Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

Лишь один друг

Далеко-далеко на север увлекли «Южный Ветер» невольничьи весла – по черной воде, в студеную зиму. Нередко выпадал снег, ложась на крыши корабельных надстроек, на плечи дрожащих гребцов. А те после каждого взмаха отогревали дыханием оцепеневшие пальцы. По ночам стонал пробитый корпус. По утрам команда перевешивалась через борта, чтобы отколоть с израненных боков корабля лед. На закате Шадикширрам выплеталась из каюты, кутаясь в меховую накидку, с покрасневшими глазами от выпитого, и сообщала, что, по ее мнению, на палубе не так уж и холодно.

– Я стараюсь жить с любовью в сердце ко всему, – сказал Джойд, хватая обеими руками миску супа, которую принес ему Ярви. – Но, боги, как же я ненавижу север!

– Зато отсюда, куда ни поверни, севернее уже не заплыть, – ответил Ральф, потирая мочки ушей: берега, куда был устремлен его угрюмый взгляд, сплошь укутывало белое одеяло.

Анкран, как всегда, ничего не добавил.

Море зияло темной пустотой с белыми крапинками льдин, стаи неуклюжих тюленей печально наблюдали за ними с каменистых прибрежных лежбищ. Другие корабли попадались нечасто, а когда попадались, Тригг, кладя руку на меч, сверкал глазами им вслед, пока те не превращались в точки на горизонте. Каким бы могущественным Веховный король себя ни считал – здесь его бумага ничем бы не защитила корабль.

– Большинство купцов побаиваются лезть в здешние воды. – Шадикширрам, не обращая внимания на гребца, уперла сапог ему в ногу. – Но я – не такая, как большинство.

Ярви беззвучно возблагодарил за это богов.

– Баньи, те, что живут в этом ледовом аду, поклоняются мне как богине, ведь это я привожу им котлы, ножи и стальные орудия, которые для них ценнее эльфийских диковин, а взамен прошу лишь меха и янтарь – у них этого добра завались, хоть выкидывай. Бедные варвары ради меня готовы на все. – Она бодро потерла ладони. – Здесь делаются самые большие деньги.

И, разумеется, баньи встречали «Южный Ветер», когда судно, ломая прибрежный лед, подошло к илистой пристани у серого, тусклого мыса. Замотанные в звериные шкуры, они напомнили Ярви не людей, а скорее медведей или волков – по сравнению с этим народом тогдашние шенды казались вершиной цивилизации. Обросшие нечесаными лохмами, баньи протыкали лица точеной костью и осколками янтаря, их луки украшали длинные перья, а в оголовьях дубин торчали зубы. Ярви подумал, уж не человеческие ли, и решил, что люди, которым приходится любой ценой выживать в этом скудном, пустынном краю, не могут себе позволить ничего тратить зря.

– Меня не будет четыре дня. – Шадикширрам перескочила фальшборт и потарабанила по покоробленным доскам пристани. Моряки волокли за ней грубо сколоченные сани с грузом. – Тригг – остаешься за главного!

– Вернетесь, не узнаете судно! – Усмехаясь, крикнул ей вслед надсмотрщик.

– Четыре дня впустую, – сдавленно пробормотал Ярви, ковыряя ошейник пальцем сухой руки, когда последние лучи заката окрасили небо багрянцем. Казалось, с каждой ночью на этом гнилом корыте металлический ворот натирал шею все больше и больше.

– Терпи. – Процедила сквозь зубы Сумаэль. Ее губы в рубцах почти не шевелились, а темные глаза следили за стражей, в особенности за Триггом. – Пройдут считаные недели, и мы попробуем заявиться к твоим друзьям в Торлбю. – Она, как прежде угрюмо, повернулась к нему. – И тебе же лучше, чтоб они там у тебя действительно были!

– Ты обомлеешь, узнав, кто у меня в друзьях. – Ярви зарылся в ворох мехов. – Поверь уж.

Та фыркнула.

– На слово?

Ярви отвернулся. Сумаэль колюча, как еж, зато умна и упорна, и он не променял бы ее ни на кого из команды. Ему требовался не друг, а сообщник, а она лучше других знала, что и когда надо делать.

Теперь он представлял побег как наяву. Представлял, убаюкивая себя каждую ночь. «Южный Ветер» неторопливо покачивается на приколе под стенами Торлбю. Опоенная стража сопит в забытьи за недопитыми бокалами эля. Ключ плавно проворачивается в замке. Они с Сумаэль невидимками сходят с корабля – цепи обмотаны тряпками. Пробираются вверх по темным, крутым, так хорошо знакомым проулкам Торлбю: башмаки печатают след в снеговой каше, белая наледь нависает на крышах. Он улыбнулся и нарисовал перед собой лицо матери в тот миг, когда они встретятся вновь. И улыбнулся шире, рисуя лицо Одема, за миг до того, как Ярви всадит кинжал ему в брюхо…

Ярви ударил ножом, полоснул, ударил снова, руки стали скользкими от теплой крови изменника, а дядя визжал, как недорезанная свинья.

– Истинный государь Гетланда! – пронесся крик, все зашумели, и никто не рукоплескал громче Гром-гиль-Горма, который бил в громадные ладоши с каждым присвистом лезвия, и матери Скейр, которая от радости заверещала вприскочку и превратилась в облако хлопающих крыльями голубей.

Присвист лезвия обернулся причмокиванием, и Ярви поднял глаза на брата, белого и холодного на каменной плите. Над его лицом склонилась Исриун и целовала, целовала.

Сквозь пелену своих волос она улыбнулась, заметив Ярви. Той самой улыбкой.

– Я надеюсь, после победы вы поцелуете меня как следует.

Одем приподнялся на локтях.

– Сколько ты собираешься тянуть?

– Убей его, – произнесла мать. – Хоть кто-то из нас должен быть мужчиной.

– Я мужчина! – зарычал Ярви, коля и коля кинжалом, от напряжения начало сводить руки. – Если только не… полмужчины?

Хурик удивленно приподнял бровь.

– Не слишком ли много?

Нож в руке сделался скользким, и голуби мешали ужасно – все птицы как одна глазели на него, глазели, и посередине их – бронзовоперый орел с посланием от праматери Вексен.

– Ты уже решил вступить в Общину служителей? – проклекотал посланник.

– Я – король! – огрызнулся он и, сгорая от стыда, поскорее спрятал свою бесполезную, скоморошью руку за спину.

– Король восседает между богами и людьми, – сказал Кеймдаль. Из перерезанного горла сочилась кровь.

– Король восседает в одиночестве, – сказал сидящий на Черном престоле отец, подаваясь вперед. Его раны, прежде омытые и сухие, роняли комки и ошметки плоти, склизкая кровь пачкала пол Зала Богов.

Вопли Одема превратились в смешки.

– Из вас получился бы превосходный шут.

– Пошел к черту! – прорычал Ярви, пытаясь бить сильнее, но нож настолько отяжелел, что он с трудом его поднимал.

– Что вы делаете? – спросила мать Гундринг. Голос ее звучал испуганно.

– Заткнись, сука, – бросил Одем, а потом ухватил Ярви за шею и крепко сжал…

Ярви пришел в себя от того, что его встряхнули с неимоверной силой – и увидел руки Тригга на своем горле.

Кругом жестокие усмешки, в свете факелов блестели зубы. Он сдавленно хрипел, изворачивался, но точно муха, влетевшая в мед, был совершенно бессилен освободиться.

– Надо было тебе соглашаться, малой.

– Что вы делаете? – снова спросила Сумаэль. До этой минуты она никогда не говорила испуганным тоном. Но никакой испуг в ее голосе и рядом не стоял с ужасом Ярви.

– Я тебе велел заткнуться! – рявкнул ей в лицо один из стражников. – А не то отправишься с ним!

Девушка съежилась и залезла обратно под одеяла. Она лучше других знала, что и когда надо делать. Пожалуй, в итоге от друга было бы больше толку, чем от сообщника, но сейчас уже поздновато обзаводиться друзьями.

– Я же тебе сказал, что и ушлые, и глупые ребятишки тонут, в общем-то, одинаково. – Тригг всунул ключ в замок и отомкнул его цепь. Свобода, но он рисовал в уме совсем другие картинки. – Давай-ка мы тебя бросим в воду и поглядим, правда ли это.

И Тригг потащил Ярви по палубе как цыпленка, ощипанного и готового к варке. Мимо гребцов, спящих на банках – все же кое-кто из них, со своих облыселых шкур, наблюдал за расправой. Но никто и не встрепенулся, чтобы его спасти. С какой стати? И что они могли сделать?

Ярви колотил каблуками палубу – без малейшего прока. Ярви пихался, пытаясь отцепиться от Тригга, но обе руки, как больная, так и здоровая, оказались одинаково бесполезны. Наверно, сейчас следовало грозить, улещивать, выторговывать спасение, но в его задохшихся легких хватало воздуха только на приглушенный, слюнявый хрип, будто он пускал ветры.

Так вот ему и показали наглядно, что мирные умения служителя годятся далеко не всегда.

– Мы с ребятами делаем ставки, – сказал Тригг, – сколько ты продержишься на воде.

Ярви щипал Тригга за руку, ногтями царапал плечо, но надсмотрщику не было до этого дела. На краю слезящегося глаза промелькнуло, как Сумаэль встает, стряхивая с себя одеяла. Когда Тригг отомкнул цепь Ярви, он выпустил и ее.

Но от нее не приходилось ждать помощи. Не стоило ждать помощи ни от кого.

– Пусть это послужит всем вам уроком! – Тригг ткнул себя в грудь большим пальцем свободной руки. – Это – мой корабль! Перейдете мне дорогу – и вам крышка.

– Отпустите его! – заворчал чей-то голос. – Он никому не сделал плохого. – Это Джойд – рассмотрел Ярви, когда его тащили мимо. Но на здоровяка никто не обратил внимания. Рядом, потирая сломанный нос, на него таращился Анкран – с прежнего места Ярви. С не столь и плохого, как теперь видится, места.

– Надо было тебе соглашаться на сделку, – Тригг тащил Ярви над убранными веслами, точно мешок с тряпьем. – Хорошему певцу, малой, я много чего прощу. Но…

Неожиданно вскрикнув, надсмотрщик взмахнул руками и опрокинулся на палубу. Его хватка ослабла, и Ярви тут же ткнул своим скрюченным пальцем Триггу в глаз, извернулся, лягнул его в грудь и, кувырнувшись, вырвался на свободу.

Тригг зацепился о тяжелую цепь Ничто, которая оказалась внезапно натянута под ногами. Скоблильщик палубы сгорбился в тени, под его обвислыми лохмами в темноте сверкнули глаза.

– Беги, – шепотом выдавил он.

Похоже, одним другом Ярви все-таки обзавелся.

После того, как он протолкнул в себя первый вдох, ужасно кружилась голова. Он вскочил, всхлипывая, пуская сопли, и бросился сквозь ряды скамей, через полусонных гребцов, карабкаясь, поскальзываясь, под веслами и над ними.

Ему что-то кричали, но Ярви не слышал слов – стук крови в ушах гремел, как раскаты свирепой бури.

Содрогаясь, пошатываясь, он увидел носовой люк. Одной рукой схватился за крышку и потянул. Люк распахнулся, и Ярви головою вниз полетел во тьму.

Ждет смерть

Ярви с грохотом свалился, ударился плечом, треснулся головой, перекувырнулся через мешки и растянулся лицом на досках.

Под щекой мокро. Натекло в трюме.

Он не без труда откатился и нырнул во тьму.

Здесь, внизу, темно. Хоть глаза выколи – однако служитель обязан ориентироваться во всем, и он чувствовал путь кончиками пальцев.

В ушах ревет, жжет в груди, и все части тела скованы страхом. Он должен совладать с собой. Мать говорила: на все найдется свой способ.

Слышно, как стражники орут в люк, очень близко, слишком близко. Изгибаясь, он юркнул между клетей и бочонков, продернул за собой цепь. Проблески факелов с палубы, отражаясь от заклепок и обручей, указывали дорогу в глубь корабельных кладовых.

Он скользнул в низкий проем, шлепая по ледяной луже между деревянных полок и коробов – столько натекло за сегодня. Он сжался в комок у стылого борта, с одышливым присвистом втягивая воздух. Света прибавилось – охрана несла с собой в трюм огонь.

– Где он?

Должен быть выход. Скоро они, ясно дело, спустятся с другой стороны, с кормового люка. Он бросил взгляд на ту лестницу.

Должен же быть какой-то способ спастись. Нет времени строить планы, все его планы развеялись как дым. Тригг его ждет. Тригг на него обозлен.

Он крутил головой по сторонам на каждый шорох, на каждый огонек света, отчаянно изыскивая любую возможность бежать, любое укрытие – и ничего не находил. Нужна помощь. Опустив руки, он прижался к дереву, ощутил холодную сырость, услышал, как капает соленая влага. И голос матери Гундринг у очага явился к нему, принося с собой тепло и заботу.

Когда кругом одни враги – делай оружием того из них, кто наихудший враг остальным.

Ярви поднырнул под полку, шаря на ощупь в черноте – и его пальцы сомкнулись на железном ломе, которым он заколачивал гвозди.

«Злейший враг морехода – это море», – не уставала повторять Шадикширрам.

– Ты где, малой?

Сейчас в темноте проступал только контур деревянной заплатки, которой Сумаэль заделала брешь, и он вогнал лом между корпусом и свежими досками и всем телом на него навалился. Он скрежетал зубами и пропихивал железяку в щель, рыча от ярости, от боли и безысходности, кидаясь на нее, словно та была Триггом, Одемом и Гром-гиль-Гормом – вместе и сразу. Он рвал ее, тянул, напрягая все мышцы, упираясь запястьем бесполезной руки. Стонало, выгибаясь, дерево, котелки и коробки с грохотом падали вниз, когда Ярви задевал плечом выступы полок.

Ему было слышно – стражники уже здесь, рядом, свет их ламп заливает трюм, горбатые силуэты пригибаются в проеме, клинки сверкают сталью.

– Сюда иди, калека!

Он закричал и рванул, вкладывая все силы в этот последний, безнадежный рывок. Раздался треск, и обшивка внезапно подалась. Потеряв опору, Ярви взмахнул руками, прянул назад, и, взрываясь шипением, подобно гневному дьяволу, выпущенному на погибель миру из глубин ада, Матерь Море сокрушила доски и хлынула в трюм.

Ярви ухватился за полку, и та сорвалась вместе с ним; мгновенно промокнув в ледяной воде, он перекатился и, поскальзываясь, устремился к кормовому люку. В ушах стоял гвалт криков погони, треска древесины и бурлящего грохота обезумевшего моря.

Уже плескаясь по колено в воде, он добрался до лестницы. Кто-то из охраны, хватаясь в темноте за переборки, поспевал следом. Ярви запустил в стражника ломом, и тот, оступившись, попал под бьющую из борта струю. Вода швырнула его через всю кладовую, как куклу. В обшивке прорезались новые течи, море хлестало под дюжиной углов, окрики стражников совсем затерялись за оглушительным ревом воды.

Волоча ноги, Ярви подтянулся на пару лестничных перекладин, навалился, откинул люк, пролез наружу и, пошатываясь, застыл как вкопанный. Он не верил своим глазам – какое-то колдовство перенесло его на палубу чужого корабля, в самый разгар битвы.

Мосток между банок кишел людьми, сражающимися в сполохах горящего масла, должно быть, на юте разбилась лампа. Отражения языков пламени плясали на черной воде, в черных зрачках обуянных страхом рабов, на обнаженных клинках стражников. Одного из которых сграбастал Джойд и на глазах у Ярви швырнул в море.

Южанин стоял у борта, соскочив со своей скамьи. Рабы были свободны.

Точнее, некоторые из них. Большинство невольников, по-прежнему на цепи, жалось в сторону уключин, страшась бушевавшего насилия. Несколько невезучих истекало кровью на дощатом проходе. Были такие, кто прямо сейчас прыгал за борт, предпочтя испытать удачу с Матерью Морем, а не с Тригговыми людьми, которые кромсали их без пощады. Ярви увидел, как Ральф боднул в лицо стражника, услышал хруст выбитой переносицы и лязг меча, проскользившего по палубе.

Он должен помочь товарищам по веслу. Пальцы здоровой руки судорожно дернулись и сжались. Должен помочь, только как? Последние месяцы лишь укрепили Ярви в давно созревшем мнении, что он никакой не герой. А те безоружны, и их превосходят числом. Он вздрогнул, когда стражник зарубил беззащитного невольника – топор рассек плоть, оставляя зияющую рану. Палуба, уже чувствовалось, начала подниматься. Крен увеличивался по мере того, как море врывалось в трюм и тянуло нос «Южного Ветра» книзу.

Хороший служитель трезво смотрит на мир и спасает, что в его силах. Хороший служитель принимает меньшее зло. Ярви вскарабкался на ближайшую банку: к борту и черной воде за бортом. Пора приготовиться нырнуть.

Он уже почти оттолкнулся от корабля, когда его дернули назад за ошейник. Мир перевернулся перед глазами, и он впечатался в палубу, глотая воздух, как выловленная рыба.

Тригг встал над ним, с цепью Ярви в кулаке.

– Никуда ты не денешься, малый.

Он наклонился и другой ладонью ухватил Ярви за горло, под самым ошейником, так что металл больно впился в челюсть, но в этот раз надсмотрщик сдавливал крепче прежнего. Он вздернул Ярви над палубой – тот, лягаясь, едва скреб башмаками доски – и покрутил его туда-сюда, заставляя рассмотреть охватившее корабль побоище. Вокруг раненые и мертвые, среди них двое стражников палками избивают раба.

– Видишь, в какой блудняк ты меня втравил? – проскрежетал Тригг. Один глаз у него покраснел и слезился от пальца Ярви. Наперебой галдели охранники.

– Где Джойд с подонком Ральфом?

– Выбрались на пристань. Ничего, им там на морозе не выжить.

– О боги, мои пальцы!

– Как они освободились-то?

– Сумаэль.

– У этой сучки был ключ.

– Где она только этот тесак раздобыла?

– Она мои пальцы оттяпала. И где теперь их искать?

– Тебе не все едино? Обратно-то их уже не приставишь!

– Он проломил обшивку! – выдохнул промокший стражник, выползая из носового люка. – Внутри все затоплено!

В подтверждение его слов «Южный Ветер» снова тряхнуло, палуба накренилась так, что Триггу пришлось схватиться за скамью, чтобы устоять.

– Спасите нас боги! – заверещал один из прикованных гребцов, царапая ногтями ошейник.

– Мы тонем? – спросил другой, выкатывая глаза.

– Что же мы скажем Шадикширрам?

– Дери его боги! – заревел Тригг и с размаху саданул макушкой Ярви по круглому торцу весла – в голове бывшего короля вспыхнуло сияние, а рот обожгло кислой желчью. Затем надсмотрщик свирепо бросил его на палубу и без лишних слов принялся душить.

Ярви отбивался, позабыв все на свете, но под тушей главаря стражников не было сил на вдох, и перед глазами померкло все, кроме брызжущего слюной Триггова рта. И тот расплывался, раздвигался, словно устье туннеля, по которому Ярви неудержимо тащило вперед.

Он обманывал Смерть за последние насколько недель с полдюжины раз, но, каким бы сильным иль умным ты ни был, насколько бы ни был добрым твой меч и какая бы добрая погода тебе ни сопутствовала – никому не удастся ее обманывать вечно. Герои, Верховные короли, праматери Общины – все переступают порог ее двери, и она не делает исключений для одноруких мальчишек с длинными языками и мрачным нравом. Черный престол так и останется у Одема, отец – не отомщен, клятва – не исполнена навеки…

А затем, сквозь гул, сквозь стук крови в висках, Ярви услышал голос.

Это был ломаный, шипящий скрежет, шершавый, как брусок пемзы для чистки палубы. Ярви не удивился бы сильней, будь он голосом самой Смерти.

– Вы что, не слыхали Шадикширрам?

Напрягшись, Ярви разлепил мокрые от слез глаза и с трудом скосил взгляд в ту сторону.

Посередине палубы стоял Ничто. Его сальные, облезлые волосы были откинуты назад, и Ярви в первый раз увидел его лицо. Изломанное, скособоченное, кривое, иссеченное, щербатое и перекрученное, и на нем влажным блеском сверкали широко распахнутые глаза.

Скоблильщик намотал на руку много-много оборотов своей неподъемной цепи – с ладони свисал кусок деревянного чурбака, и оттуда до сих пор торчали гвозди. В другой руке он держал меч, тот, что выбил у стражника Ральф.

Ничто улыбался. Ломаной улыбкой, полной поломанных зубов – отражением надломленного разума.

– Она велела не подпускать меня к острому железу.

– Положи меч, быстро! – последнее слово Тригг пролаял, но в его голосе скрипнуло нечто такое, чего Ярви там прежде не слышал.

Страх.

Будто бы там, на палубе, перед ним встала сама Смерть.

– Э-э нет, нет, Тригг. – Улыбка Ничто раздвинулась и стала еще безумнее. Из глаз брызнули слезы и провели светлые дорожки по его изрытым щекам. – Скорее это он тебя положит.

К нему бросился стражник.

Отскребая палубу, Ничто казался старым и до боли медлительным. Хрупкой развалиной. Мешком с костями на нитках. С мечом в руке он стелился, как морская волна, танцевал, как язык пламени. Словно у клинка вдруг объявился собственный разум, скорый и беспощадный, как молния, и Ничто тянуло за ним вослед.

Меч метнулся вперед, его кончик полыхнул промеж лопаток напавшего стражника и пропал. Тот захрипел, закачался, прижимая ладонь к груди. Второй охранник взмахнул топором, Ничто отскользнул в сторону с пути удара, разрубленный угол скамьи выплюнул щепки. Снова взмыл вверх топор – и, с металлическим звоном, рука, что поднимала его, крутясь, исчезла во тьме. Стражник пал на колени, вспучив глаза, а потом распластался от удара босой ноги Ничто.

Третий напал сзади, высоко держа меч. Не глядя, Ничто выпростал свой клинок, проткнул острием противнику горло, тут же рукой, обернутой цепью, выбил дубину у следующего и всадил навершие своего меча в рот ее обладателю. Затем под брызнувшими осколками зубов беззвучно припал к палубе и, словно косой, подсек охраннику ноги, бросая его с подкруткой лицом вниз на доски.

Все это уложилось в промежуток времени, за который Ярви успел бы сделать лишь вдох. Если бы только мог его сделать.

Первый охранник еще стоял, щупая пробитую грудь, пытаясь заговорить – но изо рта выходила лишь красная пена. Ничто мягко, предплечьем, оттолкнул умирающего с пути, его босые подошвы шагали совершенно бесшумно. Он опустил взгляд на пропитанный кровью настил и расстроенно причмокнул.

– Безобразно грязная палуба. – Он поднял голову – все лицо было обсыпано черными точками и красными каплями. – Прикажешь отскрести, Тригг?

Надсмотрщик попятился вместе с Ярви, бесполезно пытавшимся оторвать от себя его руку.

– Подойдешь ближе – и я его убью!

– Так убей. – Ничто пожал плечами. – Любого из нас ждет Смерть.

Стражник с изувеченными ногами скулил, пытаясь подволакивать тело по вздыбленной палубе. Ничто, подходя, заколол его в спину.

– Сегодня она готовится к твоему приходу. Она достает свой ключ. Она отворяет Последнюю дверь.

– Давай все обсудим! – Тригг отступал, выставив перед собой ладонь. Палуба покосилась сильнее, в носовом люке у края плескалась черная вода. – Давай поговорим!

– От разговоров все беды. – Ничто поднял оружие. – Сталь – вот за кем последнее слово.

И он раскрутил меч так, что лезвие отразило пламя и заплясало красным, белым и желтым – всеми цветами пожара.

– Сталь не льстит и плюет на уговоры. Сталь не лжет.

– Дай мне последний шанс! – взмолился Тригг. Вода уже переливалась за борт, затапливая скамьи.

– Зачем?

– У меня есть мечта! У меня есть будущее! У меня…

Сухо щелкнув, меч расколол череп Тригга до самого носа. Еще мгновение его губы складывали слово, но чтобы тому прозвучать вслух, не осталось дыхания. Надсмотрщик повалился навзничь, слабо дернув ногами, и Ярви отлепил от себя его обмякшую руку, открыл рот и зашелся кашлем, пытаясь оттянуть ошейник, чтобы вдохнуть.

– Может, и зря я так, – сказал Ничто, выдирая меч из головы Тригга, – но мне и впрямь стало легче.

Отовсюду неслись вопли. Если из стражи кто и выжил, то явно предпочел море мечу Ничто. Некоторые рабы пытались перебраться назад, на скамьи посуше; другие, изнемогая, тянулись на цепях как могли, пока вода поднималась все выше и выше; у третьих виднелись одни лица – рты жадно всасывали воздух, глаза в ужасе рвались из орбит. И Ярви знал – есть еще одни, те, над кем сомкнулась черная гладь, кто, задержав дыхание на несколько лишних мгновений, безнадежно бьется со своими замками.

Он упал на четвереньки, в тошноте и головокружении, и начал рыться в окровавленном Тригговом платье, чтобы отыскать ключ, стараясь не глядеть в рассеченное лицо мертвеца, но глаз исподволь покосился на искаженные мукой черты, на сизое месиво внутри страшной раны. Подкатила рвота, Ярви сглотнул комок и снова закопался в одежде. Слух застил вой рабов в гибельной западне.

– Брось. – Над ним встал Ничто, куда выше ростом, чем представлялось Ярви, в руке свисал окропленный кровью меч.