Карельская сага. Роман о настоящей жизни

– Кирюша, завтра я тебя кое с кем познакомлю, к нам в гости придет один человек, ты его, пожалуйста, не обижай.

– Не буду, – спокойно ответил Кирилл, полагая, что в гости заглянет тетя Софья или дядя Василий.

– И веди себя хорошо.

– Я всегда веду себя хорошо, – Кирилл пытался починить машинку, оставшуюся среди немногого уцелевшего после пожара, но так и не смог приладить отвалившееся колесо назад.

Пока Лена возилась у печки с кастрюлей, Алексеич терпеливо сидел и наматывал на колесо кусок нитки. Когда замысел сработал и машинку можно было катать по полу, Кирилл заулыбался и пожал Алексеичу руку. Кирилл уже спал, когда мама с Алексеи-чем завели разговор о колхозе, о будущем, о родственниках. Так, за бутылкой «Агдама», они просидели до утра.

Им было о чем поговорить, хотя, конечно, больше хотелось наговориться Лене. Рассказать и о несбывшихся надеждах, и о пожаре, и о сыне, и о переезде в деревню. В глазах этого человека она видела полное понимание. Он ее поддерживал, но не говорил об этом вслух, лишь слегка кивал и отпивал вино из граненого стакана. Алексеич не был человеком ее круга. У него была сложная судьба, причем сложная настолько, что, если описывать ее в деталях, вышла бы отдельная книга. Он толком никогда не учился, не стремился к высотам, не был в театре, правда, любил музеи и музыку. Любовь к ней привили еще воспитатели колонии, куда он попал по малолетке в пятнадцать, когда они с ребятами, озверев от распитой на пятерых бутылки портвейна, забрались в городе в химчистку и учинили там погром в поисках денег. Родственники от него отказались, а родители вскоре умерли от беспробудного веселья: исчезновение сына из дома снимало с них все обязанности и хлопоты и располагало к бесшабашному образу жизни. Алексеичу повезло: в колонии он попал в хорошие руки. Получил специальность, корочку тракториста, рекомендацию. В армии служил за Полярным кругом, в маленькой части, строившей паромные переправы. После армии – пятнадцать лет на Севере. Там же, на Севере, нашла другого его жена. Он делал вид, что отпускает ее с легким сердцем, чтобы не портить отношения, искал утешения в работе. А потом, когда здоровье стало сдавать, перебрался в поселок: в колхозе требовались работники, и сразу дали комнату. Он рассуждал: «Зачем отказываться, если всё складывается само собой, без каких-либо нечеловеческих усилий».

– Понимаешь, терять было уже нечего, пристанища не нажил за сорок лет. А тут два года живу, и будто родными мне места эти стали. Вот не смейся только, жалею, не узнал о них раньше, не сбежал с той проклятой шахты и с лесоповала. Тишина тут, покой. А озера какие! Загляденье! И никто не шумит, не взрывает, не высыпает уголь целыми горами. И лето тут как лето, а не мокнуть месяц под дождем, а далее снег и тьма. Восхищаются некоторые северным сиянием, картины рисуют, сам видел. Был у нас там один, фотографировал, в газеты снимки рассылал, в журналы. И публиковали, просили еще. Не понимаю я, Лена, хоть убей, – Алексеич подпер руками голову и вздохнул.

Так они встретили утро. Была суббота. Лена взглянула на часы, охнула и засобиралась на работу. Когда Кирилл проснулся, Алексеич стоял у плиты, дожидаясь, когда закипит чайник.

– Ну, чего смотришь? Марш чистить зубы! – скомандовал Алексеич.

Кирилл повиновался. За завтраком он молча жевал булку, поглядывая на то, как Алексеич пьет из стакана крепко заваренный чай. Алексеич постукивал пальцами по столу, о чем-то размышляя.

– Я поел, – тихо сказал Кирилл и отодвинул от себя чашку.

– Мама во сколько обычно приходит?

– В два.

– То есть в два мы уже должны быть дома и обед должен быть готов, – Алексеич потер рукой затылок, зевнул и потянулся так, что послышался треск суставов. – Идем на рыбалку.

Рыбалка Кириллу уже успела поднадоесть. И не только из-за того, что рыбачить можно было каждодневно и, в отличие от города, занятие это не казалось праздной тратой свободного времени. Ему нравилось сидеть с удочкой и терпеливо ждать поклевки, забросив леску поближе к траве, в которой прятались окуни и плотва покрупнее. Но покрупнее – не значит крупные. Кириллу попадалась всякая мелочь, которая при других обстоятельствах сгодилась разве что кошке. Лена с Кириллом не брезговали и этим. Пусть и небольшой, но всё же улов позволял поначалу свести концы с концами, а затем сэкономить деньги, которые требовались абсолютно на всё. И всё же каждый рыбак мечтает о солидном улове, большой рыбине, которая поджидает его. А за ней – следующей, еще крупнее. Таскать мелочь Кириллу очень быстро наскучило.

Дядя Василий и тетя Софья, заметив его с удочкой, посмеиваясь, спрашивали: «Ты еще не всех головастиков переловил? Смотри, лягушек будет мало, комары летом зажрут, спасу от них не будет!» С приходом лета и впрямь от комаров не было отбоя. Они летали огромными полчищами и больно кусали. Поначалу Кирилл сильно страдал от укусов, расчесывал их. Но быстро свыкся и понял, что лучше укушенное место и вовсе не трогать. Теплыми ночами комары протяжно жужжали в доме. Лена натянула на форточки марлю, но это мало спасало. Приходилось перед сном жечь кору, оторванную от лесных трухлявых пней. От едкого дыма слезились глаза, но комары и не думали улетать. Они прятались за печью, летели на второй этаж, в маленькую комнатку под крышей, чтобы ночью не давать покоя.

Перспектива таскать мальков под хохот соседей повергла Кирилла в уныние. Он слез со стула, молча заправил кровать и принялся возиться с машинкой.

– Так не пойдет, Кирилл. Это ты так себя ведешь, потому что нет мамы?

– Нет.

– Разве ты не хочешь на рыбалку?

– Нет.

– Что значит – нет? – улыбаясь, спросил Алексеич, натягивая на ноги резиновые сапоги и стараясь при этом не оставить грязных следов у двери. – Мне казалось, ты любишь рыбалку. И твоя мама мне об этом говорила. Говорила, ты рыбак у нее знатный, кормилец.

– Так и сказала?

– Вот так прямо и сказала, – Алексеич раскатал рукава у рубашки, надел на голову мятую шляпу, которая ужасно раздражала Лену, и вышел, на ходу бросив: – А я думал, мы за щукой пойдем. Но невезуха с товарищем мне сегодня, невезуха.

Едва услышав о щуке, Кирилл заволновался, бросил машинку и принялся одеваться, опрокинув при этом банку с гвоздями, стоявшую под скамейкой. Гвозди раскатились по полу, и их пришлось долго собирать.

– Алексеич, Алексеич, подожди меня, Алексеич, я тоже хочу поймать щуку, я иду с тобой!

Алексеич копался в сарае, громко кашляя и охая, чтобы Кирилл заметил его и не кинулся бежать на речку. Его план сработал. Конечно, он тоже видел размер уловов Кирилла, но старался не показать вида, что ему смешно, будучи в курсе тех трудностей, через которые пришлось пройти ему и его маме, так незаметно, но в то же время прочно вошедших в его непутевую жизнь.

– Проволоку ищу, у тебя нет?

– Зачем? – Кирилл с недоверием посмотрел на него.

– Надо!

– Тонкую?

– Да, только стальную, не медную.

Кирилл не торопясь прислонил удочку к стене и, ковыряя в носу, пошел обратно в дом. В ящике с инструментом лежали обрывки проволоки, оставшиеся с тех времен, когда прабабушка Кирилла делала над окнами в комнате карнизы в виде натянутой струны. Такой карниз остался над одним из окон: на нем висел цветастый кусок ткани, заменявший штору.

– Вот, брат, это совсем другая история, – нахваливал проволоку Алексеич. – И веревку я нашел, и крючок у меня есть.

Алексеич достал из кармана тряпку, в которую был завернут большой рыболовный крючок, раз в пять больше того, который был на удочке у Кирилла. Кирилл с недоверием взял в руку крючок, осмотрел и положил обратно на ладонь Алексеичу. Крючок показался ему игрушечным, слишком большим для той рыбы, какую, по его представлениям, можно было поймать в речке или в озере с берега. Однако жало крючка оказалось острым, и Кирилл сразу убрал с него палец. Алексеич размотал кусок веревки, натянул в руках и с силой несколько раз подергал.

– Сгодится, – наконец сказал он, быстро смотал веревку и, подмигнув Кириллу, добавил: – Пойдем вниз, к озеру, попытаем счастья в заливчиках.

Заливчиками местные называли небольшие болотины, которые примыкали к озеру. Кирилл никогда не видел, чтобы там кто-нибудь рыбачил. В основном местные садились на лодки и со стороны поселка выдвигались вглубь озера, на луды и к островам, где длинные каменные гряды в хорошую погоду поблескивали на солнце. Кирилл не раз видел, как в озере в тихую погоду вечером бушевала щука. Но это было настолько далеко от берега, что никакой надежды на то, чтобы добросить туда леску с поплавком, у Кирилла не было. Конечно, в силу возраста ему трудно было понять, что даже при удачном стечении обстоятельств, если бы щука позарилась на дождевого червя, она либо порвала бы леску и ушла, унося в пасти ее кусок с крючком, либо сломала бы удилище. И в том, и в другом случае Кирилл остался бы с носом и еще долго бы переживал.

Он шел позади Алексеича, стараясь понять, как все-таки они будут ловить щуку и зачем понадобился такой странный набор необходимого. У заливчика, ближайшего к дому, было тихо. Кирилл фыркал, разгоняя вокруг себя комаров и мошку. На воде, покачиваясь, плавали листья кувшинок, на которых дремали сонные стрекозы.

– Червей взял? – шепотом спросил Алексеич, закатывая рукава.

– Взял, – ответил Кирилл, протягивая консервную банку, где под слоем травы копошились свежие, выкопанные накануне черви.

– Забрасывай удочку, только тихо, и лови плотвичку, – Алексеич махнул рукой в сторону речки. – Лучше туда отойди и там поймай.

– Ага, – шепотом ответил Кирилл и помчался к реке.

Небольшая плотвица была поймана почти сразу, как только Кирилл забросил: он уже знал, что лучше всего забрасывать на середину речки и ждать, пока поплавок, сделанный из винной пробки, плывет по течению.

– Поймал! – закричал Кирилл, показывая дергающуюся на леске сверкающую серебристую рыбку, на что Алексеич выругался и замахал кулаками. Кирилл понял, что совершил что-то не то, и возвращался к заливчику как можно тише.

– Ты это, не кричи, а то распугаешь тут всех! – Алексеич взял плотвицу и насадил ее за спинку на свой крючок. – Сейчас живца пустим, посмотрим, тут щука должна быть, все-таки довольно глубоко и мелочи полно. Ну, была – не была.

Крючок был привязан к куску проволоки, а тот в свою очередь к веревке. Назначение столь хитроумного приспособления Кириллу было непонятно. Он внимательно следил за тем, как Алексеич проверил все узлы и, держа веревку за один конец, бросил крючок с плотвицей за несколько метров от берега, прямо в просвет между кувшинками, а сам спрятался, присев за траву и прибрежные кусты. Кирилл тоже присел.

– Чего, никогда так не ловил? – спросил Алексеич, стряхивая со шляпы осыпавшиеся на нее с верхушек кустов сухие листья.

– Нет.

– Это самолов, его на ночь можно поставить, но это с хорошей жилкой, не с веревкой.

– А как она клюнет? – с недоверием спросил Кирилл. – Где поплавок?

Алексеич усмехнулся.

– Если щука схватит живца, то сразу дернет, почувствуешь. Гляди, я конец веревки не отпускаю, а то щуке подаришь и живца, и остальное. Щука хитрая. Как схватит, так потянет вниз, а там заглотит. Сама на крючок и попадется. Подсекать надо уметь, не зевать. В поселке многие пацанята так ловят.

На Кирилла и Алексеича из зарослей осоки устремились полчища оводов. Но они не замечали ничего из происходящего вокруг настолько, что Кирилл ногой задел стоявшую в траве консервную банку с червями. Земля из нее высыпалась, половина червей успела расползтись, прежде чем Кирилл заметил свою оплошность и поставил банку обратно. Они просидели так почти час. В те мгновения, когда ветер слегка покачивал траву и кусты, Кирилл видел веревку, уходившую под воду. Веревка была неподвижна. Алексеич перебрасывал петлю веревки с одной руки на другую. Вдали со стороны поселка кто-то проехал на моторной лодке: волна раскачала листья кувшинок, и Алексеичу стало казаться, что веревку кто-то дернул. Он насторожился. Видя это, Кирилл замер. Он волновался, как волнуются те, кто совершает впервые в жизни что-то новое, очень ответственное и не рутинное, а крайне интересное, даже авантюрное.

От сидения в неудобной позе у Алексеича свело спину.

– Крепче держи, я разомну ноги, уже не чувствую их.

Веревочная петля была в руках у Кирилла. Он старался сдержать дыхание, чтобы не волноваться. Теперь он сидел в полушаге от воды, в засаде, как самый настоящий охотник, не замечающий ни криков ворон, ни атакующих оводов и комаров, ни того, что у него самого давным-давно затекли и стали покалывать ноги. Алексеич поднялся и с важным видом принялся расхаживать взад-вперед.

Когда веревка слегка дернулась, Алексеича рядом не оказалось.

– Алексеич, – тихо простонал Кирилл, – оно дернулось! Алексеич!

Но Алексеич, прогуливаясь, пошел к речке и не мог видеть творившегося. Кирилл привстал. Его сердце бешено заколотилось. Он боялся, что в самый ответственный момент скользкая от холодного пота веревка выскочит из рук. Взявшись за петлю обеими руками, он ждал, оглядываясь в попытках взглядом отыскать Алексеича. Веревку снова дернуло, на этот раз сильнее. Кирилл вскочил и встал в полный рост: Алексеич был далеко и смотрел совсем в другую сторону. В тот момент, когда Кирилл открыл рот и собрался окликнуть Алексеича так, чтобы он услышал, веревку очень сильно дернуло и стремительно потянуло под воду.

– Алексеич, клюет! – испуганно крикнул Кирилл и со всей силы резко дернул веревку в свою сторону.

На том конце веревки всё будто стихло, но через мгновение последовала целая серия толчков. У Кирилла дрожали руки, но он понемногу тянул веревку в сторону берега, отступая шаг за шагом назад. Алексеич бежал к нему, спотыкаясь о траву и сухие ветки.

– Держи, тебе говорю, не отпускай!

По мере того как рыба дергала сильнее и сильнее, Кирилл всё дальше отходил на берег. На поверхности заливчика у самых кувшинок сначала пошли огромные круги, затем показалась щучья пасть, которая тут же скрылась.

– Свечку делает, выплюнуть пытается, тварь, – Алексеич схватил веревку и вместе с Кириллом принялся ее тянуть. – Быстрее давай, а то уйдет.

Щука была уже возле самого берега. Веревка больно врезалась в ладони Кирилла. Алексеич раздвинул сапогом траву и шагнул в воду. Последний рывок щуки – и она оказалась на берегу. От неожиданности Кирилл потерял равновесие и упал в траву, сжимая веревку и продолжая ее тянуть.

– Но-но, попалась! – Алексеич не без труда схватил щуку за глаза и отбросил подальше на берег. – Поздравляю, мама будет рада.

Кирилл отряхнулся и подошел к щуке. В ней было килограмма два веса. Она прыгала в траве, стараясь освободиться от веревки, и лязгала мелкими острыми зубами. Из пасти у нее торчал кусок проволоки с крючком на конце.

– Вот теперь понимаешь, брат, зачем проволока нужна? Глянь, какие зубы. Жилку перекусывает, а вот проволоку ей точно не взять.

– Ага, – ответил Кирилл, пытаясь взять щуку за жабры.

Алексеич с размаху ударил его по рукам.

– Не балуй, брат! За жабры щук не бери, перережешь руки. У них как лезвие жабры острые. Страшное дело. Сейчас тебе на проволоку подцеплю, так и понесешь. А то она еще склизкая, весь рыбой провоняешь, от мамки нагоняй получишь.

– Мама меня никогда не ругает! – заявил Кирилл.

Алексеич посмотрел на него и нахмурился.

– Это хорошо, брат, что не ругает, но и ты ее не подводи, не пачкайся. Рыбную вонь в жару истребить тяжело.

Солнце припекало. Кирилл шел, тяжело дыша от жажды, и гордо нес щуку. Чтобы хвост щуки не волочился по земле, приходилось прилагать усилия. Алексеич шел позади с удочкой и банкой с червями в одной руке, успевая обмахивать себя шляпой и сматывать на ходу веревку другой. Когда они поднялись по пригорку и подошли к дому, то увидели Лену, половшую грядки в огороде.

– Мама, смотри, какую мы поймали! – крикнул Кирилл и, тужась, поднял рыбу над головой.

– Батюшки мои! – Лена сняла перчатки и вытерла со лба пот. – Это как же вы такую огромную! Это что, щука?

– Щука, мама! Большая, правда? Знаешь, как она дергала! Мы с Алексеичем тянули, а она такая злая, дергала, дергала, дергала! Я уже думал, что не поймаем, что уйдет!

– Ну, молодцы! Я вам с нее котлеты сготовлю. Неси в дом. Да умойся как следует и попей, а то не пойми на кого похож. Я тебе молока принесла, бидон на столе.

Она посмотрела на Алексеича, а тот пожал плечами.

– Чему ребенка учишь! Он теперь каждый день за этими щуками бегать будет, а мне в огороде помощь нужна, картошку окучить, прополоть. Скоро огурцы будут, если от заморозков не померзнут. Сухих веток на дрова насобирать.

– Да справимся мы, справимся. На выходных и я тебе помогать буду. А что, уже два часа?

– Нас отпустили раньше, сегодня вечерняя бригада моет ванны.

Даже вечером жара не отступала. Алексеич чистил щуку и, пока в печи разгорался огонь, крутил ручку старой скрипучей мясорубки. В радиоприемнике садились батарейки, и сразу после новостей Лена повернула ручку и выключила его. В доме снова стало тихо. «Тебе б керосинку завести, хозяйка», – деловито заметил он, но Лена лишь фыркнула по этому поводу. Кирилл, захлебываясь от удовольствия, в подробностях пересказывал маме историю о том, как щука клюнула и как ее удалось вытащить на берег. Лена слушала, а перед глазами у нее проносилось собственное детство, лето в этом самом доме, бабушка, козье молоко на завтрак и мальчишки, весь день пропадавшие на речке и озере.

Свечу не зажигали допоздна. Летнее солнце закатилось за озеро и повисло над лесом. Его красный краешек будто бы задевал небо, ставшее похожим на бескрайнюю морскую бездну. Вода в озере покрылась огненно-красным бархатом, который расстелился и на макушки деревьев, на кусты, на покосившийся забор, на грядки с зеленью, на крыши соседних, стоявших заколоченными домов. «Гу-гу-гу!» – кричала в лесу неведомая птица, словно намекая: «Пора, поторопитесь». И по ее зову на красном бархате засверкали блестки: то тут, то там на темно-синем небе карельской белой ночи, на его красной кайме загорались звезды.