«Созвонюсь, – решила Персефона. – Гляну помещение и созвонюсь».
Смотр, однако, не затянулся. Маленький зал на первом этаже жилого дома, вход со двора, внутри – голые стены (спасибо, что оштукатурены). Всё придётся начинать с нуля, но если раньше Персефона с азартом приняла бы вызов собственной творческой натуре, то сейчас она ощутила лишь тоскливую пустоту – уже не снаружи, а внутри. Некстати вспомнился унитаз, которому она перед выходом из дома перекрыла воду, чтобы стояк не пищал, а уж потом спустила остатки.
– Будем на связи, – Персефона через силу улыбнулась владельцу зала и выбежала на улицу. Точка-Артемис по-прежнему оставалась на месте, и – хвала электричкам – была в двадцати минутах езды.
Парк встретил Персефону сырым шелестом листвы, шорохом гравия под каблуками и призрачным танцем теней, не смеющих сунуться под стерильно-белый свет фонарей.
– Артемис?.. – шёпотом позвала Персефона.
Нет ответа. Лишь шум прибывающего поезда и тихий плеск воды ниже по склону. Чей-то всхлип там же.
– Прости-ите меня, – голос надломленный, почти детский, – и проща…
Стремительная тень пронеслась над плечом Персефоны, едва не сбив её с ног. Человеческий вскрик слился с рычанием двух собак. А может, их было больше. Что она будет делать, если там целая стая, Персефона, включая телефонный фонарик, не придумала. Только не бежать. Надоело уже бегать…
Острый луч света метался по деталям, не в силах охватить всю картину. Бледное испуганное лицо подростка. Раскрытый перочинный ножик в правой руке; царапина на левой полнится кровью. На заднем плане – заросли сухостоя, сносимые прочь яростной битвой. Утробный вой, переходящий в отчаянный скулёж о пощаде. Короткий хруст разгрызенной кости. Тишина.
– Доврага све[2 - К чёрту всё]…
– Артемис?..
– Перс-сефона?! Откуда… Прош-шу, не с-сейчас. Ребёнка на свет… выведи.
Влажные салфетки одна за другой ложатся на хрупкое запястье подростка. Паренёк в куртке не по размеру, распахнув глаза, смотрит на дело рук своих, будто не сам минуту назад едва не сотворил страшное. Персефона шепчет что-то над раной, обвязывая её чистым платком. Безумное напряжение юного существа, прошедшего по грани над пропастью, находит выход в неудержимых слезах.
– Можно, – Персефона разрешает пареньку выплакаться до конца, принять минуту своей слабости и перерасти её. – Можно…
Потом оба находят Артемиса. Он лежит среди травы лицом в ночное небо, прикрыв глаза, чтоб не пугать никого нечеловеческими зрачками. Того, с кем (или чем) он дрался, не видать, лишь трава неподалёку то ли выжжена, то ли облита чёрным. Чёрная полоса наискось идёт от упрямых губ к высоким скулам охотника.
– Бродит по миру тёмная хтонь[3 - Анна Закревская «Чёрный лес»], – цитата стихотворения кого-то из клубных авторов в исполнении брата заставила Персефону вздрогнуть. – Не думает, что на её хищную радость свой ловец найдётся… А пацана надо бы домой вернуть.
– А можно я лучше у друга переночую? Он тут недалеко живёт…
Персефона глянула сквозь ресницы: аура у подростка похожа на полинявший дождевик, со спины изрядно изодранный. Не столько неведомой хищной сущностью, сколько теми, кто зовётся его родителями. Такого грех не доесть в пору Охоты…
– Веди до друга, – голос Артемиса уверенный и почти спокойный. – Проводим.
…Вновь, будто вечность назад, подбирала Персефона подходящую футболку для Артемиса да слушала шум воды в душе. Кстати, уже без писка: брат умудрился что-то подкрутить в «клятой трубе» и тем спас психическое здоровье соседей снизу.
Причину своего внезапного путешествия Артемис изложил кратко и больно: те, на кого он охотился давным-давно, будучи княжеской гончей, пришли поквитаться, подожгли сторожку в самый тёмный ночной час.
– Думали живьём меня спалить, видимо. Только я вовсе не спал там в тот момент…
Что стало с поджигателями, Персефона уточнять не стала. В лесу всякое случается.
Встречный вопрос от Артемиса не заставил себя ждать:
– Но ты-то как меня нашла, да ещё столь вовремя?
Не посмела Персефона рассказать брату о приложении, выпустила на свет полуправду:
– Интуиция…
И следом, без передышки, спросила – как в море со скалы сиганув:
– Чем могу пригодиться в твоей охоте?
Запах хищника
– Ты умеешь видеть, Персефона, но теперь научись чуять.
Персефона оценила игру слов, вспомнив, что парфюмерные эстеты «слушают» духи, а «чути» по-хорватски – слышать. От духов на время обучения пришлось отказаться, резких бытовых запахов – избегать. Тут даже порадуешься, что маникюрные дела на паузу встали.
– Какова она на вкус, хищная радость?
Артемис почесал в затылке, ища подходящие кулинарные сравнения. С того дня, как он выдал сестре все свои тайны, но выгнан с глаз долой не был, а отделался лёгким упрёком за долгое молчание, ему изрядно полегчало.
– Полынь с корицей. Черешня с перцем. Что-то такое.
– А ослабевшие духом как пахнут?
Определять таких Персефона привыкла на глаз, но это требовало немалых усилий и хорошей концентрации. То ли дело нюх: дышать в любом случае нужно, лишь бы привычка подмечать запахи появилась.
– Сама иди познавай, – отшутился Артемис.
Когда брат открыл Персефоне суть Дикой охоты, её долго трясло от смеси невыразимых и не самых приятных чувств. Какие там кони в полнолунных небесах!.. Впрочем, кони не исключались, но у некоторых сущностей охота изрядно отдавала паразитизмом.
Та лапчатая тварюшка, которую Персефона ненароком отравила вейпом, называлась, со слов Артемиса, нахлебником. Стоило кому-то из людей получить энергетический пробой (проще говоря, душевную рану), как на запах гари и крови потихоньку сползались невидимые нахлебники, и тот, кто не смог восстановиться хотя б за сутки, был почти наверняка обречён стать дойной коровой для неблагих созданий.
– Высшее мастерство энергопотребления, – рассказывал Артемис, – выпить созревшего нахлебника, не доведя до смерти его жертву. Словно ягоду с куста сорвать, ветви не повредив. Охотиться напрямую тоже весело, но опасно, поэтому для многих сущностей такие деликатесы предпочтительнее.
– И вкусна ли чужая обида, злоба да печаль?
Артемис скривился в горькой усмешке:
– Кто ж в здравом уме и доброй воле поделится с нечистыми отродьями бескорыстной любовью, нечаянной радостью или творческим огнём? О, встречаются и такие, но они на вес золота. Однако, чем далее от мира людей, тем меньше забот, выживут ли те, с кого сила взята. Поэтому даже самой дикой Охоте нужны поводья и те, кто их удержит…
«Поэтому ты спас пацана, которого ты в том парке впервые увидел, – собралась сказать брату Персефона. – Хотя и жить средь людской толпы тебя явно не тянет…»
Словно прочтя её мысли, Артемис добавил:
– «Далее» не значит «дальше», но подходящего слова я подобрать не в силах.
Так или иначе, но городской жизни в ближайшее время Артемису было не избежать. Всё, что при нём осталось – документы, одежда, немного денег и ружьё.
Ружьё Персефона спрятала в дальний угол кладовки. Та охота, что предстояла им нынешним вечером, требовала лишь кредитной карточки.
– Устала я беглянкой себя чувствовать, – по дороге в ТЦ признавалась Персефона не то брату, не то кнопке «возможно, пойду» в ближайшей клубной встрече. – И знаю, что придёт он: полнолуние как раз в ночь после…
