Колдунья из Треугольного переулка

Наконец, закончив осмотр, доктор Капилло обвел глазами всех присутствующих и затем с удовлетворением вынес свой вердикт:

– Патологически здорова. И, поймав испуганный взгляд жены, поспешил пояснить:

– То есть, абсолютно, неправдоподобно здорова. И, подхватив Маню на руки, он закружился с ней по комнате, как делал это в ее раннем детстве.

– Это действительно она, наша Маня! – радостно приговаривал он, – чудны дела Твои, Господи!

А Маня смеялась и, как когда-то в детстве, повторяла:

– Ой, боюсь, боюсь!

– Папа, – опять решительно вмешался Леня, – а ты не хочешь у нашей Мани узнать, откуда она взялась?

– Действительно, – остановился доктор и, опустив Маню на пол, внимательно посмотрел на нее. – Где ты была все это время, девочка моя?

Маня постаралась сделать честное лицо, хотя на душе у нее скребли кошки. Если бы кто-то знал, как ей не хотелось обманывать близких ей людей! Но что делать, правду она тоже сказать не могла.

– Понимаете, – загадочно опустила она глаза, – моя память кончается моментом, когда я вышла во двор вешать белье, а начинается сегодняшним утром, когда я оказалась во дворе господ Картамышевых.

– Кого-кого? – удивленно переглянулись между собой все присутствующие, – Картамышевых?

– Ну, да, – невозмутимо кивнула она головой и уточнила:

– У тех Картамышевых, у которых мы были с вами в гостях, Аркадий Константинович, помните?

– Манечка, – скорбно поджала губы Анна, – Александр Константинович Картамышев твой родной дядя и брат твоего отца Николая Картамышева.

– Ой… – изумленно прикрыла рот рукой Маня и, помолчав, прошептала:

– Так значит, портрет, который висит у них в библиотеке – это портрет моего отца?

Все утвердительно закивали головой. В комнате воцарилось неловкое и скорбное молчание.

В этот самый момент, дверь комнаты уже в который раз распахнулась, и на пороге появился высокий плотный мужчина. Он был уже давно не молод, но назвать его стариком язык не поворачивался. Гордо посаженная голова, властный взгляд и молодцевато расправленные плечи выдавали в нем пусть уже не молодого, но еще полного сил и здоровья человека. Маня резко почувствовала, как с появлением незнакомца в комнату проникла мощная энергия. Молча оглядев всех присутствующих, он остановил свой взгляд на Мане. Йосифу Гуровичу не объяснили причину его срочного вызова к дочери, и он никак не мог ожидать увидеть здесь свою внучку, которую никогда не видел и, тем не менее, он не отрывал от незнакомой девочки своего взгляда. Маня почувствовала, как от человека по направлению к ней двинулась теплая волна, и мягко обволакивая ее тело, растворила накопившееся в ней страхи и тревоги. Она подошла к незнакомцу и, ни слова говоря, обняла его за талию, доверчиво прижавшись к нему щекой.

– Это она? – молча, одними глазами, спросил Йосиф Гурович свою дочь.

– Она, – так же, без слов, ответила Анна. Банкир поднял лицо девочки, и какое-то мгновение жадно вглядывался в ее лицо.

– Ну, здравствуй, внучка, – серьезно произнес он.

– Здравствуй, дедушка, – так же просто ответила Маня, – я так долго тебя ждала, что думала – что уже не дождусь.

При виде этой трогательной сцены все присутствующие растерянно молчали и только вытирали глаза.

– Папочка, – нарушила, наконец, молчание Анна, – ты не смог бы дать нам с дочкой свой экипаж, нам нужно срочно съездить в город за покупками.

Мужчина секунду-другую молчал, затем, справившись со своей растерянностью, ответил:

– С удовольствием, – и Маня отметила, что голос ее новообретенного родственника находится в полном соответствии со всем остальным его обликом: мягкий, глубокий и очень волевой. – Но при одном условии, – твердо добавил он, – я еду с вами.

– Но, папа, мы ведь поедем в дамский магазин, – попробовала возразить женщина.

– Вот именно поэтому. Кто, как не мужчина сможет оценить ваши покупки? Да вам для этого просто необходим мужской взгляд.

– Тогда и я еду, – вмешался фельдшер. – Чем мой мужской взгляд хуже, чем у Йосифа?

– И я, и я! – закричал Леня. – У меня тоже очень хороший мужской взгляд!

– Стоп! – подняла руку Анна. – Папа и дядя Яков пусть, так уж и быть, едут. А ты, Ленечка, должен будешь остаться дома, – строго взглянула она на юношу.

– Ну вот, – обиделся тот, – я что, хуже всех?

– Ты лучше всех, – с любовью взглянула на него Анна и ласково провела рукой по непослушным вихрам юноши, – и именно поэтому ты и должен остаться. Мы сегодня устроим во дворе для наших соседей праздник в честь Маниного возвращения, и кто, кроме тебя, проследит, чтоб все было, как надо? Надо оповестить всех соседей, проследить, чтобы накрыли стол под грушей, все приготовить, – только ты с этим и справишься!

– Ладно, мама, – неохотно согласился Леня, – с праздником ты хорошо придумала и я, конечно, выполню все твои поручения, но так ведь тоже нечестно, – сделал он недовольную мину, – я с Маней даже поговорить не успел нормально.

И, подхватив девочку на руки, он подбросил ее вверх.

– Я тебя что – теперь все время должен на руках таскать? – крепко обнимая ее, спросил он, – ты чего такая маленькая?

– Да кто тебя просит меня таскать? – шутливо треснула его по затылку Маня. – А ну, поставь меня назад!

Джульетта, до сих пор незаметно лежащая в углу, вскочила и всем своим мощным торсом налетела на Леню, едва не сбив того с ног.

– О! – воскликнул юноша, ничуть не испугавшись, – еще один призрак объявился! – Место, Джульетта, – успокоила Маня рассердившуюся собаку, – не бойся, никто меня здесь не обидит.

Странное чувство охватило Маню, когда она оказалась в объятиях Лени. Что-то новое почувствовала она при этом, что-то, чего ранее никогда не было. От близости юноши она испытала непонятное чувство то ли смущения, то ли неловкости. И в то же время ей хотелось обхватить своего детского друга двумя руками и застыть в его объятиях. «Какой же он стал все-таки красивый!» – мелькнула у нее мысль. У Лени же никаких таких чувств не было и в помине. Он шутливо тряс подружку, тискал ее и подбрасывал вверх, не обращая никакого внимания на мрачно следящую за ним Джульетту.

– Как же еще с тобой можно разговаривать, если ты от горшка два вершка? Ты вообще расти собираешься, или так маленькой и останешься? – дразнил он ее. – И вообще, – опустив, наконец, Маню на пол, вернулся он к старой теме, – с какой такой стати ты оказалась во дворе Картамышевых? Ты ведь была там всего один раз в своей жизни!

– Я не помню, Ленчик, – пожала плечами Маня, – я ведь уже рассказывала.

– Странно все-таки это и о-очень непонятно…, – недоверчиво покачал головой юноша.

– Господа, – внушительно сказал доктор, – должен предупредить всех присутствующих, и особенно тебя, Леонид, – строго посмотрел он на сына, – чтобы никто не вздумал волновать девочку никакими расспросами, это может ухудшить ее состояние. Со временем все прояснится, но сейчас прошу всех воздержаться от любых вопросов, это понятно?

– Понятно, – неохотно ответил за всех Леня, – что ж тут непонятного. Нельзя так нельзя.

– Папа, берите Маню, и садитесь все в карету, – велела Анна, – а я пока схожу на кухню, сделаю необходимые распоряжения к сегодняшнему обеду и тут же спущусь к вам. Ах, Аркадий, – обернулась она к мужу, – я так счастлива!

– Я рад за тебя, дорогая, – нежно ответил доктор, обнимая жену, и Маня увидела, как вспыхнули глаза матери, и поняла, что ее замужество вовсе не было вынужденной мерой, как она сама хотела это представить, и что с доктором их связывает настоящее чувство. К своему стыду, она ощутила при этом не радость, а досаду, и очень расстроилась по этому поводу. «Радоваться должна за мать, а не злиться» – пристыдила она себя. Джульетта подошла к ней и молча ткнулась носом в ее колено, вид у нее был отнюдь не веселый.

– Джульетта, тебе придется остаться дома и ждать меня, – погладила ее Маня, – не грусти, – и заглянув в глаза своей четвероногой подруги, она увидела, что они полны слез. – Ох, – вздохнула с тяжелым сердцем девочка, – не приживется Джулька здесь. Виновата я, оторвала собаку и от дома и от родных.

– Давайте, я сбегаю к Вагнерам, – предложил Леня, – и предупрежу их, что Джульетта вернулась, может, она хоть их узнает. Маня промолчала. Не могла же она сказать, что нельзя узнать тех, кого не знаешь. У подъезда их ждала красивая карета и девочка с удивлением спросила у Гуровича:

– Дедушка, у тебя есть свой собственный экипаж?

– Так ведь твой дед – денежный мешок, – неодобрительно хмыкнул фельдшер, важно усаживаясь в карету, – ты что, не знала?

– Откуда же мне знать, – пожала плечами девочка.

– Дядя Яков, ну, почему мешок? – послышался голос Анны. Маня видела, как из дома вышла элегантно одетая женщина, но не сразу узнала в ней свою мать. – Папа просто удачливый финансист, – вступилась она за отца и бросила укоризненный взгляд на фельдшера.

– Так что, куда мы едем? – спросил дочь Йосиф Гурович, когда все расселись. – К Томазини?[24]

– Конечно же, нет, папа, – снисходительно улыбнулась та, – ты совсем отстал от жизни, ведь мадам Томазини уже почти полгода, как уехала во Францию.

– Боже, – шутливо закатил глаза банкир, – я этого не переживу!

– А кто такая Томазини? – поинтересовалась Маня.

– О, это одна из самых известных модисток России, – восторженно сообщила Анна. – Представь, к ней в Одессу за туалетами приезжали дамы высшего света из самого Петербурга! Ты знаешь, детка, – увлеченно стала рассказывать она, – с того времени, как ты исчезла, мода у нас стала совсем другая. Раньше дамы носили какие платья? – спросила она и стала показывать на себе:

– Облегающие, с круглым декольте, завышенной талией, пышными рукавами и юбками до пола. А сейчас линия талии вернулась на прежнее место, юбка перестала прикрывать щиколотки, а широкие рукава сужаются к кисти, поняла?

– Мама, – удивленно взглянула на нее Маня, – ты стала интересоваться туалетами?

– Noblesse oblige[25], – после некоторого замешательства ответила Анна и с достоинством добавила:

– Чтобы не скомпрометировать своего мужа, супруга главного городского врача обязана следить за своим внешним видом.

– Какие это все глупости! – недовольно проворчал Яков, – выше талии, ниже талии, какая разница?

– Так куда мы все-таки едем, дамы? – вмешался Гурович.

– Мы едем, – торжественно сообщила Анна, – к мадам Страц. У нее есть отдел готовых платьев, и я очень надеюсь, что там мы сможем подобрать Мане что-нибудь стоящее на первое время. Ты же видишь, что ребенку не в чем ходить, – озабоченно добавила она.

– А можно, мы проедем по Дерибасовской? – нерешительно попросила Маня, – я так соскучилась по этой улице.

– По Дерибасовской, так по Дерибасовской, – согласно кивнул головой Гурович, – насколько я знаю, салон твоей мадам Страц, – обернулся он к дочери, – находится в Пале-Рояле? Значит, нам по дороге. Давай, милый, сворачивай на Дерибасовскую, – велел он кучеру.

– Дедушка, – заинтересованно взглянула Маня на Гуровича,– а как тебе удалось стать… э… удачливым финансистом, – вспомнила она.

– Благодаря герцогу Ришелье, – уважительно ответил банкир. – Получилось так, что наши взгляды на развитие Одессы неожиданно пересеклись, и он поддержал мою идею о развитии в Южной России торгового кредита. Мне удалось его убедить, что без экспортно-импортных операций развитие Одессы невозможно, и предложил ему поддержать в Одессе создание кредитных заведений. Я даже, – с гордостью добавил он, – за свои заслуги получил чин коллежского асессора с правом дворянства! Который, кстати, распространяется и на мое потомство, – значительно взглянул он на внучку, – так что, моя дорогая, ты теперь тоже дворянка.

– Ну, предположим, она и без тебя дворянка, – заметил Яков, – по своему отцу.

– Ну, а теперь и по матери тоже, – с достоинством ответил ему банкир. Вскоре они выехали на Преображенскую, слева от которой начиналась Дерибасовская. Нужно сказать, что в те времена Дерибасовская, или как ее часто называли тогда просто Рибасовская, не была главной улицей города.

Это место было занято Александровским проспектом**, который и сейчас остаётся самой широкой улицей центра Одессы. Но с этой улицей было связано так много приятных воспоминаний ее детства, что для Мани она была самой лучшей, и именно ее она вспоминала чаще всего, мечтая о том, как когда-нибудь вернется в свой родной город.

Едва они обогнули Городской Сад, как Маня изумленно всплеснула руками.

– Ой, а где же мост?!

Когда-то в районе Греческой площади начинался овраг, который, прорезая улицу Дерибасовскую, спускался к гавани. Через него был переброшен мост, и дорогу под мостом, которая вела к порту, называли Гаванной от слова «гавань». По мере застройки этого района домами, овраг засыпали, и поверх него от Малого переулка до Дерибасовской, образовалась улица, которая до сих пор сохранила свое старое название Гаванная.

– Нет больше твоего моста, – ответил внучке Гурович, – как и большинство других мостов в Одессе его засыпали. Сейчас здесь улица, правда, совсем маленькая, по нечетной стороне она занимает всего один квартал, а по четной – два.

– Кстати, дочка, – заметила Анна, – этот мост твой ровесник, он был построен в 1812 году по проекту архитектора Франца Фраполли. Того самого, который руководил строительством и нашей больницы[26].

– Неужели? – удивилась Маня, – сколько перемен…., – тихо заметила она, – сейчас Одессу прямо не узнать.

Салон мадам Страц, именуемый «Европейский базар», располагался в Пале-Рояле, который с поистине королевским, оправдывая свое название**, размахом торговал самыми изысканными вещами. На дверях салона Маня увидела надпись:

Примечания