Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход
Сержант взял листовки, козырнул, повернулся к своим и отдал распоряжения. Рослый костлявый солдат с грубыми чертами лица отправился за оружием, а двое, менее довольные, – за своими убитыми товарищами. Остальным сержант раздал речь Молотова, оставив одну себе.
Сержант не зря назначил для сбора оружия рослого, как видно отличающегося силой солдата. Этот костлявый здоровяк постепенно навьючил на себя больше десятка винтовок с непривычно загнутыми вниз рукоятками затворов, брезентовые сумки, ремни с плоскими штыками, малыми лопатками, патронными подсумками и кобурами пистолетов, ранцы с шинелями, противогазы и незнакомый Иванову ручной пулемет с коротким нижним магазином. Всю эту гору он небрежно свалил возле лейтенанта и даже не запыхался. Потом флегматично собрал оружие и вещи убитых, уже уложенных его товарищами в ряд на краю поля. Принесли на шинелях даже обугленные скрюченные останки двух солдат, сгоревших от собственных бутылок. Поляки затушили шинелями почти полностью выгоревшее обмундирование и положили их, еще дымящихся и тошнотворно воняющих горелым мясом, с самого краю.
Лейтенант Иванов, пересилив себя, для воспитания собственной мужественности, прошелся, внимательно всматриваясь, перед телами первых убитых его подчиненными чужих солдат. С большим трудом ему удалось сдержать рвотный позыв. Командовать стрельбой и стрелять самому из бронеавтомобиля – это одно, а видеть вблизи залитые еще не свернувшейся кровью тела, безжалостно иссеченные пулеметными очередями… Особенно эти, с краю: обугленные, с провалами вместо выкипевших от огня глаз, с кое-где кошмарно проступающими из черноты белыми костями и скрюченными остатками пальцев… Бр-р-р… Хотя почему это он должен переживать и чуть ли не каятся? Кого жалеть? Наоборот радоваться надо. Улыбаться аж до ушей и приплясывать от неописуемой радости. Если бы не рыжий Гурин (хорошо, что к себе в экипаж его перетащил) – на месте поляков лежали бы они, все два экипажа. Все черные, обугленные, с выкипевшими от жара глазами и скрюченными остатками пальцев… Вот такой вот Миролюбивый поход, однако получается.
– Прикажи сержанту, – сказал Иванов, закончив осмотр убитых, – собрать все солдатские книжки живых (и свою тоже) и отдать мне. (Никитин приказал) А сам займись трофеями. Из всех винтовок достань затворы и сложи в какой-нибудь ранец. Проверь содержимое остальных ранцев. Собери все пистолеты вместе с кобурами, но без ремней, боеприпасы, гранаты и штыки с ножнами. Ручной пулемет тоже заберем с собой. К нему должны быть запасные магазины и запас патронов. Не разбереешься сам – спроси сержанта. Потом обыщешь самих поляков. Личные вещи, фляжки и продовольствие не трогай. Только оружие и боеприпасы.
Никитин принялся разбирать и складывать трофеи, быстро освоившись, как извлекается из незнакомой маузеровской винтовки польского производства затвор. Вернувшийся усатый сержант протянул Иванову стопку солдатских документов. Иванов спрятал ее в командирскую сумку и жестом отослал поляка к своим.
– Товарищ командир, – выпрямился над трофеями хозяйственный Никитин и слегка замялся, – а разрешите четыре штыка, один пистолет и половину ручных гранат для нашего экипажа взять.
– Разрешаю, – улыбнулся Иванов. – Тогда уже и ранец с затворами к себе неси. А ручной пулемет со всеми магазинами и винтовочными патронами – к нам.
– А тут еще ракетница есть с ракетами…
– К нам. У вас в машине штатная имеется.
– Так, и у вас тоже.
– Я не понял? Кто у нас командир?
– Понял, товарищ командир: трофейную ракетницу – к вам. Сейчас поляков обыщу и отнесу.
Пока Никитин обыскивал поляков, Иванов на чистом обороте одной из листовок размашисто написал, слюнявя чернильный карандаш: «Забрал солдатские книжки у восьми сдавшихся в плен поляков, а также винтовочные затворы и прочее оружие. К-р бронеавтомобильного взвода л-т Иванов, 36-я легкотанковая бригада» и отдал сержанту.
– Скажи ему, – попросил Никитина, – чтобы эту записку он отдал советскому командиру, который возьмет их в плен.
Никитин перевел. Сержант кивнул, сложил записку и спрятал в нагрудный карман.
– Товарищ командир, – негромко, повернувшись к полякам спиной, – заговорил Никитин. – Я вот что подумал… А если, когда мы отправимся дальше, к этим вернуться те, которые из леса по нам стреляли вместе с их подпоручиком? Не думаете, что подпоручик, если остался жив, может им приказать снова атаковать наших, которые следом за нами двигаются?
– И что ты предлагаешь? С собой мы их взять не можем, с ними кого-то оставить – тоже. Расстрелять? Безоружных пленных? А что в Полевом уставе РККА говориться об отношении к сдавшимся в плен? (Никитин молчал). Напоминаю: «…к пленному врагу личный состав РККА великодушен и оказывает ему всяческую помощь, сохраняя его жизнь». Вспомнил? (Никитин кивнул). Спроси сержанта: что он будет делать, если после нашего отъезда сюда явится его подпоручик и прикажет опять воевать с Красной Армией? (Никитин спросил – сержант пожал плечами и промолчал). И все равно мы их расстреливать не будем. Передай сержанту, что я о них сообщу по рации следующим за нами войскам. Если они нарушат мой приказ (дожидаться плена на этом месте), то при следующем задержании их без всяких разговоров сразу расстреляют. Всех. Я лично за этим прослежу. Передай ему, что на неправильные приказы своего командира ссылаться нечего. Каждый солдат, да и просто человек, сам делает свой выбор: выполнить ему преступный приказ и убить другого человека, или отказаться выполнять такой приказ и быть наказанным, вплоть до расстрела, самому. (Никитин кое-как, помогая себе в трудных местах жестами, перевел).
– Он просит, на всякий случай, для защиты от подпоручика, вернуть ему его пистолет.
– Верни, – согласился Иванов. – Скажи, что я верю в его здравомыслие. По машинам.
Довольный польский сержант нацепил на себя обратно ремень с массивной черной кобурой пистолета ВИС-35, а Иванов и Никитин, нагруженные первыми трофеями, двинулись к своим броневикам. В спину им что-то прокричал сержант. Они обернулись. Сержант быстрым шагом приблизился и что-то негромко, чтобы не слышали его солдаты, запшекал.
– Он говорит, – перевел Никитин, – что он благодарен вам за оказанное доверие и хочет сообщить, что на железнодорожных путях возле местечка Мирогощи готовятся к отправке на запад несколько воинских эшелонов. Их засада должна была в какой-то мере задержать Советы и дать возможность эшелонам отъехать.
– Это уже интересно, – сказал Иванов. – Сколько там эшелонов? Сколько войск? Каких?
– Этого он точно не знает, – перевел Никитин. – Слышал, что эшелонов несколько. Разные части. Пехота, какие-то службы, тыловые подразделения. Воинское имущество. Продовольствие. Танков, артиллерии и кавалерии нет. Это точно.
– Почему он решил нам об этом рассказать?
– Он не хочет, чтобы продолжали гибнуть польские солдаты. Он верит речи пана Молотова и Красной Армии. И вам. Приказам своего подпоручика, если тот вернется, он подчиняться не станет. Его солдаты тоже.
– Впереди еще засады есть?
– Наверняка он не знает, но думает, что вряд ли.
Лейтенант открыл палетку и посмотрел на вставленную под прозрачный целлулоид карту. Протянул сержанту:
– Спроси, как нам лучше подъехать к этой Мирогоще и заблокировать эшелоны, чтобы заранее не привлекать внимание?
– Он говорит, – Никитин показал грязным пальцем на карте, – что эшелоны стоят вот здесь, перед пересечением шоссе и железной дороги. Если ехать по шоссе прямо до этого пересечения – нас заметят из эшелонов. Лучше заранее, вот здесь, свернуть налево и объехать. Вот так вот. Тогда мы незамеченные выскочим прямо перед выездом на переезд.
– Ясно. Поблагодари его от моего имени. И скажи, что он сделал правильный выбор. Польским солдатам хватит воевать. (Никитин перевел). Пошли. Расскажешь все Сердюку, – уже на ходу договаривал лейтенант Иванов. – Приказ: гнать машину вперед на максимальной скорости. В перестрелки, если они не мешают движению, не вступать. Остановиться у поворота перед Мирогощей, где показал поляк, и дождаться меня.
– Есть, гнать на полной, в перестрелки не вступать, остановиться перед поворотом у Мирогощи, дождаться вас, – повторил Никитин и они разошлись по своим бронемашинам.
Трофеи лейтенант отдал через дверцу довольному Голощапову. Ему же приказал передать в батальон информацию о польских эшелонах в Мирогоще, собирающихся на запад и свое решение их задержать. И снова быстрая езда с поднятыми для обдува бронезаслонками. Недолгая езда. Передний броневик, с выглядывающим из башни комэкипажем, уже замер перед дорожным знаком «Mirogoshcha», налево ответвлялась узкая проселочная дорога. Иванов приказал Кольке подъехать вплотную к Сердюку слева – Колька подъехал.
– Теперь первым двигаюсь я, – сказал отделенному Сердюку лейтенант Иванов. – Ты за мной метрах в десяти. Когда доедем до переезда, сворачиваем направо и едем вдоль полотна, если будет возможно – с двух сторон от железнодорожных колей. Я слева – ты справа. А дальше действуем по обстановке. Да, и флаги красные пока снимаем: нам лишнее внимание сейчас не к чему. Вперед.
3. Сигнальные ракеты.
К месту назначения добрались быстро, вначале выехали на прежнее шоссе, а там – и на сам переезд через двухколейную железную дорогу. По знаку Иванова броневики остановились. Лейтенант внимательно осмотрел в бинокль открывшуюся в нескольких сотнях метрах от них картину. Усатый сержант не обманул: левая колея, насколько хватало видимости, была занята составами. Скудно клубили темно-серым дымом готовые по команде поднять пары разогретые черные паровозы. Суетились вокруг вагонов солдаты в чужой форме и редкие гражданские. Что-то впопыхах грузили, куда-то спешили или просто стояли группами. Все, как в разворошенной муравьиной куче.
– Голощапов, – сказал лейтенант, – передавай в батальон: в Мирогоще действительно польские воинские эшелоны. Сколько именно – не вижу. Готовятся к отправке. Когда сообщишь – берешь сумку с трофейной ракетницей и потихоньку, не привлекая внимания, выбираешься из машины, подходишь к Сердюку и передаешь ему мой приказ. Первое, его Никитин, взяв штатную ракетницу, присоединяется к тебе. Вы с ним потихоньку забираетесь прямо здесь в посадку по разные стороны от железной дороги (ты влево, он вправо), отходите назад за переезд и затаиваетесь. Ракеты заряжаете красные. И внимательно следите за небом над эшелонами. Когда увидите мою красную ракету – пускаете вверх из-за деревьев, не высовываясь, свои. И по посадке бегом обратно к машинам. Постарайтесь обойтись без стрельбы. Если начнется бой – действуйте по обстановке. Наши танки на подходе. Когда доберетесь до уровня броневиков – с разницей в пять минут (сперва ты, потом Никитин, неспешным шагом, вроде отходили облегчиться, возвращаетесь в машины). Второе, передашь Сердюку. Пушку зарядить осколочным без колпачка и двигаться параллельно мне справа от путей. Взять на прицел солдат справа от эшелона. Остановиться вместе со мной. Иди.
Посерьезневший Голощапов кратко повторил приказ, отстучал по рации в батальон (голосовая связь уже не дотягивала) сообщение Иванова; закончив, нацепил слева на пояс трофейную брезентовую сумку с ракетницей и сигнальными ракетами и выбрался через свою боковую дверцу наружу. Пригнувшись, подбежал ко второму броневику. Через время к нему присоединился Никитин. Пулеметчики немного пообщались друг с другом и разбежались в посадки по разные стороны от путей. Иванов снова установил над своим броневиком небольшой красный флаг – тоже самое повторил Сердюк.
– Гурин, вперед, – приказал Иванов. – Медленно. На второй.
Броневик Сердюка тронулся параллельно командирскому справа от железнодорожных путей. Они неотвратимо и уверенно приближались к эшелону. Их, наконец, заметили. Снующие вокруг первого эшелона поляки остановились, но за оружие хвататься не спешили. Они молча стояли кто с винтовками за плечами, кто без, в своих непривычных фуражках с угловатыми тульями или пилотках и смотрели на спокойно приближающиеся к ним с запада советские броневики под красными флагами. Не доезжая полсотни метров до ближайшего слабо пыхающего серым дымом сверху и белым паром снизу паровоза, Иванов приказал остановиться. По другую сторону путей стал броневик Сердюка.
– Попробую взять панов поляков на понт, – сказал Иванов экипажу. – На мою красную ракету не обращайте внимания. На ракеты Голощапова и Никитина тоже. Этот салют будет дан исключительно для поляков. Минько, меняешь в стволе осколочный на бронебойный и наводишь на котел паровоза, если я снимаю шлемофон, или паровоз трогается, или меня подстрелят – лупишь. Три бронебойных по паровозу – чтобы уже наверняка, Потом осколочными с колпачком по вагонам. Дальше – на свое усмотрение. При необходимости – картечью. И приказываешь Гурину отступать задним ходом до переезда. Близко к машине никого не подпускать.
– Товарищ командир, – вмешался Колька, – бензин скоро кончится, его уже немного осталось. Если мотор долго на холостом ходу работать будет – скоро последние капли высосет.
– Понял. Мотор заглуши. Запустишь в случае начала стрельбы.
Иванов застегнул под горло комбинезон, чтобы полностью скрыть лейтенантские петлицы, прицепил на ремень громоздкую брезентовую сумку со штатной ракетницей и патронами к ней, не спеша на виду у поляков вылез из башни и спустился на землю. Медленно подошел, перешагивая через рельсы, к машине Сердюка и тихо сказал ему, по пояс выглядывающему из башни:
– Василий, мотор заглуши – бензина и у тебя, должно быть, осталось мало. Запустишь только в случае боя. На красные ракеты не реагировать. Если я сниму шлемофон, или паровоз тронется, или в меня пальнут – огонь. Если возле эшелона никого не будет – бьешь по первому вагону. При кучном приближении противника – картечь. Все это передай экипажу, а сам выходи – со мной пойдешь. Старшим машины оставишь башенного стрелка. Свой комбинезон застегни до верха – петлицы спрятать. Для поляков ты будешь лейтенантом, командиром бронеавтомобильного взвода. Я для них – майор, командир батальона. Ведем себя с ярко выраженным чувством собственного достоинства. За нами вся мощь Красной Армии. Говорю только я. Ты со значительным выражением лица помалкиваешь. Все ясно?
– Так точно. Ясно, товарищ майор.
Сердюк передал своему оставшемуся экипажу услышанные инструкции и спустился к командиру. Они твердым уверенным шагом, расправив плечи и гордо задрав подбородки, зашагали по утоптанному гравию вдоль железнодорожной колеи в сторону поляков, сгрудившихся возле без остановки фыркающего клубами дыма и пара черного паровоза. Из толпы чужих мундиров вперед выдвинулось несколько человек со звездочками на погонах.
– Майор Иванов, – вальяжно, как убеленный сединами командарм безусым новобранцам, отдал честь лейтенант Иванов, подойдя к полякам метров на пять, – командир передового батальона Красной Армии. Кто-нибудь разговаривает по-русски?
– Поручик Юзефович, – вышел вперед и козырнул двумя пальцами чернявый офицер в фуражке с мятой угловатой тульей.
– Кто вами командует? – спросил Иванов, свысока, задрав подбородок повыше, оглядывая столпившихся за поручиком офицеров с большим количеством звездочек на погонах.
– Пан полковник Збируг.
– Позовите. Я буду разговаривать только с ним.
– Но пан полковник занят. Он руководит погрузкой.
– Если я прикажу открыть орудийный огонь – пану полковнику придется руководить разгрузкой. Даю десять минут на приход пана полковника. Потом… Сами понимаете, пан поручик, что будет потом. Известите пана полковника. Время пошло, – Иванов демонстративно оттянул грязный манжет комбинезона на запястье и взглянул на часы. Поручик вернулся к своим сослуживцам и они возбужденно запшекали. Некоторые слова, похожие на украинские, Иванов понимал – большинство нет. Один из молодых офицеров повернулся и побежал в гущу солдат вдоль состава. Несколько звездно-погончатых поляков вместе с переводчиком приблизились к красным командирам.
– На каком основании, вы ставите нам условия, – перевел поручик Юзефович вопрос белобрысого худощавого офицера с тремя звездочками на каждом погоне.
– На праве сильного и на основании приказа своего командования, – нехотя, как маленькому, – разъяснил Иванов. – Почитайте вместе с панами офицерами, пока мы ждем вашего пана полковника. (Он неспешно достал из планшета и вручил переводчику стопку листовок). Вам все станет понятно. И что. И почему. И на каком таком основании.
Чернявый поручик перевел ответ грозного красного командира, пробежал глазами речь Молотова, повернулся к своим и раздал листовки. Пока паны поляки вникали в речь советского наркома и переговаривались между собой, вернулся запыхавшийся молоденький офицерик, бегавший, как надеялся Иванов, к пану полковнику.
– Пан полковник сейчас подойдет, – перевел поручик. Иванов медленно глянул на часы (прошло уже больше пяти минут) и важно кивнул головой:
– Ладно, я еще подожду. Не заставлять же мне вашего командира, как его молодого офицера, бегом бежать. Это было бы выглядело недостойно перед его личным составом. Лишь бы из моих бойцов кто-нибудь случайно не сорвался и не открыл по вам огонь раньше времени.
Еще через несколько минут сгрудившиеся за польскими офицерами солдаты расступились и пропустили вперед невысокого седоусого тщательно выбритого лощеного военного с тремя полосками на трехзвездочных погонах.
– Полковник Збируг, – перевел поручик козырнувшего лощеного офицера.
– Майор Иванов, – отдал честь сам себя повысивший лейтенант. – Командир передового танкового батальона легкотанковой бригады Красной Армии.
– Что вы здесь делаете?
– Жду разоружения подчиняющихся вам войск. Временного разоружения.
– У меня приказ моего командования, – сдвинул брови полковник, – погрузиться в эшелоны и следовать в западном направлении.
– К сожалению для вашего командования, – спокойно отмел польский приказ Иванов, – это исключено. Вы останетесь здесь, освободите вагоны и сложите оружие.
– Вы с двумя вашими бронемашинами собираетесь меня к этому принудить?
– Ну, – улыбнулся Иванов, которому совсем не хотелось улыбаться: за спиной польских офицеров собиралось все больше вооруженных солдат, некоторые держали винтовки уже не за спиной, а в руках, – почему же только с двумя бронеавтомобилями? Вы, пан полковник, очевидно, недостаточно осведомлены о штатном составе танкового батальона Красной Армии. Под моим началом полсотни танков и полтора десятка бронеавтомобилей. И это только из бронетехники. Те два, которые у меня за спиной (он ткнул за спину оттопыренным от кулака большим пальцем) – всего лишь мой почетный эскорт. Согласитесь, не пешком же мне было к вам идти? Остальные в засаде. Попробуете тронуться – мы откроем огонь.
Полковник недоверчиво покачал холеной седой головой. Иванов опять улыбнулся, пожал плечами и открыл висящую на боку брезентовую сумку со штатной ракетницей ОСП-30. Не спеша достал сигнальное оружие, внешне похожее на смит-вессоновский, еще царский, револьвер; нажав на защелку внизу, откинул толстый короткий ствол; в карманчике сумки выбрал латунный патрон с красной звездкой и вставил его в граненый патронник; закрыл ствол; взвел курок (поляки, как завороженные, молча, следили за его неспешными манипуляциями); уверенно поднял руку вверх и нажал на спусковой крючок. Негромкий хлопок выстрела – сильная отдача в ладонь – бело-дымная быстро тающая на легком ветру полоса на светло-голубом фоне неба и маленький красный распустившийся цветок в конце траектории. Буквально через пару секунд вслед за этим цветком почти синхронно распустились еще два его собрата сзади, в районе переезда. Их быстро тающие дымные стебли произрастали из посадок по обе стороны от железной дороги. Польские офицеры молчали, разглядывая нерадостный для них фейерверк. Иванов, опять откинув короткий толстый ствол, вытащил и выбросил под ноги горячую латунную гильзу; по-прежнему не торопясь спрятал ракетницу и безмятежно уставился в переносицу пану полковнику.
– А еще, как вы пан полковник можете заметить, у меня есть рация, – Иванов мотнул головой в сторону своего броневика, с торчащим вверх длинным штырем антенны. – И не одна. Я уже связался со своим штабом и доложил о вас. При условном сигнале, сюда в очень короткое время прилетят пикирующие бомбардировщики и от ваших эшелонов, боюсь, вообще мало что останется. Оно вам надо? И вот еще, – Иванов достал из планшета речь Молотова и протянул полковнику, – прежде чем продолжим разговор, – пожалуйста, ознакомьтесь. (Полковник внимательно прочел).
– Мне нужно посоветоваться, – холеный полковник не очень вежливо повернулся и прошел за расступившиеся спины своих подчиненных. Поляки снова сомкнулись, угрожающе поглядывая на двух советских командиров, но ближе не подходили.
– Ну, что, Василий, – сказал тихонько Иванов Сердюку, – я думаю, нам тоже надо отойти к машинам. Не стоять же здесь столбами пока его, как говорят поляки, «мосць» советуется. Пошли. Заодно и подкрепиться пора – уже давно время обеда прошло. Не знаю, как у тебя, а у меня кишки чуть ли не верещат от голода; я даже боялся, чтобы паны это неприличие не услышали.
– Подкрепиться – это я всегда с удовольствием, – обрадовался отходу под защиту брони Сердюк.
– Пан поручик, – уже громче обратился Иванов к чернявому переводчику, – когда пану полковнику будет, что нам сказать, просто помашите вот с этого места своей фуражкой. Ближе к броневикам не подходите и своим передайте. Во избежание, так сказать… Ну, сами понимаете. Пулеметчик у меня нервный, еще, не дай бог, примет ваше приближение за нападение. Честь имею. Да, и к месту танковой засады, – Иванов мотнул головой назад в сторону своих затаившихся «ракетчиков» не надо подходить по тем же самым причинам.
Они козырнули и, стараясь идти гордо и уверенно, вернулись к броневикам. Уже возле своей машины Иванов решил добавить линий штришок к «танковой засаде»: опять достал ракетницу, зарядил на этот раз зеленой звездкой и выстрелил назад в сторону переезда, якобы подавая какой-то сигнал. Время работало на них. Танковый батальон их комбата майора Персова, как они надеялись, приближался, хотя и не так быстро, как им хотелось. Пока можно было действительно перекусить: голодные животы уже вовсю играли бравурные марши. Пан полковник советовался долго – экипаж лейтенанта Иванова успел по очереди подкрепиться сухпайком и ознакомиться с отобранными у поляков трофеями. Лейтенант разрешил каждому взять в личное пользование по плоскому штыку в металлических ножнах, один отложили для еще не вернувшегося Голощапова.
Колька обрадовался и сразу нацепил стальные ножны на ремень с левой стороны. Лезвие было толстым – полсантиметра – с широкими закругленными долами и плохо заточенным. Хлеб таким резать, наверное, будет неудобно, разве что, консервы открывать. Но, вообще-то, вещь полезная и солидная. Сразу видно – трофей. И в ближнем бою, если, не дай бог, придется, – сгодится. Четырехгранный игольчатый штык от мосинской винтовки смотрится попроще (или привычнее?), хотя, говорят, в рукопашной с ним сражаться удобнее, и раны от него более опасные: края не закрываются.
Иванов тем временем ознакомился с уже снаряженными запалами польскими гранатами в брезентовых сумках. Они были меньше размером, чем привычные советские РГД-33 бутылочной формы и, похоже, гораздо проще в обращении. Еще в училище Иванов вместе с РГД-33 вскользь познакомился с бывшими французскими гранатами, оставшимися в Красной Армии в ограниченном количестве после Империалистической войны. Использовать их было легче: разогнул усики чеки, выдернул кольцо и держи, сколько хочешь в руке, прижимая рычаг, блокирующий ударник; нужно будет – бросаешь в цель, а пройдет в броске необходимость – можно чеку и обратно вставить. То ли дело штатная РГД-33: потяни ручку гранаты туда, поверни корпус сюда, открой красный глазок там, поверни сям; опусти внутрь запал и собери всю конструкцию обратно; без замаха граната не взрывается (то есть, в случае нужды, себя вместе с врагами ей подорвать трудновато будет); красноармейцы, особенно деревенские, плохо запоминают этапы подготовки и самого броска. Сложная граната. И, наверное, (хотя это и вообще не дело лейтенанта Иванова) в производстве недешевая.
А польские трофеи очень напоминали старые простые французские: те же яйцеобразные небольшие корпуса (у одних – чугунные глубоко рифленые, у других – гладкие стальные); запалы с кольцом чеки и рычагом под ладонь. Выдернул чеку за кольцо, прижав рычаг, и бросай себе во врага спокойно. Думать особо и не надо.
С трофейным ручным пулеметом Иванов высунулся разбираться на верх башни под прикрытием откинутого вертикально полукруглого люка. Массивный, с толстым ребристым стволом для лучшего теплообмена, правда, легче советского дегтярева, особенно, пехотного варианта. Их, стоящая в броневике танковая разновидность вместе с диском тоже тяжелее будет. А ну-ка, что за клеймо на нем возле прицела? «7.92 mm rkm Browning wz. 1928 Warszawa». Ага. Тут даже переводчик не нужен: калибр 7,92 (как у немецкого маузера) Браунинг Варшава. Ясно. А это что за кнопка в скобе спускового крючка? Защелка магазина. Нажимаем, достаем. Магазин короткий двухрядный. Патронов на двадцать, не больше. Быстро расходуется – часто менять придется. У наших ДП, не говоря уже о танковых ДТ, емкость гораздо больше. Слева рукоятка явно для перезарядки. Оттягиваем назад – не тянется. Чуть ниже – переключатель с тремя положениями на три буквы «Р С В». Похоже на предохранитель и переводчик с одиночного на автоматический огонь. Стоит на «В». Переводим на «С». Теперь затвор оттягивается. Ничего сложного. Патронник пуст. Нажимаем на спусковой крючок, направив дуло вверх, – металлический холостой лязг.