Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

При уборке комнат у нас с нею постоянно возникали полушуточные-полусерьезные конфликты, хотя, положа руку на сердце, я не могу сказать, что моя помощь ей не нравилась.

Может быть, я иногда действительно перебарщивал со своей помощью, так как считал себя обязанным помогать своим названным родителям во всем. Вот только они никак не желали понимать этого, что и приводило иногда к конфликтам.

Я чувствовал себя кукушонком в чужом гнезде. Подкидышем, заменившим родного сына ничего не подозревающим родителям. Напрасно мой разум постоянно твердил, что я не виноват в случившемся, что так распорядилась всеми нами судьба, или всемогущий случай.

Разум говорил одно, а проснувшаяся совесть говорила совершенно другое. Я считал себя тунеядцем, незаслуженно пользующимся всеми теми благами, которые должны были принадлежать другому. И я старался хоть как-то компенсировать эти моральные и материальные затраты.

Постепенно, несмотря на постоянные моральные самобичевания, моя жизнь входила в нормальную колею. Я узнал всех работников мастерских, запоминал людей, что иногда навещали родителей. Задерживаясь вечерами на кухне вместе с Зоей Владимировной, я постепенно узнал и запомнил множество сведений о себе, о Игоре Николаевиче, о ней самой, о проживающих на «материке» родственниках.

Как-то, шарясь на антрессолях платяного шкафа в своей комнате, я обнаружил альбом, в котором рукою Зои Владимировны были аккуратно наклеены множество фотокарточек, подробно прослеживающих мою предыдущую жизнь с рождения и до самого последнего времени. Я просмотрел альбом очень внимательно и с помощью магии тщательно зафиксировал все в своей памяти. Весь пройденный ее сыном жизненный путь от пухленького розового грудничка до голенастого и нескладного подростка.

Особенно помогли мне групповые фотокарточки и групповые фотомонтажи. Ну, знаете, такие овалом вырезанные портреты с надписями имен и фамилий, которые потом наклеиваются на лист ватмана и вновь переснимаются?

С помощью этих групповых фотокарточек я запомнил всех одноклассников и одноклассниц. Выяснил, например, кто такая та самая настырная девица, которая встретила меня после больницы и потом навестила в новой квартире. Она оказалась Аленой Ткач, с которой мы учились вместе с первого класса по десятый включительно. А первое наше знакомство состоялось еще в садике.

Зоя Владимировна засмеялась, когда а ей напомнил об Алене и начала с удовольствием вспоминать, как мы тогда подрались из-за какой-то игрушки, причем эта самая Алена накостыляла мне по первое число.

Я притащил на кухню альбом и мы с Зоей Владимировной просидели над ним больше часа, разглядывая давние фотокарточки, вспоминая и запоминая самые малейшие подробности этих воспоминаний.

В субботу утром я проснулся рано от какого-то странного шума, доносившегося как будто из коридора. Звук не походил ни на что слышанное мною раньше в этой квартире. И только потом я понял, что этот шум доносится до меня из комнаты напротив кухни, которую я при своем знакомстве с квартирой мысленно окрестил спортзалом, хотя Зоя Владимировна утверждала, что это кабинет отца.

В комнате действительно стоял одно-тумбовый письменный стол. На полках самодельного книжного шкафа лежали папки с документами и технической литературой по автомобилям различных марок, автомобильным двигателям. Кроме того, я обнаружил каталоги запчастей и справочники. В ящике письменного стола лежал простенький микрокалькулятор, логарифмическая линейка, стопка бумаги и с десяток карандашей и ручек.

За письменным столом стояло простое жесткое кресло и больше ничего в этой комнате не было, если не считать шведской стенки, массивного деревянного помоста, обитого толстой эластичной резиной, на котором стояли различные гири, гантели и небольшая штанга. Все остальное пространство комнаты занимали искусно и с умом размещенные спортивные тренажеры, которыми, по-видимому, постоянно пользовались.

Я тихонько поднялся со своей постели, натянул на себя спортивный костюм и отправился в комнату, из которой по-прежнему доносились ритмичные звуки.

Игорь Николаевич занимался на силовом тренажере, напрягая хорошо развитые мышцы плечевого пояса и ритмично дышал сквозь стиснутые зубы. Тяжелые грузы тренажера с шорохом ходили по направляющим вверх и вниз, сопротивляясь усилиям перекатывающихся мышц.

Отец был в светлой майке и таких же трусах. Он увидел меня и не прерывая движений поприветствовал меня немного удивленной улыбкой.

– Что-то ты рано поднялся сегодня, сын.

– А может быть, мне тоже захотелось немного размяться?

– Ну что ж. Я приветствую такое решение, Андрей. – сказал он. – Если только оно достаточно серьезно.

Он прекратил упражнение и поднялся с пластмассового лотка тренажера. Я с невольным уважением смотрел на атлетическую фигуру Игоря Николаевича с рельефно выделяющимися мышцами. Он был явно в отличной форме. Общее впечатление от фигуры атлета портил только безобразный рваный шрам на левой ноге, глубокой ямой вгрызавшийся в икру. Был еще очень большой желвак на плохо сросшемся ахилловом сухожилии. Я и раньше замечал, что Игорь Николаевич при ходьбе слегка прихрамывает, но только сейчас понял причину.

– Не беспокоит? – кивнул я на его ногу.

Игорь Николаевич проследил за направлением моего взгляда и вздохнул.

– Беспокоит, сын. Временами еще как беспокоит. Память моего армейского прошлого. Но что делать, сынок, приходится терпеть, потому что это надолго. По крайней мере, я думаю, до конца жизни.

– Можно ведь обратиться к хорошему хирургу, прооперировать.

Игорь Николаевич улыбнулся.

– Некогда мне, сын. Ложиться на операцию ахиллова сухожилия, значит потерять полтора месяца, не меньше. Я не могу себе этого позволить. – и посоветовал. – Раз решил заниматься, Андрей, начинай с небольших нагрузок и постепенно увеличивай.

Он с сомнением окинул взглядом мою хилую и длинную фигуру.

– Если ты опять не бросишь через неделю. – добавил он.

Это меня задело.

– Спорим, что через полгода у меня будет фигура не хуже твоей! – предложил я и посмотрел в серые усмехающиеся глаза.