Рабыня по имени Бенун
Глава 11.
Воспоминания погрузили Дика Трейси в транс, он не осознавал, что делал. Бенун, которая в тот момент была, как натянутая струна, наблюдала за ним, готовясь принять неизбежное. Движение руки хозяина не ускользнуло от ее внимания. Бенун поняла, что близится то, чего она всегда с ужасом ждала и посмотрела своему мучителю в глаза. Ей стало холодно, бил озноб от мысли, что сейчас произойдет – все это она прочитала в глазах мужчины, который стоял перед ней. – Все понимаешь, так даже лучше, – произнес Дик, облизнув пересохшие губы, – не придется уговаривать. Подойди! Бенун не шелохнулась. – Оглохла? Я сказал – подойди. Ну, же, входи в свою роль, Жозефина и мы позабавимся. Ты же не хочешь, чтобы я приказал тебя высечь? Это ничего не изменит. После этого будет все тоже самое, только еще больнее, это я тебе обещаю. Ноги Бенун подкосились и она упала на колени. Эта униженное положение пробудило в ней гордость и придало сил. Девушка попыталась встать, но запуталась в платье. – Хорошо, я сам подойду к тебе, раз ты так хочешь, – Дик, не сводя с нее глаз, в которых была только похоть, медленно встал и подошел.
Перед лицом Бенун медленно высвободил то, что уже доставляло ему неудобство, находясь в стесненном состоянии и срывающимся от захлестнувших эмоций и предвкушения, голосом приказал: – Ну, черномазая обезьяна, ты знаешь, что делать…
В этот момент случилось неизбежное: то ли от долгого ожидания, то ли от переизбытка желания, тело среагировало должным образом и «плотина прорвалась».
Бенун ощутила на лице «горячее тепло» и волна жгучего отвращения захлестнула ее сознание. Ее стошнило на ковер прямо под ноги Дику Трейси.
Она почти ничего не ела и ковер не пострадал, при том, что Дик «испортил» его намного больше и не только его – девушка в оцепенении смотрела на пятна, которые изуродовали ее красивое платье. Она ощутила омерзение и стыд. Мысль, что скажет по этому поводу Лусия, была неуместной, но Бенун зацепилась за нее, чтобы не дать ярости овладеть собой и не накинуться на этого отвратительного человека прямо сейчас и вцепиться ему в горло.
Она стояла на коленях, не поднимая глаз и ждала, что будет дальше, готовая ко всему. Если бы она сделала это, то увидела бы лицо сатаны. Внешне напоминающее человека, существо, смотрело на нее сверху вниз, скривив губы в оскале, который мог испугать любого.
***
Она не помнила, как ее выволокли в коридор, сорвали с нее платье и потащили на улицу.
Бенун швырнули на землю, затем связали ей руки и ноги так, что столб, возле которого она лежала, торчал по середине. Освободиться из такого положения было невозможно, как и поменять положение. Разложенные специально острые камни больно впивались в тело, причиняли боль при малейшем движении. Бенун была совершенно раздета, но не чувствовала ничего, ни жары, пока солнце не исчезло за горизонтом, ни холод, превративший ее в застывшую мумию.
Она не чувствовала себя живой и ее мало заботило, доживет ли она до утра, главное, что ее наконец оставили в покое. Однако через пару часов тело Бенун уже «кричало и молило» о пощаде. Судьба Бенун была решена.
Бесконечные судороги причиняли дикую боль. Она пыталась изменить положение, но веревки впивались в кожу, натирали ее до крови и через некоторое время на этих местах уже были кровоточащие раны, куда набивались полчища мух.
Она продержалась еще несколько часов и наступил спасительный обморок. Но и там, в глубине боль не оставляла ее. Мучительная жажда оживила воспоминания о родном доме. Потом пришла жажда…
***
Она стояла на берегу небольшого рукотворного пруда с кристально чистой водой, которая поступала из подземных источников, наполняя его даже в самый знойный период.
Этот пруд был подарком ее бабушки родному племени. Она уговорила совет старейших, что такой водоем племени не помешает.
– Тебе реки мало? – спрашивали они с недоумением.
– Река – хорошо. Но она, если вы помните, мелеет каждый год. Воды племени не хватает. К тому же у наших соседей воды нет совсем, они страдают еще больше в своих горах. Вам не надоело ссориться с ними каждый год из-за каждого глотка?
– На все воля духов!
– Разве? А что, если духи позаботились не о нас, а о животных и эта вода для них? А мы захватили этот источник жизни только потому, что готовы убивать за воду тогда, как они в засуху не прольют и капли крови у водопоя?
Аргумент показался убедительным, хотя и необычным. Но и бабушка Бенун была на особом положении благодаря своим способностям и, еще больше, своим знаменитым на всю Африку предкам по женской линии – колдуньям, которые были на короткой ноге со всеми духами, великий и всемогущий клан абоса, многоликих и единых в облике Матери Теней.
Тревожить Мать Теней из-за плохой погоды было глупо и опасно, никто не рисковал, обходя дом бабушки Бенун стороной.
Старейшины подумали над ее предложением и согласились.
– Хорошо. Говори, где надо копать. Надеюсь, потом нам не придется наполнять это озеро своими слезами за то, что послушались тебя – ни воды не найдем, и подземных духов разгневаем тем, что полезли к ним.
– С духами я договорюсь, – успокоила их бабушка, понимая, что старейшины всю ответственность хотят переложить на нее на случай неудачи, чтобы не стать посмешищем.
В итоге все закончилось хорошо. Бабушка распорядилась, где надо копать и на какую глубину, чтобы добраться до родников и не разрушить их протоки, которые каждый по отдельности был слабеньким, но все вместе быстро заполнили земляную чашу до краев. Так племя обзавелось собственным непересыхаемым озером, а авторитет старейшин укрепился еще больше.
***
– Плесни водой на лицо, жива ли она… А то может уже отмучалась, – женский голос, который показался знакомым ("Лусия..?") звучал приглушенно, но для Бенун он стал нитью, за которую она ухватилась, чтобы не сгинуть в бездне, которая ее манила обещанием утолить жажду и обрести покой. Она боролась с собой. Ей не хотелось возвращаться, она уже приготовилась умереть здесь и сейчас, в этом месте из ее грез, конечно ненастоящих, но все это так напоминало дом, потерянный навсегда. Но неведомая сила мешала ей сделать последний рывок воли к свободе, тащила назад.
Рукотворный оазис, который давал жизнь, сейчас медленно убивал сознание Бенун невозможностью дотянуться и сделать хотя бы глоток. Блуждая в своих мучительных грезах о несбыточном, она не чувствовала, как чьи-то руки стали ее развязывать, ослабив для начала узлы на ее запястьях и лодыжках. Шепот, который доносился издалека, казался ей шелестом прибрежного тростника.
Бенун увидела себя со стороны. От ее красоты не осталось следа. Тело напоминало один сплошной волдырь, который прорвался и сочился сукровицей, превращая землю, на которой она лежала, в темное, липкое месиво.
– Сама виновата, – слова ворвались в сознание Бенун, как злой ветер, напомнив ей о том, кто она по сравнению со стихией, которую он собой представлял.
– «В чем моя вина?»
Вопрос остался без ответа потому, что она ни слова не произнесла вслух. Потрескавшиеся губы шевелились беззвучно.
Видя, что глаза Бенун открыты, Лусия стала развязывать веревки быстрее и тарахтела без умолку, адресуя половину Бенун, остальное своему помощнику, чернокожему мальчику, который был у нее на посылках.
Именно он понял, что Бенун умирает и предупредил свою хозяйку на случай, если она захочет ее спасти. Лусия так и не решилась побеспокоить Дика Трейси, чтобы спросить – как быть с рабыней – двери его спальни распахнулись, больно ударив ее по лбу. Лусия откатилась назад и осталась сидеть, глядя на него снизу вверх круглыми от испуга глазами.
– Шпионишь?
Лусия помотала головой и показала пальцем в сторону, где находился столб для наказаний.
– Сдохла? – спросил Трейси, сдвинув брови.
– Еще нет, но скоро. Я за ней наблюдала, она уже час не шевелится и даже не стонет.
Трейси скривился при воспоминаниях о том, как закончилась его с этой рабыней встреча и решил, что стоит попробовать еще.
– Отвяжи. Потом посмотрим, что с ней делать.
– Хозяин добрый. Приказал тебя отвязать и привести к нему. Да не трясись ты! Пойдешь к нему снова, но не сейчас, а когда сможешь. Полюбуйся на себя, ты же почти покойница. Удивляюсь, что он в тебе нашел, почему потащил к себе, а не отправил в бордель. Там тебя хотя бы не били, разве что, совсем немного, поучили бы клиенты. Чем ты обидела хозяина, что он так тебя наказал? Хотя лучше мне этого не знать. Хозяину не понравится, если его секреты будут обсуждать между собой прислуга.
Мне хорошо платят, чтобы я занималась такими, как ты. Не советую больше его сердить или получишь в дар украшение на шею. «Четыре когтя», видела небось? С ними не сбежишь, может только работать. Или поставят, как кобылу перед ним и кнут не потребуется. Хочешь такое украшение себе? Получишь, если будешь обижать нашего хозяина. Соображай. Выбор у тебя невелик. И времени – три дня. Столько хозяин отмерил на твое «воскрешение», иначе не скажешь – ты ж едва живая, опоздай я на пол часика и все, твоя душа отлетела к твоим духам. Дай ей воды! Смирись, смирись, говорю тебе. От тебя ничего особенного не требуется, кроме того, что в тебе заложено природой. Он тебя купил, значит ты принадлежишь ему! Как можно с этим спорить? А вот если ему понравится, он подарит тебе бусы, как у меня, – и она показала Бенун красные бусины на нитке, которые показались ей кровавым ошейником.
Лусия была далеко не глупой прислугой, да и собственный опыт общения с Диком не прошел даром – сразу поняла, что будет еще одна попытка уломать рабыню и сделать все, как надо. Следы на платье сказали больше, чем кто-либо.
– «Лучше умереть, чем дать на себя надеть такое…» Бенун слушала и снова половину не понимала, но что такое «четыре когтя» знала – видела не раз. Еще думала, почему они надеты как правило на красивых молодых девушек и женщин? Теперь понятно – так укрощали непокорных. Их не убивали – это расточительство – либо продавали, либо приручали таким способом, если хозяину девушка особенно нравилась *** Бенун положили на тележку с соломой и повезли к дому, где жила Лусия. Там ее опустили на пол, застеленный чистой соломой, сверху – циновка из тростника. Предварительно все тело обернули чистой тканью, смоченной чем-то ароматным.
Приятная прохлада убаюкивала. Ей не хотелось ни о чем думать. Только наслаждаться покоем. Ее напоили и поставили кувшин с водой рядом с циновкой, на которой она лежала – только протяни руку. Бенун прикоснулась к покатому боку кувшина. Она хотела ухватить его за ручку, но не смогла – рука прошла сквозь глину, как сквозь пустоту. – «Как это?» – мелькнула мысль, удивившая Бенун своей обыденностью, будто так и должно быть. – Бенун, дочка, мы тебя потеряли. Но мы тебя помним, – Бенун узнала голос своей бабушки, которая ее вырастила и потому называла дочкой. – Бабушка? Ты здесь? Тебя убил тот человек. Он потом забрал меня. – Нет, не убил. Какие глупости, разве меня можно убить, – бабушкин голос, совсем еще молодой, зазвенел легким смехом. – Я живая, искала тебя все это время. И сейчас ищу. Бенун, я не вижу, где ты, мне трудно до тебя дотянуться, но я что-нибудь придумаю. Не понимаю, что это за место? – Это далеко, бабушка. Мы плыли много дней и ночей. Два раза столько, сколько пальцев на руках и ногах, помнишь, как ты меня учила считать? – Это много и это все объясняет. Кто с тобой рядом, Бенун? Это хорошие люди? Или они обижают тебя? Бенун молчала, не зная, что сказать. Признаться в том, что она рабыня? – Бенун, почему ты не отвечаешь? Девушка подняла голову, чтобы посмотреть в ту сторону, откуда доносился голос ее бабушки. Покрывало соскользнуло, обнажив ее тело со следами ожогов, оставленных солнцем.
– Бенун! Что это? Бенун! Что они с тобой сделали? Духи, будьте вы прокляты, что позволили этим людям надеть на одну из нас цепи раба! Я еще поквитаюсь с вами, продажные бездельники! Вы нанесли абоса оскорбление, за которое ответите. Я знаю, кто за вами стоит – этот ненасытный кровопиец Абику. Передайте своему хозяину, что мы с ним еще встретимся.
Глава 12
В душе Бенун творилось невообразимое. Она будто только сейчас сама осознала, что ее сделали рабыней. Все, что происходило с ней, казалось сном больше, чем сознание соглашалось с тем, что это и есть реальность. Никто из ее близких не знал о ее судьбе, унижениях и бессилии, что были особенно стыдными. Не она ли с самого детства считала себя серьезным бойцом потому, что могла дать отпор любому мальчишке и даже мужчине.
На деле же получилось, что она выросла, вошла в полную силу и ничего не смогла противопоставить вожделению мужчин, видевших в ней, как оказалось, легкую добычу. Единственная защитница, которая могла за нее постоять, оказалась недостаточно сильна и поплатилась жизнью.
Вывод преждевременный, но по факту – именно так.
Мужчины, которые могли бы справиться с «охотниками» за рабами, увидели лишь последствия своего отсутствия. Все, что им оставалось, это оплакивать погибших и скорбеть о судьбе тех, кого пленили.
Бенун представила лицо своего жениха, Мангу, вспомнила безжизненное лицо бабушки и ее застывшие глаза, которые спокойно и строго смотрели в небеса и залилась горькими, жгучими слезами.
Она рыдала и все, что накопилось и спрессовалось в вязкий, липкий комок в ее душе, размякло и выплескивалось со слезами, которых, оказывается, было так много, что она могла затопить все вокруг. Она не помнила за всю свою жизнь, чтобы хоть однажды слезинка пролилась из ее глаз. Бенун познавала истину, что только так изнывающая от непомерного груза душа могла помочь себе, не дать страданиям и боли себя раздавить.
Ей стало легче. Природа отозвалась на ее слезы, оставляя на будущее откровение – отныне так будет всегда – ее печали и радости будут отзываться эхом, которым можно управлять.
– «Вот и хорошо, вот и пусть превращусь в океан, пусть все погибнут! Смерть освободит несчастных, а злых и жестоких – накажет. Я больше не могу все это терпеть, во мне нет таких сил! Боги ошиблись, когда принимали решение, чтобы я родилась. Почему они такие злые, почему не могли просто убить меня одним взмахом кинжала, или не дали мне утонуть? Всякий раз спасали меня в последний момент, не давая расстаться с жизнью. За что они так со мной?
– Бенун…
– Да, бабушка, да! Бенун, которую ты знала, больше нет! Есть рабыня, у которой есть цена и хозяин с плетью. То, что ты видишь на моих руках, следы от цепей. Прощай. Не знаю, можешь ли ты общаться с другими живыми или только со мной. Если можешь, скажи тем, кто обо мне помнит и надеется увидеть, что я не вернусь.
– Бенун…
Голос пытался ее остановить, но Бенун не слушала, слова лились, как и слезы, чтобы навсегда разлучить ее с прошлым.
Она не видела, как на краю ее сознания, которое граничило с внешним миром, появился человек, посмотрел на нее с жалостью, уважением и робостью и сказал:
– Принесите мне воды и чистые простыни. Дам ей одно свое зелье. Может и выкарабкается. У каждого своя судьба и у рабов тоже. Ты правду сказала – она необычная.
– А я про что! Недаром хозяин так к ней прикипел, не отправил, как других, назад на плантацию и продать не продает… Если я ее вытащу, мы вытащим, – поправилась Лусия, напоровшись на насмешливый взгляд местного знахаря, к услугам которого вынуждена была прибегнуть, чтобы спасти умирающую девушку. – Мы спасем ее с того света, он меня щедро одарит, я это чувствую. Половина твоя. Старайся. Или она и правда помрет. Хозяин за свою вину отомстит, не поскупится. Зверем уже стал. Меня то не тронет, но с других шкуры спустит и с тебя потому как скажу, что это ты ее врачевал.
Бенун ничего этого не слышала, ее связь с бабушкой понемногу ослабевала, голос становился все тише.
– Очень прошу тебя, найди возможность вернуть Мангу его змейку. Укажи ему место, где надо искать. Я спрятала ее под порогом хижины, приведи его к ней, пусть найдет. Это будет ему знак. По закону, змейку он может получить из рук невесты или взять сам и тогда он снова свободен. Я отпускаю его… Мужская рука с узловатыми пальцами несколько раз прикоснулась ко лбу Бенун. У нее начинался жар. Она металась в бреду и с кем-то разговаривала, но слов уже было не разобрать. – …Ты говорила, что хозяину она нужна через три дня? Глупая. Скажи хозяину, что рабыня не придет. Она умирает. -Я не могу сказать ему это. Он меня накажет.
– Было бы хорошо, – прошептал еле слышно знахарь, которого звали Макимба, и уже более громко повторил последнее слово. – Хорошо.
Бенун это расслышала. Человек говорил на знакомом ей языке.
– Хвала духам. Молодец. Ты все правильно сделала. Обычного человека это зелье уже бы сожгло изнутри. Ты другая. Ты, должно быть, одна из будущих абосу. Но лучше об этом никому больше не знать, достаточно меня.
После этих слов, мужчина перешел на язык «белых» и Бенун сразу перестала его понимать. Бенун лежала безучастно, но ее тело отреагировало на присутствие того, кто ее УЗНАЛ. Ее сознание все еще путешествовало, осваивая новый для себя способ бегства от ненавистной реальности, но вместе с тем эмоции снова рвались из нее, на этот раз, как демоны. – Бенун! – бабушка звала ее сквозь ураган, который внезапно поднялся и закружил Бенун в вихре так быстро, что она начала задыхаться. – Бабушка, – крикнула она в ответ, боясь, что ее уже не услышат. Ей ответили, голос звучал издалека, он шептал: – Ты ни в чем не виновата. Раб тот, кто других делает рабами. Быть рабом своих рабов – самое страшное падение, откуда нет возврата. Вот нить. Иди назад по этой нити, ты ее будешь видеть каждый раз, когда вспомнишь обо мне. А змейку… Про «змейку» Бенун уже не дослушала – ее выдернули из ее полубредового сна, влив в горло сквозь разжатые ножом зубы обжигающее горькое зелье. Внутри все взорвалось. Бенун не смогла удержать в себе зелье, измученное тело исторгло его на чистые простыни, которыми было обмотано ее тело.
– Если бы этот яд в ней остался, он бы ее убил, а так даст ей силы. Теперь пусть отдыхает. Не тревожьте ее и давайте много воды, поменяйте простыни, но уже не смачивайте их ничем. Давайте много воды, она должна пить, ее тело само очистится и найдет в себе нужные запасы, чтобы напитать себя.
– Не кормить? Ты задумал уморить ее голодом? – возмутилась Лусия.
– Ее тело само себя исцелит, – повторил Макимба, прикрыв глаза, чтобы не выдать себя – эта женщина его раздражала. Чтобы отвлечь себя от желания незаметно подсыпать ей тот же яд, что и Бенун, он продолжил. – Сдается мне, хочешь посоветовать хозяину пригласить врача из города. Можешь. Но предупреждаю – не стоит. Эти белые олухи ничего в этом не понимают. Суют свои пилюли во все дыры, а толку. Из того, что я вижу сейчас, скажу одно – она будет жить. Если только ты или кто-то не приложит к этому руку и не доконает ее.
Лусия смотрела на Бенун и не увидела в ней никаких признаков жизни, все то же сероватое лицо, сухие потрескавшиеся губы, которые что-то беззвучно шептали. Она уже сомневалась, правильно ли поступила, обратившись к этому знахарю.
– «Вредный мужик! Если бы не его репутация искусного лекаря, сроду бы не общалась с таким грубияном».
Правда была в том, что Лусия прибегла к его услугам потому, что увидела – конец Бенун близок. Она несколько раз прикладывала к губам девушки зеркало и оно оставалось незамутненным, хотя дыхание должно было оставить след.
Час назад она под покровом ночи пробралась к дому Макимба и постучалась в дверь.
Чернокожий раб жил на плантациях много лет, но был на особом положении благодаря своим способностям к варчеванию. Денег за помощь с рабов и белых бедняков, которые тоже обращались к нему, не брал, разве что самую малость. За это несмотря на цвет кожи, его прозвали Белым знахарем. То, что он нещадно обирал богатых, на его репутацию никак не влияло.
Знахарь открыл, но увидев Лусию, потянул дверь на себя. Она поставила ногу, не давая двери закрыться.
– Что надо? Все знают, что я в дом белых не хожу, пусть лечатся сами у своих лекарей.
– Я здесь по другому поводу, – загадочно проговорила Лусия, рыская взглядом по сторонам – не видит ли ее кто в этот поздний час у дома человека, который не ладил с ее хозяином.
– Говори, раз пришла, – знахарь заинтересовался, не предполагая, что могла придумать эта отвратительная прислужница своего еще более отвратительного хозяина, которого раньше обслуживала, как гулящая девка.
– Про голубоглазую рабыню знаешь?
Макимба насторожился. Еще бы не знать, слух о ней разнесся быстро. Он тоже хотел взглянуть на нее хоть одним глазком, но не спешил, оставляя это для более естественной встречи с той, о ком и подумать не мог. Аквамариновыми глазами, об этом знали все знахари, как правило обладали черные колдуньи, чья сила и умение намного превосходили его собственную. То, что она рабыня, нисколько не умаляло ее происхождения. Если такой человек оказался на его пути, то духи непременно придумают, как его с ней свести, если на то будет их воля. А если нет, то и желать нечего – у неё свой путь, у него – свой.
– Ей нужна моя помощь? – спросил он и увидел, что ночная гостья кивнула.
– Она сама меня позвала?
– Нет, конечно! Она еле дышит!
Услышав это, знахарь вздрогнул и приказал:
– Жди.
А сам исчез в полумраке своего темного жилища, которое привык не освещать ничем, кроме пламени очага. Он появился через минуту, прижимая к себе набор снадобий, которые приготовил сам, не предполагая, что они понадобятся так скоро и не кому-то, а одной из тех, кого зовут кланом Матери Теней, абоса, младшие божества.
– Стой, – Лусия коснулась его рукава. – Сколько ты запросишь с меня?
Знахарь усмехнулся и назвал цену, от которой у Лусии подкосились ноги.
– Многовато, – проворчала она.
Знахать молча стоял и ждал, наблюдая с наслаждением за мучениями этой неприятной ему женщины.
– Знахарю не пристало быть таким жадным.
– Для таких как ты, всегда есть своя цена. Ты же не за рабыню печешься, а за себя, вижу твои мысли, пройдоха.
Лусия не стала спорить потому, что по ее мнению, дело того стоило. Хозяин места себе не находил с тех пор, как эта рабыня заболела неизвестно чем после того, как побывала у него в спальне. Она помнила, что белье девушки осталось чистым.
Цена за услугу ее расстроила, но, взвесив, махнула рукой и согласилась. Жадный «зеленый карлик» в душе был недоволен уменьшением будущей прибыли, а когда знахарь потом неожиданно да еще с презрением откажется от денег, будет сидеть надутый, понимая, что его щелкнули по носу.
Найдя способ спасти Бенун, пусть и не бескорысти, давно забыто чувство – самоуважение. О том, что такое вообще существует, Лусия не вспоминала лет сорок, на плантациях это ни к чему. Но она понятия не имела, что у Дика Трейси насчет девушки созрел новый план. Ни одно существо на свете не могло предположить большего зла, чем то, которое он замышлял, решив, что второй раз так не опозорится. Бенун, как он считал, его оскорбила. Он не хотел ее как женщину и ее смерть казалась ему слишком легким наказанием за унижение, которое он испытал. Для того, что он задумал, она нужна была ему живой. – Никогда больше не прикоснусь к этой черномазой. Но свое я все равно получу! – он захохотал, вспомнив, как он и его отец в очередной раз вместе стояли у окна за занавеской и смотрели на рабыню, которую наказывали по его просьбе за то, что она посмеялась над его несформировавшимся «достоинством» – молодая женщина была распята на бревне, к которому подходили и через некоторое время отходили мужчины-рабы, стоявшие вереницей с опущенными головами.
Женщина сначала кричала, теперь она молчала, и ее голова бессильно моталась из стороны в сторону. Утомившись этим зрелищем, отец сказал: – Может достаточно? Твое наказание чересчур жестокое. – Нет, папа. Она должна умереть именно так. Ты же обещал, что я сам назначу ей наказание за оскорбление, которое она мне нанесла! -крикнул он и еще мальчишечий голос сорвался на визг. Отец посмотрел на него и произнес слова, которые врезались Дику на всю жизнь, как откровение о нем: – Я думал, что я – зверь, но ты, мой сын, страшнее. Ты – порождение ада. – Не выдумывай, папа, – отмахнулся мальчик, не отводя глаз от того, что происходило перед домом. – Я ТВОЙ сын и только твой. Лицо Трейси-старшего потемнело и он отвернулся, чтобы не видеть Дика, вернее, того существа, в которое он превратился незаметно и как-то вдруг. Пришла в голову мысли, что это нечто в нем было от рождения и он, Трейси-старший, лишь приложил руку к тому, чтобы эта темная сила пробудилась.
– Видит Бог, я не хотел этого, когда соглашался стать его провидение, – прошептал он загадочные слова и поспешил прочь из комнаты. Трейси-старший не увидел, как сын посмотрел ему вслед и усмехнулся, брезгливо и надменно, совсем как взрослый, хоят все еще был ребенком, но тольтко на вид.
Глава 13.