– Косточка в дыхалку попала, – констатировал поэт. – Я же предупреждал: не надо меня возносить! Разговорунился! Хватайте его за ноги, поднимайте!
Петя оказался в воздухе, головой вниз. Голова его беспомощно болталась, как резиновая груша.
– Трясите его, трясите! – Торопил Иван Петович. – Авось выскочет… Сильней трясите!
Спустя некоторое время он выхрипнул: «Номер не прошел! Глубоко застряла… в трахее».
Дело принимало трагический оборот.
– Пит, да сделай что-нибудь! – Стенал Харлампий. – Спаси его! Ты же могёшь!».
– Кладите его на спину, – распорядился бывший ветеринар. – Держите за плечи. Крепко держите!
Он схватился за отвороты Петиной рубашки и резко дернул. Посыпались пуговицы. Потом обратился к Вадиму: «Дай мне ручку со стола и одеколон… вон на шкафу стоит. Еще ножик перочинный, что в стаканчике». Выхватив ручку из рук недоуменного Вадима, поэт быстро раскрутил ее с двух концов и вытряхнул стержень. Оставшуюся трубку протер одеколоном и протянул Андрею: «Держи!». Затем протер лезвие ножа и, прищурившись, вонзил нож в ямочку, пониже кадыка. Из ранки послышалось сипение, под кадыком стал надуваться кровавый пузырь. Взяв трубочку от авторучки, Иван Михайлович мгновенно вставил её в ранку. Трубка загудела, наподобие свирели, воздух из легких стал циркулировать в ту и в другую сторону. Лицо оператора начало розоветь, глаза вошли в свои орбиты.
– Слава тебе, Господи! – Перекрестился поэт. – Боялся, что трубка окажется выше алычовой косточки. Тогда бы всё… хана! У меня, к счастью, паста в ручке закончилась. Пустая была. У Бога всякая, казалось бы, мелочь предвидится! Да…
– Доктор дорогой, спасибо вам! – Облегченно выдохнул Андрей.
– Спасибо, док! – поддержал его Вадим.
– Я ж говорил какая это знаменитая сличность?! – Заметил Харлампий. – Хек-хек… а вы сумлевались…
– Ну какой я доктор, улыбнулся Иван Петрович. – Бывший ветеринар… и не состоявшийся поэт. Но, как видите… я тоже могу фокусы показывать.
Оператор тем временем пришел в себя. Опустив голову, он с ужасом смотрел на кончик качающейся трубки, торчащей из его шеи. Он беззвучно открывал рот и пытался что-то сказать.
– Петя, не пытайся говорить, не получится, – прижал палец к его губам ветеринар. – До голосовых связок воздух не доходит. Но ты вне опасности! Сейчас тебя отвезут в хирургию, через неделю будешь как новенький целковый. Где-то у меня был лейкопластырь, – надо зафиксировать трубку.
Он открыл аптечку, достал пластырь и вздохнул:
– Вот и попили чайку! Ну, да ладно… в другой раз. Да и в сахарнице пусто…
В машине, по рекомендации Ивана Петровича, Петра усадили на переднее сидение, укрепив ремнем безопасности. Вадим сбегал на озеро, залил в радиатор воду. Затем подошел к Андрею и что-то ему сказал. Тот кивнул в ответ. Обойдя машину, водитель открыл багажник и вытащил на траву мешок с сахаром.
– Это что? – Спросил поэт.
– Это вам… к чаю, – ответил Вадим.
Хек и Пит переглянулись.
– Держись правее! – Хек-хек… – напутствовал Харлампий. – Там дорога ездовитее. Путь вам чистый!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
РОЖДЕСТВО
«Так, посмотрим, что у меня из еды? – Петя почесал затылок, открывая холодильник. Там было не густо: кусок варёной колбасы, несколько ломтиков сыра на тарелке, да два апельсина – остатки вчерашнего пиршества. «Гляди-ка! Даже шампанское осталось!» – удивился он, заметив в дверце зеленоватую бутылку «Вдова Клико».
Вчера Петю выписали из больницы; приходили друзья: журналист Андрей и водитель Вадим, отметить его возвращение в строй. Они то и накрыли поляну на съёмной квартире оператора. Вадим ещё пошутил с порога: «Извини, брат, но алычи твоей любимой на прилавке не оказалось! Не сезон».
«Ну, шутники! – Петя усмехнулся, продолжая внутренний монолог. – Нашли над чем стебаться! Что эти обормоты понимают в жизни?! Не было у них такого печального опыта, как у меня.
Пётр нервно передёрнул плечами: «Почти два месяца проваляться в больнице из-за какой-то ничтожной алычовой косточки! Прав был Булгаков, утверждая, что человек не просто смертен, а порой внезапно смертен».
Он решил перекусить, но в хлебнице обнаружил только крошки.
«Вот незадача! – Раздосадовался оператор. Да у меня и денег-то нет, чтобы хлеба купить! А больничный оплатят только после праздничных каникул».
Он стал рыться по карманам и выудил несколько монет. «На хлеб вроде хватает. Надо завтра перехватить у Андрея».
По дороге в магазин Петя размышлял о превратностях холостяцкой жизни. «Вот если б я женился, жить стало бы веселее… Но, тут ответственность, конечно… А ещё ущемление моих прав! Хотя с другой стороны – на кой мне такая занудная свобода? Когда на хлеб приходится наскребать!».
На улице было свежо. Позёмка белой метлой старательно выметала дворы. Дебелые облака разрешались от тяжкого бремени весёлым роем белоснежных, порхающих бабочек. «А ведь каждая из этих снежинок имеет своё лицо, – глубокомысленно отметил Петя. И вдруг вспомнил: сегодня же Рождество Христово! Праздник сбывающихся надежд! А у меня на этот случай, и шампанское припасено…»
Настроение Пети заметно улучшилось. Проходя мимо мусорных баков, он увидел голубей, что с завидным упорством выискивали среди отбросов крупицы живительной энергии для поддержания своей летательной радости.
Ещё он увидел собаку и вспомнил одну притчу: «К голубке, на помойке подходит породистый, вышколенный пёс и начинает лаем поносить её: «Ты, – гавкает он, – грязная омерзительная тварь, копаешься в отбросах! И тебе не стыдно вести такой образ жизни?!». На что голубка кротко отвечает собаке: «Да, я грязная, да, я порочная птица, – в чём и каюсь непрестанно. И ты прости меня великодушно. Да, я ужасно мерзкая. Но зато я умею летать!».
Подходя к универсаму, Петя заметил стоявших неподалёку полицейских. Поведение одного из них показалось ему странным. Знал бы он, как ему в дальнейшем пригодится эта случайная информация!
До него донеслись обрывки фраз:
– … Четыре девятьсот! Представляешь? – возбуждённо жестикулировал сержант. – Почти пять килограммов!
– Как назовёшь-то? – спросил лейтенант.
– Иваном назову…
– Я вот-тоже хотел своего Иваном назвать, но жена настояла на Сергее.
– Петрович, отпусти меня, – взмолился сержант. – Сам ведь понимаешь…
– Ладно, отпущу. Пройдем ещё несколько дворов и отпущу. Сегодня праздник. Бухариков будет предостаточно. Видишь, как водку прут из магазина?
«Вот! У человека сын родился, – вернулся Петя к прежней теме. – У него радость! А ты всё бобылём ходишь… Всё принцессу себе ищешь».
Купив хлеба и вмиг ободрившись, Петя весёлым шагом направился домой. Проходя мимо мусорки, он остановился и снова посмотрел на голубей. Они уже не искали себе пропитания, а сидели понуро, по краям мусорных баков, терпеливо ожидая человечьей милости.
Он разломил буханку и стал крошить хлеб. Шумно слетевшись, голуби жадно, чуть ли не из рук выхватывали крошки – торопились насытиться.
– Какие вы голодные! – Вы точно так же ощущаете голод, как и мы, люди. Все существа одинаково ощущают голод!
Он припомнил ещё один случай, связанный с голубями. Как-то после съёмки в храме он поджидал на улице журналиста Андрея. На площади перед церковью было несметное множество кормящихся голубей. Некий мужичок в синей поношенной куртке щедро разбрасывал пшеничные зёрна, подобно сеятелю.
Спустя некоторое время, он подошёл к оператору и попросил «огонька». Петя протянул ему зажигалку и спросил: «И давно вы… это… голубей кормите?».
Мужчина умоляюще приложил палец к губам. Он будто пытался сохранить хрупкую, одному ему ведомую тайну. Глаза его были небесно чисты, как у несмышленого ребёнка, чуждого всяческих страстей. Он достал из кармана какую-то бумажку и спалил её.
