Лети, не бойся

Михаил посмотрел на великана и тот с абсолютно серьёзным лицом кивнул.

– Ну вот, вместо того, чтобы поддержать человека после тяжёлой ночи, вы на меня снова страхи наводите, – промычал мужчина.

– Это лишь первый урок. Держись, Миша! Судьба тебе вернула здоровье и молодость, но отныне за них придётся бороться, – подмигнул Гобоян. – Твои тело и дух потребуют ежедневной закалки!

      До вечера Михаил колол дрова и складывал их штабелями за сооружённое ограждение. Несмотря на то, что физический труд не входил в число его любимых занятий, дело неплохо спорилось. Работа давалась легко и даже с наслаждением от происходящего. Мужчина замечал, что время от времени снаружи у ограды останавливались люди понаблюдать за ним. Они смеялись и качали головами. Но никто не переступал границы участка дома. Миша махал колуном, затем, приметив гостей, прерывался и, размазывая стекающий по груди пот, кивал зрителям: – Что, мол, уставились? Есть вопросы?

Однако никто вопросов не задавал. Миша уже уловил, что Гобоян не только пользовался уважением соседей, но и внушал им некий страх. Старик вне всяких сомнений обладал специфическими знаниями о природе края и, Михаил не исключал того, что был местным знахарем. Вполне вероятно, что отныне мужчина мог пользоваться иммунитетом в деревне и не сильно волноваться за собственную шкуру. Повторения истории у столба, скорее всего не будет. Во всяком случае до той поры, пока Гобоян того не захочет сам. Противостоять ему будет не просто.

Миша оглянулся на Кроса, что ковырялся вместе со старцем в копне травы у амбара, и попытался представить возможный поединок с великаном. Однако, что он не выдумывал, всё одно кончалось свёрнутой Мишиной шеей.

      Пока мужчина работал, он ни разу не вспомнил о прежней жизни. С каждым часом она становилась всё дальше от его мыслей и всё меньше цепляла сравнением с нынешней реальностью. Будто улепётывающие чёрные пчёлы уносили воспоминания с собой в неизвестность. Незаметно для него настоящее довольно скоро заполонило собой все уголки и закоулочки разума. И как ни странно Миша уже стал получать удовольствие от новой действительности. Радовался растущей в нём силе и сноровке. Свободе от таявшего на глазах груза не столько лишнего веса, сколько всей накопленной тяжести представления о себе самом. Пребывая в монотонном труде на дворе старика, вдыхая напоенный ароматами разомлевших на солнце трав воздух, ему как-то разом стало понятно, что он постоянно был чем-то озабочен прежде. Был скован надуманными запретами, именуемыми комплексами, которые отчего-то потеряли теперь свои основания. С огромным удовольствием он ощущал теперь себя без этой давящей грудь ответственности за дела, которые не имели никакого значения для его жизни. Для его настоящего призвания. Так что же это было ранее? Жалкая куча уловок скрыть себя от мира, спрятаться в некоем деятельном бездействии? Наконец-то, с уходом пчёл он стал как очищенный от ядовитых примесей раствор. Кристально чистая жидкость в наполовину освободившемся стакане. Теперь он готов наполниться новым содержанием.

Вечером, когда солнце окрасило золотом венец крыши дома старика, Гобоян пришёл к Михаилу и принёс ему еды. Они вместе отужинали, и старик высоко оценил проделанную мужчиной работу.

– Ты на правильном пути. Нужно будет время, чтобы почувствовать себя здесь своим. Но ты это преодолеешь с лёгкостью. Ты даже не представляешь, насколько одарён от природы, – сказал старик.

– И всё же мне хотелось бы знать надолго ли я здесь? Смогу ли ещё увидеть свой прежний дом?

– Это неизвестно никому. Твой путь, каким бы он ни казался, ты сможешь пройти достойно, если примешь его, прежде всего, сердцем и перестанешь сомневаться в правильности. В твоей голове много вопросов. И, поверь мне, я знаю, что они требуют ответа. Но порой, чтобы узнать его, приходится прожить жизнь. Наверное, на это она нам и дана, чтобы мы находили ответы на вопросы: почему я живу так, а не иначе? почему я оказался именно тут? зачем я живу? Но на все них отвечает лишь тот путь, что оказывается пройденным до конца. Оставленные за спиной сады или руины на нём. И тогда важным становиться лишь то, укоряем ли мы себя за многочисленные ошибки или с удовлетворением оглянемся снова на содеянные дела. О том, почему путь прошёл именно по тем местам, что прошёл, и среди тех людей, что встретились на нём, поумневший в пути странник уже не спрашивает. Вот и ты перестань сомневаться. Ступай той дорогой, что встретилась. Если ты не изменишь своему доброму сердцу, а я вижу, что оно такое, не поддашься соблазну предательства, ты способен совершить что-то очень правильное. И потом, если ты снова спросишь судьбу, почему она распорядилась тобой так, что ты был вынужден оставить прежний дом, ты спросишь об этом без сожаления. И, возможно, тогда получишь верный ответ.

– Я очень надеюсь на то, что ты прав, Гобоян. Потому что за каких-то два дня я утратил опору в жизни, а новую обрести не успел. Произошедшее чудо заставляет в себя поверить, но разум так быстро не сдаётся. Он находит всему объяснения, в том числе, связывая излечение зрения с тайной операцией, и отметает прочь чёрных пчёл. Ему требуются доказательства повнушительнее купающихся ночью в пруду девиц.

– И я боюсь, что очень скоро ты их получишь, – тяжело вздохнул старик.

– Что ж, как бы то ни было, просто знай о том, что я доверился тебе. Прошу не предай меня.

Старик кивнул и не отвёл глаз.

– А где же великан? – Миша стал оглядываться, сбегая от прежней темы разговора.

– Не волнуйся, – старик усмехнулся, – Крос друг. Ты можешь доверять ему также как и мне. Мы с ним знакомы очень и очень давно. Он мой соратник во многих делах. И рядом с прудом, где тебя забирала русалка, он оказался не случайно.

– Тайны, тайны! Сплошные загадки, а не жизнь у вас, – Михаил откинулся на спину и зевнул. – Как я раньше жил без этого? – он прикрыл глаза и, не прошло и десятка секунд, как погрузился в глубокий сон, убаюкиваемый вечерними песнями птиц и стрекотом сверчков. И снилась ему большая солнечная дорога, которая вела его к месту, что он искал всю свою жизнь.

***

Миша продолжал жить у Гобояна. Впрочем, как старик и предсказывал, деваться тому всё равно было некуда. День за днём он всё ближе знакомился с миром, в котором очутился и, чем больше его узнавал, тем больше начинал искренне к нему привязываться. Благодаря покровительству Гобояна, Михаил чувствовал себя в деревне защищённым от чужих нападок. Он решил, что пришла пора строить отношения с соседями самостоятельно и сам пошёл к Алексе, поскольку верил, что действительно нанёс ему оскорбление тем самым непрошенным вторжением. Он сам вызвался отработать долг и исполнил намерение с наилучшим старанием. За два дня Миша перекопал прилегающий к лесу невозделанный кусок участка Алексы и помог его жене с оградой для курятника. Он помирился с Пропом, детям которого вырезал по забавной игрушке из березы. Вскоре про добрые дела и способности Михаила разнеслась весть по всей деревне, после чего каждый при встрече с ним уважительно здоровался, а молодые девушки застенчиво краснели и хихикали.

С помощью местного кузнеца по имени Свагор Миша изготовил себе инструменты и организовал в сарае у Гобояна настоящую мастерскую, где с огромным удовольствием занялся трудом, который знал и любил – изготовлением поделок из дерева. Благо разного материала для заготовок здесь хватало, а нужные растворы и краски ему помогал готовить старик из растений, толк в которых он знал лучше любой энциклопедии.

Михаил изготовил и себе и своему гостеприимному хозяину новую резную посуду с причудливым узором вьющегося плюща. Выварил ее в льняном масле, а затем обработал воском. Краски из лука, ромашки, того же льна и прочих доступных растений не были такими же яркими как синтетические, что Миша покупал в Златоусте, но выглядели довольно живыми. В любом случае его игрушки и поделки казались местной детворе, да и их родителям по-настоящему волшебными. Не прошло и десятка дней с того момента, как Михаил взялся за своё ремесло, а слух о его способностях облетел окрестные поселения.

В один из вечеров Гобоян был особо словоохотлив и немало рассказал Мише о своей земле. Он старательно начертил на песке план страны Одинты, в которой они находились с расположенными в ней деревнями и городами. Нарисовал дороги и границы, очерченные реками, лесами и горами. Вышло вот что:

Миша был впечатлен и тут же потребовал от старика обещания в скором времени провезти его по всей стране, но Гобоян увильнул от ответа. Сославшись на то, что всему придёт своё время, он устранился от дальнейших вопросов и удалился спать. А перед уходом заявил, что художник из него, увы, никудышный, поэтому стёр чертёж на песке, как будто его там и не было.

Но оброненное слово не вернуть. И с того дня Михаил невольно стал подмечать появление чужаков в деревне, с чем те приезжают и какие вопросы стараются решить. Смотрел, как его соседи собирались в путь на гружённых товаром повозках и завидовал им. Вскоре Миша узнал, что чуть ли не главным промыслом деревни, что охотно скупался на стороне, были ткани. Пользуясь случаем, Миша как-то раз попросил, запрягавшего лошадь Пропа, взять с собой на базар несколько Мишиных поделок. Попробовать сбыть их, если получится. Тот взял, а к вечеру привёз назад две тяжёлые медные монеты с изображенным на них профилем бородатого воина в шлеме.

Миша не мог оценить выгоды продажи, поскольку не знал цены товара, но очень обрадовался тому, что тот пришёлся кому-то по вкусу. Он поспешил домой и предъявил Гобояну полученный заработок в качестве взноса за потребляемую пищу и кров над головой. Не сказать, чтобы старик был доволен, но в ходе недолгого обмена мнениями был вынужден признать за Мишей право вывозить поделки на продажу. С того дня Михаил с удвоенной энергией принялся трудиться и при случае выезжал сам с попутчиками по окрестным сёлам и деревням для обмена собственных изделий на требуемые в хозяйстве товары.

Надо признать, что поселения Одинты были похожи друг на друга почти как две капли воды. Похожие дома с участками, перекрестье дорог, где образовывалась торговая площадь. На ней же возвышался традиционный позорный столб, служивший местом общественного судилища. Все они на первый взгляд казались одинаковыми и только тем, кто хоть раз оказывался к такому столбу привязанным, его было не спутать с другими никогда. И ощущения близости с местом позора забыть оказалось совсем не просто, что Миша мог подтвердить на собственном опыте.

Он уже почти ничем не отличался от жителей этого края. Лишнего веса у него не осталось, руки от работы загрубели, а мышцы окрепли. Зоркостью зрения он не уступал лучшим охотникам Одинты. И прищур голубых глаз на скуластом лице теперь возникал только от улыбки. К тому же Михаил начал отращивать бороду, что накинуло его внешности не только лет, но и брутального сходства с соседями.

Оказываясь за пределами деревни, Миша изредка встречал одинокие жилища одной или двух семей, которые слыли отшельниками и сторонились организованной жизни в обществе. Отшельники охотно рассматривали товар, гружённый на телеги, и в случае, если им что-нибудь нравилось, покупали почти не торгуясь. Соседка по деревне рассказала Мише, что у отшельников всегда в достатке денег, ведь, как правило, они выполняли частные заказы по таким специфическим вопросам, на решение которых мало кто отваживался. Например, по поиску того, что лежало за пределами Одинты, в столь опасных местах, куда не решались соваться простолюдины. Либо по содействию в разрешении сложного спора. Промысел рискующих жизнью смельчаков сулил немало звонких монет. Впрочем, что именно добывали охотники и какое посредничество устраивали, пояснить было трудно. Это зависело от заказчиков и их не всегда чистых намерений. Женщина сказала лишь, что никто, даже обученные воины царя Одинты, не рисковали соваться в те места, куда забредали иные отшельники.

Михаил колесил с удовольствием по новой для себя земле. Он примечал ранее не виданные растения, был пленён пейзажами богатой красками природы. Здесь, в этих местах, именно она являлась главным действующим лицом мира. Никакие машины и агрегаты, которыми был перенасыщен мир прежней Мишиной жизни, не присутствовали в Одинте и не отвлекали на себя внимание. Не загромождали мир суетой и шумом, не мутили небесный свет отравленными газами. Здесь не скрывали от глаз солнце многометровые стены высотных домов, утопленные в реках и озерах асфальтового покрытия, давно пожравшего траву.

Он путешествовал, сидя пассажиром в телеге, либо шёл подле неё и любовался дикой порослью цветов, яркими всполохами красного, синего, желтого, раскрасившими зелёные холсты полей. Он пьянел с ароматов, поднимающихся к небу от этой прекрасной и удивительно чистой земли.

То, что напугало Мишу в ночь его побега, преувеличенное фантазией потерявшего связь с природой городского жителя, нынче казалось весьма дружелюбным. Разноголосые птицы, перебегающие дорогу зверушки, вызывали только улыбку. Во всяком случае днём. И пускай он ни разу так и не собрался вернуться именно к тем местам, где его отыскал Крос, Михаил стал убеждён в том, что они так же безобидны, как и все остальные. Природа и человек стремились здесь к гармоничному союзу, где превыше всего было уважение прав и интересов друг друга, которым некий неписанный закон придал статус приоритетных. И лишь преступивший черту этого закона мог навлечь на себя справедливый гнев.

Поскольку его подопечный увлекся путешествиями, Гобоян не преминул воспользоваться сложившимся положением и стал нагружать Михаила поручениями найти и привезти ему ту или иную траву или коренья. Несколько раз старик отправлял Мишу прямиком к отшельнику по имени Сослав, который жил вдалеке от деревни, и встречал посыльного старика на краю дикого леса. Сослав передавал Михаилу некие особенные травы, либо кульки со спрятанным в них содержимым. Мужчина никогда не знал каким. Когда дело касалось секретов, Гобоян не стеснялся в выражениях и открыто предупреждал Мишу о том, что тот может лишиться головы, если сунет свой нос куда не следует. А Михаил, не понаслышке знающий возможности старика, после подобных предупреждений даже и не помышлял о нарушении запрета.

Так, день за днем приближался день летнего солнцестояния, который здесь, как ни странно, именовали Купала, что очень походило на название праздника самого длинного дня в году из прошлой Мишиной жизни – дня Ивана Купалы. Надо отметить, что в лексиконе нынешнего окружения мужчины нередко встречались слова, которые не имели корней двух и более вековой давности. В их числе, например, были иностранные слова, что пришли в Россию в двадцатом веке. Миша несколько раз слышал слово секс, казавшееся здесь, как минимум, неуместным. И если поначалу он не обращал на то внимания, то после задумался о том, что эти слова могли быть привнесены в мир настоящего извне. Также как и он не сдерживался от упоминания городского наречия двадцать первого века. Слово за словом оно тоже могло прижиться. Вполне вероятно, что я далеко не первый, кто нежданно свалился в сей мир, – думал мужчина и смотрел в горизонт, где, может быть, за каким-то морем и лежала его прежняя жизнь.

Все жители деревни постоянно болтали о предстоящем Купале, готовились к нему как к одному из самых больших праздников. Девушки шили наряды и запасались снедью для праздничной стряпни на стол. Мужчины сооружали на берегу пруда, что располагался рядом с деревней, настил для танцев и огромную жердь с опорами, предназначенную для поднятия в ночь. Миша тоже принимал участие в подготовке, делал изящные дудочки и оснастку для бубнов, звуки которых должны были раскрасить праздник.

За несколько дней до него Михаил увязался с обозом тканей, что шёл в город Порог, столицу Одинты. Согласно народным приметам со дня на день ожидался крупный дождь, и хозяин обоза охотно откликнулся на Мишину просьбу сопровождать его. По размытой дождем дороге телеги довольно часто съезжали с пути, либо вязли в размякшей земле. Пара крепких рук на такой случай никогда не была лишней.

Поначалу Гобоян был категорически против того, чтобы Миша уезжал, тем более в город. Он всегда скептически отзывался о нём и его публике, называя тех оплотом безнравственности. Более того, Михаил замечал, как старик начинал нервничать лишь только мужчина заводил речь о том, что он хочет познакомиться с тем, как организована жизнь в государстве, посмотреть на оплот его правления и каменные стены башен. Старик ворчал, что в том нет никакого толка. Если Миша видел правление в своём мире, то должен был бы знать, что отличия могут быть лишь в цвете мантий. Во всём другом государи до смешного схожи, даже если это и не бросается в глаза сразу. И риск опалить крылья о блеск власти тем выше, чем ближе к нему подлетаешь! Тем не менее, мужчина не оставлял настойчивых попыток и в результате своего добился. Он вырос в эпоху индустриализации и развития компьютерных технологий, когда человек привык получать необходимую информацию простым нажатием кнопки. Здесь такой кнопкой мог бы оказаться Гобоян, но тот хранил в себе сведения похлеще банковского сейфа. А тяга Миши к информации об окружающем никуда не делась. Он не мог жить, полагаясь исключительно на благосклонность старика и слепой случай. Он хотел действовать. И в тот раз старик махнул рукой: – Езжай на все стороны!

Миша добился своего, а ведь такое раньше с ним случалось нечасто. Конечно же, предоставленный отныне куда чаще самому себе, он размышлял о переменах, которые происходили с ним не только во внешности и остроте органов чувств, но и в характере. Многое из того, что он сегодня воспринимал как само собой разумеющееся, ранее навеяло бы на него страх. Ведь он никогда не ввязывался в конфликты и при случае сторонился проблем. Доходило до того, что зачастую он не решался требовать сдачу в магазине, если продавец вдруг забывал её отдать. Михаил не умел настаивать на своём, предпочитая уходить от трудностей с головой в тень, где вопрос если не сегодня, то завтра как-нибудь да разрешится без его участия.

То ли дело теперь. Теперь он мог и хотел бросить вызов. Он разговаривал, не пряча собственный взгляд на земле, а смотрел собеседнику в лицо. Он умел и, главное, желал отстаивать собственные мысли и интересы даже перед тем, кто заведомо был сильнее его. Не юлил, а выражал готовность бороться до конца, что оценивали все, с кем он имел дело.

Вполне возможно, заключал Миша, происшедшие перемены явились лишь реакцией на новую реальность. Где по-другому крайне трудно прожить. Где суровые, но очень правильные законы общества гласят ни о том, что победу может одержать и хитрец, а о том, что лишь сильный духом достоин победы. И не одержит он её сегодня, значит, возьмет своё завтра, всего лишь потому, что жизнь любит сильных и правых. Ведь, как рассуждали местные жители, хитрости век совсем не долог. Тот примитивный, не обросший условностями, суд, что вершился у столба в один день, действительно был для лукавства опасен. Далеко не всякому прохиндею удавалось от него сбежать. Прежний мир Миши таким похвастать не мог.

Однако, что касалось самого Миши, то, скорее всего, его настоящий характер только сейчас и просыпался заново. Давным-давно из-за свалившихся на него проблем со зрением и многочисленными болезнями, воля оказалась сломленной ещё на самой заре жизни. Он был подавлен и свергнут с того пути, что так желал. Он не стал цирковым артистом, не стал смельчаком, заигрывающим со смертью. Вместо этого, он опустился на дно жалости к себе и спрятался в тени спин других.

Это все чёрные пчёлы! Чёрные кровопийцы тела и души. Они сковали волю унынием и страхом. Теперь он узнал причину, но не получил ответа на то, кто сделал это с ним. Кто наслал на него такое проклятие и почему? Мужчина думал об этом, однако всерьёз не рассчитывал узнать правды.

Так или иначе, оковы рухнули здесь и сейчас. Его характер распрямил спину, окинул взглядом простирающийся перед ним мир и понял, что пора брать своё. Он не мог больше ждать, потому что пришла пора действовать.

***

Гобоян стоял у телеги, в которую была впряжена рыжая тягловая лошадь, лениво смахивающая хвостом с крупа мух. Она печально поводила глазами, пожёвывая ремни сбруи. И казалось, что вот-вот начнёт вздыхать, заразившись от старика его скверным настроением.

– Будь внимателен к деталям, не позволяй втягивать себя в споры и азартные игры, – в десятый раз повторял старик Михаилу, пока тот закреплял у борта телеги мешок с поделками, что взял с собой.

– Не волнуйся, Гобоян! Ну что я, маленький, право слово?! – начинал злиться Миша, а возница прыснул от смеха в кулак.

– Не спорь со мной! Ты ещё действительно мал для многих дел в таком месте как Порог. А ты, – обратился он уже к мужику с вожжами, – будешь смеяться, я тебя в лошадь превращу и поменяю с ней местами!

Мужик побледнел и замер, намертво вцепившись со страху в поводья.

Наконец, Миша управился с мешком, спрыгнул на землю и обнял старика: – Не переживай! Всего через день вернусь и привезу тебе гостинца. Я за себя постоять смогу.

– Да ты даже не знаешь, с кем можешь столкнуться. Сможет он,… – старик запустил руку в складки собственного длиннополого балахона, достал оттуда камушек, сквозь который был продет тонкий кожаный шнурок, и надел его на голову Михаилу. – Это оберег. Сильный. Не снимай его ни при каких обстоятельствах. Рано он тебе достался, не созрел ты ещё. Но время побежало быстрей, чем я думал… – старец махнул на Мишу бледной костлявой рукой.

Тот спрятал камушек под рубашку и запрыгнул на телегу: – До свидания, Гобоян. Спасибо! И ты береги себя!

Обоз тронулся в путь. Тучи хоть и сгрудились в небе, наливаясь тяжёлой синевой, дождь из себя так и не разродили. Дорога вышла быстрой и спокойной, и уже к вечеру следующего дня путешествующие оказались у города. У большой каменной столицы Одинты, спрятавшейся за поясом высоких крепостных стен. Не доезжая ворот, возница остановил лошадь и стал закреплять холщовый полог над товаром в телеге, укрывая его от посторонних глаз и воришек. Миша встал, потянул затёкшие мышцы и с любопытством уставился на панораму каменных построек на фоне синеющих вдалеке хребтов гор. После деревенской глуши город внушал невольный трепет. Его, конечно, нельзя было сравнить с частоколом высоток современного мегаполиса, отличающегося и размером и содержанием. Но оттого Порог не переставал быть таким же выдающимся. Во всяком случае, подобного ему Миша никогда раньше не видел и если мог представить, то лишь по страницам древних летописей. Перед ним развернулась и лязгала тёмным металлом ворот с реющим над ними флагштоком эра средневекового феодализма. На стенах крепости ходили воины в кованных латах, скрываясь за выступами каменных бойниц. А от самого города доносился запах печей и прогорклого масла.

Как и большинство старых славянских городов, столица раскинулась на пологом холме. Внутри поясов ограждений устроились поселения согласно занимаемому чину. Высшая знать и правление сосредоточились в самом центре. Въезд в город осуществлялся по широкому мосту, перекинутому через глубокий ров. У распахнутых, словно пасть, ворот массивной входной башни расположились с десяток вооружённых мечами стражников. После того как хозяин телеги закончил работу, они не спеша двинулись к воротам.

Повозку бегло осмотрел рыжий воин в грубой воловьей одежде и разрешил проезд. Вкатившись на мощённую камнем притолочь, Миша снова спрыгнул на ноги и пошёл с телегой рядом. Обоз направился по дороге вдоль внешней стены крепости, что с удалением от входа в город всё реже была замощена булыжником, а потом и вовсе превратилась в песчаную вязь. Не составляло труда представить в какой непролазный мрак она превращалась в дождь. Тут Миша не преминул про себя отметить, что каким бы мир не был, но в его родной стороне дураки и плохие дороги служили неизменными спутниками в любых измерениях.

Вскоре возничий повернул лошадь в проулок направо, и дорога пошла вверх. Идти стало труднее. Миша прижался боком к телеге и настороженно шагал в сузившемся пространстве улицы. Дома, очертившие границы проезда, были каменными лишь снизу. Чердаки и мансарды строили уже деревянными. Во всей своей массе дома эти вызывали гнетущее впечатление бедноты и серости. Разноцветьем колыхалось лишь бельё владельцев, что сохло натянутым прямо на фасады.

– Здесь живёт всякое отребье, – будто услышав возникшие у Миши вопросы, неожиданно бросил хозяин телеги. – Бедняки, служки. В городе есть свои районы. Увидишь и другие, побогаче. Нам придётся проехать через него весь. Другого пути спуститься на противоположную сторону нет. А площадка для ночлега лишь там. Передохнём, а завтра, с утра пораньше отправимся на торжище.

Михаила план устраивал. Он даже не прочь был и подольше задержаться в Пороге, познакомиться с ним. Город показался Мише похожим на верхушку надутого пузыря. Все значимые постройки взбегали выше и выше к пупу, где образовался огороженный внутренними стенами детинец. Именно там расположился правитель Одинты вместе со своим семейством.