Красный камень Каррау

Я шагнул в сторону – и к нему, по спирали. Ударил запястьем чуть выше уха и ниже виска, целясь в точку внутри головы Эракана. Я видел её: яркая красная кнопка – «выключи меня».

Старик выключился.

Я хотел придержать его, не дав жестко упасть. Но он был большой и тяжелый, я не успел.

Сила, приготовленная Эраканом для атаки, разлетелась во все стороны. Ограничивающая форма деманифестировалась, и нечто выплеснулось в воздух. На камни. На кожу. На вампиров. Зеленый хлещущий фонтан – из ниоткуда. Красивый и горький. Прохладный. Остающийся безобидными отсветами на коже.

Мелкое, но твердое ударило меня в лопатку. Отскочило – и хрустнуло, разбиваясь о плитку зала. Шарик, размером с конфету, из которого на пол выплеснулась тонкая прозрачная жидкость – притягивающая к себе зеленый свет разбросанной Эраканом силы. Вступая с ней в реакцию и источая острую химическую вонь.

Кто-то набросился на меня сзади, свалив с ног. Я успел развернуться, и упал на спину, а не живот. Ученик Эракана беспорядочно молотил кулаками, целя мне в голову, но попадая по рукам.

Девушка-ученица стояла на границе арены. Опустившись на колени – робой в кровь – и вскинув скрещенные в кистях руки. Распахнув рот и распахнув глаза, втягивая в себя ненаправленную силу, которую выплеснул ее учителем – и захлебываясь ею.

Я двинул мальчишку ногой в корпус, подминая под себя.

Хаос развернулся вокруг.

Лопались одна за другой люстры. Не лампы – хрусталь обрамления. Среброволосый вампир, объявивший бой, сделал шаг спиной вперед. Его нога подломилась – и он упал. Вывернутая шея хрустнула. Из взгляда – из тела – ушло нечто. Нечто более тонкое, чем эссенция человека. Но всё же реальное.

Не видел прежде, как вампиры умирают. Замерший подо мной ученик мага тоже не видел. Он застыл, распахнув рот и хрипя.

Нет, это потому, что я сильно придавил. Я ослабил хватку.

Зеленое свечение расплывалось по воздуху зала. Увеличивалось и клубилось, словно его размешивают изнутри.

Облако соприкоснулось с потолком – и барокко, его украшавшее, почернело. Скручиваясь, как листья от огня, опадая хрупкой черной пылью на пол.

Мраморные плиты пола покрывались порами и приобретали грязно-коричневый оттенок. Воняло одновременно едким и тухлым.

Химия во всём ее великолепии.

Вампир с белыми как снег волосами, широкоплечий и высокий, со скулами закрытыми воротом рубашки, вскинул пистолет, прицеливаясь в нас… в меня. Слишком далеко, чтобы я мог что-то сделать. Слишком поздно заметил.

Он бы выстрелил раньше – но перекрывали линию вампиры, которые спешили к выходу, превратившись из нарядной упорядоченной толпы в стаю рыб, в которой все вместе – но каждый сам за себя.

Принц, вставшая за вампиром, положила ладонь ему на плечо и сжала, ломая кости. Выстрел – неожиданно оглушительный – отразился от стен, от пола. Пуля чиркнула в стороне от меня.

Вампир выронил оружие и развернулся, уставившись на Принца. Поклонился. Поспешил к выходу.

Дочь Аттайна не двигалась. Она наблюдала.

Не боясь зеленой дряни, которая разъедала её покинутый трон, превращая белую подушку в жирные лохмотья, а золото – в черные огарки.

Ненастоящее было золото.

Эракан, держась одной рукой за голову, подполз ко мне и толкнул. Я отпустил его ученика, который подозрительно затих.

– Вот потому это делается без свидетелей. – Проворчал старик.

– Давай, Мер, – похлопал он юношу по щекам. – Ты мне нужен. Очнись.

– Я могу помочь?

Половину лица старика – ту, что я ударил – заливала краснота.

Раздраженный взгляд, как если бы он забыл обо мне.

– Да. Уходи.

В кулаке Эракан все еще сжимал платок со следами моей крови. Я выдернул его из руки старика – и швырнул в сгусток газа. Ткань осыпалась пеплом.

Зеленый газ расползался в воздухе. Чем больше материала вещество поглощало, тем больше его становилось. На пол выпадал желто-серый осадок. Он обжег пальцы, стоило нечаянно коснуться.

Принц всё еще наблюдала, застыв статуей. Игнорируя то, что низ её платья оплавляется, а на голую татуированную макушку падает едкая соль.

Большинство вампиров покинули зал. Одна группа застряла у выхода. Мелькнул блеск ножей – и я рванул туда. С разбега врезался плечом в первого, отшвыривая ногой второго. Освобождая проход себе к обороняющимся.

Обе девушки, убийца-полуфиналист, двое из моих студентов, еще трое парней. Еще один мальчишка лежал на полу с разорванным горлом. Я подхватил его нож, и ударил ближайшего вампира. Тенью, а не лезвием. Пригвождая к месту и вытаскивая силу. Оставшиеся замерли, боясь приблизиться и попасть в ловушку.

Дети развернулись и побежали.

Я выжидал долгую секунду. Осмотрел зал: Эракан бил по щекам Мера. Принц наблюдала. Вампиры уходили. Ученица Эракана удерживала вещество в границах зала – вытянув вверх руки и запрокинув лицо. Историк дергал девушку, пытался поднять из лужи крови и увести, нарушая ее концентрацию – и зеленые фонтаны газа вырывалась хлещущими хвостами из ее ладоней.

Я крикнул, чтобы он ее не трогал – но парень не слышал. Я сам себя не слышал.

Я толкнул вампира, парализованного моей тенью, в приблизившееся зеленое облако. Развернулся и побежал следом за уходящими детьми.

Убийца-блондин помнил дорогу. Не ту, которой меня привела в зал Принц – короткую. Два зала, два вампира. Кукри парня перерезали им горло, не останавливаясь – как ветви деревьев.

Опасно ярко освещенная площадка с дорогими большими автомобилями. Мы обогнули ее по кругу, по темноте. Я бежал последним – сначала потому, что страховал от преследования. Затем потому что не успевал и отставал. Дыхания не хватало, в боку как будто проворачивали иглу. Образ Принца, летящей за мной в золотом платье, чтоб выпить всю мою кровь, уже не помогал ускорять шаг.

Камни и бордюры бросались под ноги. Один раз я едва не ступил в раскрытый канализационный люк.

Дети, убегая, растянулись длинной цепочкой. Инстинктом прячущейся жертвы они выбирали аллеи без фонарей, и это было правильно. Справятся.

Бежать я больше не мог, так что перешел на шаг.

Блондин, указывавший дорогу, вернулся и подхватил меня под руку, давая опору и вынуждая сохранять темп.

Его бок был мокрым.

Я оглянулся и посмотрел сквозь тьму.

Дорожкой разбросанных рубинов за нами тянулась кровь.

Глава 2

Я обещал себе не спать, но провалился в сон, как только поставил тонкий шар невнимания вокруг гаража. Более серьезная защита обеспокоила бы город, для которого я – крошка угля, попавшая в глаз.

Во сне было тепло, и темно, и спокойно.

Затем сон переменился. Прикованный железом к железу, я горел, и пламя душило меня, забирается плотными горячими жгутами в рот и нос. “Мой!” – с жадной ненавистью шептало оно, – “Ты весь мой!”

Огонь облизывал, выжигал кожу в металлическую корку – но нечто внутри меня оставалось холодным и гнилым.

– … пережую твои кости. – Услышал я свое бормотание.

Сел, отшвыривая видения и плащ, которым укрывался. Спина взмокла, под кожей поселилась дрожь, а в горле было сухо и горячо.

Историк, сидевший напротив, дернулся, испуганный моим движением, – из пластикового стакана в его руке выплеснулась на пол темная жидкость.

Парень затер лужу стопой. Он сидел, кутаясь в тонкое клетчатое одеяло, спиной к стене, лицом ко мне.

Царапина, которую ему на скуле оставил нож блондина, воспалилась. Он был юным, и уставшим. Круги синяков под темно-карими, почти черными глубоко посаженными глазами. Правый сильно косил внутрь – казалось, он смотрит сквозь меня.

На самом деле – на то, что за моей спиной.

Я оглянулся.

Прямо за мной – старая железная дверь на засове. Под дверью – блондин-Убийца, в одной руке – чашка, в другой – кукри.

– Открывай . – Поднимаясь, сказал Историк блондину. – Открывай. Я уйду.

– Не вопи. – Блондин тоже встал. – Всех разбудишь.

Убийца привел нас в свое убежище: гараж, превращенный наполовину в оранжерею – с кадками высоких остролистых растений – наполовину в склад, с многочисленными заколоченными ящиками. Похоже, что он тут еще и живет: сумки, сваленная на мешок одежда, маленький телевизор, раскладушка, батареи банок из-под кофе и консервов.

Гараж располагался среди лабиринта таких же гаражей, на окраине города. Пыль, бензин, растворители, железо. Хорошее место прятаться от тех, кто идет по запаху крови.

Нас здесь шестеро, включая меня. Двое моих студентов, девушки, еще один парень. Спальные мешки достались девушкам. Рассвет через час.

– Они нас найдут. – Подошел историк вплотную к блондину. – Найдут и сожрут. Понял? Отвали от двери. Пусть вас здесь… я ухожу, короче.

Голос его сорвался на хриплую дрожь. Сжатые в кулаки руки тоже дрожали.

– Нет. – Блондин. – Утром будет безопасно.

Он говорил уверенно. Так уверенно, что ясно: сам на это не надеется.

– Отойди от двери. – Прошептал историк.– Мне нужно выйти!

Ростом оба парня одинаковы, но блондин мощнее. С другой стороны, я видел как они дрались – Историк ему не проиграл.

– Выпусти меня отсюд…да! – Голос Историка сорвался, по бледному лицу пошли яркие пятна.

– Пусть идет. – Поднялся я. – Ты же видишь, ему нужно на воздух.

Блондин хмурился и не двигался.

Историк вдруг ткнул его кулаком в грудь.

Не вкладывая силу, но парень сложился, хватая воздух ртом. Историк вцепился двумя руками в ручку двери, лихорадочно дергая. Остановился. Сбросил засов.

Блондин, все еще не выпрямившись, оттолкнул парня от двери. Схватил упавший на пол нож-кукри, унесенный от вампиров.

– Не нужно. – Я встал у него на пути.

Историк повернул наконец ручку. Дернул дверь на себя. Еще раз на себя. Сообразил, что в другую сторону – и выскочил, впустив в убежище холодный ночной воздух. Дверь захлопнулась за ним с клацающим железным звуком. Девушка, завернувшая одолженной курткой голову, пробормотала во сне что-то и свернулась калачиком, оплетая себя руками и ногами еще плотнее.

– Он же сейчас вызовет копов! – Блондин.

Шагнул к двери – остановился, когда я вновь преградил ему путь:

– Как? В небо крикнет?

Убийца насупился:

– Этот козел все равно кого-то позовет.

– Никого он не позовет. И никуда не уйдет. – Я прислушался. – Он рядом.

Блондин мне не верил.

– Он не уйдет. – Повторил я. – Снаружи темно, он испуган. А ты кричишь и разбудишь девушек.

На слове “девушка” убийца выпрямился, резко оборачиваясь. Как будто пытаясь увидеть призрака за своей спиной.

Он был среднего роста. С крепкими плечами и шеей, с татуировкой сбоку шеи: свернувшийся восьмеркой дракон. Пышными пшеничными волосами, неровно срезанными чуть ниже ушей, в которых блестел десяток пуссетов. Широкими черными бровями, сросшимися над переносицей и жестким изгибом губ. На пару лет младше меня, но с ранними тонкими морщинами горечи у рта.

– Конрад. – Протянул я руку, пытаясь отвлечь его внимание от пустоты. Пустоты, в которой пока ничего не было, но если так внимательно вглядываться – появиться.

Прошло несколько секунд, прежде, чем парень, повернулся ко мне.

– Давид. – Крепкое, но дребезжащее от внутренней дрожи, рукопожатие. Крепкое и неполное. Половины большого пальца у него не было. Зато на обрубке блестел железный перстень.

– Тебе нужно успокоиться, Давид.

Неразборчивое слово в ответ.

Давид носил плотную старую кожанку. Под неё и спрятал нож, достав пачку сигарет из внутреннего кармана. Несколько раз щелкнул зажигалкой – слишком быстро, чтобы появилось пламя. К отсутствию половины пальца он, похоже, привык. Но руки у него тряслись и огонек то появлялся, то гас. Я усилил его, поддерживая мгновение, пока Давид прикуривал.

Огонек напомнил сон: в огне был демон, демон душил меня, пробираясь через рот к мозгу.

Давид затянулся. Выдохнул кашлянув. Обогнул меня – уже спокойно, и вышел на улицу. На этот раз я не мешал. Я вышел следом.

Давид курил, прислонившись к окрашенной красным стене гаража. Глядя вперед – там, на границе тьмы и света, на земле, спрятав лицо в коленях, сидел Историк. Он так и не вышел за светлый круг, созданный ближайшим фонарем.

– Это не твоя вина. – Сказал я. – Что ты убил ту девушку. Это её выбор.

Давид сухо засмеялся. Сплюнул на землю.

– Не заливай мне. Я ткнул её ножом.

– Нет. Нечто в ней выбрало. Она сама пошла вперед.

– Ты не понимаешь.

– Я видел. Что я не понимаю?

– Ты всё равно не поймешь.

Выдох, два облака уходят вверх. Синее – от сигареты Давида. Бледное белое – от моих губ. Холодный ноябрь, заморозки. Где-то далеко выла собака. Звезд не видно, зато над центром Каррау – розовое пятно собственного света, отраженное от туч.

Будь Каррау моим городом, он бы светился празднично, а не как больной в лихорадке.

– Я хотел выиграть. – Сознался шепотом Давид.

Выиграть. Выжить. Что же тут непонятного? Мы все хотим. Для этого приходится убивать.

Я прислонился плечом к гаражу, разворачиваясь к Давиду. Глядя на его профиль. На дрожащую руку, которой он подносил сигарету – держа между указательным и средним пальцем, поджимая обрубок большого к ладони. Легким серебром светилось эфирное продолжение пальца – еще не рассыпавшееся, значит, Давид потерял его недавно.

– Как вас захватили? – Спросил я. Хотя хотелось спросить “когда”. За сколько часов до моего приезда? Насколько всё подготовила Принц?

Давид пожал плечами. Выдохнул дым.

– Одна ченни устроила вечеринку. То ли экзамен сдала, то ли мужика турнула, что-то такое…

– Ченни?

Быстрый взгляд на меня:

– Девка. С какой ты луны?

– … а дальше?

– Ну. Вечеринка. Нормально было. … она мне дала, прежде, чем… – Вновь неуютное движение плеч.

– Ченни?

– Упыриха. Та, которая…

Которая подцепила его на вечеринке. И увела – к Принцу. Она держала его перед боем, обнимая за талию и за лицо, не позволяя ни говорить, ни кричать. Давид тоже вспомнил, вытер рукавом рот.

– Аманда. – Выплюнул он. – Её зовут Аманда. Как-то там. Аманда… не помню.

Взгляд на меня:

– Ты её знаешь? Она найдет меня?

Я покачал головой отрицательно. Потянулся пальцами вперед, показав на его куртку:

– Дай мне закурить? Нет, я не знаю. Я сегодня первый день в Каррау. Первую ночь.

Давид хмыкнул. Протянул мне пачку и зажигалку.

– Повезло тебе. Что они от тебя хотели?

– Того же.

– Оставь себе. – Когда я хотел вернуть пачку. Взгляд у парня был всё еще нездоровый, но острый – Давид мне не поверил.

– Она найдет меня. – Уверенно произнес Давид, глядя в землю. – И убьет. …А я мог выжить. Она обещала сделать своим птенцом. Если бы я не расклеился. Идиот, расклеился.

Парень выронил сигарету и сжал кулаки.

Я наступил на оранжевый огонек:

– Ничто бы в тебе не выжило. Смерть – это смерть. Даже если тело потом ходит.

– …типа, я труп…того?

– Нечто вроде.

Давид рассмеялся. Оборвал смех, медленным контролируемым вдохом и таким же выдохом.

Дверь гаража отворилась, выпуская кудрявую девушку. Её усеянное блестками платье разорвалось и испачкалось. Чужую куртку она держала в руках. Остановилась, ежась и привыкая к холоду . Бросила на нас равнодушный сонный взгляд, и прищурилась, рассматривая ночь.

– Как давно ты о них знаешь? – Спросил я у Давида. Отодвинулся от холодной стенки гаража.

– Упырях? Приходится. Когда работаешь на улице.

– Кем?

– Никем.

– Дурь продает. – Сказала девушка. Голос у нее оказался приятным: бархатным и низким, сочным. А вот лицо – блёклым и неинтересным. – А где …тот… со взглядом таким?

Давид кивнул вперед, указывая на Историка, сжавшегося на границе круга.

Девушка прищурилась.

– Ну вы и мудаки… – Прежде чем бегом двинуться к парню. На носках, стараясь не ставить босую стопу на усыпанную острыми камнями дорогу.

Мудаки?

Я представил, как это выглядит, если смотреть её глазами. Жестокость, отпустить Историка – зная, что он не уйдет. Оставить сражаться со страхом, на границе света. И стыдом, быть может. Потому что вернуться – признать свою слабость.

Я не обязан ни с кем из них возиться. И всё же – жестокость. Рациональность всегда жестока.

Я хотел, чтобы он был моим учеником. Доверял мне. Настолько доверял, что позволил бы черпать из своей души. А сам отпустил его во тьму.

– Ты знаешь их? – Спросил я у Давида, кивнув на девушку, оборачивающую Историка курткой.

– Я знаю всё обо всех. Кроме тебя. Кто ты?

Давид спрятал руку под куртку. На этот раз – точно не за сигаретами.

– Ученый.

– И что ты изучаешь?

Нечто белое мелькнуло впереди, между гаражами и за спинами Историка и девушки. Светлая полупрозрачная тень, легкая как эфир.

– Смерть.

Ман был частью города, вплетен в его сеть, и потому почти незаметен. Я увидел его раньше, чем ощутил.

Белое и светящееся в абсолютной тьме между гаражами, сомкнутыми лабиринтом углов и стен. Я побежал вперед – к свету. Хотел крикнуть, чтобы дети уходили, но не знал их имен. И дыхание сорвалось раньше, чем я преодолел половину пути.

Белое сияние охватило Историка и девушку. Перешло на них, выпуская кровотечение внутреннего света – озаряя место. Из-за угла бесшумно выступила лошадь – ярче лампы накала, белоснежная. Всадник её сиял так же, пытаться разглядеть его – все равно, что выжигать сетчатку.

Они двигались как в воде. Лошадь медленно поднимала ногу. Медленно опускала. Всадник вскидывал копье, разворачивая на меня треугольное острие, пока я бежал.

Все равно не успею.

Я остановился резко и сел, прижимая ладони к земле. Город впился в руки острой галькой и случайным стеклом. Я пропустил через себя ощущение места – и выбросил наружу, временно расширившись на несколько метров. Присвоив даже воздух, попавший в защитный круг. Сфера послушно нарастала, живая и гибкая, прочная как околоплодный пузырь.

От жути, исходящей от мана, трещали волосы. Он приближался, пылая осознанием высокой цели. Для меня он такая же верная смерть, как деревянное копье или железная пуля. Во рту стало сухо и горько. Земля пульсировала под ладонью, пытаясь вывернуться, сбросить меня.

Историк и девушка светились, отдавая жизненную силу ману. Её у них было много, и страж города делался еще ярче. Давид остался у двери гаража.

Круг охватил только меня. Всех не спасешь. Это правильное решение: защищать себя в первую очередь.

Но если бы не я, они были бы в безопасности. С самого начала. И сейчас, если бы я ушел, а не устраивал себе отдых. Ман призван заклинанием. Заклинанием того, с кем мой бой не закончен.

Сильный старик.

Преодолевая тошноту – ощущение, что я принимаю неверное решение – и перешагивая сопротивление места, я толкнул границу круга вперед. Раздвигая защищенное пространство – растягивая. Больше и больше. Пытаясь удержать плотность периметра – но теряя его. Он слишком велик. Я раздувал круг – раздувал себя. Соприкасался с углами гаражей – ленивых старых улиток, медленно ползущих сквозь время к неизбежному уничтожению, пропитывал собой сухой ночной воздух, полный электричества и влаги. Становился пространством – присваивая себе пространство города, в который меня не приглашали.

Круг раздулся, захватив двух человек – сияние их кровотечений погасло, ман больше не мог его жрать – они мои. Девушка ощущалась обычно: перепуганный беззащитный ребенок. Историк был как орех, под каменной оболочкой которого притаилась странно сдвоенная сила, а Давид, оставшийся за моей спиной, еще страннее – как нечто старое, неуместное, гибко-ускользающее… переходное?

Круг истончался и пульсировал, норовя схлопнуться. В попытке его удержать у меня ныли зубы, и болел мозг.

Давид, вместо того чтобы скрыться в безопасности гаража, подбежал ко мне. Схватил за плечи, пытаясь оторвать мои руки от земли, разомкнув шаткий контакт.

Я зарычал – и он отшатнулся, едва не выскочив за тонкую границу.

– Стой! – Выдохнул я. – Стой… возьми… этих. В укрытие. Быстро.

Всадник остановился у дрожащего края сферы. Лошадь поднимала и опускала ноги, перешагивая на месте. Пытаясь войти в преграду, как в воду и проталкивая её сияющей грудью.

В свете мана сверкнул нож – Давид достал кукри, принимая низкую стойку. Почему-то лицом в другую от всадника сторону.

Я бросил туда быстрый взгляд.

Белое сияние приближалось с той стороны тоже. Шаг за шагом, как в марше, из-за гаражей выступил еще один ман: белоснежный всадник на сияющей лошади, с черными провалами в ослепительной белизне – там, где должны быть глаза. Так же медленно поднял на плечо копье.

И еще один – с другой стороны.

И еще один.

Они стекались отовсюду. Трое. Четверо. Семеро.

Давид сглотнул, а потом выругался.

Мой круг был слаб, но я держал его. Выворачивал наружу Тень – но она захватывала больше, чем давала. Как всегда. Накатило такое головокружение, что я бы упал, если бы уже не стоял на коленях.

Линии города прогнулись, отвечая на силу моего круга – и ударили по нему оттянутой тетивой. Сорвав напрочь. Я закричал, когда граница лопнула – лишая меня влитой в нее силы. Словно лопнувшая артерия, и из нее хлещет, хлещет, хлещет, пока не заткнуть пальцем.

Город, присосавшись, тянул силу через вжатые в его землю ладони. Я оттолкнулся, но не смог встать.

Больше не сдерживаемые барьером, маны рванули к нам.

Давид схватил меня подмышки и дернул вверх. Он пытался удержать меня, когда копье ближайшего всадника врезалось в его грудь. Прозрачное, сияющее, с пылинками, что бились в нем, – как в солнечным луче, из которого выпили тепло.

Давид, с копьем-лучем в груди, отбил кукри занесенный над головой меч. Звон стали о сталь – и сорванный нож улетел в сторону. Я отскочил, сбросив потяжелевшую руку парня, чтобы он не увлек меня с собой.

Давид упал на голодную землю. Она всегда принимает смертных – ибо они из нее вышли. Из глины, мотков волос, из влаги и тьмы. Меня накрыл холодный электрический поток: смерть-жизнь, отпущенная из тела, как взрывная волна ядерной бомбы. Такая же мощная. Энергия закручивалась, разделяясь: что-то вверх, что-то вниз.

Лошадь мана распахнула черный рот в беззвучном крике. Попятилась, отступая от вихря смерти и топчась по телу Давида, и не оставляя на нем ран.

Я отшатнулся тоже. Электричество пронизало каждый нерв в теле, отбросило слабость и головокружение, и даже Тень на пару секунд оторвалась от меня.

Впитать это. Выпить. Стать больше, стать сильнее. Неважно, что убил его не я – я могу впитать его жизнь и силу. Он был силен, этот парень с татуировкой и отрубленным пальцем. Я смогу поставить второй барьер – и защитить оставшихся детей. Защитить себя. Мне больше не нужно будет приглашение города. Я выпью его жизнь – и стану здесь своим, как будто был рожден в Каррау.

Но при этом уничтожу полностью того, кто не зная меня, не будучи ничего мне должен, раненным, вернулся за мной среди ночи.

Я схватил эссенцию, движущуюся положенным всем смертным путем – туда, где её сожрут хищники, чья роль в этом и состоит: выпить, упростить, испражниться. Выплюнуть твердые осколки. Оставить энергию себе, а материю вернуть в экосферу.

Я держал гибкую, сильную, извивающуюся как угорь, сердцевину Давида. Который сегодня впервые убил. Избежал смерти. А затем умер. Она жгла руки и жгла лицо. Пока я не позвал его по имени.

– Давид. – Шепот, ибо горло мое сухо. – Давид, ПРОСНИСЬ!

Вливая в него немного своей силы – а остальное он потянул сам. Заворачиваясь в нее, как в саван, удерживая ею ткань личности – и тень. Я раскрыл руки, с напряжением выдыхая – в него. Отпуская парня – отрывая от себя.

Лошадь ближайшего мана попятилась. Вторая – встала на дыбы, отбросив алую тень.

Давид был в доспехах.

Его тонкое тело носило нагрудник и пластины на бедрах и походило на то, что лежало на земле, как старший брат на младшего. Острее и жестче черты лица. Плечи непропорционально широки. Светлые волосы длиннее и торчат в разные стороны, словно моток проволоки.

Давид закричал – я не слышал звука – но он кричал, разворачиваясь к ближайшему ману, и замахиваясь коротким гладиаторским мечом.

Всадник дернул лошадь назад – но не успел. Давид всадил нож ему в бедро и провернул. Глаза Давида сверкали. Собственный свет их, заглушающий сияние мана. Схватив всадника за раненую ногу, Давид дернул его вниз, и, сбросив на землю, перерезал горло. Лошадь вскинулась. Давид мимоходом рубанул её мечом по шее и атаковал второго мана.

Я подобрал кукри с земли – рядом с неподвижной рукой Давида-тела, и встретил им зубы лошади. Ее зубы щелкнули у моего плеча – пока третий всадник обрушивал мне на голову край щита. Призрачное железо прошло сбоку, не коснувшись, но обдав жаром. Копыта мелькнули рядом с лицом.

Тяжесть и белизна. Тварь подмяла меня под себя, пытаясь раздавить, парализуя. Не настоящим весом – но другим, не менее невыносимым.