Радужная пандемия

Глава 4. Локдаун

-Ты с ума сошла! – вскрикнула мама, швыряя на стол кухонное полотенце. Полотенце до стола не долетело, а в аккурат попало мне в лицо, мокрое, пропахшее прогорклым маслом.

– У меня не было другого выбора, – ответила уже, наверное, в сотый раз я, ощущая неимоверную усталость и от этого разговора в частности, и от всей ситуации в целом. – Если бы я отказалась, то пошла бы под трибунал, за неисполнение гражданского долга. Я не дура и понимаю, что туда отправляют всех, кого не жалко, кто не угоден. Я – ведьма, если ты ещё не забыла.

Хорошее объяснение и для мамы, и для себя самой. Мол, иду рисковать собой от страха перед наказанием, и уж никак не по причине грызущего изнутри чувства вины за содеянное. Словно тот факт, что я буду колоть уколы, обрабатывать пролежни, а, порой, и судна выносить, спасёт мир от радужной лихорадки.

– Ты словно малое дитя, Лизка, – ругала я себя. – Разбила мамину любимую вазу, и сама себя в угол поставила, сама себя наказала, дабы другие не наказали ещё суровее.

Противно, жалко. Неужели я думаю, что инквизиция, поймав Радужную ведьму, смягчит приговор, по причине работы этой самой ведьмы с больными? Нет, если меня найдут, то голову мою ничего не спасёт.

– Не надо объяснять мне очевидные вещи, – мать уселась на диванчик. – Но ты- врач, у тебя высшее образование. Так с какой это радости ты теперь должна колоть чьи-то задницы, подавать воду и таблеточки разносить? По-твоему, мы зря с папой себе во всём отказывали, не доедали, в рванных сапогах ходили, оплачивая твою учёбу?

За окном стояла нехорошая тишина, мёртвая, зловещая, неестественная. И казалось, даже небо над городком потемнело и застыло, превратясь в безжизненный лист холодной серой жести. Жители города попрятались в своих домах, и причиной была отнюдь не погода. Не кричали, играющие в хоккей мальчишки, не лаяли собаки, выведенные на прогулку заботливыми хозяевами, не горланили песни и не матерились алкоголики, не шаркал метлой старый, вечно угрюмый и недовольный жизнью, дворник. Что-то давящее, тревожное витало в воздухе. Крупные, мохнатые, окрашенные рыжим светом уличных фонарей, и от того, похожие на экзотических пауков снежинки бились о стекло.

– Откройте! Откройте! Впустите нас! Нам страшно!

Странно, как же быстро распространилась эта зараза. Всего за месяц успела накрыть не только город, а расползлась по стране, захватив и близлежащие государства. С каждым днём, если верить статистике, Радужная лихорадка брала в плен всё больше и больше территорий. Стремительная, опасная, безжалостная.

– Врачей и без меня там пруд пруди, а медсестёр не хватает. Все, кто там работал уволились сразу же, как только поняли куда ветер дует. А их особо никто и не задерживал. Зачем, когда ведьм набрать можно. Отчего бы двух зайцев сразу не убить, раз возможность такая предоставилась? – рассеяно ответила я, глядя в мутную серость окна. А ведь скоро Новый год. Вот только состоится ли праздник? До ёлки ли будет миру, до подарков ли?

– Ты – эгоистка, Лиза! У папы больное сердце, у меня – мигрени. И мне, и ему противопоказаны стрессы! А нам придётся переживать за тебя.

– Я должна была об этом рассказать главному врачу своей поликлиники или старому придурку из Минздрава?

Вспомнив пузатого коротышку в синем деловом костюме и розовой, блестящей потной лысой головой, я поморщилась. Сальный взгляд его глубоко-посаженных глазок скользил по мне в течении всего разговора. Изо рта представителя министерства воняло кислятиной, словно того только что стошнило.

А ведь я ещё на подходе к поликлинике почувствовала неладное. Оно – это неладное, витало в воздухе, слышалось в испуганных голосах прохожих, клубилось в надутых лиловых тучах декабрьского утреннего неба. Последний день перед всеобщей самоизоляцией, последний день свободы, последний день привычной жизни. Завтра закроются все магазины, кроме продуктовых и аптек, а по городу будут курсировать работники инквизиции и полицейские, штрафуя всякого, кто нарушит карантин. Но я ощущала и ещё что-то нехорошее, лично для меня. И я напряжённо ждала. Ждала, здороваясь с коллегами по пути к своему кабинету, ждала, принимая больных, ждала, глотая кофе, который казался горьким и противным. И когда это произошло, даже, почувствовала облегчение.

Секретарша Лена явилась за мной лично, не поленилась, поднялась на четвёртый этаж, хотя могла бы, как обычно, воспользоваться телефоном. Шёпотом сообщила, что меня вызывает главный врач, взяла под руку, словно лучшая подружка и потащила вниз по лестнице. Пробегающие мимо врачи и медсестрички отводили, припорошённые виноватостью, сочувствующие взгляды, стараясь поскорее убраться с нашего пути. И я ещё тогда подумала, что всё это не к добру. В душе росло чувство тревоги. Колпак унылой, бесцветной стабильности шёл трещинами, грозясь расколоться. Визит к главному всегда настораживает, да что там греха таить, пугает. Верно говорят в народе, что в кабинет начальника, как в общественный туалет, заходят лишь по крайней нужде. Но это приглашение не просто сбивало с толку, от него веяло опасностью, тухловатым душком чьей-то подлости. А пальцы Ленки с каждым шагом впивались в рукав моего халата всё крепче, словно я могла сбежать в любой момент.

Главный врач поликлиники – тётка суровая и грубоватая встретила меня радушно, как дочь родную, и это радушие напугало ещё больше. Обычно, Ирина Викторовна рычала, как ротвейлер и брызгала слюной, как бульдог. Но на сей раз начальница, то и дело поправляя пышную причёску цвета варёной капусты, разливалась соловьём.

– Заходи, дорогая, присаживайся. Знакомься, это представитель Минздрава, он хочет побеседовать с тобой.

Коротенький лысоватый мужичок, вольготно развалившийся в святая святых – кресле нашей начальнице откашлялся, что, вероятно, означало приветствие.

– Лизонька у нас, пусть и молодой доктор, но весьма и весьма перспективный, – без остановки тараторила Ирина Викторовна. – Она ответственная, исполнительная, доброжелательная.

Надо же! Лизонька? Это что-то новое! А куда делась бездарность, недоучка, позорящая белый халат, бездельница? Ох не к добру эти дифирамбы, не к добру!

– Надеюсь, Ирина Викторовна, очень надеюсь. – кряхтел коротышка, по-детски болтая пухлыми ножками, недостающими до пола. – А то, знаете ли, отдают тех, кого не жалко. Кстати, а вы сами не желаете присоединиться? Слышали, Светлана Степановна – главный врач седьмой поликлиники попала в мой список. Хотя считала себя неуязвимой, говорила со мной довольно дерзко, пыталась всучить мне какую- то медсестричку предпенсионного возраста. Но я решил, что Светлана Степановна мне нужнее. Не люблю дерзких, борзых и тех, кто не делится. Так, вы уверены, Ирина Викторовна, что мне нужна именно Лиза?

Лицо начальницы, ухоженное, румяное, пышущее здоровьем, приобрело сероватый оттенок, подбородок нервно задёргался. Представитель Минздрава, расплылся в глумливой, самодовольной улыбке, обнажив ряд кривых зубов, погладил жирное брюшко, как сытый крокодил.

– Уверяю вас. Лиза – то, что надо! -

Ирина Викторовна сама подвинула коротышке чашку кофе, попятилась в сторону двери, продолжая, заискивающе вглядываться в круглощёкое лицо гостя. – Ну ладно, у меня ещё дела. А вы тут сами с Лизаветой побеседуйте, всё ей объясните.

Начальница ушла, быстро, не оглядываясь, словно боялась, что её в любой момент остановят.

Мы с коротышкой остались одни.

– Ведьмочка, – закудахтал он, потирая пухлыми ручонками. – Вы ведь очень слабы здоровьем, вам категорически нельзя в радужную зону. Не в коем случаи нельзя!

Я молчала, не желая принимать правила навязанной игры, хотя догадывалась, к чему клонит коротышка. На данный момент я находилась в ситуации, где какой палец не укуси – будет больно. На лево пойдёшь- коня потеряешь, на право пойдёшь- голова с плеч. Можно, конечно отказаться и от той и от другой дороги, но тогда, мне светит трибунал, а так, как я ещё и ведьма, без привлечении к моему делу инквизиции никак не обойдётся.

– Очень уж тебе, ведьмочка, будет тяжко. Ты же, милая, жизнь свою там положить можешь. Ой не повезло, не повезло. В такой ситуации нужны связи, хорошие связи с влиятельным человеком. Без них – пропадёшь. Жаль будет красоту такую. Ты же молодая.

Коротышка цокал языком, шевелил кустистыми бровями, потирал потные ручонки и пялился на ту часть моего тела, где должна быть грудь, а выпирали жалкие бугорки. Правда представителя министерства этот факт не смущал, ему, вероятно, и бугорки нравились.

– Это мой гражданский долг! – гордо произнесла я. – Где нужно подписать?

Коротышка протянул мне лист с уже отпечатанным заявлением, вздохнул, в очередной раз, обдав меня запахом рвоты, укоризненно покачал головой.

Интересно, как бы отреагировала мамочка, если бы я согласилась на предложение коротышки?

Разговор теперь уже не просто раздражал, он бесил. Маме было страшно, как и всем, но вместо того, чтобы находить способы успокоения, она предпочитала выливать весь свой негатив на мою бедную головушку. Ведь мы- семья и должны функционировать слажено, как один организм. И если уж мама боится, то и я должна бояться вместе с ней, и не по-своему, а именно так, как это делает она.

Гудел старый холодильник, капала из крана вода, радио бубнило о том, что объявлен карантин по всей стране, граждан убедительно просят остаться дома. О том, что каждой семье позволяется отправлять своего представителя для решения бытовых вопросов или походов в магазин ни чаще двух раз в неделю, при условии предъявления специального пропуска. Легко сказать, а вот посиди дома с моими папочкой и мамочкой, послушай их упрёки и нравоучения все двадцать четыре часа в сутки. Хотя, я сама виновата, надо было замуж выходить. Да. ведьм особо замуж не зовут, но можно было бы попытаться. А я даже не пыталась, боялась огорчить родителей. Ведь замужество планировалось только после окончания института и никак иначе. Да и не вращалась я в кругу своих сверстников, отучилась и домой. Никто никуда меня не приглашал, да и я никого не звала. Моими целями были хорошие оценки да похвала родителей. Мама, папа, я – отличная, образцово- показательная семья, вот и вся моя юность, вся моя молодость.

– Ты должна была посоветоваться с родителями! – голос матери достиг самой высокой октавы. – Я всё расскажу папе! Он будет недоволен!

Мать рванула в прихожую, зашуршала в недрах своей необъятной, словно брюха гиппопотама, сумки, в поисках телефона. Я тоже встала с дивана, чтобы собрать вещи, скоро должен был приехать автобус, который повезёт сотрудников в инфекционную больницу, где нам предстояло теперь и жить, и работать. Чёрт! Работа, тяжёлая, опасная, изнуряющая, ещё не началась, а я уже устала.

Глава 5. Инструктаж

В актовом зале пахло пылью, потом, мокрыми шубами и пуховиками, чьими-то духами и еле-уловимой тайной, присущей всем актовым залам. Какая-то часть твоего сознания ждёт чуда, вот-вот погаснет свет, на сцене появятся персонажи детских сказок, заиграет музыка и ты погрузишься в придуманный кем-то мир, отключишься от реальности, отречёшься от своих проблем, ощутишь себя кем-то другим, капризной принцессой, хитрой лисицей, влюблённой русалкой, кроткой падчерицей. Вот, только сказок нам никто рассказывать не собирался, скорее всё, о чём нудным кислым голосом вещал лысеющий долговязый мужичок в помятом медицинском халате, больше напоминало фильм ужасов.

– Радужная лихорадка крайне опасна, – дребезжал в душном воздухе зала мужской голос. – Заболевание магической этиологии. Передаётся воздушно-капельным и контактно-бытовым путём. Клиническая картина развивается довольно быстро. Острое начало с подъёмом температуры до высоких значений, кожные высыпания на плечах, груди, и животе в виде небольшой визикулы с кровянистым содержимым внутри, вокруг которой располагаются разноцветные кольца, в точности напоминающие цвета спектра. Боль в грудной клетке, одышка, слабость, тахикардия, изнуряющая жажда. Специфического лечения пока не разработано. Прогноз в большинстве случаев – неблагоприятный.

Сидящая в зале разномастная толпа судорожно вздохнула, кто-то пукнул и в воздухе помещения с наглухо-забитыми окнами растёкся дух кишечных газов.

– Господи, – зашептала женщина, справа от меня. – У меня же дети, сын десятый класс заканчивает.

– И что за напасть такая, – вторила ей тётка, круглая, желтоволосая, напоминающая тыкву. – Когда же поймают эту ведьму проклятущую? Муж работы лишился, он ведь у меня повар в ресторане. А какие рестораны сейчас? Все по домам сидят.

Толстые пальцы нервно теребили носовой платок, ярко накрашенные губы кривились в скорбной гримасе.

– Ваш долг- облегчать больным страдания, выполнять рекомендации наших докторов и обеспечивать пациентам надлежащий уход. Для того, чтобы не заразиться и обезопасить себя вы должны уметь правильно использовать средства индивидуальной защиты.

Мужик ушёл за кулисы, но вскоре вернулся с огромным пакетом в руках. По толпе пробежал ропот.

– Итак, представляю вашему вниманию противочумный костюм. Кто помнит, как нужно правильно его надевать?

Шёпот, нервные смешки, недовольные вздохи. Наконец, на сцену выпорхнула загорелая брюнетка, стройная, в обтягивающих джинсах, кофточке с глубоким декольте. Красавица, грациозная пантера. Я завидовала таким девицам и боялась их. Такие красотки с прямой осанкой, уверенной походкой, безупречным маникюром и бровями-ниточками всегда оказывались стервами. А я, обделённая матушкой природой как ростом, так и фигурой, чувствовала себя рядом с ними неуверенно, стыдясь своей дурацкой, какой-то даже комичной, внешности. Все мои подростковые комплексы тут же выползали наружу, и Елизавета Юрьевна вновь превращалась в Лизку тихоню, дурнушку, которую и в серьёз-то воспринимать невозможно. Маленькая, худая, нескладная и угловатая, как мальчишка, востроносая, конопатая, с копной рыжих, непослушных, вьющихся волос. Однозначно, не львица и не тигрица, а так, недоразумение.

– Надеваем перчатки, – голос глубокий, с лёгкой сексуальной хрипотцой. Такие голоса нравятся мужчинам, им кажется, что их обладательницы сильны и самостоятельны, смелы как в жизни, так и в постели. – Затем, берём в руки комбинезон, разворачиваем и натягиваем штаны. После, просовываем руки в рукава поочерёдно и очень аккуратно, чтобы не порвать ткань.

– Чёрт, и здесь выпендривается кикимора, – ехидно усмехнулась девушка, сидящая слева от меня.

Пухленькая, с миловидным лицом, формой напоминающим блин, румяными щёчками и русым хвостиком на затылке.

Поймав мой взгляд, девушка улыбнулась, светло, легко и естественно, как улыбаются свободные от предрассудков и комплексов люди. Люди, любящие и ценящие жизнь, люди – способные шутить даже в самых серьёзных ситуациях, люди- везунчики, баловни судьбы.

– Я – Лида, – шепнула мне соседка. – Ведьма, которую дорогой родильный дом легко отправил на смерть.

– А я- Лиза, терапевт из третьей поликлиники.

Мрак, окутавший душу, слегка рассеялся, мысли о доме, о вине перед родителями, о предстоящей опасности пусть и не отодвинулись на второй план, но слегка потеснились.

– Круто! Я – Лида, ты- Лиза. Слушай, это судьба.

Я улыбнулась в ответ.

Тем временем пантера продолжала лекцию:

– Надеваем бахилы, заправляем в них брюки и затягиваем тесёмки бахил. Берём респиратор и расправляем его до чашеобразной формы. Нижнюю резинку протягиваем ниже затылка, верхнюю – закрепляем на затылке. Совершаем вдох и выдох, регулируем положение респиратора и резинок.

Теперь на сцене вместо грациозной кошки стояло чудище, на которое было жутко смотреть. Боже, а ведь начиная с завтрашнего дня мы все будем облачаться в это.

– Да в нём же сваришься заживо, – возмущённо прошипела Лида. – И вонять от нас будет, как от загнанных коней. Мама, роди меня обратно!

– Надеваем очки, – Ксюша, услышав шепотки и посторонние разговоры повысила голос. Зал притих. – Закрываем голову капюшоном. Застёгиваем комбинезон и натягиваем вторую пару перчаток.

От вжика молнии резко стало не по себе, на мгновение почудилось, что я в ловушке. Слегка кольнуло неприятным предчувствием чего-то неизбежного, словно интуиция пыталась предупредить, просила подумать ещё раз. Вот только была ли у меня – ведьмы возможность отказаться?

– Как дома отнеслись к тому, что тебя в радужную зону отправили? – решилась я задать Лиде наболевший вопрос. Может, и ей пришлось разругаться в пух и прах с роднёй, и я не одинока в своих душевных терзаниях. Лучше бы не спрашивала. Разочарование оказалось таким сильным, что захотелось взвыть.

– Муж, с начала, рвал и метал. Ругал несправедливость нашего правительства, но потом. успокоился. Смысл меня удерживать, смысл кричать, если я, как и все медики присягу давала. Он у меня военный, у них тоже такая же система, что и у медиков, приказ- есть приказ. Обнял, поцеловал, велел беречь себя. Сыновья не плакали, проводили меня серьёзно, сказали, что будут ждать и скучать.

Каждое слово Лиды вонзалось в сердце острым ножом. Муж, дети, свой дом. Любовь и тоска по ним. Счастливая! Понимает ли эта круглая улыбчивая девчонка, насколько она счастливая?

– Старается, – продолжала фыркать Лида, глядя на сцену. – Сто пудов, сейчас заведующий отделением эту мымру старшей над нами поставит. Да уж, весёленькая жизнь у нас начнётся.

– А ты её знаешь? Она тоже ведьма?

– Ксюшку-то? Конечно знаю. Мы с ней в роддоме вместе работали. Не ведьма она, а мымра. Сюда же не только всякий мусор в виде нас посылают. В радужную зону рвутся и те, кому нужна слава и деньги, разумеется. Только ты особо губу не раскатывай, деньги заплатят тем, кто за неделю до призыва рапорт подал. Мол, сам решил жизнью рискнуть, патриотизм свой доказал.

За окнами стемнело, сквозь мутное, потрескавшееся стекло сочился рыжий свет уличного фонаря и огромного рекламного щита. Духота, гул люминесцентных ламп, покашливание в зале, воротник колючего свитера натирает кожу. Оттягиваю его и чешусь. Плевать, пусть смотрят. В душе разрастается тревога. Новое место, новые люди, новые обязанности. Сбылась мечта идиота. Хотела изменений в жизни, хотела выбраться из вязкого болота повседневности – получи!

После лекции о том, как снимать с себя всю противочумную экипировку, нас ведут к лифтам. Мы, дыша друг другу в затылок, забиваемся в узкую коробку, обитую коричневым пластиком, и она, гудя и лязгая, доставляет нас на девятый этаж.

– Это, чтобы не сбежали, – вяло, почти не надеясь на поддержку, словно стесняясь собственных слов, проговорила я, и тут же ощутила довольно чувствительный толчок под рёбра от Лиды.

– А вы уже думаете в этом направлении? – строго спросил заведующий, выпятив нижнюю губу, лицо его странным образом стало багровым, а по лбу покатилась крупная капля пота. – Здесь царят боль и смерть, а вы несёте легкомысленную чушь. Но так ли она легкомысленна? Не зародились ли в вашей голове, девушка мысли о саботаже?

Теперь покраснела и я. Но. Разумеется, не от праведного гнева, а от стыда. От горького, едкого стыда за свою глупость, за неумение владеть своими чувствами. Господи, третий десяток на носу, а я всё, как подросток. Да, страшно, да, тревожно, но к чему это показывать? А ведь хотела пошутить, чтобы разрядить обстановку, избавиться от гнетущих эмоций и, что уж греха таить, обратить на себя внимание, стать своей, хотя бы на несколько секунд. Кто ж знал, что заведующий окажется таким же занудой, что и мой папочка?

–Ксения Витальевна, – продолжал зануда своим козлиным голоском. – Вы назначаетесь старшей сестрой вашей бригады. И очень вас прошу, уделите пристальное внимание этой особе.

В мою сторону ткнули серым морщинистым пальцем с обкусанным ногтем. Видимо, этому человеку, дожившему до седин, никто так и не удосужился объяснить, что показывать на людей пальцем – неприлично.

– Есть обратить пристальное внимание! – бодро отрапортовала Ксения, одарив меня улыбочкой, от которой по телу побежали гадкие мурашки.

В комнате, куда нас поселили уже стояло десять кроватей, аккуратно заправленных казённым серым бельём. Тусклые лампочки под потолком, жёлтые облупившиеся стены, тумбочки у каждого изголовья и огромный перекосившийся на один бок шкаф. Вот и всё убранство комнаты. Десять человек- десять коек, десять характеров, с которыми нужно уживаться, делить не только помещение, но и воздух в нём. Никакого намёка на личное пространство, никакого уединения. Дурное предчувствие зашевелилось в районе грудной клетке, забило хвостом, едва выпустив маленькие, но уже довольно острые коготки.

– На этом этаже располагается персонал больницы, – пояснял заведующий. – Туалет в конце коридора, там же и душевая, пищу принимаем в комнате персонала, которую работники столовой привозят сами. Покидать этаж в случаях, не связанных с работой – запрещено, покидать здание – запрещено, обо всех своих передвижениях в пределах этажа докладывать бригадиру. Помните, эти правила гарантируют вашу безопасность.

Мужик ушёл, и как только дверь за ним закрылась, комната наполнилась криками и вознёй. Женщины делили тумбочки, полки в шкафу, выбирали кровать.

Несколько бойких бабёнок тут же сгрудилось вокруг Ксении, наперебой что-то ей рассказывая, на что-то жалуясь. А та, снисходительно улыбалась, окидывая хозяйским взглядом комнату и людей, отданных в её власть.

Лида, усевшись на кровать, бросив под ноги сумку, ворковала с мужем:

– Борщ в холодильнике, пельмени на балконе. У Артёмки математику проверь, а то вчера двойку получил, ну вот не может он дистанционно учиться. Для него это не учёба, а игра какая-то. Когда теперь школу откроют, кто знает? Вите больше шоколада не давай, а то и без того, как леопард весь пятнистый.

Обычный диалог мужа и жены, бытовой, ничем не примечательный, скучный, если бы не голос, которым эти самые слова произносились. Ведь не о борще Лида, на самом деле, сейчас говорила, ни о математике, ни о диатезе. Каждое её слово было о любви к детям, к мужу, к их дому, к их такой обыкновенной, но в то же время, неповторимой, только их, жизни. Эти двое, на разных концах города пытались донести друг другу, что радужная лихорадка когда-нибудь пройдёт, а их любовь, их семья останутся. И никакой заразе их не разлучить, ведь они ещё живы.

Накатила слабость, и горечь, и желание заплакать. Как бы и мне хотелось так же болтать с мужем о борщах и котлетах, о сварливой соседке, о машине, нуждающейся в ремонте, о кредите на новый пылесос. Да о чём угодно, лишь бы знать. Что тебя ждут и любят, и есть на свете человек, который всегда будет рядом, который не предаст.

Ладно, раз уж нет у меня детей, позвоню родителям, ведь они- и есть мои родные люди, и есть моя семья. А руки-то дрожат. Ещё бы, после такой ссоры. Мать орала, что не даст мне уйти, что они с отцом многим пожертвовали ради меня, что я им обязана жизнью. Затем, исчерпав все аргументы и обвинения, мать принялась рыдать, жаловаться на головные боли и пугать смертью отца от сердечного приступа. Я же, в оцепенении смотрела на всё это, прекрасно понимая, что вся эта истерика – ни что иное, как спектакль, очередной. Какой там по счёту? Сотый? Тысячный? Миллионный?

– Мам, – тихо проговорила я, когда первый акт под названием «Праведный гнев матери» закончился и начался второй «Слёзы несчастной матери». – Я иду не на свидание, ни на вечеринку с друзьями, ни в кафе с подружкой. Да, в этих случаях твои истерики меня останавливали, и я оставалась дома, с тобой и папой, боясь обострения ваших болячек, не желая вас огорчить, обидеть, не желая чувствовать себя предательницей, по тому теперь и одна без мужа, без детей. Да что там говорить, у меня даже подружки нет, в компании которой можно напиться и пореветь. Но сейчас я ухожу на войну, как уходят солдаты. Только воевать мне придётся не с человеком, а с иным врагом – с заразой, опасной, смертельной. Вы с отцом сами выбрали для меня эту профессию, как и всё остальное в этой жизни. Так стоит ли сейчас кричать и рвать на себе волосы, взывая к моему милосердию. Я – врач, я давала присягу своей стране, и быть там, в радужной зоне – мой долг.

Получилось пафосно, ну да и чёрт с ним.

– Твой долг – находиться рядом с родителями! – мать взвизгнула, соскочив с дивана, на котором несколько секунд лежала ничком, орошая слезами подушку. – Я же знаю истинную причину твоего бегства в эту проклятую радужную зону.

Теперь мать зловеще шипела, медленно надвигаясь на меня. В глазах нездоровый огонь, на губах ядовитая улыбка. И на мгновение мне стало страшно. Вдруг она знает, что радужная лихорадка – моих рук дело. Но откуда? По спине пробежал неприятный холодок.