по-американски. Было смешно смотреть на типичную американку с волосатым лицом, светлым пушком на щеках, постоянно улыбающуюся белозубой улыбкой, в православном красном расписном платочке, обтягивающем ее голову. Так не носили платок русские-православные. И в своей длинной прямой куртке напоминала матрешку. Она знала, что выглядела смешно и показывала мне это.
Старший священник перекрестил прихожан книгой-молитвословом, подняв ее над головой и нарисовав в воздухе книгой виртуальный крест.
Слава тебе, Господи! Слава тебе.
Один священник басил, другие целовали алтарь, женский хор повторял:
Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..
Где-то громко проехала машина…
Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..
Господу помолимся… Яко благ и человеколюбец…
Один священник дважды обошел в одну и в другую сторону с кадилом около алтаря, разбрызгав дым. Потом побрызгал запахом ладана на прихожан и других священников. Священники и мы усиленно закрестились. Два священника поцеловали алтарь и зашли в храм.
И тебе славу воссылаем! И ныне и присно…
В храме послышались бубенцы кадила.
Дженнифер заинтересованно смотрела службу и выглядела смешно и стебно, и у меня вызывала внутреннюю улыбку. А у Дженни православная Пасха вызывала внутреннюю насмешку. Она один раз хмыкнула, глядя на наших священников, так, чтобы я это видела, тем самым показав легкое презрение к моей вере.
Я подумала, что Дженнифер немного насмешливо относилась к пасхальной службе, да и к самой православной церкви. И это меня покоробило…
Из храма вышла новая партия священников, двое с украшенными свечками-факелами. Они стали перед алтарем и запели басом.
Аллилуя! Аллилуя!
Господу помолимся – Господи помилуй!
У Господа просим! – Подай, Господи!
Мир всем!
Некоторые священники начинали обниматься друг с другом, другие целовали алтарь. Потом запел мужской хор, но достаточно высоко… Один священник долго читал текст из молитвослова…
Христос Воскресе! – Воистину Воскресе…
В конце священник по Евангелие рассказал о воскресении Христа, как ученики приходили к его гробу и не нашли тела:
– Как они почувствовали, что воскресение Христово состоялось. Если Христос не воскрес, то наша вера напрасна, – говорил главный священник. – Мнимые сложности пройдут. – Священник благодарил за веру и вспоминал советское время запрета веры. Рассказывал о своем храме. Призывал дорожить тем, что имеешь… Возможностью находиться с Богом. Говорил про благодатный огонь, который уже привезли в этот храм из Иерусалима, который знаменует воскресение Христово. Он пожелал пасхальной радости, мир семьям и домам.
– Мы живем от Пасхи до Пасхи. Христос Воскресе! – закричал он, и толпа ответила радостно ему: – Воистину Воскресе… – Наша вера не напрасна. Аминь.
Мы с Дженнифер простояли всю праздничную службу до двенадцати…
Дженнифер потом спрашивала меня, хочу ли я пойти с ней в баптистскую церковь еще раз. Пару раз приглашала меня, но я отказывалась. Дженнифер сначала ходила в ту баптистскую церковь около кинотеатра с русским девчонками с лингвистики, но потом сказала мне, что тоже просто молится дома с другими американцами, тем самым объединившись со мной. Русский баптизм ей тоже пришелся не по вкусу.
Еще Дженнифер спрашивала меня, хочу ли я поговорить с ней о Боге. Но я всегда уклончиво отвечала, что это личное. Все американцы, особенно Эдам, были хорошими психологами. Американцы понимали все с полуслова, им не надо было ничего втолковывать или повторять. Наверное, через полгода Дженнифер отнесла меня к неподдающимся и переключилась на другую русскую…
Потом Эдам сказал мне: – Знаешь, как эта девочка (имея в виду Дженнифер) старалась, когда уговаривала тебя поменять религию. – Я ничего не ответила. Но почему я должна отказываться от религии своей семьи, потому что Дженнифер старалась? Чтобы Дженнифер поставила себе галочку или «зажгла гейзер»?
Часть 2. Миссионеры
Американские русские
На первом курсе круг моих знакомых и друзей сильно расширился – в нем оказались все одногруппники, многие однокурсники, немногочисленные американцы, а также англоговорящие русские с факультета лингвистики или географического. Они тоже старались постоянно общаться с иностранцами для практики языка, посещали все из недели в неделю. Каждую среду и понедельник я видела одни и те же лица.
Самой яркой среди девчонок в американском клубе была Лена Ситокова. Она была гласным и негласным лидером, иногда помогала Эдаму. Ее не заметить было невозможно. Она дружила со всеми американцами. Была на короткой ноге, относилась к ним, как к старым друзьям. И сразу при общении переходила черту от просто знакомого до близкого друга.
Мне всегда было сложно переступить эту черту.
Лена Ситокова – блондинка выше меня из Майкопа. Она училась на первом курсе лингвистики на договоре. Сначала родители снимали ей квартиру в Краснодаре. Она была моей ровесницей, тоже первокурсницей. У нее были длинные ровные волосы ниже пояса, маленькие иссиня-синие глаза с опущенными уголками и маленький тонкий рот. Она часто щурилась. Ее глаза слезились, она капала капли. Она смотрела подслеповатыми глазами. У нее был длинный тонкий нос, немного крючковатый на кончике, больше, чем предполагало ее лицо, и неправильный прикус, верхняя челюсть с крупными неровными зубами сильно выступала вперед, что делало ее лицо немного отталкивающим. Она была на полголовы выше меня, худая и с фигурой по форме груши, тяжелым «задом», маленькой грудью и немного толстыми ногами. Она накручивала, смазывала гелем или сбрызгивала лаком ровную челку, которая всегда «стояла» полукругом. Челку она укладывала каждый день, челка была густой, но все равно делилась на пряди, проявляя частые зубчики. В малых группах Лена любила сидеть, скрестив ноги и подперев лицо кулаком. Она рассказывала, что дома мама в ее комнате на стенах развесила ее дипломы, и все стены были завешены ее наградами. Лена была золотой медалисткой, отличницей на языковом факультете, что непросто, а на лингвистике практически невозможно. Была лучшей из лучших, другими словами. Даже среди лингвистов она выделялась, она знала язык лучше других, из ее речи я всегда смотрела пару слов в словарях. Она говорила быстро и всегда была уверена в грамматике. Скорость ее речи была, как у самих американцев, и иногда она говорила невнятно – но ее знание языка позволяло ей это.
Подругой и одногруппницей Лены Ситоковой была Вика. У нее были черные волосы спиральками, от природы вьющиеся, и сильно лысеющий лоб, черные спиральки падали на лоб и его маскировали. Вика была невысокого роста, с длинным носом, карими глазами и тонким ртом. Она тоже была отличницей… Говорили, что один препод поставил ей пятерку, договорившись, что она потом по требованию переспит с ним на одном из последних курсов.
Как я поняла, на лингвистике почти все девушки были отличницами или так сами о себе говорили.
У детей шлюх, раздвигающих ноги за оценки, продвижение по службе и т.д. обычно лысели лбы. Их «сводили», «старались» выдать замуж за лысеющих мужчин или разводили, растворяли им «лысину» в напитках. Чтобы они рожали от лысых мужчин и у них рождались лысеющие со лба дети, желательно дочери. Особенно лысый лоб заметен у девочек, соответственно. Если у тебя лысел лоб, значило только, что твоя мама могла спать с кем-то ради выгоды, за оценки, ради получения диплома, денег, твоего здоровья при операции и т.д…
К американцам в основном ходили девушки с лингвистики, парней были единицы – долговязый Саша и маленький худенький Егор. Они оба учились на лингвистике. «Вот, они в цветнике учатся», – думала я. По-моему, Саша был единственным парнем в своей группе и на своем потоке.
«Высокий» Саша Янченко впервые появился у американцев зимой. Он учился на лингвистике на третьем курсе – старше меня на два года – и знал всех девчонок американского клуба. Помню, когда я его в первый раз увидела, меня поразила красота его лица. У него были большие синие глаза с опущенными вниз уголками и густыми ресницами, большой тонкий нос с ярко выраженной горбинкой и маленький плоский рот с тонкими губами. Он был сильно лопо- и большеухий. У него было всегда красное лицо и плохая кожа. Но он был очень красив. Он был худой и высокий, под два метра. «Каланча». Его фигура совсем не была накачанной. Он не принимал стероиды и был субтильный с широкими плечами, как «вешалка». У него была старшая сестра. Он тоже был верующим. Читал Библию, все выбирал себе религиозную секту, периодически их менял. Как некоторые баптисты ходил то к одним верующим, то к другим. Наверное, поэтому Саша и пришел к Богу, хотел стать лучше или лучше казаться. Что он учился на лингвистике, уже многое о нем говорило – на девчачьем факультете – единственный парень на деревне. Интересно, почему он выбрал именно лингвистику? Необычный факультет для парня… Он часто менял стрижки и стригся у хорошего парикмахера.
С Сашей я иногда ездила в университет в одном троллейбусе – он тоже жил в центре.
Дедушка Саши был из военных высокого чина и один раз, служа за границей, приказал загнать чернокожих детей в реку и утопил там. Повторил несколько раз. Они могли вырасти и стать противниками. При этом подпольное сопротивление никто не отменял. Его дед не любил чернокожих. Поэтому Саша получился с орлиным носом и красным лицом. Генеральский отпрыск. Генеральских отпрысков хорошо «прокалывали», смелость, верность отечеству…
Саша дружил со всеми девчонками клуба, и своей группы, и своего курса сказывался навык общения со старшей сестрой, был всем своим в доску. И скорее бы «другом», чем «парнем». Я с трудом могла себе представить, что Саша заведет себе романтические отношения с кем-либо из группы или американской тусовки. Он так легко общался с девушками и был, как их брат, и скорее младший, чем старший.
Американцы приглашали всех на празднования своих праздников – Хеллоуин, католическое Рождество и т.д.
Ранней весной на американских встречах я познакомилась с Ясей Ворониной. Мы с ней быстро подружились, вернее, Яся подружилась со мной. Поэтому я получше узнала ее историю, семью и жизнь. Яся была примерно моего, среднего роста (я метр шестьдесят четыре). Она, наверняка была адыгейских или каких-то кавказских кровей, но уже поменявшая фамилию и, главное, перекрашенная. С такими «желтыми», выжженными перекисью, что практически «белыми» обесцвеченными волосами. Она так сильно обесцвечивала волосы до практически белого цвета, что я никогда не воспринимала ее брюнеткой, только блондинкой. Яся всегда ярко, открыто и «сексуально» одевалась, на ней всегда был макияж. У нее были маленькие глаза, Яся сильно выщипывала черные брови, и они становились тонкими, полукругом. И тоже их обесцвечивала. Яся всегда улыбалась во весь рот на фото и всегда прятала зубы в жизни. У нее был адыгейский нос, немного большой и с горбинкой, и плохая кожа, которую она маскировала тональным кремом, она всегда пользовалась румянами. Ее рот был маленький, неправильной смазанной формы, с тонкой верхней губой и более широкой нижней. Яся была примерно моего роста и моей комплекции, ей было шестнадцать, а мне восемнадцать.
Яся жила в центре в трехкомнатной квартире с мамой. У нее дома был питомник шиншилл. Яся училась в девятом классе, английский знала плохо, поэтому говорила мало с американцами и много с русскими. Яся имела слабые базовые знания и, даже ходя на встречи американцев, английский подтянула слабо.
Как она оказалась в американской тусовке, я тогда не знала. Случайно забрела?
Говорили, что дедушка Яси был директором детского дома в Адыгее, растворил много опухолей в телах детей – деньги государства экономил, много детей продал в рабство в Казахстан, слишком много, и Яся должна была «платить» за его ошибки. Хорошее будущее в России Ясю не ждало, и поэтому она очень хотела переехать в Америку, желательно выйти замуж. Она не знала, что американцы в большинстве своем не женятся на русских.
У Яси была внешность типа «плохой нянюшки», что неудивительно, ведь ее дедушка был директором детдома и приторговывал детдомовскими детьми.
Мама Яси, тетя Люба, была очень толстой сильно обесцвеченной адыгейкой – Яся с мамой были на одно лицо. У Яси был старший брат Гена, тоже очень на них похожий, но брюнет, не обесцвеченный. Но он уже ушел из дома, встал на сторону отца, чтобы не «платить» за погубленных детей.
Родители Яси сейчас разводились – тяжело и долго. Ее мама постоянно судилась с ее отцом, пытаясь вернуть свои деньги – она на него не подумав переписала большую часть состояния, чтобы избежать потери имущества при какой-то финансовой махинации. А он не хотел ничего возвращать, только с ней развестись. Тетя Люба погрязла в судах, апелляциях и опротестованиях. Он дал взятку судье, которая вела ее дело, сделал ее своей любовницей. Потом, когда закончились деньги на адвокатов, тетя Люба спустила все на тормоза… Ее бывший муж большую часть ее состояние передал их общему сыну Гене, который открыл бильярдный клуб.
Саша был одногруппником Нади Мерноковой. Она была старостой его группы. И дружила с ним, была очень общительной. Саше она точно была как старшая сестра. Надя была ниже меня, с волнистыми светло-русыми волосами, но не яркая блондинка, она не красила волосы. У нее были большие светлые глаза, немного длинный нос с горбинкой и маленький рот. «Американская шестерка» – так говорили о ней среди русских… Оракл предсказал ей, что и через двадцать лет она будет ходить в тот же американский клуб и общаться с иностранцами, приехавшими и живущими в Краснодаре. Поэтому ее любили американцы, она была среди краснодарских американцев постоянной величиной, константой, американцы собирались и дальше поддерживать с ней отношения. Третьекурсница Надя редко ходила на американские встречи в этом году… Хотя потом ее часто видела… Ее родители были преподавателями этого вуза.
Кстати, оракл – человек, который видит будущее… или говорит, что видит…
Надю невозможно было представить женой и матерью. Он была девушка-подруга, но не возлюбленная. Она была не по «мальчикам» и детям.
У нее хранился компромат на местную шишку, «акулу». Как он был причастен к смерти, разрешил убить талантливого мальчишку, художника и, образно говоря, «положил» его голову на алтарь американского Бога. И нашим и вашим, как говорится. Сложно быть «акулой» во времена перемен. А сейчас были именно такие времена. Родители Нади, преподы, «покосили» тоже много детей, поэтому Надя была не «жилец», жила, пока хранила компромат на «акулу» – как компромат достала, себе таблетку с раковой опухолью растворила. Она также была свидетельницей по какому-то серьезному убийству.
Итак, обычно говорили, что «отбросы собрались на факультете лингвистики»… Кого надо в итоге выгнать из страны.
Как говорили в Америке – хорошо отправлять «шлюшных» девушек за границу. Зачем они нужны в России? Опять ноги раздвигать, как их мамы и бабушки? Они там говорят на языке, который до этого так долго и старательно учили, но все равно на языке они говорят хуже, чем сами американцы, а ничего другого не знают. Они на порядок ниже остальных жителей – не знают ничего другого, кроме языка. И его знают хуже, чем коренные американцы, им языка всегда мало… И обычно за границей они живут плохо…
На американские встречи я ходила с большим удовольствием, красилась и наряжалась, распускала до этого обычно убранные волосы. Меня тогда, как магнитом, тянуло в эту американскую тусовку, возможно, мне там пару раз добавляли наркотические вещества…
Бирки и этикетки
Этикетки и бирки. Он обещал ей гореть, и не жить под копирку.
Однажды на американских встречах мы на щупь из мешка доставали игрушки и рассказывали о них.
В один из понедельников апреля на американских встречах мы обсуждали «бирки и этикетки», как люди любят вешать этикетки и ярлыки на других людей и общаться с ними согласно своим представлениям.
Эта встреча была так важна для американцев, что они даже развесили объявления по доскам факультетов с приглашением на это обсуждение, что бывало редко.
В американском центре всем новеньким раздавали бейджи, на которых были написаны их имена, и эти бейджики мы старались всегда одевать в американском клубе. Мой бейджик подписала Дженнифер и дала его мне на одной из встреч.
– У меня в номере телефона три шестерки. Но я не верю в предрассудки, так мой номер легче запомнить, – и Лена Ситокова продиктовала нам свой номер с тремя шестерками в середине. Мы обменялись номерами. Мне нравилась Ленина речь, она была такой легкой, воздушной. «Sword – это меч», – сказала Лена, переведя мне текст из сегодняшнего буклета. Я еще раз отметила ее хорошее знание английского. Лена рассказала мне и Ясе притчу о мотивации про двух лягушке, которые оказались в глубоком кувшине с молоком. Одна просто утонула, а другая начала там плавать, пока не взбила молоко в сметану и смогла выпрыгнуть из кувшина.
Лена Ситокова любила Мессинга, много книг читала о нем и хорошо знала его жизнеописание.
Сегодня я оказалась в группе с Сашей Янченко, Машей Бонтюк и Леной Ситоковой. Со мной в группе была и Яся Воронина. Мы уже немного подружились. Яся как будто «прибилась» ко мне в этом клубе… Не во всех группах сидели американцы. Иногда группы состояли из одних русских. Но в нашей группе оказалась Дженнифер. Она возглавляла группу и должна была вести обсуждение, направлять беседую. У американцев были свои листочки (у всех одинаковые), свой план ведения встречи и свой список вопросов для обсуждения. И среди русских Саша был за главного.
Мария Бонтюк сегодня пришла в американский клуб впервые. Она училась на третьем курсе географического факультета. Это была худенькая, тоненькая брюнетка моего роста, с тонкими немного жирными волосами в каре, свисающими сосульками, лысеющим лбом и узкими очками в черной оправе. У нее был ровный пробор, и волосы свисали с двух сторон, маскируя лысеющий лоб. Она была просто одета, в широких коротких джинсах, футболке и тряпичных высоких кедах на шнуровке. Мне показалось, что она одета не по сезону. Она носила самодельные фенечки на обоих запястьях…