– Я не понимаю? Прошу вас, объясните! – я умоляюще смотрела в мутные серые глаза, кучера. Он смотрел в мои глаза, и в нём дрогнула струна жалости ко мне. Рассказал он о том, почему все слуги немые. Немые для того, чтобы не рассказали ничего другим жителям об безжалостных экспериментах над людьми, а кто был очень разговорчив, но нуждался в работе, насильно были лишены языков. Говорили, что сам Штейн вырезал языки у слуг. Поэтому местные жители и обходят его особняк стороной.
Кучер мало знал о планах его хозяев и Штейна, но из некоторых случайно услышанных фраз понял, что они готовятся к возрождению, того, чего в природе быть не должно. Это то, что поможет им что-то открыть. Поэтому Огюст фон Штейн и занимался экспериментами. Пытался найти идеальную формулу.
– Надеюсь, вы не пили ничего из его настоек. Знали бы вы, как он убивал ими целые деревни.
Я не помню, что было дальше. От страха я полностью потерялась в своих мыслях и планах. Кучер подвёл меня к колоде с водой и привёл в чувства. До меня только тогда дошло, что всё было ложью. Меня просто убивают. Я попросила помощи у кучера. Он колебался, если он поможет мне, то и ему не сдобровать. В итоге он согласился, и мы договорились поздним вечером уехать. Взамен я пообещала ему защиту и кров.
Но сбежать мы не смогли. Каким-то образом немые слуги донесли о разговоре Огюсту и меня силой приволокли к нему в кабинет. Я ошибалась, говоря, что это кабинет, это был дом в доме. При входе перед тобой открывался целый павильон, который уходил вглубь, под дом. Большое количество свеч источали удушающий аромат гари, а освещали они поистине ужасную лабораторию. Везде лежали медицинские инструменты, записи, стояли растворы с мутной жидкостью. Меня приковали к железному креслу, напротив его гостей, а рядом со мной лежал кучер, его голова была пробита.
– Ты не покорная, совсем. Твой отец обещал, что с тобой проблем не будет, – Огюст выплёвывал свои слова прямо мне в лицо, – и что теперь, мне пришлось убить, как бы вы сказали, невинного. Но без жертв никак, возможно, благодаря тебе их больше будет. Благодаря тебе, благодаря науке, а не религии я смогу переубедить этих господ,– он обвёл всех гостей рукой,– что Химера- это дело науки я первый выпущу её на свободу, а не твой отец. То, что ты пила, было эмульсией кровей животных, с различными реактивами, для пущей реакции. А теперь дамы и господа – он обращался к гостям- мы заставим проявиться Химеру.
Он сделал мне укол, и после я ничего не помню, очнулась я на этом же железном стуле. Уже с таким лицом. Кучер всё так же рядом. Я горько заплакала. Куда я попала? За что мне это? Жаль было кучера, ведь его убили из-за меня. В лаборатории никого не было, и я дала волю слезам.
Позже сквозь плач я услышала, шорох. Кучер оказался жив, но очень слаб. Я просила у него прощения, но он лишь отмахивался, развязал мне руки и положил в ладонь мешочек с эти красным песком:
– Это кирпичная стружка, она зло не пропускает. Мне уже поздно, а ты ещё можешь бежать.
Я же решила его не оставлять и потащила его на себе. Но как обычно бывает, в этот самый миг приходит Огюст:
– Куда ты собралась, мы не закончили.
Я развернулась с кучером, и мы побежали вглубь лаборатории, Огюст и его друзья за нами.
– Рассыпь по кругу стружку, – скомандовал кучер. Я сделала всё так, как он сказал. Единомышленники Огюста остановились – они не могли пройти сквозь насыпь, а Огюст мог, ведь он был человеком.
– Я всё же доведу дело до конца. Ты не помешаешь нам перевернуть мир и стать его хозяевами! – И взяв ещё один шприц со стола, направился ко мне. Не помню, что я взяла. Может это был какой- то альманах или его ужасные записи экспериментов. Не важно, я должна была чем-то защищаться. Я уронила свечи, и всё вокруг принялось заниматься огнём. Становилось жарко, я так с кучером и оставалась в защите кирпичной стружки.
Огюст не был медлительным, он резко нырнул вперёд, но вместо меня проткнул кучера. С минуту мы были все втроём ошарашены произошедшим. Огюст тем, что потратил последние капли своей кошмарной эмульсии на другого человека; я не ожидала, что кучер прикроет меня, ведь он был так слаб; с самим кучером происходило что- то не понятное. Он покраснел, вены его вздулись, глаза стали полностью чёрными. Через секунду он вспыхнул алым пламенем, как дьявол. Стал ещё выше и сильнее, и уже ничего не осталось от него прежнего. Я и Огюст смотрели на него и не верили своим глазам. Это промедление стоило Огюсту жизни. Теперь не кучер, а красный демон схватил его за шею, поднял над собой и содрал с него кожу. Кровь была везде, как и огонь. Вскоре демон повернулся и ко мне, но лишь долго смотрел мне в глаза. Потом стал выходить из круга, ведь теперь он есть зло.
Огонь пылал совсем рядом со мной, а демон- кучер стоял и промолвил всего несколько слов- Да будут Непокорные в огне. Его забрали те нелюди. И больше я их не видела.
Я похоронила своего якобы мужа, получила богатое наследство и почти сразу выехала к вам. По дороге до меня дошло, что масонство здесь не причём…
– Да, это так. Это лишь вуаль, прикрывающая истинную правду. – промолвила цыганка. Потом раздался дикий крик.
10 глава
Раздался дикий крик, который разнося по всей усадьбе. Он был смешан с ужасным шелестом огромных кожистых крыльев. Что-то билось о потолок большой залы. Это что- то истерически верещало и рокотало. Ужас отражался на всех наших лицах.
За всё это время я не вспомнила, что внутри меня билась Глаша, и я о ней не рассказала бабушке Агафье.
Выйдя из коридора, мы сразу заметили, что что-то летало по зале и кого-то за собой таскало. “Мой дом- моя крепость”– дабы не боятся, говорила я чуть шёпотом. Когда всё же мы зашли в залу, то нашим взорам открылось ужасное чудовище. Из себя оно представляло получеловека и полулетучею мышь. Голое, с руками- крыльями, с когтями на руках и ногах. Оно билось о потолок и кричало от того, что не может найти выход. А своими лапами – ногами оно держало матушку, которая верещала не хуже него.
Когда чудище увидело нас, то забилось в угол наверху и продолжало в своих тесках держать маму. Оно шипело на нас и скалилось. Что предпринимать в такой ситуации? Самое разумное, что мы решили сделать, это кидать в него всю кухонную утварь, что попадалась нам под руки. В него летели тарелки, ножи, вилки, ложки, но его это мало интересовало. Чудовище продолжало биться о стены, дабы высвободиться. Матушка продолжала кричать, но биться больше не могла, она обвисла в его захвате и только издавала затухающие крики. Последним от неё мы услышали – ”Прости”. И это кожистое чудовище смогло пробить брешь в нашей крыше и унести с собой маму.
Впервые за долгое время я заплакала по ней. В последнем её слове был слышен разум, было понятие того, что происходит, и вина за всё сделанное в прошлом. Внутри меня стало пусто. Постепенно эту пустоту заполнила вина, ведь я должна была спасти её, но не спасла. Придя немного в себя, я увидела, что в зале было раскидано несколько грязных кровавых вещей, а на стуле, напротив окна, сидела Глаша, также застывшая, как тогда на печке.
– Это же вещи, этого, которого вчера нам Прохор принёс, – заявила бабушка Агафья. Она послала Степана проверить раба, но вместо раба, он нашёл, огромные лоскуты человеческой тёмной кожи. Показав это бабушке Агафье, он произнёс:
– Это ловушка. Его специально к нам послали. Но зачем? Если вашу матушку забрать, то когда он пришёл, её ещё не было, быть может, это всё было спланировано…
– Это был расчётливый план! – Цыганка расхохоталась и обхватила свою голову руками, – как же я не догадалась! А они умнее стали! – хохот она сменила на грустное мычание. – Алёна я с тобой тогда не договорила, – цыганка перевела дух и продолжила, – почему я их знаю? Ведь я сбежала с семьёй из Греции. Ведь когда-то на месте твоей матери была моя, а на твоём месте была я. Им нужна семья для возрождения идеального правителя, идеального добра, идеального зла, для того, чего быть не может. Они знали, что к тебе не подобраться, пока с тобой рядом Непокорная, вот и послали твою мать. И они знали, что если мать сделает тебе больно, то вернётся её разум, поэтому заранее послали это чудище, чтобы она ничего не рассказала и не успела сбежать. Именно это и помогло моей семье в Греции.
Ужасная правда, мы должны были стать чем-то грязным, неправильным, искусственным.
– Почему мы? – еле слышно прошептала Анна, – почему наш отец этого так сильно хочет?
– Он под их властью. Поэтому ничего не понимает. Почему именно вы? Ваш отец олицетворение храбрости, ума, трудолюбия, при всём этом он всегда находил время на вас. Мать – начало красоты, открытого сердца и открытой любви к каждому человеку, при этом она держала вас в умеренной строгости. Анна ты, судя по твоему рассказу, знаешь, что такое благодарность. А ты Алёна без греха, без тебя им не завершить ритуал. Но ваши качества обретаю чёрный характер, после обряда от вас ничего не будет. Ведь идеальный правитель будет не по отношению к нам, а к ним, ко злу. Так как это первичная идея всей этой затеи. Теперь они будут нападать на нас, что бы разъединить, отделить друг от друга.
– Что нам сделать? – бабушка Агафье не находила себе места, не представляла, что делать.
– Анна, ты знаешь, как сделать кирпичную стружку? – спросила цыганка.
– Да, знаю…
– Тогда не медлите, сделайте на каждого и носите с собой, хоть какая- то защита.
Вспомнив о защите, я вспомнила и о Глаше. Она до сих пор сидела во мне.
– Бабушка Агафья, у меня новость.
– Какая?
– Глаша ещё здесь.
Бабушка печальными глазами переглянулась со всеми:
– Да, милая, Глаша ещё здесь. Мы поможем ей…
– Нет, вы не поняли она здесь, во мне.
– Да, успокойся. Она в сердце каждого… – бабушка явно не понимала, о чём я говорю, и это взбесило Глашу и она снова завладела мной и крикнула:
– Я здесь! Здесь! Взгляни на меня так же пристально, как в тот день, когда соврала, что не я разбила тот голубой графин.
Этого не знал никто, кроме Глаши и бабушки. Вместе с Глашей мы чувствовали, как тёплы щупальца проникают к нам в голову, как они легко ощупывают каждый уголок памяти, каждое воспоминание…Вскоре оно нащупало и Глашу… Бабушка отскочила, щупальца пропали, а на её лице читалось недоумение, какая-то робость…
– Не может быть… Глаша в Алёне…
Теперь всё они узнали, и мы были довольны…
– Да, мы здесь. Наконец-то вы узнали.
11 глава
Одна новость перебивала другую. Тот факт, что в одном теле две души усложняло ситуацию: с одной стороны, я всё же оставалась под защитой, с другой, две души разрывали тело. Те боли, которые я испытывала, когда Глаша брала надо мной верх, не что иное, как проявление разрушения моей физической оболочки. Мы имели только три исхода: либо я, либо Глаша, либо никто из нас. Чтобы вы чувствовали при таком раскладе? Конечно, я бы принесла себя в жертву (как, наверно, многие из вас) ради спасения родного человека, но что чувствует этот человек, когда я делаю этот выбор. При том, что он является частью меня. Пока ещё. Эти чувства множились несколько раз, нас ведь двое. Мы боролись друг с другом, за это право выбора. От этого телу приходилось совсем туго.
– Девочки, не боритесь друг с другом. От вашего сопротивления будет только хуже, – Агафья Степановна взяла нас за плечо (т.е меня, Алёну) – вы должны успокоиться. Этому должно быть объяснение, только я пока не представляю, какое. – Агафья Степановна присела на стул бледная и обессиленная. Анна подала ей воду в стакане и помогла отпить немного воды, так как руки бабушки тряслись. – Я постараюсь найти выход из этой ситуации в книге Предков, но не уверена, что ответ там есть.
