Аллегро с Дьяволом – II. Казань

Советская воспитательная система была убеждена, что лучше парню, стоящему на пороге тюрьмы, дать шанс отслужить в армии. Что, в общем-то, правильно, так как даже при всех своих недостатках, как-то – дедовщина, бардак и т.д. – армия все равно давала шанс, и не малый шанс, вернувшемуся на «дембель» парню начать нормальную жизнь. После тюрьмы этот шанс многократно падал.

Марат тоже «мотался» – за группировку «Грязь», у которой с «56 кварталом» отношения были плохими, но ввиду неблизкого соседства вялотекущими.

На сборном пункте Татвоенкомата Марат провел три дня когда узнал, что «покупатель» на их команду почему-то все никак не приедет, и что с ними делать – не знают. Той же ночью он «слинял» с пункта и забухал с пацанами. Оторваться по полной ему не дали родители, выловили и доставили его на сборный пункт уже ночью. Они очень боялись, что Марат опять умудрится набедокурить и загремит-таки на зону. Он был осужден на три года условно, когда снова попал в милицию за драку. Каким-то чудом его отпустили домой, а не посадили сразу. Родители подсуетились и уговорили военкома «обрить сына во солдаты».

На пятый день пребывания на распределительном пункте забытых стройбатовцев туда же с утра прибыла команда будущих десантников. В этой команде и находился Роман. Уже к вечеру за ними прибыл «покупатель». Но оказалось, что в команде людей меньше на восемь человек, чем рассчитывал «покупатель», он же прапорщик Гусев.

– И что делать будем, майор? – несколько нагловато вопрошал прапорщик у замвоенкома Соловьева.

– Давай, добери из стройбатовской команды, что ли? Они уже пятый день «покупателя» ждут.

– Ну и бардак у вас тут! – усмехнулся десантник.

– Это не у нас бардак! – вспыхнул Соловьев и протянул прапорщику бумаги. – Вот ваша заявка, где русским по белому написано: 18 человек. А где этот стройбатовский прапор с сержантами бухает, я вообще понятия не имею. Так что, товарищ прапорщик, не валите с больной головы на здоровую. Будешь добирать людей из стройбатовской команды или нет?!

– Ладно, не кипятись, майор, – примирительно улыбнулся Гусев. – Пойдем посмотрим, может и отберем кого.

Обе команды построили на плацу напротив друг друга, и Роман с Маратом оказались почти лицом друг к другу. «Покупатель», бросив на стол личные дела, критически осмотрел личный состав.

– Нет, ну эти, конечно, нормально, – прошелся он по рядам отобранных в десант с конца строя и невольно остановился около стоящего правофланговым Романа, весившего до армии больше 90 кг.

– Где учился?

– Кулинарное училище закончил, – ответил Роман.

– Придурок из кулинарного, – прокомментировал Марат. Послышались смешки, Роман волком посмотрел на «недомерка».

– Не тушуйся, – подбодрил его Гусев, – ибо солдатский закон гласит: подальше от начальства, поближе к кухне. Будешь зваться Коком – повар, без пяти минут в тельняшке.

Развернувшись, Гусев с кислой миной прошел вдоль строя стройбатовцев и вновь остановился около Кока.

– А это что? Очкарики да недомерки. Вот боец так боец! – похлопал он Романа по могучей груди.

– Чем больше шкаф, тем громче падает! – опять, как обычно, не смог промолчать Марат, у которого постоянно возникали проблемы из-за языка. Он был из породы «Убить вы меня можете, но замолчать не заставите».

– Так, это у кого там голос прорезался? – покупатель развернулся и подошел к Марату.

Несмотря на прохладную весеннюю погоду, стриженный наголо Марат был без шапки. Подошедший прапорщик насмешливо посмотрел сверху на его отдающую синевой макушку.

– Ну, здорово, лысый огурец.

– Ага… здоровей видали.

– Ты только на язык так смел или как? А в десант пойти не испугаешься?

– Это пусть десант не испугается.

– Коли так… Давай, бритый баклажан, переходи в тот строй, посмотрим в учебке, что ты за фрукт, – усмехнулся многообещающе «покупатель».

– Красный перец! – отрекомендовался Марат.

– Красный – значит наш. Правда, перец не фрукт, а овощ, да и длинновато получается, будешь просто – Перец! – «окрестил» его прапорщик и, все еще с сомнением разглядывая, добавил: – Боюсь, легковат ты для прыжков с парашютом. Ну да ничего, пока до парашюта дело дойдет, откормим, поправишься. Физическая нагрузка и режим сделают из тебя человека, – категорично предсказал «покупатель».

– Условная судимость, – сказал негромко Соловьев, протягивая папку с документами Марата, и вопросительно посмотрел на Гусева.

– Ну, значит и перевоспитаем заодно! – ответил тот уверенно и забрал у Соловьева документы.

Так и попал Марат в десант, став попутно Перцем. В учебке они были в одном взводе с Коком, но отношения не ладились. Роман трудно переносил острый язык Марата. Они даже всерьез разодрались однажды, когда Перец выдал, что «на 56 квартале одни чушпаны живут». Несмотря на явное превосходство в силе и весе Романа, Марат не был для него легкой добычей и компенсировал свои недостатки за счет отменной реакции и подвижности. Опыта в драках у него, благодаря языку, было не занимать, и он успел разбить Роману нос и губу, прежде чем тот, наконец, смог приложиться по полной и послать Перца в глубокий нокаут.

После учебки они, опять же, попали в один взвод. Это обстоятельство сильно огорчило Кока, но ненадолго. В первый же вечер по прибытию в роту один из «дедов» захотел заставить Кока постирать ему портянки. Получив пожелание идти по известному адресу, оскорбился и решил провести с наглым «духом» воспитательную работу. Побывав дважды на полу, решил дальше не испытывать судьбу, и уже три «деда» воспитывали Кока, когда за земелю вписался Перец с табуретом в руках. «Дедам» опять пришлось звать подкрепление, и уже впятером они жестко избили казанцев. Через пару дней повторилось то же самое.

Так как после этих «воспитательных бесед» разбитые физиономии были не только у Кока с Перцем, но и у «дедов», а одного во время третьей драки Перец довольно удачно вырубил табуретом по голове, их быстро оставили в покое. После этого их отношения кардинально изменились. Перец старался не цеплять Кока лишний раз своим языком, а Кок терпеливо сносил все, что все-таки иногда соскакивало. Правда, время от времени Перец все же получал удар кулаком в грудь и отлетев на пару метров отвечал ударом в плечо, после чего, привычно обняв Кока, вис у того на плече. Все попытки Кока отучить Перца от этой привычки терпели крах. И Роман стал воспринимать виснувшего на нем Перца как еще одну из «тягот и лишений службы», которые он присягал стойко переносить. Вот и переносил.

Тогда же они выяснили, что, несмотря на довольно дальнее соседство, все-таки участвовали в одной драке по разные стороны «баррикады». Хотя вообще-то не совсем драка это была, так, неудачный совместный набег группировок «Грязь» и «39 квартал» на их давних врагов «56 квартал» в январе 87 года…

…Люди шарахались в стороны. По кварталам бежали пацаны двух группировок, всего примерно человек полтораста. В телогрейках, с надвинутыми по брови вязаными шапочками, с «монтажками», пока еще спрятанными в рукава, они производили угрожающее впечатление – и не только впечатление. Если «грязевские» были более-менее спокойны (насколько можно быть спокойными перед серьезной дракой с перспективой провести ночь в «обезьянике»), то глаза «кварталовских» горели жаждой мести.

Три дня назад они похоронили Басмача, которого на «56 квартале» забили насмерть. Что потащило Басмача на «56 квартал» – так и осталось неизвестным. В принципе, то, что его поймали, еще не означало однозначного смертного приговора. Серьезной войны между их группировками тогда не было, и Басмач мог вполне справедливо, «по-пацански», требовать поединка с бойцом, которого выставит противник, и потом вне зависимости от исхода, с более или менее разбитой физиономией, идти домой. Но он то ли был в плохом настроении, то ли занервничал – короче, Басмач стал откровенно хамить. С ним кто-то сцепился, кто-то стал помогать своему, возникла свалка. Невелика честь кучей народа завалить одного, и старшие заорали, чтобы драку прекратили и не позорились. Когда свалку растащили, Басмач лежал на земле с пробитой головой. Тот, кто первый сцепился, и тот, кто ударил «монтажкой» (это милиция так и не смогла установить, а тут выяснили сразу), свое получили, но Басмача это уже не спасло, через пять часов он умер в реанимации. И вот «ответка».

Чтобы удар получился действительно сокрушительным, позвали дружественную «Грязь». Узнав подробности происшествия, старшие парни с «Грязи» согласились. И вот Перец – тогда еще он носил кличку «Лысый» – бежал со всеми, глотая ртом холодный воздух. Перец одно время стал носить длинные волосы. Но однажды был схвачен за них в драке, и с тех пор предпочитал бриться. Одеты все бегущие были одинаково – специально, чтобы затруднить работу милиции со свидетелями.

– Кто ударил, во что одет был?

– Да в телогрейке и в вязаной шапочке!

А они все в телогрейках и в вязаных шапочках, вот и пойми, КТО конкретно?

«Точка» (место сбора) «56 квартала» находилась в одной из «коробок» на Чуйкова. Там группировки должны были разделиться и ударить одновременно с двух сторон, окружив и заперев «56 квартал» во дворе. Все гениальное просто, но этому плану не суждено было сбыться. Сначала, когда нападающие практически добежали до намеченного двора и готовы были уже разделиться, из двора вышел «очкарик» со скрипкой в руках – увидев нападающих, он с криком бросился обратно во двор. Поняв, что планы рухнули, «39 квартал» бросился следом за скрипачом, не дожидаясь, когда «Грязь» обойдет и ударит с другой стороны. Мало этого, так на «точке» из «56 квартала» практически никого не оказалось.

Кок, тогда еще звавшийся Карасем, играл с пацанами в хоккей, когда во двор влетел Скрипач и как сумасшедший с криком: «Шухер, шухер, шухе-е-еррр!!!» – влетел в родной подъезд.

Следом за ним во двор стали забегать пацаны с «39 квартала». Карась знал большинство старших в лицо – это были старые враги. Хотя их было человек восемьдесят, а в хоккей с Карасем играло всего одиннадцать, он ударил клюшкой об лед, перехватил поудобнее (не самое удобное оружие, ну да что было) и заорал: «Стенку!!»

Но, повторюсь, «39 квартал» бежал в полном составе, и впереди бежали парни 17-19 лет – «молодые», а с Карасем играли пацаны по 12-14 лет – «шелуха» да пара «суперов». Большая часть из них только-только начала «мотаться» и еще не участвовала в сколь-нибудь серьезных драках. Не удивительно, что Карась сзади вместо дружного «Стенку!», и ответного удара клюшками об лед услышал удаляющийся топот ног. Он обернулся и увидел, что вся его «стенка» дружно улепетывает к арке, выводящей со двора. Проклиная все и вся, Карась гигантскими прыжками бросился следом.

– Ломаки, чушпаны, суки! Поймаю, сам убью!! Куда ломитесь со своего двора, уроды?! – орал он вслед убегающим.

Засвистели металлические шары, один из них сильно ударил по лопатке. Перец потом утверждал, что этот шар запустил именно он. Карась прекрасно понимал, что «39» прибежал забрать жизнь взамен жизни Басмача. И получалось так, что это будет именно его, Карася, жизнь, т.к. серьезным бойцом здесь был только он. Получив от этой мысли мощный выброс адреналина в кровь, он прибавил прыти, радуясь, что не надел сегодня коньков. Не успел он догнать отступающих, как они выбежали из прохода обратно во двор.

– Карась, там еще немерено!!

– В подъезд! Быстро в подъезд, уроды!!

Обычно «мотки» старались не вовлекать в свои конфликты так сказать «мирное население». Во-первых, им до них не было никакого дела, а во-вторых, когда такое происходило, то милиция действовала особенно эффективно и жестко. Но сейчас деваться было некуда, и между вполне реальной смертью и «ментовскими» побоями выбирали милицию. Залетев в подъезд последним, Карась заткнул в ручки свою клюшку – и вовремя: дверь тут же дернули снаружи. Во вторую пару дверей он тоже воткнул чью-то клюшку. Поняв, что дверь закрыли, нападавшие стали ее выламывать. Роман схватил еще одну клюшку и попытался сломать, сунув между ступеньками и основанием перил. Клюшка не поддавалась. Тогда он прыгнул на нее пару раз – жалобно хрустнув, клюшка сломалось. Хозяин клюшки молча попрощался с ней, но возмущаться не стал, в данной ситуации потеря клюшки была не самой страшной.

– Где Рыжий? – спросил Карась оглядевшись.

– За «молодыми» побежал, – ответил кто-то и добавил со слабой надеждой: – Успел, кажись, прорваться.

Двери задрожали под очередным, особенно сильный ударом.

– Сейчас дверь вышибут, – прошептал кто-то из мальчишек испуганно.

– И что? Не дрейфь, здесь не улица, здесь мы запросто с полчаса продержимся! – ответил возбужденный Карась, сделав пару взмахов обломком клюшки. Длинновато немного получилась, да куда денешься?

– Так, ты, ты и ты – будете со мной здесь на площадке отбиваться, остальные с лестницы лупите клюшками, – едва успел выдать указания Роман, как с громким треском разлетелась первая пара дверей.

– Приготовились!

Подъездные окна со звоном посыпались, с улицы стали залетать шары. Кто-то схватился за голову, кто-то, подобрав шары, стал кидать обратно в осаждающих.

– Вы что делаете, уроды? Не кидайтесь вслепую, сейчас в подъезд войдут, тогда и будете мочить!

Но вторую дверь выломать не успели, послышался быстро приближающийся вой сирен. Милиция или имела информацию о нападении, или просто была настороже, зная, что «39 квартал» не оставит смерть Басмача без ответа, но прибыли они очень оперативно. Нападающие, разделившись, стали поспешно отходить. Когда «грязевские» добежали до улицы Амирхана, навстречу вылетели два милицейских УАЗика. Не останавливаясь, толпа пацанов облепила машины и перевернула так быстро, что из машин никто не успел выбраться. Но уже на Мусина дорогу перегородили три УАЗика и автобус, из которых быстро стали выпрыгивать милиционеры.

– Врассыпную! – пронеслась команда, и толпа распалась.

Но это не помогло: слишком далеко забралась «Грязь» от своей территории, и домой в тот вечер мало кто вернулся. Перец, как и большинство, провел ночь в отделении, получив по полной все что полагается. С «мотками» в милиции не церемонились, особенно со старшими.

Кок отсиделся с ребятами у пацана, чья квартира находилась в осаждаемом подъезде. А через полгода они встретились с Перцем в Татвоенкомате…

– Насчет колонны не знаю, а к нам гости, похоже. Может почта, как думаешь?

– Может и она, вообще-то завтра должна быть.

По бетонке, с юга, со стороны расположения батальона шел БТР. Свернув с бетонки, он направился к высоте. Подъехал к каменному дувалу высотой около метра и замер. Из железного чрева вылезло двое – Суржик и какой-то сержант.

– Почта! – крикнул Перец, и весь свободный личный состав рванул к Суржику, который поставлял на высоту почту, продукты и сменное белье.

О сержанте в возникшей суматохе забыли, и он спокойно огляделся на высоте. Хотя «высота» громко сказано – так, невысокий пологий холм с небольшой, но довольно ровной площадкой на вершине. На площадке расположились, начиная с юга, по часовой: сколоченный из всякой всячины душ с брезентом вместо одной стены, который служил одновременно дверью, наверху душа стояло шесть двухсотлитровых бочек; дальше была небольшая площадка, «пятак», где вдоль дувала стоял, опять же самодельный, умывальник, состоящий из бочки и трубы с дырками; далее три большие палатки для личного состава, потом две маленькие; дальше кухня с печкой, сложенной из камней; и почти на юго-западе располагался неизвестно как попавший сюда строительный вагончик без колес. На вагончике, на стене, смотрящей на трассу, над аббревиатурой GRZ, написанной черной краской, была нарисована корона – но чья-то заботливая рука пририсовала к короне красные колокольчики, превратив ее в шутовской колпак.

– Где-то я это уже видел, – усмехнулся сержант, вспомнив Казань, где на стенах и заборах, да и вообще где можно и нельзя, было много подобного художества.

Посередине площадки стоял длинный, сколоченный из досок стол, за которым вполне свободно мог разместиться взвод. Каменный забор – дувал – имел четыре выхода в разные стороны. За дувалом стояли обложенные камнем с фронта БТР, БМП-2, БМД и танк Т-72. Танк с БМП и БТРом на южной стороне. Их стволы смотрели туда, где заканчивалась долина и с гор спускалась бетонка, по которой уже третий месяц уходили домой колонны советских войск. Шел первый этап вывода войск из Афганистана. БМД смотрел в долину, на север.

«А ведь опасность равновелика – как с гор, так и из долины могут обойти, надо поровней распределить броню, по всем сторонам. Да и обложить с боков камнем не мешало бы», – размышлял сержант.

К этому моменту старший сержант Краснов, ибо это был Аркадий, прослужил в Афганистане полтора года. Спортсмен, он сразу попал в разведвзвод. Имел за плечами почти двадцать боевых выходов, из них пять на караваны. Из последнего его принесли на руках…

…Бой уже закончился, и бойцы стали спускаться, чтобы заминировать и уничтожить груз, в основном ракеты и снаряды, когда у Пастуха сработало шестое, седьмое или какое там еще чувство. Это чувство уже не раз спасало Аркадия от гибели, когда тело само по себе вдруг начинало действовать и делало все, чтобы избежать опасности. Он настолько стал доверять ему, что перестал сопротивляться этим внезапным порывам, прозвав про себя это чувство «сторожем». Аркадий спокойно спускался, когда сработал «сторож» и тело стало само разворачиваться на 180 градусов и при этом вскидывать опущенный было автомат. Голова повернулась быстрей тела, и он увидел троих неизвестно откуда взявшихся душманов. То ли это было отставшее охранение каравана, то ли они пришли на звуки боя, он так и не узнал. Он только увидел их, вышедших из-за валуна и поднимающих автоматы и один ручной пулемет. Если бы они сейчас сверху ударили по спускающимся и уже спустившимся ребятам, у тех было мало шансов не присоединиться к трупам валяющихся вокруг душманов. Аркадий мог нырнуть за валун и крикнуть. Спас бы себя и часть ребят, возможно, но далеко не всех.

Это описывать все долго. У Аркадия же на размышление ушло времени не больше, чем понадобилось, чтобы вскинуть, наконец, автомат. Как медленно он поднимался – казалось, целую вечность. Вот наконец-то он поднялся, но и «духи» не стояли столбами и три автомата ударили одновременно. Аркадий начал с пулеметчика – тот так и не выстрелил, пулемет все же тяжелей автомата и поднимать его дольше, пусть на сотую секунду, но дольше. Стрелялись с расстояния не больше шести-семи метров. Он видел, как вскинул руками пулеметчик, как пули прошивали второго душмана. Почувствовал, как ему словно кипятком обожгло слева живот и тут же сильно ударило в грудь справа. Дальше была темнота. Очнулся уже в госпитале, где и провел два месяца. Потом реабилитация еще два месяца. Потом медкомиссия. Задетое легкое еще давало о себе знать, и о разведке пришлось забыть. Так он и попал на высоту…

…Вертушки сопровождения вновь прошли над высотой. И на бетонке показалась ползущая с гор колонна.

«Уходим наконец, а на кой он вообще был нужен, этот Афган, столько ребят потеряли. "Интернациональный долг" – перед кем, черт вас возьми?! Декхан от душманов защищаем, вашу мать. Так они днем декхане, а ночью душманы», – смотря на спускающуюся колонну, Аркадий думал.

– Ты кто? И каким ветром к нам занесло тебя, товарищ СТАРШИЙ сержант? – раздался требовательный голос.

Это был Перец. Писем он не ждал, так как с прошлой почтой получил три, а если и будут, то Кок непременно возьмет. Панаму Перец носил очень низко опущенной, край был практически на уровне глаз. Поэтому при его низком росте ему приходилось постоянно задирать голову в разговоре с более высокими сослуживцами, но делал он это так, как будто оказывал одолжение «дылдам-вымахавшим-неизвестно-куда».

– Где старший? – спросил сухим тоном Пастух.

– СТАРШИЙ лейтенант Малахов обитают вон в той палатке, – вновь выделив слово «старший» ответил Перец и махнул в сторону маленькой палатки, стоящей рядом с кухней.

– Ага! – отодвинув слегка плечом в сторону Перца, Аркадий двинулся к палатке.

– Ты аккуратней там. Постучись. Они не одни, они с женой там обитают.

Аркадий повернулся к Перцу с таким выражением, будто услышал, что лейтенант живет с инопланетянином.

Конечно, в военных городках, в больших гарнизонах, понятно, жили жены офицеров и гражданские специалисты-женщины, медперсонал и т.д, но не на боевом же… Нечего тут бабе делать! И то, что лейтенант притащил жену сюда, характеризовало его далеко не лучшим образом, по каким бы причинам он это ни сделал. Не было для этого уважительных причин, не было и все тут.

– С кем? – переспросил Пастух на всякий случай.

Довольный произведенным эффектом, Перец с готовностью пояснил:

– С женой, сержант, с женой. Правда, мы слыхали, она только по жизни ему жена, а не по паспорту. А так гражданский специалист-фельдшер, и по совместительству повар.

Почту раздали, и стали подходить не получившие писем. Те, кто получил, углубились в чтение – «подумаешь, новый сержант, не убежит наверное».

– Ты откуда сам-то будешь? – спросил подошедший Кок.

– С Казани призывался, – не очень охотно ответил Аркадий, не любил он перед кем бы то ни было отчитываться, но куда деваться, новый коллектив, надо знакомиться.

– Земеля!! Откуда ты? Я с Грязи, а Кок, вон, за 56 бегал! – радостно заорал Перец, хлопнув Аркадия по плечу.

– Спортсмен что ли? – слегка озадачился Пастух, сразу поняв: ляпнул глупость.

– Ага, – радостно оскалился Перец, – мастер спорта по убеганию. Мы прибегаем, а они убегают, по подъездам.

Кок молча, мощным ударом кулака в грудь отбросил Перца метра на три. Переведя дыхание, Перец на мотив популярной песни из репертуара итальянской группы Ricchi e Poveri пропел:

Приложу, приложу, приложу доской,

Если ты побежишь за «писятшестой».

Сделав пару танцевальных движений, словно находился на дискотеке, он подошел и, смачно саданув Кока в плечо, привычно повис на нем, как ни в чем не бывало. Кок только покосился на него, не прекращая разговора:

– А ты что, спортсмен что ли? Совсем не сечешь, что на улицах родного города творится?

– Вообще-то я КМС по дзюдо.

– Кто-кто? – скривился Перец.

– Кандидат в мастера спорта. А в Казани жил только год перед призывом. О том, что парни у вас друг другу головы арматурой проламывают, слышал, конечно, вполуха. Ничего интересного в этом не нашел.

– А до этого где жил? – спросил кто-то из ребят, которых вокруг стало больше.

– Много где. Отец военный, покатались по Союзу. Перед Казанью лет семь жили на Дальнем Востоке. Порт Ванина – слыхали может?

– Это гыдэ мэдвэды по улыцам ходят? – спросил кто-то с сильным грузинским акцентом.

Аркадий усмехнулся:

– Было один раз, лет пять назад, забрел один зимой.

– Что, Леший, опять письмо разорвал? – обратился Перец к кому-то за спиной Пастуха.

– Не твое собачье дело. Как фамилия, сержант? – спросил подошедший прапорщик.

– Краснов.

– Пастух? – спросил прапорщик, протянув руку.

Аркадий кивнул.

– Ну а я Сергей Кустов. Леший, стало быть.

Краснов окинул взглядом долговязую фигуру прапорщика. Рост под 180 см, широк в плечах, длиннорукий, с большими кистями и при этом очень худой и очевидно жилистый. Действительно – «леший», только лицо простодушное, крестьянское, не очень подходило под кличку.

– Иди, доложись лейтенанту. Вон он, кстати, с женой из палатки вышел.

Пастух направился к лейтенанту, стараясь не слишком откровенно рассматривать его жену. Девчонка совсем, решил он, лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. И хотя ему самому только-только стукнуло двадцать, он смотрел на нее так, как будто был старше минимум на десяток лет. На ней было простое белое платье в цветочек, скрывавшее коленки. На голове из-под косынки выглядывала бойкая челка. Довольно симпатичная, со слегка вздернутым носиком, который придавал ей задорный вид. Увидев нового человека, она стала внимательно рассматривать его с какой-то детской непосредственностью. Она чему-то улыбнулась, и лицо сразу преобразилось, словно цветок распустился, и показалось – сейчас искры посыплются из горящих глаз.

Аркадий стал мужчиной в 14 лет, и с тех пор у него было много девушек, особенно в порте Ванино, да и в Казани он быстро завел знакомства и не скучал в одиночестве. Он нравился девушкам и знал это. Диапазон знакомств был довольно большой, самой старшей его женщине, хирургу в госпитале, где его латали, было почти 36, а младшей вряд ли исполнилось 14. Поэтому он был довольно искушен в амурных делах и знал, как смотрит женщина на мужчину, которому не сможет отказать, даже если еще сама не знает об этом. Именно так смотрела на него жена лейтенанта. «А что, все может быть… Тесновато здесь, правда, все на виду, ну да поживем – увидим», – решил сержант.

А вот лейтенант Аркадию сразу не понравился. Будто на парад собрался. Чистенький, гладенький, выправка – ой-ой! А по горам-то ты, дружок, совсем не лазил – там лоск махом слазит.